Вот такая атмосфера царила тогда в бригаде. Но работали. Как проклятые работали. Только проку мало. Снова вода ударила. А потом… Перетащили вышку на полозьях чуть дальше, километров за десять, и снова бурить стали, теперь уже Сто семнадцатой назывались. И здесь, на Сто семнадцатой, тоже сплошная невезуха. На тысяче метров, правда, пузыри из устья пошли, как у младенца из носу. Газ… Но Бронников велел дальше бурить. Карман, мол. Мелочь. Надо до настоящего пласта дойти… Ему, конечно, виднее, но жаль. Вдруг - не карман, вдруг - месторождение? Фонтан! Очень бригаде фонтан нужен, победа какая ни на есть… А то мало того, что крупные неприятности, так еще и мелких хоть пруд пруди. То Заикин на залитом глинистым раствором настиле поскользнулся, то в шланг, через который закачивают воду из озерка, затянуло порядочную щучку. Покуда догадались, покуда ее оттуда выколупали… ЧП за ЧП. Нынешняя, ночная вахта прошла, правда, гладко. Фомичев, признаться, побаивался. Он ведь в начальство недавно вышел. Не вышел, вернее, а назначили. Вместо Серпокрыла. Свято место пусто не бывает. Ну, и неуверенно еще чувствует себя поэтому… Тем более что Лазарева на буровой не было. Хоть с Лазаревым у него конфликт, но все спокойнее, если бригадир близко. Когда, заняв место у пульта, Фомичев принял у Сынка, у Петра Яковлевича то есть, тормоз и кран пневмомуфты, руки у него тряслись. Петр Яковлевич смену сдал, но не уходил, ждал, не понадобится ли его помощь. В глине весь, лицо красное, обветренное, а под шершавым подбородком узел галстука. Он на работу всегда при галстуке является. Дело в том, что в силу степенности своего характера и хороших показателей - опять же защитник Сталинграда - он избирался во всякого рода общественные организации. Являлся членом всяческих комиссий, советов, комитетов, союзов, был делегатом, депутатом, представителем, членом и так далее и тому подобное. Нередко его выхватывали прямо с буровой, вертолетом доставляли на какую-нибудь важную конференцию, на слет или на заседание товарищеского суда. Потому-то и носил он всегда галстук, всегда был готов к любой неожиданности.
- Чего стал, Петро? - сердито закричал на него Фомичев. - Отмучился - катись к Зое! Нечего тут подчеркивать!
Оглядываясь, тот отошел. Но маячил еще минуту-другую. К дизелям ухо прислонил, насосы чуть ли не обнюхал, на силовые агрегаты взгляд бросил, на мерники… Прямо бурмастером себя держит, когда братца в радиусе пятнадцати метров не видно. Ну, да бог с ним. Без него обошлось. Фомичев чувствовал - ладонь, лежащую на алмазно сверкающем от частых прикосновений стальном рычаге, как бы щекочет что-то, токи некие как бы передавались ему оттуда, от вгрызающегося в кремнистый девон турбобура. Он чувствовал, что абразивный материал долота порядком истерся, иначе почему имеет место реактивный момент? Вон какая отдача у турбобура, будто грузовик ручкой заводишь. Но ничего, на восемь часов хватит. Должно хватить… А то ведь часа за три до конца смены опять его орлам подъем придется играть - станок выключать, свечи развинчивать, новое долотце устанавливать, со свежими шарошками. Нет, нет, только вперед! Хотя - куда же это получится, если вперед? Тут вглубь надо… Вглубь!
Будто пику, словно копье какое-то, двухкилометровой с лишком длины, как бы великанскую острогу вгонял Фомичев в вечную мерзлоту. Будто пронзить хотел кого-то. Кого? Да мамонта, мамонта того самого, толстопятого! Да, да, это была его охота на мамонта! Человек и зверь… Кто победит? Кто?! Но хоть и хотелось Фомичеву победить могучего увальня - древний охотничий инстинкт, ничто человеческое нам не чуждо! - он и жалел его все же. Разговора с той женщиной никак забыть не мог. "Эй ты, внизу! Поберегись!.."
…Увы! - довольно шаткие надежды на долото не оправдались. Оправдались сомнения. Без подъема колонны не обошлось. Можно было бы потянуть, конечно, козу за хвост, поволынить, вхолостую инструмент погонять… Глядишь, смена за суетой этой и закончилась бы, следующей вахте пришлось бы инструмент менять, терять время. Ни за что на свете! Орлы, правда, поныли маленько. Особенно Заикин. "Вечно мы из-за тебя, Лопух, мартышкиным трудом мучаемся, метры теряем!" - "Я тебе сейчас покажу "Лопух"! - взъярился Фомичев. - Я тебе!.." - "То есть гражданин вахтенный начальник! - вытянулся во фрунт Заикин. - То есть не Лопух, а…"
6-д
Бритье закончено.
- Эй, Гогуа! Заикин! Вира! Кончай ночевать! Гудим! Шишкин! Обедать пора! Вертолет проспите! На Базу не попадете! Эй, орлы!
Фомичев знал, чем воздействовать. Что Гогуа, что Заикин… Как манны небесной вертолета ждут. Ну, Гогуа на почту по возвращении побежит, сургучную печатку на пакете ломать. А что Заикина так на Базе привлекает? Психология Гудима с Шишкиным тоже вполне понятна. Молодежь. После буровой поселок Базовый им крупным центром кажется, очагом цивилизации. Из Салехарда все же ребята, горожане, не так-то просто из плена урбанистических привычек вырваться. Фомичев их понимал, самому поначалу дико все здесь казалось. Он же из Москвы как-никак. А Москва - она и есть Москва! Но Заикин, Заикин…
Убедившись, что вахта почти разбужена, Фомичев с легким сердцем отправился обедать.
- Ожил чегой-то Лопух наш, - потягиваясь, сделал вывод Заикин, - говорит много, побрился…
- Он правильно говорит, - заступился за Фомичева Гогуа, - вставать надо. Вертолет скоро будет. Интересно, пришел мне ответ из Совета Министров?
- Брить-то ведь еще нечего твоему другу, - потягивался Заикин, - пух один…
- Семь заявлений уже послал, - вел свою линию Гогуа, - шесть ответов получил. Это последний будет. Думаю - последний…
- Мороженое еще на губах не обсохло, а туда же - командует, начальство из себя строит. Знаем, под кого работает. Похож… Даже внешне. Хоть и голубоглазый.
Длинноволосые Гудим и Шишкин тоже поднялись, стали синхронно делать совершенно одинаковые физические упражнения.
Вышли; балансируя, добрались тропинками-бревнами до вагона-столовой. Там уже сидел Фомичев, допивал компот.
- Юра, ты когда побритый - лучше, - сделала ему комплимент повариха Зоя, - на пять лет моложе выглядишь. - В продолговатых ярко-зеленых глазах ее прыгали искорки.
- От двадцати трех отнять пять - будет восемнадцать, - усаживаясь за голубой пластмассовый столик, подсчитал Заикин. - В жизни раз бывает восемнадцать лет! Лови момент, начальник!
Ввалились остальные. Задвигали тарелками, загремели ложками.
- Зоенька! - громогласно гудел Гудим. - Есть заявка! Нам с Шишкиным гарнирчику пощедрей, ладно? И посложней бы! И лапши и каши!
- А нам с Гудимом, - подхватил Шишкин, - котлеток бы, которые размером побольше, с подошву. Сорок пятого размера, вот так! А?
- Во дают! - хохоча, крутил головой Заикин. - Интеллигенция из трех букв! ПТУ!
Фомичев молча допивал компот. Не очень-то обращая внимание на всех прочих, Зоя - с искорками в ярко-зеленых глазах - от Фомичева не отставала. Присела рядом, облокотилась на стол полными розовыми руками, округлым подбородком уперлась в ладони.
- Ты всегда один по тундре гуляешь, а вчера, я видела, вдвоем. С Володей Гогуа.
- Аха-ха-ха! С Гогуа! - отреагировал Заикин, шумно выскребывая кашу. - Более подходящего не нашел? То есть более подходящую! Зойку бы позвал! Аха-ха-ха!
- Меня нельзя, - пристально, с улыбкой рассматривая Фомичева, его напряженное лицо, возразила Зоя, - муж не позволит, - и вздохнула даже, - нельзя!..
"Факт, - невольно мелькнуло у Фомичева, - уж Петро - точно, согласия бы на это не дал. Да и галстук, по всей видимости, не только для президиумов носит…"
- Аха-а-ха-ха! Почему же нельзя? - с высоким горловым смехом удивился Заикин. - Одним можно, а другим нельзя? Фомичев, ты не теряйся! Будь, как Серпокрыл! Раз ты… Раз похож!
С грохотом сдвинув столик - коленями его задел, - Фомичев вскочил, выпрямился. Все замолчали. "Что же теперь? - думал Фомичев. - Врезать ему, что ли?" Заикин отвел взгляд, усмехался. И Зоя улыбалась. Все так же ласково, задумчиво. Хоть смотрела не на Фомичева. Вообще ни на кого не смотрела. На голубую поверхность пластмассового обеденного стола, словно в просторы неба. В эту минуту в наступившей тишине к ровному гулу буровой, проникающему в окно столовой, добавился еще какой-то, посторонний, едва различимый звук. Едва разборчивое тарахтенье, стрекот.
- Вертолет! - воскликнул Гогуа.
Выскочив из-за стола, Зоя кинулась к кухонному шкафчику, достала огромный, обтянутый черной кожей морской бинокль. Приложив его к глазам, нетерпеливо, всем телом подавшись вперед, всмотрелась в просторное с редкими неподвижными облачками небо, в крохотное темное пятнышко на горизонте.
- Он! Мишенька! - отложила бинокль, забегала, стала поправлять прическу, извлекла из того же кухонного шкафчика флакончик французских духов, взболтала его и, вытащив стеклянную пробку, провела внутренней, влажной ее частью у себя за ушами. Снова закупорила, снова взболтала и, полуотвернувшись от помбуров, на этот раз сунула пробку за корсаж, потерла там…
- Это… для нахалов, - пояснила Зоя с затуманившимся взглядом.
Стрекот двигателя становился все слышней, пятнышко все больше, больше, пока не превратилось в вертолет "Ми-6" или в М и ш у, М и ш е н ь к у, как фамильярно окрестили его на буровых. В мгновение ока отработавшая вахта - кроме Фомичева - разбежалась по вагончикам, переоделась, переобулась, собрала рюкзаки, транзисторные приемники и магнитофоны и столпилась, переминаясь с ноги на ногу, с волнением ожидая, когда замедлится, прекратится, как бы увянет вращение могучего винта. Раскрылась дверца, выпала металлическая лесенка. Медленно сошел на грешную землю командир - Фаиз. Важный, в новой фуражке с бронзовыми листьями по козырьку и в кирзовых сапогах. А вслед за ним посыпались из вертолета странные, незнакомые, пестро, не по-нашенски одетые люди. Со сверкающими алым лаком гитарами, трубами, саксофонами… Последним выпрыгнул бригадир. Лазарев. В руках, словно огромный каравай, он держал круглый индикатор веса.
- Погоди! - крикнул он, останавливая бросившуюся было к лесенке вахту. - Артистов вам привез! Концерт будет!
- На черта мне твой концерт! - завопил Заикин. - Мне домой надо! На Базу!
- А я не на Базу сейчас, - важно сказал Фаиз, - я на Подбазу. Вот, груз туда везу, - кивнул он на вертолет: - Через час-полтора вернусь. Как раз концерт кончится. Артистов заберу. А может, и вас.
- Фаиз Нариманович! - окликнула его стоявшая в стороне, боком Зоя. - А обедать у нас разве не будете сегодня?
Он заулыбался:
- Обязательно, Зоенька! Вот когда за артистами вернусь…
Нечего делать, все приготовились слушать концерт. В том числе и Заикин. Даже с буровой, кто не очень был занят, явились. Один лишь Лазарев не стал тратить на артистов время. Сразу побежал к станку, к пульту, поручив брату, тем более что тот был при галстуке, проследить… И не успел растаять в небе грохот вертолета, как грянула музыка. Три женщины пели, гитарист, аккомпанируя, подпевал. Саксофонист и трубач, когда их рты не были заняты мундштуками инструментов, тоже подпевали. После вокальной части гитарист, дав подержать кому-то из зрителей свою сверкающую алым лаком гитару, показал фокус. Проглотив шарик от пинг-понга, вынул его затем из уха у Гогуа. Саксофонист и трубач прочли по басне, очень похоже - при помощи мимики - копируя то соловья, то осла; то банкира, то докера. Одна из певиц исполнила на колеблющемся под нею ягельном ковре недавно изобретенный танец "Молодежный". Другая певица подвергла собравшихся тестированию.
- Вы входите в абсолютно темную комнату, в которой имеется настольная лампа, бра и люстра. Что прежде всего вы зажжете?
Кто-то сказал - люстру. Кто-то - настольную лампу. Кто-то спросил, что такое "бра"? Тест оказался собравшимся не по зубам. Помучив их немного, певица под аплодисменты раскрыла тайну:
- Спичку! Прежде всего вы зажжете спичку! Темно ведь!
Третья певица, видно, ничего, кроме как петь, не умела.
- Вопросы к товарищам артистам будут? - зычно обратился к зрителям Петр Яковлевич.
- Будут! - поднял руку Заикин. - Скажите, а вы что, мужья и жены? А то мы смотрим, вас ровно три пары!
Все засмеялись. И артисты тоже. Они при этом все как один отрицательно качали головами. Нет, мол.
- Тогда… - не унимался Заикин. - Нельзя ли нам познакомиться с артисточками поближе? Кха-кха!..
- Отчего же, можно! - улыбаясь, ответила третья певица. - Но, к сожалению, уже некогда! - и показала пальчиком в небо. Там стрекотал возвращающийся вертолет.
- Так вместе же полетим! - радостно закричал Заикин.
"Ми-6" сел. Важно сошел на грешную землю Фаиз. Из дверей, улыбаясь, глядели головы в ушанках, касках.
- Непредвиденное обстоятельство, - произнес Фаиз, - с Подбазы четырнадцать человек пришлось взять, да артистов ваших шестеро. Так что… - он обвел взглядом разочарованно взвывших помбуров. - Могу взять только двоих. Не переживайте. У меня еще два рейса сегодня.
- Полетят Фомичев и… и Гогуа! - раздался позади голос бригадира. Он вытирал паклей замасленные руки. Успел уже сунуть их куда следует и не следует. Отбросил паклю и повторил: - Гогуа и Фомичев. Володя, - глянул он на Гогуа, - на почту я зайти не успел. Ты уж сам… - На Фомичева Лазарев и не глянул даже. - А Фомичева срочно вызывает Бронников, - добавил он. И даже глянул при этом, улыбнулся даже. Не без ехидства.
- Зачем? - унизился Фомичев. Уж больно удивлен был.
Лазарев на этот раз даже рассмеялся. Что это с ним?
- Не могу знать, товарищ Фомичев!
Летчики отправились обедать. Все сошли с бревнышек в грязь, уважительно давая им дорогу. В окнах столовой металась Зоя, взмахивала скатертью. Фомичев сбегал к себе, с лихорадочной быстротой собрал рюкзак. Гм… Зачем это вызывает его Бронников? Гм… Хорошо, что побрился.
Когда летчики, с лоснящимися губами, весьма довольные жизнью, вернулись в машину; к Фаизу, уже собравшемуся убрать лесенку, обратился с жалобным выражением на лице Заикин:
- Командир! Еще одного!
Фаиз с сомнением оглянулся внутрь машины, пересчитал еще раз взглядом пассажиров… Не ожидая разрешения, Заикин взлетел по лесенке, убрал ее за собой, захлопнул дверцу и вдавился между гитаристом и третьей певицей. Минуты не прошло - показывал уже гитаристу свой фокус, менялся опытом. Пятикопеечная монета у него исчезала и появлялась в самых неожиданных местах, даже в нагрудном кармашке у смеющейся певицы.
"Вот черт, - покачал головой Фомичев, - учат их, этих приблатненных, коммуникабельности, что ли?" Он с любопытством изучал пассажиров. До чего разные. Мелковеснушчатый, с бегающими глазами Заикин; томно смеющаяся певица; снисходительно, не разжимая губ, улыбающийся гитарист, нежно обнимающий талию своего хрупкого инструмента; мирно дремлющие, отработавшие трубач и саксофонист; две остальные певицы, молча, но с неодобрением наблюдающие за своей подругой, увлеченной фокусами Заикина… И четырнадцать человек с Подбазы. Впрочем, Подбаза - перевалочный пункт. Скорее всего, все они с разных буровых, просто оказались там в ожидании вертолета. И одна девушка среди четырнадцати. Где-то Фомичев ее видел. Может, на Подбазе, а может, в поселке. Собственно, все четырнадцать ничем не отличались от буровиков со Сто семнадцатой. Точно так же одеты, выражения лиц точно такие же. Но поскольку все-таки чужие - воспринимались с большим интересом. Если по часовой стрелке начать, вон с этого, что сидит напротив… Золотистые, неделю не мытые лохмы, перебитый нос. Зеленая штормовка на нем, резиновые сапоги… Дальше - длинные черные волосы, усы, борода, горящие глаза Че Гевары. Такая же штормовка, такие же сапоги… Третий - юноша с красивым, изнеженным лицом. Брови, ресницы - словно китайской тушью нарисованы. Форма одежды та же. Листает книгу. Вяло, неохотно. Девушка… Да, определенно Фомичев ее где-то видел. С детскими, розовыми губами. Бледно-голубые глаза. Пятый - с небольшой рыжей бородкой, нос закругленный, висит. Шепчет что-то с закрытыми глазами. Стихи вспоминает? Молится? Следующий пиджак с поднятым воротником, под ним свитер с разноцветными зигзагами, черты лица резкие, рубленые, смотрит в иллюминатор. Рядом - очкарик, смотрит в тот же иллюминатор, но робко, украдкой, словно в чужой иллюминатор смотрит, куда посторонним смотреть не полагается. Восьмой - Буратино вылитый, в колпаке с кисточкой. Дальше некто в зеленой велюровой шляпе и ватнике. Бюрократ тундровый. Встретился с Фомичевым взглядом и административно нахмурился. Дальше малый в заячьей ушанке. Одиннадцатый - курчавый, с бездумно вытаращенными глазами. Двенадцатый - в очках, но парень крепкий. Тринадцатый… Несчастливое число. Старик какой-то. В ушанке, черноглазый, с глубокими черными морщинами. Что-то загадочное в нем есть. На гипнотизера похож. И наконец - четырнадцатый, личность в берете и темных очках. Инженерской внешности. Что такое? Пятнадцатый?.. Провели Фаиза Наримановича. Пятнадцать человек на Подбазе влезло, а не четырнадцать. Ну, жох, видно, парень! Вроде Заикина, видно. А с виду - вполне… Коробка шахматная под мышкой. Глубоко задумался… И еще одного, кроме перечисленных, краем глаза время от времени изучал Фомичев, сидящего рядом Гогуа. Володя Гогуа улыбался…