Селесте Баэс не надо было поворачиваться - она и так с первой секунды поняла, кто это.
- Подойди-ка сюда, Айза, - попросила она. - Я хочу познакомить тебя с моим управляющим, Акилесом Анайей…
- Добрый вечер!
- Добрый вечер! - только и проронил старик.
Девушка сделала несколько шагов, остановилась перед ними и пристроилась на перекладине ограждения так, что ее голая нога, колено и изгиб мраморного бедра невзначай оказались прямо перед Селесте, которая, сделав над собой усилие, немедленно отвела взгляд, уставившись в темноту.
- Селесте мне о вас рассказывала… - проговорила Айза; ее голос словно заполнил все пространство. - Она говорила, что вы научите меня ездить на лошади и доить корову.
Старик не ответил: не иначе как полностью обратился в зрение, - и все смотрел и смотрел на девушку, переводя взгляд с головы на ноги и обратно, с отрешенной настойчивостью человека, пытающегося удостовериться в том, что перед ним существо из плоти и крови, а не игра воображения.
- Эх-ма! - наконец воскликнул он.
- Как вы сказали?
- Я сказал "эх-ма", вы уж простите, но мне чертовски досадно, что я дожил до таких лет и только сейчас обнаружил, что на свете бывают такие женщины. - Он повернулся к Селесте Баэс: - Где вы ее взяли?
- Нашла на дороге.
- По той дороге должен был пройти я сорок лет назад! - сокрушенно воскликнул управляющий. - Как, говорите, вас зовут?
- Айза.
- Айза! - Акилес присвистнул. - Ну так послушайте, малышка: в здешних местах - льянос и сельве - я не раз сталкивался с тиграми, пумами, анакондами, змеями, дикими индейцами и угонщиками скота, но, клянусь своим тайтой, никогда не имел дела с чем-то таким, что хотя бы отдаленно казалось бы мне столь опасным, как вы.
Она улыбнулась, и ее улыбка словно оживила и приумножила сияние пляшущего пламени.
- Спасибо! - ответила она. - Ваш комплимент - то, как вы это сказали, - мне льстит, но ведь это в последний раз, правда?
В ее вопросе прозвучала такая ясная и искренняя мольба, что управляющий тут же ее уловил, заглянув ей в глаза.
- Правда, дочка. Так и будет, - пообещал он.
~~~
- Половину тех, кого не унесла вода во время последнего половодья, в ближайшие месяцы убьет жажда. А тех жеребят и телят, которых вскоре после рождения не съели тигры или прочие твари, угонят в Колумбию конокрады или на них поставят свое клеймо соседи… - Акилес помолчал, заканчивая скручивать очередную из своих желтоватых сигарет. - Мы еще можем радоваться, если убережем двоих из каждых десяти животных, которые рождаются в имении, поэтому оно никогда не принесет дохода. - Он взглянул прямо на Селесте Баэс, которая сидела на другом конце длинного, тяжелого стола из каобы. - Вероятно, было бы лучше сдаться и продать его кузену.
- Ни за что! - отрезала Селесте тоном, не допускающим возражений. - Даже если я всю свою жизнь буду терпеть убытки, никогда не соглашусь, чтобы один из любимцев самуро и грифов стал в этом доме хозяином. - Она с улыбкой поблагодарила Айзу, которая переменила ей тарелку, и твердо сказала: - Причетник всю жизнь только об этом и мечтал, но умер, так и не дождавшись, а этот слизняк, его сын, мечтает о том же: вбил себе в голову, что, поселившись в "Кунагуаро", в одночасье превратится в льянеро и настоящего мужика. Ни за что! - повторила она. - Скорее кому-нибудь подарю.
- Ну тогда он и дальше будет допекать нас своими выходками.
- А мне начхать, - отрезала Селесте. - Если однажды он меня окончательно достанет, я пришлю сюда дюжину своих парней, чтобы они силой вернули весь угнанный скот… да еще кое-какой прихватили. Стоит мне выпустить когти, как Кандидито напустит в штаны, поскольку в конечном счете в его жилах течет не кровь, а церковное вино, которое пил его отец, и святая водица, которой мыла задницу его полоумная мамаша. Что он из себя представляет?
- Похож на перезревшее манго: желтый, рыхлый, прилизанный и волосатый. У него потеют руки; когда говорит, брызжет слюной, и она все время остается в уголках губ.
Селесте Баэс широко открыла рот и, высунув язык, издала горловой звук, ясно выказывая свое отвращение, а затем повернулась к Асдрубалю и Себастьяну, которые сидели за столом справа, между ней и управляющим.
- Вы уже слышали! - сказала она. - Речь о вашем соседе, и он попытается вам навредить. Забудьте о том, что он мой кузен, и никогда не позволяйте ему переходить границы моих владений.
- Он это делает, стоит мне только зазеваться, - напомнил ей Акилес Анайя. - Иногда я думаю, что он считает это имение своим и уверен, что очень скоро "Кунагуаро" и "Моррокой" опять объединятся, чтобы вновь превратиться в имение "Тигр". - Он зажег сигарету. - А он будет хозяином.
- Только через мой труп! - уверенно ответила Селесте, постучав пальцем по столу. - От деда я научилась одному трюку: когда ему пришлось делить наследство и он увидел, что у него нет другого выхода, как что-то выделить моей тетке Эсмеральде и ловкому пройдохе - ее мужу, он отдал им "Моррокой", четко оговорив условие: они не могут его продать - ни они, ни их дети, ни их внуки. И тем самым обрек причетника, уверенного в том, что, обрюхатив бедную дурочку, он нажил себе состояние, провести остаток жизни на земле, которую он ненавидел. - Она улыбнулась. - Я поступлю так же: тот, кто однажды унаследует "Кунагуаро", никогда не сможет его продать.
- Почему? - полюбопытствовала Аурелия, которая, как и ее дети, хранила молчание на протяжении всего обеда. - Какая разница, кто займет земли или дом, которые приносят вам одни убытки и огорчения?
Селесте Баэс смотрела на нее в течение нескольких мгновений, потом налила себе до краев стакан рома, подождала, когда Айза вернется с кухни и сядет рядом с матерью, и тогда ответила:
- Вам, наверно, этого не понять, только мы, Баэсы, живем в льянос с незапамятных времен. Встречались среди Баэсов как хорошие люди, так и плохие: всё, как в любом большом семействе, - однако мужчины всегда были решительны, а женщины отважны. - Она с жадностью - как, по-видимому, было ей свойственно - сделала глоток. - Но мои дед с бабкой уже в весьма зрелом возрасте совершили ошибку, родив дочь, которая, к несчастью, оказалась умственно отсталой. Это не очень заметно, тем не менее она никогда не была смышленой и по своему развитию так и осталась на уровне одиннадцатилетней девочки. Ее единственным утешением стали святые, а убежищем - церковь. Этим воспользовался один причетник, который обрюхатил ее в исповедальне с одной-единственной целью - войти в семью Баэсов. Это и был Кандидо Амадо, а плод исповедальни - его сын, Кандидито.
- Ну, а ваша тетя? - поинтересовалась Аурелия. - Она-то чем виновата?
- Моя тетя всегда довольствовалась комнатой, в которой полным-полно святых, большего ей и не надо. Бедняжка - все равно что предмет мебели, и в этом доме с ней обращались бы ничуть не лучше, чем до сих пор. - Селесте широким жестом обвела вокруг. - Этот дом полон историй и воспоминаний. Здесь родился мой дед Абигайль, который с тремя пулями в теле скакал галопом целую ночь, пока не застыл в седле, и даже мертвого его не сбросил конь.
- Он был одноглазый?
Селесте Баэс быстро повернулась к Айзе Пердомо и удивленно спросила:
- Откуда ты знаешь?
Стало очень тихо. Все напряженно молчали, братья и мать с упреком смотрели на Айзу, а она, по-видимому, осознала свой промах, потому что покраснела, опустила голову, а рука, в которой она держала нож, слегка задрожала, прежде чем она положила ее на стол.
И Акилес Анайя, и хозяйка дома поняли, что что-то происходит. Они буравили взглядом Асдрубаля, Себастьяна и Аурелию, и наконец Селесте вновь спросила:
- Откуда ты знаешь?
Девушка ничего не ответила. Продолжая сидеть с опущенной головой, она несколько мгновений вертела в руках нож и затем подняла глаза на мать, ища помощи. Та смотрела на нее серьезно, и лицо девушки приобрело беспомощное выражение.
- Я сожалею, - сказала она. - У меня это нечаянно вырвалось.
Аурелия понимающе наклонила голову и ласково погладила ее по плечу:
- Знаю, дочка. Не волнуйся. - Она помолчала и, сделав над собой невероятное усилие, добавила: - Ответь на вопрос.
Но Айза закусила губу и подняла лицо к братьям. Казалось, она вот-вот расплачется, и ее мольба была адресована главным образом Себастьяну.
- Не сердись! - попросила она. - Я вовсе не хотела ничего усложнять.
- Хорошо, малышка! Хорошо, - последовал дружелюбный ответ. - В конце концов, рано или поздно об этом бы узнали.
- Но что же все-таки происходит? - нетерпеливо спросила Селесте Баэс, заметно нервничая. - К чему все эти секреты? И как ты могла узнать, что мой дед был одноглазым, если, с тех пор как ему выбили глаз, он ни разу не позволил себя сфотографировать, и даже я об этом забыла?
Айза помедлила еще несколько секунд. Она посмотрела на Селесте, посмотрела на старика управляющего, который не проронил ни слова, только наблюдал за всеми, и наконец несмело начала:
- В первую ночь, которую мы провели в доме, меня навестил всадник. Он сидел на черном коне и был одет в белую рубашку, застегнутую до воротника и с пятнами крови в трех местах. Он долго стоял за окном, глядя на меня своим единственным - левым - глазом. Затем кое-что сказал и ускакал.
- Что он сказал?
Младшая Пердомо Вглубьморя покраснела, вновь опустила голову и почти шепотом добавила:
- "Ты могла бы стать достойной матерью Баэсов, но последнего Баэса, достойного носить это имя, сожрали кайманы этой реки".
С воем - словно животное, которому вспороли брюхо ледяным ножом, - Селесте согнулась пополам и, упав со стула, начала кататься по полу и бить ногами куда попало, будто в припадке эпилепсии.
На нее навалились Себастьян и Асдрубаль, стараясь успокоить, заставили выпить полный стакан воды. Аурелия обняла Селесте и гладила до тех пор, пока та не прекратила трястись.
Когда женщина кончила икать и шмыгать носом, она пристально посмотрела на Айзу и отрывисто проговорила:
- Так это был мальчик. Это был мальчик, и мне пришлось ждать столько лет, чтобы об этом узнать. Мой сын! - вновь всхлипнула она. - Это моего сына съели кайманы. - Она замолчала, вытерла нос тыльной стороной ладони и, не сводя с девушки взгляда, с вызовом спросила: - Кто ты такая? Кто ты такая, что ни с того ни сего являешься и все изменяешь? - Она тряхнула головой, словно безуспешно пытаясь привести мысли в порядок. - С тех пор как я тебя узнала, я постоянно пребываю в смятении. Кто ты такая, скажи? Почему ты усмиряешь лошадей? Почему сводишь с ума людей? Почему с тобой разговаривают мертвые? - Она умоляюще посмотрела на Аурелию и настойчиво спросила: - Почему?
Та с выражением глубокого смирения ответила:
- Она наделена Даром.
- Даром?
- Способностью, которую она сама не может контролировать. Ей подчиняются животные, и с ней разговаривают мертвые. Иногда она лечит больных и предчувствует несчастья.
- Она ворожея?
Все повернулись к Акилесу Анайе. Это он задал вопрос, и вид у него был невозмутимый, словно все происходящее было вполне в порядке вещей.
- Ворожея? - с досадой повторила Аурелия.
- Та, что вроде знахарей и колдунов, которые наводят порчу на животное или христианина, едва взглянув на него. - Старик кивнул в сторону горизонта: - Вон там, в сельве Ориноко, живет Камахай-Минаре́, богиня, которая заставляет мужчин убивать друг друга за свою любовь. - Он помолчал и кинул окурок сигареты на дно чашки, в которой раньше был кофе. - Здесь, в льянос, у нее полно приверженцев. Особенно среди бакеано и индейцев.
- Моя сестра не имеет никакого отношения ни к колдунам, ни к колдовству, - сухо перебил Акилеса хмурый Себастьян. - Просто она улавливает то, что другим недоступно. - Он повернулся к Селесте и, судя по всему, хотел увести разговор в сторону. - Меня удивляет, что ее слова произвели на вас такое впечатление, - сказал он. - Неужели в них есть какой-то смысл?
Та уже успела оправиться от потрясения, вернувшись к столу, чтобы подкрепиться доброй порцией рома, хотя у нее все еще тряслись руки, и ответила, не глядя на молодого человека, поскольку взгляд ее по-прежнему был прикован к Айзе:
- Да. Конечно есть, но я предпочитаю об этом не говорить. - Женщина вновь наполнила стакан. - Что еще тебе известно об этом доме? - допытывалась она.
Айзе был не по душе вопрос. Вначале она было хотела промолчать, однако затем обвела взглядом вокруг, словно видя впервые эти стены и потолок или же пытаясь прочесть некое послание, которое только она могла расшифровать.
- Он очень старый, и в нем родилось много людей, - сказала она. - Но он еще жив, потому что здесь никто никогда не умирал.
- Это не так, - возразила Селесте Баэс и ткнула пальцем в Акилеса Анайю: - Здесь умерла его жена.
Девушка замолчала и опять воззрилась на стены, словно сама удивлялась своей ошибке, но тут старик управляющий, который вновь принялся скручивать очередную сигарету, произнес, не поднимая головы:
- Простите, хозяйка, но это не совсем так, как вы сказали. Найма была здесь все время, пока болела, но однажды она вышла погулять, и, вернувшись, я обнаружил ее спящей вечным сном вон там, под саманом, который она так любила. - Он все так же невозмутимо зажег сигарету. - Я просидел над ней всю ночь, там я ее похоронил, и там, как вам известно, хочу быть похороненным… - Он махнул рукой в сторону Айзы: - Насколько я помню, она права: в этом доме пока никто еще не умирал.
Наступила тишина; слышно было только, как фыркают лошади, оставленные возле галереи, да квохчет курица, выискивая червяков. Когда наконец Селесте Баэс решила заговорить, ее тон был подчеркнуто враждебным.
- Скажи-ка… - допытывалась она. - Ты никогда не ошибаешься?
Айза пристально посмотрела ей прямо в глаза и с безграничным спокойствием ответила:
- Я всегда была бы рада ошибиться. Так было бы легче для всех.
- Я не хотела тебя обидеть.
- Вы меня не обижаете. Я привыкла.
Селесте собиралась что-то сказать - возможно, извиниться, - но Аурелия прервала ее жестом:
- Не беспокойтесь! Естественно, что такие вещи вызывают беспокойство и удивление. - Она с явным усилием попыталась улыбнуться. - Это происходит даже со мной, а ведь я знаю ее с рождения. Большинству людей кажется странным, что ее саму не радуют эти способности, но дело в том, что они оказываются неуправляемыми и от них почти никогда нет никакого проку.
- Вы консультировались с каким-нибудь специалистом?
- Специалистом какого рода? Моя дочь не больна.
- Да, знаю, - согласилась Селесте Баэс. - Она не больна, но есть люди, которые занимаются подобными явлениями: парапсихологи, психиатры, социологи… да мало ли!
- На Лансароте, что там говорить, не было даже зубного врача, - заметил Асдрубаль Пердомо, впервые вмешавшись в разговор. - А врач был старый коновал, опаснее самой болезни. У Айзы никогда не было даже простуды. Просто ее наделили Даром, и это уже не исправишь. Родись она косоглазой, горбатой или хромой, оказалась бы одной из многих женщин, обладавших Даром на протяжении истории острова. - Он с досадой прищелкнул языком. - Но плохо то, что он добавился ко всему остальному, а это уже выходит за всякие рамки.
- Это не ее вина.
Он повернулся к матери, которая это сказала.
- Да знаю я! - воскликнул он. - Мы все время твердим, что она не виновата, и я первый с этим соглашусь, но мне бы хотелось, чтобы однажды кто-нибудь объяснил, кто же, черт возьми, отвечает за то, что такие вещи происходят. Я горжусь тем, что моя сестра так красива. И что она такая статная. И что у нее такая прекрасная фигура. И что она такая нежная и невинная. И что она приносит облегчение страждущим. И что животные с ней становятся ручными. И даже - если уж на то пошло - что некоторые покойники ищут у нее утешения. Я горжусь, - повторил он. - Но дело в том, что все это вместе в итоге портит мне жизнь. И тебе, и ей, и Себастьяну… да кому угодно!
- И мне.
Асдрубаль повернулся к Селесте Баэс, от которой исходило это короткое заявление:
- И вам, сеньора, конечно, и я об этом сожалею.
- Думаю, будет лучше, если вы отвезете нас обратно в Сан-Карлос, - предложила Аурелия. - Вы были с нами очень добры, и мы не хотим усложнять вам жизнь.
- Нет! Ни за что, - запротестовала Селесте. - То, что ее слова произвели на меня впечатление, не имеет значения. На меня нашло, вот и всё. Иногда нам требуется встряска, потому что наша жизнь становится монотонной. - Она задумчиво погладила стакан, но не стала пить, а опять посмотрела на просвет и продолжила, словно в действительности говорила скорее для себя, чем для присутствующих: - Уже несколько лет я занимаюсь только разведением лошадей и управлением хозяйством, не думая о будущем и - что еще хуже - даже о прошлом. - Женщина помолчала, но никто не проронил ни слова: все замерли в ожидании, понимая, что Селесте Баэс пытается оправдаться или извиниться за недавний инцидент, из-за которого ей наверняка было стыдно. - Я была совсем молодой… - Она повернулась и взглянула прямо на Айзу: - Я, наверно, была в твоем возрасте, когда родила ребенка, на которого мне не позволили даже взглянуть, потому что он был пятном на добром имени Баэсов. - Селесте усмехнулась. - Имени, которое мой отец истрепал в сотнях борделей, а моя тетка Эсмеральда - по исповедальням и ризницам. Поэтому я никогда не хотела сюда возвращаться. Я боялась встретиться с воспоминаниями. - Она перевела взгляд на Аурелию и ее сыновей. - Однако, когда я встретила вас, страх исчез, и я даже почувствовала необходимость вернуться - как знала, что случится что-то необычное. Возможно, это и больно, но все же лучше, чем прозябать и дальше. - Женщина встала, и выражение ее лица вдруг стало умиротворенным. - Останьтесь! - попросила она. - Останьтесь, потому что я уверена, что здесь вы обретете покой, в котором нуждаетесь.
Селесте направилась к двери; глядя на нее, невозможно было понять, какое количество алкоголя она выпила, разве что глаза блестели больше, чем обычно, и уже в дверях она сказала:
- Я прошу у вас прощения. Вот, выговорилась за много лет. - На ее лице мелькнула обычная полуулыбка. - Такое больше не повторится.
Она быстро сбежала по деревянным ступеням, и до всех собравшихся донеслись ее голос: она подбадривала коня - и звук копыт, удаляющихся галопом по высохшей равнине.
В течение нескольких минут никто не двигался с места. Всех ошеломил неожиданный и сбивчивый монолог: это было совсем не похоже на женщину, успевшую продемонстрировать сильный характер и несгибаемую волю. Наконец Акилес Анайя протянул руку за кофейником и сказал:
- Клянусь своим тайтой, она в жизни так не поступала. Она всегда была льянеро и не любила чесать языком. Но вообще-то я ее понимаю. От природы она женщина мягкая, но выросла в такой обстановке, где самое главное достоинство - быть настоящим мужиком. Это все равно как если бы скрестили кобылу с быком. Мне что-то не приходилось видеть жеребенка с рогами.