Это была как будто обыкновенная шлюпка, вроде той, которую Юра видел в журнале "Природа и люди" среди иллюстраций к роману "Искатели жемчуга". Длиной в две сажени, шириной - сажень. Корма опущена в воду, нос слегка вытянут, чтобы в случае неожиданной мели не врезаться глубоко в песок. На корме руль, перед рулем рычаги управления - ведь лодка, разумеется, моторная. Под рулевой площадкой - бак с горючим. Середина лодки - три метра вдоль - перекрыта от борта до борта. Таким образом получалась небольшая - два метра на три - верхняя палуба. На палубе стоял небольшой челнок-душегубка, чтобы спускать на воду на середине реки, когда надо быстро добраться до берега. За палубой было немного свободного места, а дальше - откидная доска для сидения и уключины на бортах, чтобы идти на веслах в случае аварии мотора, недостачи горючего или еще чего-нибудь такого. Весла привязаны вдоль бортов. В носу лежал якорь и концы. Под носовой частью был устроен "трюм" - там хранились продукты и всякий припас для путешествия. Под палубой - каюта, почти в полтора метра вышиной. В ней было по небольшому иллюминатору с каждой стороны, вдоль стенок прикреплены две неширокие сетки для спанья, и еще две можно было подвесить под потолком. Таким образом, в ней могли улечься сразу четыре человека. Лодка и была рассчитана на путешествие вчетвером.
Как это прекрасно! Роскошный, прозрачный, до краев наполненный солнцем летний день. Небо чистое и такое голубое, что хочется запеть. Зеркало реки спокойно застыло, и только под самым берегом видно, что вода не стоит на месте, а неторопливо и торжественно уплывает вниз. Или - у лодки: легкая рябь возникает у бортов и - оглянешься назад - разбегается веером чуть заметных волн. Лодка - на середине реки. Берега далеко. На правом - горы, обрывы, лесистые овражки. На левом - отмели, песок, краснотал и бескрайние, нескончаемые заливные луга. Какой огромный и прекрасный мир!
Юра стоит на капитанском мостике, руль у него под локтем, перед ним две ручки управления - он ведет судно. Юра в одной сорочке, ворот расстегнут, капитанка сбита на затылок, ветер треплет взлохмаченный чуб. Ласковая струя ударяется в грудь, ныряет за сорочку и холодит ребра и живот. Юра даже смеется - щекотно же и… отлично!
Но тут набегают заботы. Все ли, что надо, взято? Юра мысленно проверяет. Охотничьи ружья, револьверы, пули, порох, дробь. Затем - топоры, ножи, баклаги, компас. В трюме - крупа, сахар, кофе, консервы и галеты. Ах, свечи забыли! Надо непременно в первом же населенном пункте закупить свечи и спички. Посуда есть. Фильтр для болотной воды - тоже. Обойдемся ли с одеждой? На брата - одеяло, дождевик, остальное на себе. Хватит! Нельзя загромождать шлюп. И так уже негде пройти. Юра сердито хмурится и оглядывается вокруг.
Где он?
Он в спальне. В собственной постели. Давно пора спать. Ночь. Все уже уснули. Тихое, ровное дыхание наполняет дом. За окном темное небо, звезды, черные силуэты деревьев. Недалеко уже и до рассвета. А Юра еще не спит. Детская бессонница. Юра уже большой - ему семь, восемь, нет, девятый - и он не станет будить маму и просить сказку. Он лежит и думает. Он мечтает путешествовать. Охотиться на зверей. Плыть по рекам, озерам, а может быть, и морям. Ему так хочется побродить в джунглях, побывать в пампасах, льяносах, гаучосах… Нет, гаучосы это совсем другое, это не то. На худой конец Юра согласился бы иметь такую лодку хотя бы здесь, на речке Роси. Пусть даже и не такую, а просто - лодку. Только чтобы сам, без мамы. Как будто капитан. Как будто путешественник. Открывать новые земли, бороться со стихиями, плыть среди девственных лесов. Недалеко. Ну, хотя бы до Кошика. Всего каких-нибудь три километра. Или хоть здесь - возле купален…
Внутри даже все дрожит, так ему этого хочется.
Теперь уже совершенно ясно, никаких сомнений быть не может - когда Юра вырастет, он будет путешественником. Самым знаменитым. Таким, каким Миклуха-Маклай, Пржевальский, Стенли, Ливингстон… Или пускай не знаменитым, это не так важно: лишь бы путешествовать. Немая карта мира, по которой учится географии Юрин старший брат, вдруг встает перед его глазами. Две Америки, Африка, Австралия, ну, и Азия с Европой. Европа - это неинтересно. А вот Австралия, Африка, Америка… Фу, даже дух занимается!
Вдруг совсем перехватило дыханье. Юра вскидывает ружье и замирает в неподвижности. Сквозь бамбуковые заросли неторопливо шествуют какие-то серые громады. Один, два, пять, девять… Целое стадо слонов. Шесть старых и тройка слонят. Юрины пальцы даже занемели - так крепко сжимают они ружейный приклад. Ружье - гочкис, штуцер, специально на слонов. Надо подпустить стадо шагов на сто. Ах, только бы ветер не подул с Юриной стороны - слонихи так чутки! Медленно-медленно Юра поднимает дуло ружья - надо попасть слону в глаз. Юра уложит сейчас шестерых - шестью зарядами. Слоновой кости сколько! И поделом! Ведь это слоны отравили Юре его сладкую детскую мечту. Юра никогда не забудет папиного "слон тебе на ухо наступил". Так и не научился Юра играть на скрипке.
В этом году в Юриной жизни произошли некоторые перемены. Старший брат поступил в гимназию. Теперь Юра остался совсем уже один. Правда, они с братом никогда особенно не дружили, однако чтобы играть в разбойников, в железную дорогу, бегать наперегонки, драться, дразниться - нужны хотя бы двое. Одному тут никак не обойтись.
Теперь Юра с утра и почти до вечера совсем один. Брат в гимназии, сестра в гимназии, отец в гимназии. Мама Юрина тоже учительница. Часа в четыре все вернутся домой и сядут обедать. Брат восторженно станет врать о каких-то невероятных молодецких выходках и штукарстве старшеклассников. Сестра будет хвастаться своими успехами и пятерками. Отец - кричать на всю квартиру об олухах, остолопах, обормотах, оболтусах и ослах, которым он сегодня влепил единицы или оставил без обеда и посадил в карцер. Мама будет слушать всех и никого в частности, озабоченная обедом и всякими домашними делами. Юре только и останется, что молча и мрачно сидеть, сердито хлебая свой суп. Он жестоко завидует. И брату, и отцу, и сестре. Он тоже хотел бы ходить каждый день в гимназию.
И в этом городе - уже третьем за Юрину короткую жизнь - Юрины родители живут в самой гимназии. Гимназическая усадьба - это целый квартал, перерезанный поперек длиннейшим зданием: учительские квартиры, пансион, мужская гимназия, женская гимназия. По одну сторону - огромный двор, на нем плац, службы, особняки директора и инспектора. По другую - старый парк с широкими расчищенными аллеями и путаными, чуть протоптанными тропинками, с аккуратно подстриженными газонами и непролазной чащей деревьев, зарослями кустарника и таинственными ущельями. Двор принадлежит мужской гимназии, парк - женской.
В двенадцать в гимназиях "большая перемена". Юра пробирается в палисадник, устроенный отцом в углу двора, прилипает к ограде. Во двор, когда там гимназисты, Юре категорически запрещено выходить - он еще маленький. Юра просовывает свой длинный носик в щель и полчаса не двигается с места. Старшие гимназисты прохаживаются по двое, по трое перед фасадом - кто с книжкой, кто просто так. Они разговаривают и спорят. Это неинтересно. В углу возле бани - трапеции, турники, брусья и другие гимнастические снаряды. Там прыгают, подтягиваются, кувыркаются и ходят на руках. Это уже куда интереснее. Посреди двора играют и лапту. Небольшой черный мяч то и дело со свистом разрезает воздух. Смех, крики, удары по мячу. Юре здорово хочется играть в лапту. А вон у директорского сада в самом разгаре игра в индейцев. Два десятка мальчишек заткнули за уши куриные перья и с ржанием бегают взад-вперед. Это вольные трапперы из славного племени могикан, во главе со своим непобедимым вождем Соколиным Глазом, охотятся в прериях Больших Озер. Среди индейцев Юра замечает и брата Олега. Тихая слеза катится у Юры из глаз и на миг застывает на кончике носа. Потом она капает на землю. Вдруг с дикими воплями из-за сараев вылетают тоже человек двадцать в гимназических фуражках, надетых козырьком назад. Это охотники за скальпами. Они несутся как буря. Они размахивают руками и визжат. Вольные могикане бросаются врассыпную. Но их догоняют. Сбивают с ног, тычут носами в землю, выдирают из-за уха куриное перо. То есть - скальпируют.
Юра не выдерживает и стремглав кидается на помощь вольным трапперам. Но он только с разгона хлопается лбом в крепко запертую калитку. Тогда, тихо всхлипывая, он скорей бежит домой. Почему он один? Он тоже хочет быть траппером! Он тоже хочет быть охотником за скальпами! А может быть, он непобедимый вождь Быстрая Нога?
Юра медленно проходит в парк. Там гимназистки играют в горелки, фанты, испорченный телефон. Нет, женщины достойны только презрения. Юра надменно обходит группки и кружки девочек, тихо и чинно рассевшихся на скамейках в расчищенных аллеях парка. Господи! Что за идиотки! Сидят и вяжут какие-то чулки! С ними - классная дама, монотонно, как в церкви, рассказывает что-то скучное и неинтересное. Впрочем, скучней всего она сама. И не говорит она вовсе, а просто жвачку жует. Юра тихонько обходит ее стороной. Вдруг дама дожевывает, глотает и в очаровательной улыбке ощеривает на Юру золотые зубы. "Ах, какой милый мальчик!" - начинает она. Но так и не договаривает - глаза у нее лезут на лоб, рот широко открывается. Ведь Юра совсем не рассчитывал на ее внимание и в ту самую секунду, когда она обернулась к нему, показал за ее спиной язык… Дама застывает, гимназистки деликатно фыркают себе в кулачки, Юра скорее прячет язык, срывается и бежит что есть духу. Уши у него горят от стыда и обиды. Словно это не он, а ему кто-то показал язык.
В чаще жасмина - это же, конечно, девственные тропические леса - Юра наконец останавливается. В одном месте кусты переплелись верхушками, образуя широкий купол. Там лежит куча сухой травы. Это Юрин вигвам. Юра садится на обрубок у входа в вигвам и достает спрятанный среди ветвей сучок. Это - будто трубка. Юра обращается к молодому, стройному берестку, растущему рядом.
- Бледнолицый брат мой! - говорит он. - Закурим с тобой трубку мира…
- От души благодарю славнейшего среди вождей Долины Озер за гостеприимство! - учтиво отвечает бересток.
- Пусть бледнолицый брат займет место у костра моего племени в кругу моих сынов.
- О! - отвечает, склоняясь, бересток. - Пусть солнце щедро светит на вигвам Великого Быстроногого!
Разговор не клеится. Юра посасывает сучок и будто бы пускает вверх кольца дыма. Ветер тихо шелестит в вершинах высоких тополей, выстроившихся вдоль каменной ограды. Листва кое-где желтеет. Осень.
И вдруг Юра вскакивает. В руке у него смертоносная сабля. В другой - лассо. За поясом - томагавк. Он прыгает на спину неоседланного мустанга и летит. О, как он летит! Необъезженный могучий конь хочет сбросить его со своей благородной спины. Но разве Юру сбросишь? Разве не лучший в Долине Озер ездок - вождь Быстрая Нога? Ветер свистит в ушах, и кровь бьет в виски. С разгона Юра врезается в заросли крапивы. Крапива по плечи, иная достает и до лица. Она жалит и жжет. Но Юра размахивает саблей, и крапива валится перед ним, как скошенная трава. Через минуту лезвие сабли зеленеет от вражеской крови. Юра проходит сквозь заросли, оставляя за собой широкую вытоптанную полосу, сабля его сломалась, лицо обожжено крапивой, руки исцарапаны в кровь, штанишки и чулки разорваны. Но, задыхающийся и усталый, Юра останавливается только у самой ограды. Каменная стена высока и тянется без конца в обе стороны. Дальше идти уже некуда. Это самый дальний уголок парка. Там за стеной - Юра знает - угол улицы, спуск, большая мельница, плотина, речка Рось. Широкий и прекрасный неведомый мир, куда невозможно вырваться из-за этих высоких стен.
Тяжело дыша, Юра бредет к своему любимому дереву. Это огромная старая груша. Она склонилась, кажется вот-вот упадет, и вершина ее перевесилась через стену на улицу. Юра прижимается к стволу животом, обхватывает толстенное дерево руками и ногами и потихоньку ползет вверх. Фу! Вот и первая ветка. Теперь дело пойдет веселее. Через минуту он уже на самой верхушке. Выше нельзя: ветки под ногами трещат и обламываются. Юра устраивается в развилке, как в кресле, и закрывает глаза. Ветер нежно покачивает взад и вперед. Никого - ты один.
Юра расправляет грудь, набирает воздуху и начинает в полный голос декламировать. Впрочем, декламирует он не стихи. Стихов Юра знает много. Он читает на память почти все те стихи, которые учит в гимназии его сестра, - а она сейчас уже в шестом классе - на русском, французском и немецком языках. "Что ты спишь, мужичок?", "Метр корбо сюр ен арбр перше…", "Вер райтен зо шпет дурх нахт унд винд…" и много других. Их Юра декламировать не любит - слова ему ничего не говорят. Метр корбо! Вер райтет! Черт его знает, что оно такое. Но это и не важно. Важно, чтоб сходились кончики и чтобы в середине все было вроде одинаково. Точнее объяснить Юра не может. Ему еще неизвестно, что это называется рифма и ритм. Рифмы и ритма с Юры вполне достаточно. И он во весь голос выкрикивает собственные стихи:
Та-ти-та-та-ти-та-та-ти-та-та-ти,
Ти-та-та-ти-та-та-ти-та-та…
Точно и старательно Юра скандирует ямбы, хореи и анапесты, которые он уловил в слышанных стихах. Он произносит их, как ораторские речи, распевает, как песни, разыгрывает, как диалоги. Здесь и вокал, и музыка, и драматизация. Бесконечное упоение звуками и ритмами. Творчество! Искусство! А когда ты владеешь каким-нибудь искусством, жизнь для тебя особенно прекрасна. Потому что ты ее как-то по-особенному видишь, понимаешь или чувствуешь.
А тут еще чудесный сияющий солнечный день. С верхушки старой груши раскрываются вокруг широчайшие горизонты прекрасного мира. Синие воды Роси, купы белых мазанок на Заречье, у мельницы возчики грузят мешки, песик бежит к плотине, уходящие вдаль склоны в зеленых садах, целые стада барашков на бескрайной лазури неба. Радостно жить на свете. И Юра набирает новую порцию воздуха для новой тирады.
- Та-ти? - Та-ти! - Тита? - Ти-та… Та ти-та, тита, тита…
Вдруг резкий, короткий свист врезается в Юрину декламацию и обрывает ее на полуслове. Юра оглядывается. Далеко внизу под грушей, посреди улицы, стоит мальчик и, закинув голову, смотрит вверх на Юру. Он без шапки, босой, рубашка у него грязная, незастегнутая. Юра вздрагивает и тревожно озирается. Но сознание безопасности и недосягаемости здесь, на верхушке высоченного дерева, сразу же успокаивает его.
- Ты… что? - задорно спрашивает Юра.
- А ты что? - еще задорнее отвечает чужой мальчик.
- Гм…
Юра умолкает и раздумывает, что ему сейчас сделать - слезть с дерева поскорее и дать стрекача, пока чужой мальчик не догадался вскарабкаться на стену, или, может, попробовать завязать с ним мирные сношения?
- Ты кто? - спрашивает Юра.
- Я?..
- Как тебя звать?
- Семка… А ты учителев Юрка, я знаю. Ты чего это там распеваешь?
- Так… - Юра потихоньку начинает сползать с груши. Мальчик, которого зовут Семкой, внимательно следит за его движениями.
- Ты ловок лазать по деревьям. Я на эту грушу, может, и не влез бы. Разве что со стены.
Гордость и самодовольство приятно толкают Юру в грудь. Его талант всенародно признан! И это сразу же наполняет его такой могучей верой в свою храбрость и бесшабашную отвагу, что, добравшись до стены, он вдруг, вместо того чтобы спуститься по стволу груши к себе в парк, хватается за нижнюю ветку, повисает на руках, ветка сгибается, он перебирает руками, она сгибается сильнее, он сползает еще, затем раскачивается и - прыгает на тротуар, на улицу. На улицу! Вот она, та минута, о которой он столько мечтал!
- Молодцом! - кричит Семка.
Однако Юра тут же садится, сморщившись и схватившись за ноги. Прыгать пришлось все-таки с высоты метра в полтора, и ноги так и резануло - даже онемели от удара. Шапка сваливается с головы и катится на мостовую.
Неожиданно это приводит Семку в восторг. Он прыгает вокруг на одной ноге, высунув язык и пронзительно вопя:
- Рыжий!.. Рыжий!.. Рыжий!..
Юра вскакивает. Что? Кровь отливает у него от лица. Дразниться? Кулаки сжимаются, глаза стали круглыми. Сейчас он узнает! Фу, даже в ушах звенит и ничего не слышно, до того необходимо стукнуть нахала.
- Рыжий пес!.. Рыжий пес!.. Рыжий пес!.. - приплясывает Семка.
Внезапно Юра преображается. Разжимаются кулаки, кровь приливает к лицу, взгляд становится неподвижен. Юра наклоняется, поднимает шапку, натягивает ее, затем скрещивает руки на груди и, выпрямившись, презрительно кривит рот.
- Презренный раб моего смиренья! - сквозь зубы цедит он. Точно так отвечал своим палачам в подземельях венского замка король Англии Ричард Львиное Сердце, приговоренный герцогом Леопольдом Австрийским к дыбе, раскаленному железу и плетям.
Леопольд Австрийский, то бишь Семка, разевает рот и столбенеет в восхищении.
Это неожиданно пришедшее на ум воспоминание о короле Львиное Сердце, о герцоге австрийском и его подземелье определило, однако, весь характер будущей дружбы между Юрой и Семкой. Что оно означает и откуда это: "презренный раб моего смирения" - из песни или из сказки? Юра охотно рассказывает о крестовом походе тысяча сто девяностого года, о восстании Мессины, о французской принцессе - прекрасной Алисе, и ее лукавой сопернице, коварной Беренгарии Наваррской, о блестящей победе над Саладином, осаде Яффы, о борьбе за иерусалимскую корону, буре у берегов Аквилеи, австрийском плене, венских подземельях, о побеге с помощью менестреля Блондена - все, все рассказывает Юра, все, что вчера только прочитал о Ричарде Львиное Сердце в очередной книжечке из серии "Всходы".
Семка слушает разинув рот. Грудь у него вздымается, он ежесекундно меняется в лице. Глаза круглые и неподвижные. Когда Юра кончает, Семка не успевает закрыть рот - он сразу тоже начинает рассказывать. Заикаясь, захлебываясь, не успевая перевести дух от волнения.