- Та фраза, которую я читаю, - просто зашибись. - Я тоже бываю язва будь здоров, когда стих найдет. Только он ни шиша не понял. Опять начал по комнате шибаться, вещи брать - и мои, и Стрэдлейтера. Наконец я книгу на пол отложил. С такими, как Экли, ни фига не почитаешь. Невозможно.
Я по креслу вниз немножко сполз и гляжу, как Экли у меня устраивается. Я вроде как утомился от поездки в Нью-Йорк и всяко-разно, зевать начал. Потом стал немножко валять дурака. Иногда я нормально так валяю дурака - ну, чтоб ничего не доставало. Я вот чего - я передвинул этот козырек у кепаря вперед и натянул на самые глаза. Так мне, нафиг, ни шиша видно не стало.
- По-моему, я слепну, - говорю, так сипло-сипло. - Миленькая мамочка, здесь все так темно.
- Во чеканутый. Ей-богу, - говорит Экли.
- Миленькая мамочка, дай руку. Ну что, тебе руку трудно дать?
- Елки-палки, дитя малое.
Я начал шариться перед собой, будто ослеп, только ни вставал, ничего. И талдычу:
- Миленькая мамочка, ну что, тебе руку мне трудно дать?
Само собой, я просто дурака валял. Мне такое иногда зашибись. А потом - этого Экли такое достает, как я не знаю что. От него во мне всегда садист такой просыпается. Я его вполне себе часто садирую. Но тут я в конце концов бросил. Сдвинул козырек опять на затылок и расслабился.
- Это чье? - спрашивает Экли. И показывает мне наколенник соседа. Этот тип любую хрень подбирает. Даже бандаж или как-то. Я сказал, что Стрэдлейтера. И Экли кинул его на кровать Стрэдлейтеру. Взял с его шифоньерки, поэтому кинул на кровать.
Затем подошел и сел на ручку Стрэдлейтерова кресла. В само кресло он никогда не садится. Только на ручку.
- Ты где эту хрень надыбал? - И на кепарь показывает.
- В Нью-Йорке.
- Сколько?
- Зеленый.
- Грабеж. - Тут он спичкой ногти начал себе чистить. Экли все время ногти чистит. Даже как-то умат. Зубы у него словно мхом поросли, уши грязные, как не знаю что, а вот ногти он всегда чистит. Наверно, считает, что от этого будет четким парнем. И за чисткой еще раз поглядел на мой кепарь. - Елки-палки, да мы в таких дома стрелять оленей ходим, - говорит. - В такой только оленей стреляют.
- Фиг там. - Я снял кепарь и посмотрел. И как бы глаз прижмурил, будто целюсь. - В таком стреляют людей, - говорю. - Я в этом кепаре людей стреляю.
- А предки знают, что тебя выперли?
- Не-а.
- А где вообще этот Стрэдлейтер шляется?
- На стадионе. У него свиданка. - Я зевнул. Зевал я прям на всю комнату. Во-первых, потому что, нафиг, жара. А от нее спать хочется. В Пеней либо дубак смертельный, либо дохнешь от жары.
- Уматный Стрэдлейтер, - говорит Экли. - …Слышь. А дай-ка мне ножницы на секундочку, есть? Где-нибудь под рукой?
- Нету. Я уже все сложил. В шкафу наверху.
- Ну достань на секундочку, чего ты? - говорит Экли. - Мне тут заусенец отрезать надо.
Ему наплевать, сложил ты уже что-то или нет, и лежит ли оно у тебя в шкафу на самом верху. Но я ему ножницы достал. Чуть не сдох, к тому же, доставая. Только открыл дверцу шкафа, как мне на голову свалилась Стрэдлейтерова теннисная ракетка - вместе с деревянным зажимом и всяко-разно. Тюкнула громко, и больно было, как я не знаю что. Этот Экли чуть не сдох. Заржал этим своим пронзительным фальцетом. И ржал всю дорогу, пока я стаскивал вниз чемодан и доставал ему ножницы. Такая вот фигня - парня по башке камень шарашит или как-то - Экли веселила до уссачки.
- У тебя, нафиг, отличное чувство юмора, сынок, - говорю я. - Тебе это известно? Давай я буду твоим импресарио. Я тебя, нафиг, на радио протащу. - И я снова сел в кресло, а он давай себе эти неслабые ногти стричь, на копыта похожие. - Может, над столом хоть, а? - говорю. - Над столом давай стриги. Не в жиляк тут по твоим захезанным ногтям босиком вечером ходить.
Только он все равно на пол стриг. Паршивые у него манеры. Без балды.
- А с кем у Стрэдлейтера свиданка? - спрашивает. Он вечно фараонит, за кем ухлестывает Стрэдлейтер, хоть самого Стрэдлейтера и терпеть не может.
- Фиг знает. А чего?
- Да ничего. Я эту падлу просто не перевариваю. Вот уж падла так падла, не перевариваю таких.
- А он по тебе с ума сходит. Говорил, что ты, нафиг, просто принц сказочный, - говорю я. Я неслабо так часто обзываюсь "принцем", когда валяю дурака. Чтоб не доставало, ни чего.
- Он все время такой надменный, - говорит Экли. - Не перевариваю эту падлу. Он, можно подумать…
- Ты не будешь добр ногти стричь над столом, а? - говорю. - Я ж тебя уже пятьдесят…
- Он, нафиг, все время такой надменный, - говорит. - Мне даже кажется, что у этой падлы и мозгов никаких нет. Он только думает, что есть. Думает, он чуть ли не самый…
- Экли! Ну ёксель-моксель. Не будешь ли добр стричь свои захезанные ногти над столом? Я тебя пятьдесят раз уже попросил.
И он для разнообразия стал стричь их над столом. Делает что-нибудь, только если на него наорешь.
Я какое-то время на него смотрел. Потом говорю:
- Ты на Стрэдлейтера злишься потому, что он как-то ляпнул, дескать, тебе иногда не мешало бы зубы чистить. Он же не хотел тебя оскорбить, ну сколько можно? Ляпнул он не так или что-то, но ничего обидного не хотел. Он только хотел сказать, что лучше будет и тебе, и другим, если ты хоть иногда станешь чистить зубы.
- Я чищу зубы. Хватит уже.
- Ни фига не чистишь. Я видел - не чистишь, - говорю. Но не погано сказал. Мне его стало как бы жалко. Ну то есть, само собой, это ж не очень приятно, когда тебе говорят, что ты не чистишь зубы. - Нормальный Стрэдлейтер. Он ничего, - говорю. - Ты его не знаешь, вот в чем засада.
- А по-моему, все равно падла. Напыщенная падла.
- Напыщенный - да, но в других делах - очень душевный. Точняк, - говорю. - Ну смотри. Предположим, например, что у Стрэдлейтера есть такой галстук или как-то, и он тебе понравился. Скажем, носит он галстук, который тебе нравится, как не знаю что, - это я тебе пример даю просто. Знаешь, что он сделает? Он, наверно, его снимет и подарит тебе. По-честному. Или еще знаешь? Он его просто у тебя на кровати оставит, например. Но этот, нафиг, галстук, он тебе отдаст. А другие парни, наверно…
- Черт, - говорит Экли. - Будь у меня столько деньжищ, я б тоже.
- Не, ты б не стал. - Я покачал головой. - Ты бы не стал, сынок. Будь у тебя столько деньжищ, ты был бы величайший…
- Хватить звать меня "сынком", черт бы тебя драл. Да я тебе, паршивцу, в штрики гожусь.
- Не годишься. - Ух какой он бывает иногда зануда. Ни за что не упустит шанса напомнить, что тебе шестнадцать, а ему восемнадцать. - Во-первых, я тебя, нафиг, к себе в семью не пущу…
- Ну и хватит меня тогда обзывать…
Тут дверь вдруг распахивается и влетает этот Стрэдлейтер - впопыхах. Он вечно впопыхах. У него всегда кипиш. Подскочил ко мне и так игриво, как не знаю что, шлепнул по щекам - а такое иногда жутко доканывает.
- Слышь, - говорит, - ты куда-нибудь вечером намыливаешься?
- Фиг знает. Можно. А чего такое - снег идет? - У него все пальто в снегу было.
- Ага. Слышь. Если ты никуда не намылился, дал бы мне клетчатый пидж поносить, что ли?
- Кто выиграл? - спрашиваю.
- Еще полматча. Мы сваливаем, - говорит Стрэдлейтер. - Кроме шуток, ты будешь клетчатый сегодня надевать? Я на свой серый фланелевый какую-то срань вылил.
- Нет, но фигня будет, если ты его своими плечищами растянешь, - говорю. Рост у нас где-то один, а весит он, считай, вдвое больше. И у него очень широкие плечи.
- Не растяну. - И он впопыхах кинулся к шкафу. - Как оно, Экли? - говорит. Парень он ничего так дружелюбный, этот Стрэдлейтер. Дружелюбие у него, правда, отчасти фуфловое, но он, по крайней мере, с Экли всегда здоровается и всяко-разно.
Экли на это "как оно" только, с понтом, хрюкнул. Отвечать ему, видите ли, невпротык, а по крайней мере не хрюкать - кишка тонка. Потом говорит мне:
- Я, наверно, пойду. Увидимся.
- Ладно, - отвечаю. Когда он к себе отчаливал, сердце вообще-то кровью не обливалось.
Тут этот Стрэдлейтер начал снимать пальто, галстук и всяко - разно.
- Я, наверно, побреюсь наскоряк, - говорит. Щетина у него вполне себе густая. А то.
- Где свиданка? - спрашиваю.
- Она меня во Флигеле ждет. - И он вышел из комнаты с несессером и полотенцем под мышкой. Ни рубашки, ни шиша. Он всегда с голым пузом ходит - считает, что у него офигительное сложение. Это вообще правда. Куда деваться.
4
Мне особо делать было нечего, поэтому я тоже пошел в тубзо и мы там потрындели, пока Стрэдлейтер брился. В тубзе мы были одни, потому что все еще не вернулись со стадиона. Там жара стояла, как я не знаю что, все окна запотели. В тубзе с десяток раковин, все вдоль стены. Стрэдлейтер занял ту, что посередке. Я сел на ту, что рядом, и давай крутить холодный кран туда-сюда - есть у меня такая дерганая привычка. Стрэдлейтер же, пока брился, свистел "Песню об Индии". Свистит он эдак пронзительно, почти никогда не попадает, а песни всегда выбирает такие, которые свистеть трудно, даже если ты зашибись какой свистун, вроде этой "Песни об Индии" или "Бойни на Десятой авеню". Обдристать песню ему - раз плюнуть.
Помните, я говорил, что Экли по всем привычкам своим халда? Стрэдлейтер, в общем, тоже, только по-другому. Он больше тайная халда такая. Выглядит-то он всегда путёво, этот Стрэдлейтер, но, к примеру, поглядеть на лезвие, которым он бреется. Всегда ржавое, как я не знаю что, волосы налипли, пена и прочая херня. Он его никогда ни мыл, ничего. Вот выглядел он всегда уматно, когда заканчивал себе перышки чистить, но все равно он тайная халда - знали б вы его так же, как я. А перышки он себе чистил, чтоб выглядеть уматно, потому что сох по себе до безумия. Считал себя самым большим симпатягой во всем Западном полушарии. Нет, он ничего так симпатяга - тут уж никуда не денешься. Но он скорее такой симпатяга, про которого штрики ваши, если увидят его фотку в выпускном альбоме, сразу спрашивают: "А это что за мальчик?" То есть главным образом альбомный такой симпатяга. Я в Пеней много парней знал, которые, по-моему, гораздо симпатичней Стрэдлейтера, но в выпускном альбоме ни фига они не симпотные. Там у них здоровенные шнобели или уши торчком. Со мной так часто бывало.
Ладно, в общем, я сидел на раковине рядом с той, у которой брился Стрэдлейтер, и, с понтом, воду включал и выключал. Красный охотничий кепарь я не снял - козырьком назад и всяко-разно. Зашибись у меня шапчонка.
- Эй, - говорит Стрэдлейтер. - Хочешь мне большой добряк сделать?
- Чего? - отвечаю. Не очень пылко. Он вечно просит сделать ему какой-нибудь большой добряк. Возьмите любого симпатягу, да любого, кто себя таким фертом считает, - и они вечно просят сделать им большой добряк. Только потому, что сами по себе так сохнут, они думают, что и ты по ним сохнешь, и сдохнуть как хочешь им сделать добряк. Вроде как умора даже в каком-то смысле.
- Ты вечером идешь куда-нибудь? - говорит.
- Можно. А можно и нет. Фиг знает. А чего?
- Мне к понедельнику надо сто страниц по истории прочитать, - говорит он. - Как насчет накатать за меня сочинение по английскому? А если я эту хрень к понедельнику не сделаю, я в говне по шею, потому и спрашиваю. Как насчет?
Вот так насмешка судьбы. Куда деваться.
- Меня, значит, отсюда вышибают, нафиг, а ты меня просишь, нафиг, сочинение написать, - говорю я.
- Ага, я знаю. Только такая фигня - я в говне по шею, если не сдам. Будь корешем. Будь корефаном. Лады?
Сразу я ему не ответил. Время потянуть - это полезно для всяких гадов, вроде Стрэдлейтера.
- Про чего? - спрашиваю.
- Чего угодно. Чего угодно наглядное описать надо. Комнату. Или дом. Или где жил, или еще чего-нибудь - ну, в общем. Только чтоб наглядное было, как хрен знает что. - Говоря это, он нехило зевал. А мне будто за шкуру сало заливают от такого. Ну, то есть, просят тебя, нафиг, им добряк сделать, а сами зевают. - Только не сильно гладко пиши, вот и все, - говорит. - Этот падла Харцелл считает же тебя шишкой по английскому и знает, что мы в одной комнате живем. В смысле, не все запятые там втыкай на место - ну ты понял.
От такого мне тоже будто салом за шкуру. Я к тому, что ты уматно сочинения пишешь, а тебе про запятые втирают. Стрэдлейтер всегда так делает. Чтоб думали, будто он сочинения пишет паршиво только потому, что запятые не туда сует. В этом смысле он слегонца похож на Экли. Я однажды сидел рядом с Экли на баскетболе. У нас зашибись парень в команде был, Хауи Койл, закладывал в корзину с середины площадки, ни щита даже не касался, ничего. И Экли всю, нафиг, игру талдычил, что у Койла - идеальное для баскетбола телосложение. Господи, как же я эту бодягу ненавижу.
Немного погодя меня достало сидеть на раковине, поэтому я на пару шагов отвалил и стал чечетку бить - просто от нефиг делать. Развлекался и все. Вообще-то я ни чечетку танцевать не умею, ничего, но в тубзе пол каменный, на нем чечетку неслабо бить. Я давай себе изображать этих, из кино. Из мюзиклов. Кино я ненавижу пуще яда, а вот изображать мне зашибись. А этот Стрэдлейтер на меня в зеркало смотрел, пока брился. Мне же только публику подавай. Такой вот я показушник.
- Я сын губернатора, нафиг, - говорю. Во я старался. По всему тубзу чечетку бил. - Он не хочет, чтоб я стал чечеточником. Он хочет, чтоб я в Оксфорд поступил. Но чечетка у меня, нафиг, в крови. - Этот Стрэдлейтер ну давай ржать. С чувством юмора у него порядок вообще-то. - Сегодня у "Причуд Зигфелда" премьера. - У меня уже дыхалка сбилась. Вообще ни шиша не осталось. - Солист уже не может. Нажрался, как последняя сволочь. Так кого же возьмут на его место? Меня, вот кого. Малютку, нафиг, Губернаторова сынка.
- Ты где это нарыл? - спрашивает Стрэдлейтер. Это он про мой кепарь. До того и не видел его вообще.
У меня все равно дыхалка сдохла, поэтому я перестал валять дурака. Снял кепарь и оглядел его раз, наверно, в девяностый.
- Утром в Нью-Йорке. За один зеленый. Нравится?
Стрэдлейтер кивнул.
- Четкая, - говорит. Но это он мне польстил, потому что сразу же и говорит: - Слышь. Так ты напишешь мне сочинение? Мне надо знать.
- Если будет время, напишу. Если не будет, не напишу, - говорю. Потом я подошел и снова сел на раковину рядом. - А с кем свиданка? - спрашиваю. - С Фиццжералд?
- Ох, нет! Я ж тебе говорил, у меня с этой свиньей все.
- Да ну? Так отдай ее мне, старина. Без балды. Она моего типа.
- Бери… Она для тебя слишком старая.
Тут вдруг - ни с того ни с сего, по-честному, ну только разве что на меня опять стих напал повалять дурака, - мне захотелось спрыгнуть с раковины и замесить этого Стрэдлейтера полунельсоном. Это борцовский захват такой, вдруг вы не знаете, хватаешь человека за шею и душишь до смерти, если охота. Так я и сделал. Я на него кинулся, как пантера.
- Кончай, Холден, язви тебя! - орет Стрэдлейтер. Ему дурака валять не хотелось. Он брился и всяко-разно. - Ты чего хочешь - чтоб я башку себе отчикал?
Но я его не отпустил. Зашибись у меня полунельсон получился.
- Освободись из тисков моего захвата, - говорю.
- Гос-споди боже мой. - Он отложил бритву и дернул вдруг руками вверх - как бы сломал мне хватку. Крепкий он парень. А я слабак. - Ладно, кончай эту бодягу, - говорит. И снова давай бриться. Он всегда бреется дважды, чтоб роскошно выглядеть. Этой своей захезанной бритвой.
- Так с кем у тебя свиданка, если не с Фицджералд? - спрашиваю. Я опять сел на раковину возле него. - С этой лапусей Филлис Смит?
- Нет. Должно было с ней, но мы все просрали. У меня теперь соседка девчонки Бада Toy… Эй. Чуть не забыл. Она тебя знает.
- Кто? - спрашиваю.
- С кем у меня свиданка.
- Во как? - говорю. - Как ее звать? - Я неслабо так заинтересовался.
- Счас вспомню… Э-э. Джин Гэллахер.
Ух, я чуть замертво на пол не шмякнулся, когда он это сказал.
- Джейн Гэллахер, - говорю. Я даже с раковины поднялся, когда он ее назвал. Чуть, нафиг, не сдох на месте. - Ну еще б я ее, нафиг, не знал. Да она, считай, под боком у меня жила позапрошлым летом. У нее еще такой здоровенный, нафиг, доберман-пинчер. Так мы с ней и познакомились. Ее собака все время приходила к нам во…
- Холден, ты мне свет загородил, язви тебя, - говорит Стрэдлейтер. - Вот тебе надо тут стоять?
Ух как меня разгоношило. Куда деваться.
- Где она? - спрашиваю. - Надо пойти с ней поздороваться или как-то. Где она? Во Флигеле?
- Ну.
- А как она про меня вспомнила? Она теперь в Б.М. ходит? Она говорила, что туда, наверно, пойдет. Но и в Шипли, говорила, тоже. Я думал, она в Шипли пошла. Как она про меня вспомнила? - Меня вполне себе разгоношило. По-честному.
- Да не знаю, язви тебя. Подвинься, а? Ты на моем полотенце, - говорит Стрэдлейтер. Я сидел на его дурацком полотенце.
- Джейн Гэллахер, - говорю. Никак не мог опомниться. - Святый милостивый боже.
А этот Стрэдлейтер давай себе "виталисом" волосы мазать. Моим "виталисом".
- Она танцует, - говорю. - Балет и всяко-разно. Раньше репетировала часа по два каждый день, прямо в самую жару всяко - разно. Боялась, что у нее от этого ноги паршивые будут - толстые и всяко-разно. А я с ней в шашки все время играл.