- Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
- Довольно удивительно,- человек усмехнулся,- когда у вас в смотровой висит.
Филипп Филиппович, не вставая, закинулся к кнопке на обоях, и на звонок явилась Зина.
- Календарь из смотровой.
Протекла пауза. Когда Зина вернулась с календарем, Филипп Филиппович спросил:
- Где?
- 4 марта празднуется.
- Покажите. Гм… черт… В печку его, Зина, сейчас же.
Зина, испуганно тараща глаза, ушла с календарем, а человек покрутил укоризненно головой.
- Фамилию позвольте узнать.
- Фамилию я согласен наследственную принять.
- Как-с? Наследственную? Именно?
- Шариков.
***
В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное выражение, как и у Филиппа Филипповича.
- Как же писать? - нетерпеливо спросил он.
- Что же,- заговорил Швондер,- дело несложное. Пишите удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего действительно гражданин Шариков Полиграф Полиграфович, гм… зародившийся в вашей, мол, квартире.
Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дернул усом.
- Гм… вот черт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не зародился, а просто… ну, одним словом…
- Это ваше дело,- со спокойным злорадством молвил Швондер,- зародился или нет… В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова.
- И очень просто,- пролаял Шариков от книжного шкафа. Он вглядывался в галстух, отражавшийся в зеркальной бездне.
- Я бы очень просил вас,- огрызнулся Филипп Филиппович,- не вмешиваться в разговор. Вы напрасно говорите "и очень просто" - это очень не просто.
- Как же мне не вмешиваться,- обидчиво забубнил Шариков, а Швондер немедленно его поддержал:
- Простите, профессор, гражданин Шариков совершенно прав. Это его право - участвовать в обсуждении его собственной участи, в особенности постольку, поскольку дело касается документов. Документ - самая важная вещь на свете.
В этот момент оглушительный трезвон над ухом оборвал разговор. Филипп Филиппович сказал в трубку: "Да…", покраснел и закричал:
- Попрошу не отрывать меня по пустякам. Вам какое дело? - И хлестко всадил трубку в рога.
Голубая радость разлилась по лицу Швондера. Филипп Филиппович, багровея, прокричал:
- Одним словом, кончим это.
Он оторвал листок от блокнота и набросал несколько слов, затем раздраженно прочитал вслух:
- "Сим удостоверяю"… Черт знает, что такое… Гм… "Предъявитель сего, человек, полученный при лабораторном опыте путем операции на головном мозгу, нуждается в документах"… Черт! Да я вообще против получения этих идиотских документов. Подпись - "профессор Преображенский".
- Довольно странно, профессор,- обиделся Швондер,- как так, документы вы называете идиотскими! Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?
- Я воевать не пойду никуда,- вдруг хмуро гавкнул Шариков в шкаф.
Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову:
- Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На воинский учет необходимо взяться.
- На учет возьмусь, а воевать - шиш с маслом,- неприязненно ответил Шариков, поправляя бант.
Настала очередь Швондера смутиться. Преображенский и злобно, и тоскливо переглянулся с Борменталем: "Не угодно ли-с, мораль". Борменталь многозначительно кивнул головой.
- Я тяжко раненный при операции,- хмуро подвывал Шариков,- меня вишь как отделали,- и он указал на голову. Поперек лба тянулся очень свежий операционный шрам.
- Вы анархист-индивидуалист? - спросил Швондер, высоко поднимая брови.
- Мне белый билет полагается,- ответил Шариков на это.
- Ну-с, хорошо-с, не важно пока,- ответил удивленный Швондер.- Факт в том, что мы удостоверение профессора отправим в милицию, и вам выдадут документ.
- Вот что, э…- внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно терзаемый какой-то думой,- нет ли у нас в доме свободной комнаты, я согласен ее купить.
Желтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
- Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.
Филипп Филиппович сжал губы и ничего не сказал. Опять как оглашенный загремел телефон. Филипп Филиппович, ничего не спрашивая, молча сбросил трубку с рогулек так, что она, покрутившись немного, повисла на голубом шнуре. Все вздрогнули. "Изнервничался старик",- подумал Борменталь, а Швондер, сверкая глазами, поклонился и вышел.
Шариков, скрипя сапожным рантом, отправился за ним следом.
Профессор остался наедине с Борменталем.
Немного помолчав, Филипп Филиппович мелко потряс головой и заговорил:
- Это кошмар, честное слово. Вы видите? Клянусь вам, дорогой доктор, я измучился за эти две недели больше, чем за последние четырнадцать лет. Ведь тип, я вам доложу…
В отдалении глухо треснуло стекло, затем вспорхнул заглушенный женский визг и тотчас потух. Нечистая сила шарахнула по обоям в коридоре, направляясь к смотровой, там чем-то грохнуло и мгновенно пролетело обратно. Захлопали двери, и в кухне отозвался низкий крик Дарьи Петровны. Затем завыл Шариков.
- Боже мой! Еще что-то! - закричал Филипп Филиппович, бросаясь к дверям.
- Кот,- сообразил Борменталь и выскочил за ним вслед. Они понеслись по коридору в переднюю, ворвались в нее, оттуда свернули в коридор к уборной и ванной. Из кухни выскочила Зина и вплотную наскочила на Филиппа Филипповича.
- Сколько раз я приказывал, котов чтобы не было! - в бешенстве закричал Филипп Филиппович.- Где он?! Иван Арнольдович, успокойте, ради бога, пациентов в приемной!
- В ванной, в ванной, проклятый черт, сидит,- задыхаясь, закричала Зина.
Филипп Филиппович навалился на дверь ванной, но та не поддавалась.
- Открыть сию секунду!
В ответ в запертой ванной по стенам что-то запрыгало, обрушились тазы, дикий голос Шарикова проревел за дверью:
- Убью на месте…
Вода зашумела по трубам и полилась. Филипп Филиппович налег на дверь и стал ее рвать. Распаренная Дарья Петровна с искаженным лицом появилась на пороге кухни. Затем высокое стекло, выходящее под самым потолком из ванной в кухню, треснуло червивой трещиной, и из него вывалились два осколка, а за ними выпал громаднейших размеров кот в тигровых кольцах и с голубым бантом на шее, похожий на городового. Он упал прямо на стол, в длинное блюдо, расколов его вдоль, с блюда на пол, затем повернулся на трех ногах, а правой взмахнул, как будто бы в танце, и тотчас просочился в узкую щель на черную лестницу. Щель расширилась, и кот сменился старушечьей физиономией в платке. Юбка старухи, усеянная белым горохом, оказалась в кухне. Старуха указательным и большим пальцем обтерла запавший рот, припухшими и колючими глазками окинула кухню и произнесла с любопытством:
- О, Господи Исусе!
Бледный Филипп Филиппович пересек кухню и спросил старуху грозно:
- Что вам надо?
- Говорящую собачку любопытно поглядеть,- ответила старуха заискивающе и перекрестилась.
Филипп Филиппович еще более побледнел, к старухе подошел вплотную и шепнул удушливо:
- Сию секунду из кухни вон.
Старуха попятилась к дверям и заговорила, обидевшись:
- Чтой-то уж больно дерзко, господин профессор.
- Вон, я говорю,- повторил Филипп Филиппович, и глаза у него сделались круглые, как у совы. Он собственноручно трахнул черной дверью за старухою.- Дарья Петровна, я же просил вас?!
- Филипп Филиппович,- в отчаянии ответила Дарья Петровна, сжимая обнаженные руки в кулаки,- что ж я поделаю? Народ целые дни ломится, хоть все бросай.
Вода в ванной ревела глухо и грозно, но голоса более не слышалось. Вошел доктор Борменталь.
- Иван Арнольдович, убедительно прошу… гм… сколько там пациентов?
- Одиннадцать,- ответил Борменталь.
- Отпустите всех, сегодня принимать не буду.
Филипп Филиппович постучал костяшкой пальца в дверь и крикнул:
- Сию минуту извольте выйти! Зачем вы заперлись?
- Гу! Гу! - жалобно и тускло ответил голос Шарикова.
- Какого черта?.. Не слышу! Закройте воду!
- Гау… угу…
- Да закройте воду! Что он сделал, не понимаю?! - приходя в исступление, вскричал Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна, открыв рты, в отчаянии смотрели на дверь. К шуму воды прибавился подозрительный плеск. Филипп Филиппович еще раз погрохотал кулаками в дверь.
- Вон он! - выкрикнула Дарья Петровна из кухни.
Филипп Филиппович ринулся туда. В разбитом окне под потолком показалась и высунулась в кухню физиономия Полиграфа Полиграфовича. Она была перекошена, глаза плаксивы, а вдоль носа тянулась, пламенея от свежей крови, царапина.
- Вы с ума спятили? - спросил Филипп Филиппович.- Почему вы не выходите?
Шариков и сам в тоске и страхе оглянулся и ответил:
- Защелкнулся я.
- Откройте замок! Что ж, вы никогда замка не видели?
- Да не открывается, окаянный,- испуганно ответил Полиграф.
- Батюшки! Он предохранитель защелкнул! - вскричала Зина и всплеснула руками.
- Там пуговка есть такая,- выкрикивал Филипп Филиппович, стараясь перекричать воду,- нажмите ее книзу… Вниз нажимайте! Вниз!
Шариков пропал, через минуту вновь появился в окошке.
- Ни пса не видно,- в ужасе пролаял он в окно.
- Да лампу зажгите! Он взбесился!
- Котяра проклятый лампу раскокал,- ответил Шариков,- а я стал его, подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу.
Все трое всплеснули руками и в таком положении застыли.
Минут через пять Борменталь, Зина и Дарья Петровна сидели рядышком на мокром ковре, свернутом трубкой у подножия двери, и задними местами прижимали его к щели под дверью, а швейцар Федор с зажженной венчальной свечой Дарьи Петровны на деревянной лестнице лез в слуховое окно. Его зад в крупной серой клетке мелькнул в воздухе и исчез в отверстии.
- Ду… гугу! - что-то кричал Шариков сквозь рев воды. Из окошка под напором брызнуло несколько раз на потолок кухни, и вода стихла.
Послышался голос Федора:
- Филипп Филиппович, все равно надо открывать, пусть разойдется, отсосем из кухни!
- Открывайте! - сердито крикнул Филипп Филиппович.
Тройка поднялась с ковра, дверь из ванной нажали, и тотчас волна хлынула в коридорчик. В нем она разделилась на три потока: прямо - в противоположную уборную, направо - в кухню и налево - в переднюю. Шлепая и прыгая, Зина захлопнула в нее дверь. По щиколотку в воде вышел Федор, почему-то улыбаясь. Он был как в клеенке - весь мокрый.
- Еле заткнул, напор большой,- пояснил он.
- Где этот? - спросил Филипп Филиппович и с проклятием поднял одну ногу.
- Боится выходить,- глупо усмехнувшись, объяснил Федор.
- Бить будете, папаша? - донесся плаксивый голос Шарикова из ванной.
- Болван! - коротко отозвался Филипп Филиппович.
Зина и Дарья Петровна в подоткнутых до колен юбках, с голыми ногами, и Шариков с швейцаром, босые, с закатанными штанами, шваркали мокрыми тряпками по полу кухни и отжимали их в грязные ведра и раковину. Заброшенная плита гудела. Вода уходила через дверь на гулкую лестницу, прямо в пролет лестницы и падала в подвал.
Борменталь, вытянувшись на цыпочках, стоял в глубокой луже на паркете передней и вел переговоры через чуть приоткрытую дверь на цепочке.
- Не будет сегодня приема, профессор нездоров. Будьте добры, отойдите от двери, у нас труба лопнула…
- А когда же прием? - добивался голос за дверью.- Мне бы только на минуту…
- Не могу,- Борменталь переступил с носков на каблуки,- профессор лежит, и труба лопнула. Завтра прошу. Зина! Милая! Отсюда вытирайте, а то она на парадную лестницу выльется.
- Тряпки не берут.
- Сейчас кружками вычерпаем,- отозвался Федор,- сейчас!
Звонки следовали один за другим, и Борменталь уже всей подошвой стоял в воде.
- Когда же операция? - приставал голос и пытался просунуться в щель.
- Труба лопнула…
- Я бы в калошах прошел…
Синеватые силуэты появлялись за дверью.
- Нельзя, прошу завтра.
- А я записан.
- Завтра. Катастрофа с водопроводом.
Федор у ног доктора ерзал в озере, скреб кружкой, а исцарапанный Шариков придумал новый способ. Он скатал громадную тряпку в трубку, лег животом в воду и погнал ее из передней обратно к уборной.
- Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? - сердилась Дарья Петровна.- Выливай в раковину.
- Да что в раковину,- ловя руками мутную воду, отвечал Шариков,- она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка, и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
- Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
- Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
- В калоши станьте.
- Да ничего. Все равно уже мокрые ноги.
- Ах, боже мой! - расстраивался Филипп Филиппович.
- До чего вредное животное,- отозвался вдруг Шариков и выехал на корточках с суповою миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, и очки вспыхнули.
- Вы про кого говорите? - спросил он у Шарикова с высоты.- Позвольте узнать.
- Про кота я говорю. Такая сволочь,- ответил Шариков, бегая глазами.
- Знаете, Шариков,- переводя дух, отозвался Филипп Филиппович,- я положительно не видел более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
- Вы,- продолжал Филипп Филиппович,- просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы все это учинили и еще позволяете… Да нет! Это черт знает что такое!
- Шариков, скажите мне, пожалуйста,- заговорил Борменталь.- Сколько времени еще вы будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие!
- Дикарь!
- Какой я дикарь,- хмуро отозвался Шариков,- ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет, как бы чего своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
- Вас бы самого поучить! - ответил Филипп Филиппович.- Вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
- Чуть глаза не лишил,- мрачно отозвался Шариков, трогая глаз черной мокрой рукой.
Когда черный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налетом, и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
- Вот вам, Федор.
- Покорнейше благодарим.
- Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
- Покорнейше благодарю,- Федор помялся, потом сказал: - Тут еще, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
- В кота? - спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
- То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подавать.
- Черт!
- Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал… Ну, повздорили.
- Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах… Сколько нужно?
- Полтора.
Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору.
- Еще за такого мерзавца полтора целковых платить,- послышался в дверях глухой голос,- да он сам…
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил его в приемную и запер его на ключ. Шариков изнутри тотчас загрохотал кулаками в дверь.
- Не сметь! - явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
- Ну, уж это действительно,- многозначительно заметил Федор,- такого наглого я в жизнь свою не видел…
Борменталь как из-под земли вырос.
- Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приемную, и оттуда донесся его голос:
- Вы что? В кабаке, что ли?
- Это так…- добавил решительный Федор,- вот это так… Да по уху бы еще…
- Ну, что вы, Федор,- печально буркнул Филипп Филиппович.
- Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
VII
- Нет, нет и нет,- настойчиво заговорил Борменталь,- извольте заложить.
- Ну что, ей-богу,- забурчал недовольно Шариков.
- Благодарю вас, доктор,- ласково сказал Филипп Филиппович,- а то мне уже надоело делать замечания.
- Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.
- Как это так "примите"? - расстроился Шариков.- Я сейчас заложу.
Левой рукой он заслонил тарелку от Зины, а правой запихнул салфетку за воротничок и стал похож на клиента в парикмахерской.
- И вилкой, пожалуйста,- добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
- Я еще водочки выпью,- заявил он вопросительно.
- А не будет ли вам? - осведомился Борменталь.- Вы последнее время слишком налегаете на водку.
- Вам жалко? - осведомился Шариков и глянул исподлобья.
- Глупости говорите…- вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил.
- Не беспокойтесь, Филипп Филиппович. Я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто - это вредно. Это раз, а второе - вы и без водки держите себя неприлично,- Борменталь указал на заклеенный буфет.- Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
- И другим надо предложить,- сказал Борменталь,- и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
- Вот все у нас, как на параде,- заговорил он,- салфетку - туда, галстух - сюда, да "извините", да "пожалуйста", "мерси", а так, чтобы по-настоящему,- это нет! Мучаете сами себя, как при царском режиме.
- А как это "по-настоящему", позвольте осведомиться?
Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес:
- Ну, желаю, чтоб все…
- И вам так же,- с некоторой иронией отозвался Борменталь.
Шариков выплеснул водку в глотку, сморщился, кусочек хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами.
- Стаж,- вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.
Борменталь удивленно покосился.
- Виноват…
- Стаж,- повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой.- Тут уж ничего не поделаешь. Клим!
Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича.
- Вы полагаете, Филипп Филиппович?
- Нечего полагать, уверен в этом.
- Неужели…- начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова. Тот подозрительно нахмурился.
- Später… - негромко сказал Филипп Филиппович.