- И вот еще. Пока не забыл. И ты уж послушай меня, Бесси, - сказал он. - Если тебе еще в голову взбредут такие идеи, как вчера вечером - позвонить дебильному психоаналитику Филли Бёрнза, - ты просто сделай одно, я больше ничего не прошу. Подумай о том, что анализ дал Симору. - Он помолчал для вескости. - Слышишь меня? Ладно?
Миссис Гласс тут же необязательно поправила сетку для волос, затем вытащила сигареты и спички, но просто задержала их в руке.
- К твоему сведению, - сказала она, - я не говорила, что буду звонить психоаналитику Филли Бёрнза, я сказала, что думаю об этом. Во-первых, он не просто обычный аналитик. Он, так уж вышло, очень набожный католический аналитик, и я подумала, что, может, это лучше, чем просто сидеть и смотреть, как ребенок…
- Бесси, я предупреждаю, черт бы тебя побрал. Мне безразлично, если он даже очень набожный буддистский ветеринар. Если попробуешь позвонить какому-ни…
- А вот сарказма не надо, юноша. Филли Бёрнза я знаю с пеленок. Мы с твоим отцом выступали в одной программе с его родителями много лет. И я, так уж вышло, знаю совершенно точно, что психоаналитик сделал из этого мальчика абсолютно новую и прекрасную личность. Я разговаривала с его…
Зуи лязгнул расческой о полку аптечки и нетерпеливо захлопнул дверцу.
- Ох какая же ты дура, Бесси, - сказал он. - Филли Бёрнз. Филли Бёрнз - бедный потливый импотент, ему за сорок, и он уже много лет спит с четками и номером "Вэрайети" под подушкой. Тут огромная разница - как день и ночь. Теперь послушай меня, Бесси. - Зуи развернулся к матери полностью и внимательно посмотрел на нее, ладонью опираясь на эмаль, словно бы для поддержки. - Ты слушаешь меня?
Миссис Гласс закончила прикуривать новую сигарету, прежде чем сдаться на его милость. Затем, выдохнув дым и смахнув воображаемые табачные крошки с кимоно, угрюмо произнесла:
- Я тебя слушаю.
- Хорошо. Я очень серьезно. Если ты… Послушай меня, ну? Если не можешь - не хочешь - думать о Симоре, тогда валяй, зови какого-нибудь невежду. Давай, зови. Вызывай аналитика с опытом приспособления людей к радостям телевидения и журнала "Лайф" по средам, путешествий по Европе, водородной бомбы, президентских выборов, первой страницы "Таймс", обязанностей в Родительском комитете Вестпорта и Ойстер-Бэй и еще бог знает чего достославно нормального, - валяй, зови, и я тебе клянусь, что и года не пройдет, как Фрэнни либо окажется в дурдоме, либо убредет к черту в какую-нибудь пустыню с горящим крестом в руках.
Миссис Гласс смахнула еще несколько воображаемых табачных крошек.
- Ладно, ладно - только не расстраивайся так, - сказала она. - Бога ради. Никто никого никуда не вызывал.
Зуи дернул дверцу аптечки, заглянул внутрь, взял пилочку и закрыл дверцу. Подобрал сигарету, отложенную на матовую полочку и затянулся, но та уже погасла. Мать сказала:
- На, - и протянула ему свою пачку и книжку спичек.
Зуи вытащил длинную сигарету и успел лишь вставить ее в рот и чиркнуть, когда наплыв мыслей сделал само прикуривание невыполнимым; Зуи задул спичку и вытащил сигарету изо рта. Нетерпеливо качнул головой.
- Не знаю, - сказал он. - Мне кажется, где-то в городе все - таки должен прятаться психоаналитик, который будет Фрэнни полезен, - я думал об этом вчера вечером. - Он чуть скривился. - Но, кажется, я таких не знаю. Чтобы психоаналитик принес хоть какую-то пользу Фрэнни, он должен быть довольно чудным. Не знаю. Он должен, перво-наперво, верить, что изучать психоанализ он стал милостью Божьей. Верить, что милостью Божьей его не переехал к чертям собачьим грузовик еще до того, как он получил лицензию. Верить, что Божьей милостью у него есть природный ум, иначе он бы вообще своим чертовым пациентам помогать не смог. Я не знаю ни одного хорошего аналитика, который бы примерно так думал. Но только такой психоаналитик мог бы хоть как-то помочь Фрэнни. Если ей достанется какой-нибудь кошмарный фрейдист, или кошмарный эклектик, или просто кошмарный ноль без палки - даже без всякой дурацкой мистической благодарности за свой инсайт и разум, - после анализа ей станет хуже, чем Симору. И думая об этом, я просто как черт знает что забеспокоился. Давай не будем, если ты не против. - Он неторопливо прикурил. Затем, выдув дым, положил сигарету на матовое стекло, где лежала старая, погасшая, и чуть расслабился. Принялся ковырять пилочкой под ногтями - и без того совершенно чистыми. - Если не будешь вякать, - сказал он, - я тебе расскажу, про что эти две книжки, которые Фрэнни таскает с собой. Тебе интересно или нет? Если нет, мне что-то не…
- Да, мне интересно! Еще бы не интересно! Ты что думаешь, я…
- Ладно, только не вякай тогда минутку, - сказал Зуи и поясницей оперся о край раковины. Он продолжал работать пилочкой. - Обе книжки - о русском крестьянине, где-то на рубеже веков, - начал он вполне размеренно, с безупречной обыденностью. - Очень простой, славный паренек с усохшей рукой. От чего, само собой, Фрэнни к нему - со всей этой своей странноприимной душой. - Он развернулся на месте, взял со стеклянной полочки сигарету, затянулся и снова стал чистить ногти. - В начале крестьянин рассказывает, что у него были жена и двор. Но полоумный братец дом его спалил, а затем, позже, его жена, кажется, умерла. В общем, он пускается в странствие. Но вот незадача. Всю жизнь он читал Библию, и ему хочется понять, что это значит, когда в "Фессалоникийцах" говорится: "Непрестанно молитесь". Его эта строчка преследует. - Зуи снова потянулся к сигарете, вдохнул дым и продолжил: - Есть еще одна, похожая строчка в Тимофее: "Итак желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи". И сам Христос, собственно, говорит, что "должно всегда молиться и не унывать". - Некоторое время Зуи молча орудовал пилочкой, и лицо у него было исключительно суровым. - В общем, он пускается в странствие, чтобы найти учителя, - сказал он. - Такого, который научит, как непрестанно молиться и зачем. И вот он идет, идет и идет, от одной церкви и святыни к другой, беседует то с одним попом, то с другим. И наконец встречает простого старого монаха, который явно понимает, что почем. Старый монах ему рассказывает, что единственная молитва, приемлемая для Бога на все случаи, "угодная" Богу, - это Иисусова молитва: "Господи, помилуй". На самом деле, вся молитва такая: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго", однако никто из знатоков в обеих книжках про странника никак не подчеркивает - и слава богу - эту часть про грешника. В общем, старый монах объясняет ему, что будет, если молитва произносится непрестанно. Немножко учит его на практике и отсылает домой. И, короче говоря, через некоторое время у странника с молитвой все начинает получаться. Он молитвой этой овладевает. Он вне себя от радости с такой новой духовной жизнью и пускается в поход по всей России - по глухим лесам, городам, деревням и так далее, - и по ходу все повторяет эту молитву и других к тому же учит. - Зуи резко глянул на мать. - Ты слушаешь, а? старая жирная друидка? - поинтересовался он. - Или просто пялишься на мою роскошную физиономию?
Миссис Гласс ощетинилась:
- Разумеется, слушаю!
- Ладно… а то не хочется, чтобы мне тут балеху портили. - Зуи густо хохотнул, потом затянулся. Сигарета осталась в руке, а Зуи продолжал работать пилочкой. - Первая книжка - "Путь странника", - сказал он, - главным образом про то, какие у странника в пути приключения. С кем он встречается, что говорит, что они ему говорят - а он просто ходит и знакомится с чертовски приятными людьми. Окончание - "Странник продолжает путь" - это главным образом трактат о том, что и как в Иисусовой молитве, он в виде диалога. Встречаются странник, книжник, монах и еще кто-то вроде затворника и между собой перетирают. Ну вот, в общем, и все. - Зуи опять глянул - очень кратко - на мать и перекинул пилочку в левую руку. - Обе книжки, если тебе интересно, - сказал он, - задуманы вроде как для того, чтоб открыть всем глаза на необходимость и пользу от непрестанного произнесения Иисусовой молитвы. Сначала под присмотром опытного наставника - вроде как христианского гуру, - а затем, когда человек до какой-то степени ею овладеет, он должен продолжать сам. А главная мысль в том, что эта молитва вроде как предназначена не только для всяких ханжей и праведных хвастунов. Можешь хоть церковную кружку опустошать, но молитву повторяй. Просветление наступает вместе с молитвой, а не до нее. - Зуи нахмурился, но эдак по-школярски. - Смысл, на самом деле, в том, что рано или поздно сама по себе молитва переходит с уст и из головы в самую сердцевину души и становится автоматической функцией личности, как биенье сердца. А потом, через некоторое время, раз молитва автоматически уже в душе, человек вроде как должен вступить в так называемую подлинную суть всего. В книжках эта тема, на самом деле, не поднимается, но, по восточным понятиям, в теле есть семь тонких центров, называются чакры, и тот, что ближе всего связан с сердцем, называется анахата, он вроде как просто дьявольски чувствителен и мощен, и когда активируется, приводит в действие еще один центр, между бровей, называется аджна - вообще-то просто шишковидная железа, вернее аура вокруг шишковидной железы, - и тут бац, открывается то, что у мистиков зовется "третьим глазом". Ничего, елки-палки, нового. В смысле, это не странник со своей шайкой-лейкой все начал. В Индии бог знает сколько веков это известно под названием джапам. Просто повторение любого человеческого имени Бога. Или имен его воплощений - его аватар, если хочешь технических подробностей. Смысл в том, что если достаточно долго и регулярно вызываешь имя, причем буквально от души, рано или поздно получишь ответ. Ну, не вполне ответ. Отзыв. - Зуи вдруг развернулся, открыл аптечку, положил на место пилку и снял с полки примечательно куцую на вид апельсиновую палочку. - Кто погрыз мою палочку? - спросил он. Запястьем кратко промокнул испарину на верхней губе, после чего палочкой стал отгибать кутикулы.
Наблюдая за ним, миссис Гласс затянулась поглубже, после чего скрестила ноги и осведомилась - вопросила:
- И Фрэнни такая, что ли? То есть всяким таким занимается?
- Насколько я понимаю. Не спрашивай меня, спроси ее.
Повисла короткая пауза - и притом двусмысленная. Затем миссис Гласс отрывисто и довольно решительно поинтересовалась:
- Сколько этим надо заниматься?
Лицо Зуи зарделось от удовольствия. Он повернулся к матери.
- Сколько? - переспросил он. - Ой, да недолго. Пока в комнату не захотят вторгнуться маляры. А потом зайдет целая процессия святых и бодхисаттв с мисками куриного бульона. Фоном запоет хор Холла Джонсона, а камеры наедут на славного пожилого господина в набедренной повязке, что стоит напротив задника с горами, синими небесами и белыми облаками, и мир снизойдет на лица всех…
- Ладно, прекрати, - сказала миссис Гласс.
- Ну господи же. Я просто хотел помочь. Помилосердуй. Я не хочу, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто в жизни верующего нет никаких… ну, знаешь - неудобств. В смысле, многие не принимают ее просто потому, что полагают, будто им надо будет как-то гадко напрягаться и упираться - ну, ты меня понимаешь. - Ясно было, что оратор с явным наслаждением подходит к вершине своей рацеи. Он внушительно погрозил матери апельсиновой палочкой. - И как только мы покинем сию часовню, надеюсь, ты примешь от меня крохотный томик, коим я всегда восхищался. Мне представляется, в нем идет речь о некоторых тонких материях, кои мы с тобой сегодня утром обсуждали. "Бог - мое хобби". Написал доктор Гомер Винсент Клод Пирсон-младший. В этой книжице, как тебе откроется, доктор Пирсон очень доходчиво рассказывает нам, как с двадцати одного года каждый день выделял по чуть-чуть времени - две минуты утром и две минуты вечером, если я правильно помню, - и в конце первого же года лишь этими маленькими неофициальными посиделками с Богом увеличил свой годовой доход на семьдесят четыре процента. Кажется, у меня завалялся лишний экземплярчик, и если ты будешь себя хорошо…
- Ох, ты невозможен, - сказала миссис Гласс. Но как-то невнятно. Глаза ее вновь отыскали старинного друга - синий коврик. Она не отводила от него взгляд, пока Зуи - ухмыляясь, но с обильной испариной на верхней губе - продолжал орудовать апельсиновой палочкой. Наконец миссис Гласс испустила один из своих первосортных вздохов и перенесла внимание на Зуи, который, занимаясь кутикулами, наполовину повернулся к утреннему свету. Обшаривая линии и плоскости его на удивление тощей неприкрытой спины, пристальный взор ее постепенно вошел в фокус. Лишь за несколько секунд глаза ее, казалось, сбросили темный и тяжкий балласт и засияли признательностью поклонницы.
- Ты уже такой широкоплечий и хорошенький, - произнесла она вслух, дотянулась и тронула его поясницу. - Я боялась, эти твои дурацкие гантели тебя испортят…
- Не надо, а? - сказал Зуи резко, отпрядывая.
- Что не надо?
Зуи потянул на себя дверцу аптечки и положил апельсиновую палочку на место.
- Не надо и все. Не восхищайся моей дебильной спиной, - сказал он и закрыл аптечку. Снял черные шелковые носки с перекладины для полотенец и перенес их к батарее. Сам сел на нее, несмотря на жар - или из-за него - и стал их натягивать.
Миссис Гласс несколько запоздало фыркнула.
- Не восхищаться твоей спиной - это мило! - сказала она. Но обиделась, и ей даже стало больно. Она смотрела, как Зуи надевает носки, со смешанной горечью и неукротимым интересом человека, бесконечными годами осматривавшего стиранные носки на предмет дыр. Затем вдруг с самым слышимым своим вздохом встала и, суровая, призванная долгом, переместилась к раковине, чей район Зуи только что покинул. Первой вопиюще мученической задачей миссис Гласс было пустить холодную воду.
- Мог бы и научиться закрывать колпачком то, чем пользуешься, - сказала она, намеренно подпустив в тон сварливости.
Зуи глянул на нее с батареи, на которой прилаживал к носкам подвязки.
- А ты могла бы научиться уходить с вечеринки, когда она заканчивается, - сказал он. - Я же не шучу, Бесси. Мне бы тут хоть минутку одиночества - как бы грубо это ни звучало. Во - первых, я спешу. В половине третьего мне надо быть в конторе у Лесажа, а сперва хотелось еще кое-что сделать в центре. Пойдем уже, а?
Миссис Гласс отвлеклась от хозяйственной суеты, дабы взглянуть на него и задать вопрос того сорта, что многие годы раздражал всех ее детей до единого:
- Но ты же пообедаешь перед уходом, правда?
- В городе поем… Черт, да где же второй ботинок?
Миссис Гласс вперилась в него.
- Ты поговоришь с сестрой перед уходом или не поговоришь? - настойчиво спросила она.
- Не знаю, Бесси, - ответил Зуи после ощутимого колебания. - Хватит спрашивать, а? Если бы мне было чего шикарного сказать ей утром, я бы сказал. Хватит уже. - В одном завязанном ботинке и без второго вообще он рухнул на четвереньки и поводил рукой под батареей. - А. Вот ты где, гаденыш, - сказал он. Перед батареей стояли маленькие весы. Зуи уселся на них с блудным ботинком в руке.
Миссис Гласс посмотрела, как Зуи обувается. Но на завязывание шнурков не осталась. Вместо этого вышла из ванной. Однако медленно. Перемещаясь с некоей несвойственной ей тяжестью - фактически, тащась, что Зуи отвлекло. Он поднял голову и уставился на мать с изрядным вниманием.
- Я уже даже не знаю, что со всеми вами стало, дети мои, - туманно изрекла миссис Гласс, не оборачиваясь. Остановилась у перекладины для полотенец и поправила на ней мочалку. - Вот раньше, когда было радио, а вы все - маленькие и прочее, вы все были такие… толковые и счастливые, и… просто милые. И утром, и днем, и вечером. - Она нагнулась и подобрала что-то с плитки пола - похоже, длинный, загадочно светлый человеческий волос. С ним она сделала небольшой крюк до мусорной корзины, на ходу говоря: - Не знаю, какая польза столько всего знать, быть толковыми, как словари, если вам от этого никакого счастья. - Она повернулась спиной к Зуи, снова двинувшись к двери. - По крайней мере, раньше вы были такие славненькие и так друг друга любили, что просто загляденье. - Качая головой, она открыла дверь. - Просто загляденье, - твердо произнесла она и закрыла за собой дверь.
Созерцая сию закрытую дверь, Зуи глубоко вдохнул и неспешно выдохнул.