Виктор Лесков - военный летчик, капитан авиации Военно-Морского Флота. Служит на Дальнем Востоке.
Любовь к литературе, к творчеству привела его в Литературный институт им. М. Горького, который Виктор Лесков закончил без отрыва от службы. В 1975 году в журнале "Октябрь" напечатан его первый рассказ. За повесть "С высоты полета", опубликованную в журнале "Знамя", В. Лесков удостоен диплома Всесоюзного литературного конкурса им. Н. Островского "Корчагинцы 70-х".
"Серебряные стрелы" - первая книга молодого писателя.
Содержание:
С высоты полета - Повесть 1
Рассказы 15
Май Победы 16
Прорыв 17
Сны матери 19
Первая высота 20
Контрольный полет 21
За облаками среднего яруса 23
Характерная ошибка 24
Виток спирали 26
Перед стартом 28
Виктор Лесков
Серебряные стрелы
С высоты полета
Повесть
Глава I
Эх, не вылетать бы совсем в такой вечер!
Это была пора летучего, едва уловимого межсезонья, когда зима больше не страшна, сполна взяла свое, отбушевала. Не сегодня-завтра оживет солнце, смахнет с сиротливых полей выветрившийся, пожелтевший снег, и зазвенит все кругам, заиграют солнечные блики, качнется, переступая на голой ветке, скворец-перезимок.
Майор Игнатьев стоял у окна прокуренной каптерки и молча смотрел на падавший в развале света снег. Похоже, зима давала свой прощальный бал. В затишье снежинки казались крылатыми, долго кружились перед приземлением, словно выбирая себе место. Но начнешь взлетать - устремятся они белыми молниями в лобовое стекло, вытянутся длинными стрелами в луче прожектора, и ничего впереди не увидишь.
А взлетный курс держат по дальним ориентирам!
Ладно, черт с ним, взлететь с горем пополам еще можно. Все-таки ты на земле, чувствуешь ее, родимую, не уйдет она из-под тебя неожиданно. А садиться как?
На посадке смотреть надо, ловить сантиметры, но попробуй поймай их с завязанными, считай, глазами!
И полет-то пустяковый - в "зону": крутнуть над деревенькой, означенной на карте желтым, с копейку, кружком, пару виражей и через полчасика вернуться домой. Но ведь взлетать и садиться все равно надо. Простейший полет, если бы не этот снег, если бы не завтра Восьмое марта!
Накануне праздника тренировочные полеты обычно закрывали. Мало ли что может случиться! А тут командиром полка пришел молодой "академик" и поломал традицию. Летчики ходили недовольными: пусть ничего страшного не произойдет, всего-то сядет экипаж на запасной аэродром, но останутся семьи без мужчин. Какой тогда праздник, тем более женский день?
- Посадили бы его самого на запасном! - Это пожелание Игнатьева относилось к уже взлетевшему командиру полка. Правда, тот взлетал, когда снежок только начинался. А вернется часиков через десять - к тому времени снег уже может пройти.
Каким-то образом стало известно, что старший начальник из высокого штаба, прежде чем разрешить полеты, заколебался: метеоролог давал ухудшение погоды. Но командир полка настоял на своем.
А через два часа после начала полетов пошел снег. Звонить генералу и отрабатывать решение назад - исключено. "Ты что, - скажет, - полком командуешь или голову мне морочишь? Отряда тебе и то много!" И пока летали. А снег все усиливался.
- Присылают сюда всяких ухарей звезды хватать! - Голос у Игнатьева гулкий, прямо-таки маршальский, а с виду ничего богатырского: худощав, немного выше среднего роста. Меховая куртка сидит на нем с запасом, еще одного такого застегнуть хватит. Не ахти какая сила у командира, а лайнер водит весом в десятки тонн.
Красноватая лампочка под низким потолком тускло освещала сидевший за столом экипаж. Перед каждым - сумка с летной экипировкой: шлемофон, кислородная маска, перчатки.
Летчики ждали, когда заправят самолет топливом, почти все курили. Слушая командира, молча соглашались с ним: "Да, лучше бы, конечно, сейчас дома сидеть!"
Но всерьез никто, пожалуй, не принимал беспокойства Игнатьева. За столом шел матч престижа между штурманской группой и "кормой". Экипажа хватало на команду в домино, но второй летчик отказался играть, и таким образом пилотский дуэт распался. "Корму" представляли два прапорщика. Их кабины находились в хвосте самолета, где летали "со свистом задом наперед". Но в домино они явно одолевали впередсмотрящих. Свободная пара стояла за спинами игроков и терпеливо ждала своей очереди.
- Бокс! - с подъемом подавал команду мешать костяшки веселый, разбитной прапорщик Махалов. - Левой, левой энергичней!
Капитану Иванюку - штурману-навигатору такое отступление от субординации было явно не по душе. Но что поделаешь - игра! Хоть и не очень спортивная и не включена в олимпийскую программу, но все же игра миллионов. Костя Иванюк делал вид, что не замечает торжества Махалова, и допускал тактическую ошибку: приземистому, могучему в плечах штурману достаточно было лишь взглянуть в сторону стрелка, чтобы прервать его на полуслове. Твердым взглядом отличался Иванюк: зрачки наполовину уходили под веки, и смотрел он всегда будто из-под бровей, с какой-то, казалось, необъяснимой холодной жестокостью. Однако на самом деле за всю свою жизнь Костя и мухи не обидел. А рыжий Махалов был легок и проворен, как челнок… Поговаривали, что, прежде чем выйти из дому, он справлялся на метеостанции о направлении и скорости ветра: в сильный - не рисковал отправляться на аэродром своим ходом: или унесет в обратную сторону, или пронесет мимо. Оно по нему и видно - только и умеет смеяться да быстро бегать. От смеха вон даже глаза стали раскосыми, как у зайца. А что быстро бегает - это хорошо, такой человек в экипаже просто незаменим.
Капитан Иванюк, помешивая костяшки с демонстративным безразличием, все внимание, казалось, сосредоточил на озабоченном лице командира. Заметил, стараясь попасть ему в тон:
- Что еще интересно, Александр Иванович: они приходят и уходят, а мы остаемся. Но сейчас у нас командир - голова, с "верхним" образованием.
- Не надо быть отличным командиром полка - будь ты хорошим председателем колхоза. Ничего больше не надо! - Игнатьев отошел от окна, повернулся к своим орлам, и сразу пропало впечатление его тщедушности. Другой человек перед ними: сильный, мужественный, решительный. Не сразу и поймешь, что такая перемена - от непропорционально большого, с крупными чертами лица. В молодости Александр Иванович походил, наверное, на античного воина: высокий, поджатый с висков лоб, выступающий вперед подбородок. Но самым выразительным был крутой излом бровей, почти вертикально сходившихся к переносице.
Пожалуй, из всего экипажа только один капитан Хрусталев, второй пилот, или, точнее, правый летчик, рвался сейчас в небо. Да, он хотел лететь, очень хотел! И именно потому, что Александр Иванович локтем бы сейчас открестился от этого полета. Да, снег, в небе сложно, но это как раз и надо. Ох, многое лежало между капитаном Хрусталевым и майором Игнатьевым! Как, кстати, и этот полет, но только бы он не сорвался.
Хрусталев будто и не слушал лихих выпадов своего командира; прислонившись к стене, ближе к тусклой лампочке, с видимой заинтересованностью читал газету. Бывают же баловни природы: рослый, здоровый, с крутыми плечами. Не то что штурвал, шею быку свернуть может. Ко всему еще и красив. Проступали в его лице гуцульские черты - от матери: темные сросшиеся брови, а глаза неожиданно голубые, румяное лицо, чуб под фуражкой не умещается.
Весь вид Андрея выражал прочную незыблемость в жизни. Такие нравятся женщинам. Слышали в полку, будто влюбилась в него какая-то красавица, когда служил он в другой части, и якобы из-за нее перевелся сюда, но точно никто ничего не знал.
Перешел из командиров кораблей в правые летчики - кажется, и ухом не повел, вроде не его это дело выбирать себе должности. А пожертвовал он многим: легче спуститься с командира эскадрильи до отрядного или даже до командира корабля, чем с командира корабля до правого летчика. Хоть и сидят "правак" с командиром в одной кабине - кресла с правого и левого борта самолета, хоть и разделяет их узенький проход, но разница между ними большая. У каждого из них свой штурвал, своя приборная доска, но царь и бог в самолете - левый летчик, командир. Он и взлетает, и садится, а "правак" в это время на подхвате: убрать-выпустить шасси, закрылки, да и то лишь с разрешения командира. Что дозволено Юпитеру - не дозволено быку…
Правое сиденье хорошо только в двух случаях: лейтенанту из училища - освоиться в небе, пожилому пилоту - дотянуть до пенсии. А для способного летчика легче в могилу лечь, чем пересесть на правое сиденье.
И, зная все это, Андрей пересел. Стиснул зубы, но не стал колебаться. Крепкий летчик, с характером…
В каптерку, не стряхивая с себя снег, вошел старший техник самолета:
- Товарищ майор, самолет заправлен, все готово.
Доложил и тут же вышел: на улице дышалось легче, слишком накурено было в каптерке.
- Так что, полетим, Андрюха? - особую значительность вложил Игнатьев в вопрос Хрусталеву. Как будто "правый" принимал окончательное решение на вылет.
Не кривил душой Александр Иванович, чуял недоброе. Рассчитывал на характер Хрусталева. Мог Андрей пойти иногда буром, грохнуть шлемофон о бетон. Мог он и сейчас сказать, что не полетит - это же самоубийство! И был бы - прав. Сам Александр Иванович ему потом спасибо сказал бы. Они смотрели друг на друга: усталый, вроде бы безразличный, с прищуренным взглядом майор Игнатьев и пышущий здоровьем, с ярким румянцем на щеках, горящий желанием лететь Хрусталев.
Понимал "правак" командира. Трудно ему. Не уверен Александр Иванович в благополучном исходе полета, а отказаться не может: прочат его на освободившуюся должность командира эскадрильи. Не может отказаться - сразу скажут, что испугался Игнатьев погоды, или, еще хуже, расценят это как демарш против поспешного решения командира части. В другое время Хрусталев пошел бы ему навстречу, взял бы все на себя, а сейчас - нет.
- Почему не лететь? Самая погодка для настоящих летчиков. - Свернул газету, сунул в карман: видно, что-то потом дочитать хотел; одним пальцем, как крючком, подцепил за тесемку свою сумку и первым вышел из каптерки.
- Пойдем, ребята! - ссутулившись, направился вслед за ним Александр Иванович. "Вот хлыщ, а? Вроде мы все упадем, а он один полетит!" - неприязненно подумал он.
Они шли к самолету гуськом, почти целое строевое отделение, шли след в след, как в войну ходили в ночную разведку.
Снег падал медленно, будто во сне, будто засыпая на лету, падал с шелестом крыла, но если остановиться, чудилось, словно сверху, из серой мглы, доносится иногда тонкий перезвон. Вроде большая звезда рассылалась на хрусталики, и они, падая, время от времени задевают друг друга.
Глава II
На земле, оказывается, невозможно быть отдельно от всего мира. Хотя бы потому, что на всех одно солнце. Человек порой не подозревает, что он связан с людьми тысячами невидимых нитей и весь земной шар - всего лишь клубок с множеством концов. Потянешь за один - и чего только не вытянешь.
И даже судьбы двух людей могут перехлестываться самым невероятным образом.
Капитан Хрусталев был тогда лейтенантом. Жизнь казалась прекрасной, на душе было так же безоблачно, как и в то отпускное утро. Вагон устало покачивался вправо-влево, уже отгромыхал, отмелькал за окном последний мост на пути домой.
Это был не первый офицерский отпуск Андрея - в первом летчик еще, считай, школяр, - теперь он подержался за штурвал, уже оставил за собой в небе инверсионные росчерки, и что там у него впереди - дух захватывает! Он стоял в тамбуре, уже готовый к выходу, и с виду казался спокойным, но в душе все ликовало, выстукивался ритмом колес мотив: "Все гляжу, все гляжу я в окошко вагонное…"
Да, он, Хрусталев, возвращается домой, - вон уже город разворачивается к нему парадным подъездом. Очень соскучился Андрей по родным местам: по этой речушке, пляжу, улицам, тополям - так, что мог бы, наверное, выйдя из вагона, поцеловать серый асфальт площади.
Мимо проплыла высокая арка стадиона, перед ней красный трамвайчик скользил под уклон и, казалось, придерживался одной рукой за стальной канат.
Поезд сбавлял ход. Андрей отодвинул от двери чемодан, давая возможность проводнице, высокой, гибкой девушке, открыть дверь. Знакомство их началось на станции пересадки, где Андрея провожал его попутчик - старший лейтенант танковых войск.
- Милая, вот передаю тебе моряка, доставь его в лучшем виде! Это мой друг, понимаешь, друг? - говорил он снизу. - Чтобы в целости и сохранности, с полным комфортом!
Ясное дело, не знал танкист различия в форме истинного моряка и морского летчика, но это неважно было…
Андрей заранее уведомил своих телеграммой о приезде. Пусть накроют стол, придут на вокзал, а отсюда все вместе они отправятся домой дребезжащим трамвайчиком. Полчаса будет он вилять по родным улочкам, пока не остановится перед их домом.
Интересно, кто все-таки придет встречать его? Нина - это точно! Как же, приезд братца обещает ей вольготную жизнь на целых полтора месяца. И отец, конечно, будет. Он хозяин и должен принять сына как следует, прямо с поезда. А мать? Мама, наверное, останется дома, ей вечно не хватает времени на домашние дела…
Они стояли все трое недалеко от входа в вокзал. Отец озабоченно смотрел в сторону хвостовых вагонов, и у Андрея при первом взгляде на него сжалось сердце: совсем седой стал старик, и в лице появилась какая-то нездоровая отечность. Сильно он изменился за год, как будто жизнь вела ему особый счет времени и за каждый прожитый день сбрасывала два. Во всем виновата война проклятая! Вернулся отец с нее человеком наполовину: одна рука, одно легкое, а правый бок он до сих пор в толкучке прикрывает полусогнутой рукой. Начал воевать рядовым, а закончил офицером уже у западных границ.
Сдавать начал бывший командир взвода разведки: просмотрел сына.
Андрей спрыгнул на перрон. Навстречу уже спешила Нина. Глазастая сестричка! Видно было, порывается бежать, но что-то ее останавливает, не позволяет вот так, запросто, припустить во все лопатки. Несколько раз оглянулась на родителей, словно укоряя их за медленный шаг, но потом все-таки радость взяла верх, и она быстро засеменила на высоких каблуках к брату. Вон какая красавица стала, из-за женихов, наверное, отцу покоя нет.
Открытое лицо Нины полыхало румянцем, в больших серых глазах застыл восторг. Андрей закружил сестренку, ее тяжелая темно-русая коса охватила ею шею.
- Ой, какой здоровый стал! - смеялась Нина, не отрываясь от него.
Степенно поздоровался отец. Сын прижался к его колючей щеке.
- Почему не брит? - спросил Андрей с деланной армейской строгостью.
- Света как раз не стало, - смутился старик, прикрывая рукой серебристую щетину.
А для матери Андрей был все тем же бедовым мальчуганом.
- Жив, сынок! - сквозь слезы говорила она, беря его лицо в ладони…
Дома, как и предполагал Андрей, посреди большой комнаты уже стоял накрытый стол.
Чего тут только не было! Андрей растроганно улыбнулся. Помнили, что он любил все цельное: с капельками воды лежали в салатнице под перьями лука зеленые огурчики, редиска, помидоры.
Андрей присел на диван, осматриваясь в родных стенах. Все здесь осталось прежним и вместе с тем изменилось: поистерся и вылинял ковер на полу, а когда-то он был таким ярким и пушистым; стали скрипеть половицы паркета; в рамочке над сервантом появилась увеличенная фотография родителей. За окном виднелась прикрепленная к решетке бал-кона кормушка - с нее заглядывал одним глазом в комнату белый голубь. Через открытую дверь сверкал из угла другой комнаты новый трельяж - понятно, в доме появилась невеста.
Отец, перед там как начать бриться, надел очки. Раньше за ним такое не замечалось.
- Давай быстро в душ, я есть хочу, - шутливо подтолкнула брата Нина.
За столом разговор, конечно, зашел о службе. Андрей был очень доволен: эскадрилья у них отличная, командир экипажа - первоклассный летчик, без колебаний доверяет управление лайнером и ему, помощнику командира корабля. Однако не за горами и то время, когда ему самому дадут экипаж, и тогда он тоже будет держать в руках командирский штурвал.
Отец к возможному продвижению сына по службе отнесся чрезвычайно серьезно:
- Ты, Андрей, в командиры особенно не рвись. Человек, если характер не приобрел, во власти часто теряет самого себя. Гнется, как лоза, и только в одну сторону - куда дует ветер. А наша армия сильна самостоятельными, толковыми командирами. Так что сначала соразмерь свои силы и возможности.
И опять Андрей, глядя на отца, подумал, что все-таки неважно у него со здоровьем. Вон желтизна появилась на лице…
- Ну что, еще по одной или хватит?
В этом вопросе Хрусталев-младший почувствовал скрытый интерес: "Как там, в летчиках, не пристрастился ли?" В семье спиртное никогда не пользовалось особым почтением.
- Хватит, - отозвался Андрей безразлично.
Мать между тем беспокоило, что сын мало ест.
- Да вы что, столько наставили, разве осилишь? - воскликнул Андрей.
- Андрей, ты как собираешься отпуск проводить? - Нину беспокоили свои заботы.
- Пока еще не разрабатывал плана.
- Мы тебя ждали, - заговорил отец, и стало понятно - сейчас начнется семейный совет. - У нас с матерью есть путевки на юг, а вы с Ниной смогли бы устроиться где-нибудь с нами рядом!
- Куда на юг?
- В Феодосию.
Конечно, это было бы великолепно! Изумрудное море, золотой пляж, кружевная кайма прибоя, и над всем - белое солнце.
Андрей не успел ответить, как в квартиру позвонили. Знал бы отец, что привнесет в их планы этот звонок, определенно дал бы команду "никого не впущать".
- Ой, это, наверное, Тамара! - спохватилась Нина. - Я совсем забыла. Мы же договорились с ней поехать на пляж. - И выскочила в коридор.
- Здравствуй! Ты еще не собралась? - донеслось оттуда. В звонком голосе и удивление, и упрек, и вместе с тем смелость: очевидно, гостья здесь не в первый раз.
- Куда там! Посмотри, кто к нам приехал!
Тамара вышла из полумрака коридора на свет.
Андрей, пораженный, поднялся навстречу, и они оказались друг перед другом. Широко раскрытые голубые глаза в пол-лица, светлые волосы забраны в узел на затылке, открывая высокую шею. Локоны у висков подчеркивали нежность этого чудного лица.
- Здравствуйте! - Она стояла в белой кофточке, голубых джинсовых брюках, через плечо перекинута на длинном ремне сумка.
- Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. - Андрей повернулся, чувствуя себя перед ней неуклюжим и разлапистым увальнем.