Герои романа "Городок" известного писателя А. Приставкина (авторское название - "Вор-городок") приезжают в новые необжитые места и живут во временном поселке. Поселок подлежит сносу, и герои романа, строители, переживают ломку не только своих домов, но и ломку характеров, устоявшихся отношений.
Содержание:
Часть первая 1
Часть вторая 15
Часть третья 26
Часть четвертая 45
Часть пятая 62
Часть шестая 71
Часть седьмая 81
Городок
Везде люди живут.
В душных и суетливых городах с их бесконечными очередями, на железнодорожных узлах, громких от мегафонного крика, в отрезанных бездорожьем полупустых деревнях, в глухих таежных леспромхозах, в степи, в наскоро устроенных вагончиках, в брезентовых домиках при стройке, на четыре семьи палатка, в охотничьей черной избушке, на плавучей брамвахте... Везде, где возможно и где кажется невозможно, живет человек и везде приспосабливается.
А то вдруг непланово, непредвиденно посреди тайги или на реке, на болоте, все равно где-нибудь, где начинается крупное дело, пойдет лепиться время-ночка к времяночке, одна хлипче другой, дунь - и улетит, но такие вечные, в общем, историческом, нашем процессе, да и просто сами по себе не отдельно, а вместе, они прочней крепостей иных. Пробиваются тут и там через какое хошь бездорожье, безводье, безмагазинье, и живут люди, довольствуются тем немногим, что есть, вот что чудно, и корешки пускают, и детей родят, вцепившись намертво в свое место, как дерево на скале, где не за что вроде и держаться.
Ничего они не требуют, не просят, не ждут, никому они не мешают, лишь бы не мешали им. Как мало, господи, им надо!
Так дай им, дай, и ты увидишь, на что они способны, каковы они, и что могут, и что хотят в этой жизни.
Часть первая
Поздней осенью в середине дня, это случилось года за два до наших событий, с рейсового "Икаруса", ходящего от железнодорожной станции до Зяба, сошел молодой мужчина. Был он одет немного пестро: в спортивные ботинки и джинсы, голубую нейлоновую куртку и пыжиковую шапку. В руках небольшой, тоже голубенький, чемоданчик на молнии.
Дул сильный ветер, бич здешних мест, порывистый, с брызгами дождя. Люди не автостанции с узлами, с сетками, с чемоданами, все приезжая рабочая публика, жались к единственному стоящему посреди асфальтированной площадки павильончику, ждали городского автобуса.
Мужчина, не обращая внимания на ветер и на дождь, не прячась и как бы вовсе не замечая их, поставил чемодан между ног и так остался стоять один, там, где сошел. Как ни странно, городской автобус подошел довольно быстро. Мужчина забрался одним из последних, не толкаясь и не суетясь, протянул кондукторше через головы пятак и сказал: "В кадры". И кондукторша не удивилась, распознав в приезжем человека бывалого, коротко отвечала, отдавая билетик, что кадры там же, где управление строительства, три остановки отсюда.
Но в кадры человек сразу не пошел. Потолкался в коридорчике среди приезжей публики, большинство моложе его, прочитал внимательно многочисленные приказы и объявления на стене: "Наши первые маяки", набор в секции, туристские поездки за границу, "Тревога" (не подвезли раствор по вине какого-то Грищенко) и так далее - зашел в ближайшую столовку. Здесь, над порцией макарон с котлетой (странная котлета - "рыбно-мясная"), он опять вслушивался в разноречивые толки о работе, об устройстве жилья, осторожненько раз-другой спросил о заработках, о подрядных организациях, о том, где и как дают жилье.
Выяснилось, что строители, как он и предполагал, нужны везде: людей не хватает. И в Жилстрое нужны, в Спецмонтаже, и в Гидроспецстрое и так далее. В отделе кадров документы смотрит комиссия, проверяют серьезно, и особенно придираются к тем, кто уволился конфликтно, или по пьянству, или вернулся из мест заключения. Последним, считай, сразу от ворот поворот, потому что город будущего должен быть чист от всякого хулиганья. Там же в кадрах, в случае благоприятного отношения, дают листок для переговоров: можно походить по организациям, посмотреть, выбрать то, что любо, но не больше двух дней. На эти два дня поселяют в общежитии, а потом, выбрал или не выбрал, катись на все четыре стороны и уступи жилье другим.
Все выведав, Григорий Шохов зашел в туалет и привел себя в порядок. Причесался, куртку расстегнул так, чтобы видны были сорочка и галстук, а ботинки почистил носовым платком, смочив в воде. После такой подготовки, раз и другой взглянув на расстоянии в зеркало и потрогав подбородок, решительно направился к двери в кадры, где толпился народ и даже выстроилась маленькая очередь.
Через пять минут Шохов энергичным шагом входил в просторную комнату, служившую, по-видимому, в другое время залом, за длинным столом, прямо как на экзаменах, сидели люди и смотрели на него. В самом центре - женщина, похожая, как ему показалось, на учительницу. С женщинами, особенно молодыми, Шохов умел находить общий язык. Он решительно направился прямо к ней, но его перехватил мужчина, чернявый, невысокий, с кавказским акцентом. Он предложил сесть напротив и показать документы. Очень быстро их просмотрел, повторяя вслух:
- КамАЗ... А до этого что? Усть-Илим, Усолье, Пермь...- И вдруг спросил, поднимая голову: - А почему с КамАЗа-то уволились, Григорий... Афанасьич? Пили много?
- Не пью вообще,- ответил Шохов, нисколько не обижаясь на такой тон, и встречно, невинно посмотрел в глаза чернявого.
- А сюда надолго? Или дальше побежите?
Вопрос был чисто риторический, оба - и спрашивающий, и отвечающий - понимали это.
Шохов знал, что говорят обычно в таких случаях и какого ответа от него ждут. Но показалось более уважительным для себя промолчать. Ведь все равно никаким заверениям не поверят. А молчание даже могут счесть за серьезность характера.
Чернявый вторично, с прикидкой, покрутил-помусолил трудовую книжку и со словами: "Ездите, ездите, и чего ищете - сами небось не знаете!"- швырнул документы вдоль стола в сторону женщины, показывая этим, что разговор закончен. В дверях уже маячил следующий кандидат. А документы - паспорт и трудовая книжка - с непонятной точностью по гладкой крашеной поверхности стола скользнули именно туда, куда и предназначались, и были приняты прямо в руки.
Против женщины никакого стула не оказалось, и Шохов остался стоять, глядя, как она медленно (ну ведь точно же учительница, и привычка читать - как ошибки вычитывать по слогам) просмотрела трудовую книжку, даже заглянула в самый конец, где были записаны у Шохова пять благодарностей, ткнула пальцем, показывая что-то сидящему рядом пожилому мужчине. А тот кивнул и уперся глазами в Шохова, стоящего перед ними и вправду как на экзаменах, прямо, но с вежливой предупредительностью. Он понимал, что его оценивают, решают его судьбу.
- На каких объектах работали в Челнах? Что строили? - спросил мужчина. Впрочем, спросил без особого любопытства и устало.
Шохов отвечал предельно коротко, не стараясь перекричать шум в комнате, он и голосом своим, и коротким ответом старался представить себя с лучшей стороны - этакий милый парняга, умеющий выслушать и не произносить лишних слов. Болтливых на стройке не любят. Надо отметить, что Шохов был в жизни прирожденным артистом и знал об этом. А еще он знал по опыту, что принимают не только и не столько по документам: личное впечатление бывает поважней иной бумажки. В бумажке, к примеру, напишут, что такой ты и сякой и золотой, а поглядят на тебя вблизи - под глазами мешки набрякли, да лицо водянистое, как у алкоголика, да сорочка не стирана, а на ботинках грязь, вот и видно, что ты за птица такая и чего стоишь. И чего стоят твои бумажки... Конечно, бывает и внешность обманчивой, и все-таки, видать, не зря встречают по одежке, она выражает человека.
Шохов сразу понял, что произвел нужное впечатление. Седой человек, переговорив с женщиной, произнес, опять-таки без выражения, что Шохову дадут листок для переговоров и он сам волен выбирать, что заблагорассудится. Но он, этот человек, предлагает Шохову Гидроспецстрой, организация известная, престижная, и, судя по всему, Шохов придется там ко двору.
- Если ничего лучше не придумаете,- закончил человек, протягивая документы,- то до завтра. Наша контора в вагончике, за столовой. Всего хорошего.
В общем-то вся процедура до тонкостей была известна Шохову. Надо сказать, что он ни секунды не переживал по поводу трудоустройства. Была бы, как говорят, шея, хомут найдется. Но хомут хомуту рознь, это тоже помнить надо. Еще не покинув кадры, Шохов знал твердо, что Гидроспецстрой ему подходит. Платят прилично, и работа интересная (вот для того и толкался, для того и уши наставлял, чтобы не оказаться в дураках, если сразу что-то предложат), и с жильем, по-видимому, неплохо. Это вот, последнее, больше всего и занимало Шохова, когда он выходил на улицу.
Дождь перестал, но серые клубковатые тучи стелились над самой землей. Место было здесь равнинное, просторное, в непогоду мрачное, тучи забили все небо до горизонта. Дома стояли еще реденько, хотя опытным глазом можно было определить, что строительство ведется на высшем уровне, планировка просторная, улицы широкие, с бульварами. А пока это были еще не улицы, а ямы, да перекопы, да красные от глины тропинки, с деревянными кое-где тротуарчиками. По единственной заасфальтированной улице проносились в брызгах грязи самосвалы.
Шохова ничто не смущало - ни грязь, ни непогода, ни вид города, мало ли он повидал таких городов. Более того, ему все это нравилось, потому что было почти своим, родным. Сколько раз приезжал он так же на новостройки и еще в день приезда угадывал, что не задержится надолго. Бывало и так, это на КамАЗе, в Набережных Челнах, что подумывал остаться, пустить, как говорят, корни. Но только сейчас, здесь он наверняка знал, хоть и не стал отвечать чернявому, видать, дошлому кадровику, что никуда больше не уедет. Это его место. ЕГО МЕСТО. И он будет ЗДЕСЬ ЖИТЬ.
Как - это уже другой вопрос. Этого никто не мог сказать. Не знал и все знающий про себя Шохов.
На другой день в просторном вагончике с красной на боку надписью: "ГИДРОСПЕЦСТРОЙ" он оформился. С местным кадровиком, молодым и бойким парнем, произошел такой разговор.
- А как насчет жилья? - спросил он парня.
- Одиноким дается общежитие. Я же вам бумажку, кажется, написал?
- Ну, а если не одинок?
- Что, расписаны? - спросил парень без интереса.
- Ну, предположим, расписан.
Парень посмотрел на него и засмеялся, хотя ничего смешного в их беседе пока не было. Так решил Шохов. Наверное, легкий характер у человека.
- То же самое,- произнес он.- Будете работать, встанете на очередь.
- Большая очередь-то?
- А вы где-нибудь видели маленькую? - спросил веселый парень.- Так туда и езжайте. Да и другим скажите, это сейчас всех интересует.
Шохов помолчал, он не хотел с первой минуты наживать себе врагов. Да и ответа другого, не по форме, а по существу, он не ждал. Просто надо было разобраться основательно. А тут уже тон, как говорят, ни при чем.
Но веселый кадровик и сам понял, что хватил лишку.
- Сюда многие из-за жилья едут,- после паузы сказал он и вздохнул.
И Шохов так понял, что и сам парень приехал из-за жилья. Может, он и не кадровик вовсе, разве это профессия для крепкого и молодого человека, а мастер или механик, так часто бывает.
- Тоже в общежитии? - спросил Шохов кадровика уже как своего.
- Снимаю. У меня семья,- отвечал тот откровенно.- Да я согласен ждать хоть три года! Там, где я жил, и за десять не получишь.
- Десять? - присвистнул Шохов.- А жить когда?
- То-то и оно. А снимать тоже дорого.
- А домик? Домик построить? - допрашивал Шохов.
- Здесь-то? - отмахнулся парень.- Здесь домиков не разрешают. И песню такую поют, не слышали разве: "Город без времянок, город без палаток..."
- Как это? Везде строят, а тут нельзя?
- А тут нельзя.
- Так не бывает,- категорически сказал Шохов.- Не бывает без домиков, я точно знаю. А крупная стройка тем более не бывает.
Из вагончика Шохов направился прямо к коменданту общежития, для этого надо было лишь перейти улицу. И снова, как в час приезда, посмотрел вдоль проспекта (будущего проспекта) на дома, по-хозяйски прикидывая, как оно построится, заблестит сероватым асфальтом, покроется зеленью и цветами: мировой город будет. Город без времянок, город без палаток... Это он уже слышал, не раз слышал, но не видел никогда, чтобы город чистенько рос сам по себе. Дом один построить - и то рядом нагородишь черт-те чего, всяких там подсобных помещений, складиков и прорабок. А чтобы целый город с заводом да гидротехническим сооружением без времянок и без палаток? Дудки! И вспомнилось их, строительское - ничего нет постояннее временных сооружений! Вот это правда! А песня врет. Она, наверное, из тех песен, что бодренькие и вылизанные мальчики орут в микрофон. Им ведь все равно что орать.
А вот они пели другое... Он стал вспоминать и вспомнил: "Ах ты, речка Ангара, ты зачем течешь туда, где Ледовый океян и студеный ураган? Поверни на юг, под Сочи, мы довольны будем очень, ГЭС в палатках мы построим, обойдемся без жилстроев..."
У входа в общежитие висело объявление. Шохов остановился и прочел его: "Товарищи, становитесь в ряды участников соревнования за город высокой культуры и быта!"
Внизу было дописано: "Внимание! На вахте есть утюг, чтобы его получить, нужно сдать вахтеру паспорт".
Комендант был у себя, коротенький, моложавый малый, но уже с животиком. Нервы, наверное, были у него стальные. При Шохове он минут десять отбивался от какого-то человека, который требовал для своих приезжих работников места в общежитии.
- А где я возьму? - громко, отработанным голосом кричал животастый комендант.- Где? У меня что, резиновое общежитие, да?
- Так велели же,- настаивал человек с грустной упорностью. Он держал под мышкой портфель и был похож на какого-то киношного неудачника домоуправа.
- А я-то что? - спрашивал комендант.
- Как что? А кто же даст, если не вы?
- И я не дам. Будет, тогда дам. А сейчас нет, поэтому не дам.
- А куда я людей дену? Они же с дороги, с вещами.
- Не знаю.
- И я не знаю. Но ведь начальство же прямо сказало, что...
- Пусть оно и дает.
- Но оно послало к вам! К вам!
- А я посылаю к ним. Так и скажите!
- Тьфу! - произнес в сердцах грустный человек, позволивший себе единственную резкость, и ушел.
А Шохов опять подивился, какие прочные нервы у коменданта. И нахальства ему не занимать. Такого бумажкой не пробьешь, такого перенахалить только можно.
- Ну? - спросил комендант Шохова, глядя куда-то мимо него.- Чево?
Шохов без слов протянул листок из кадров.
- Чево это? - спросил комендант, не принимая бумажки.
- Бумага.
- А чево в ней написано?
- Не знаю,- в тон ему, очень спокойно отвечал Шохов.- Может, там написано, что мне нужно выделить дворец Тадж-Махал с личной охраной и прислугой?
- Чево? Чево? - Впервые в коменданте обнаружилось что-то почти живое. - Дворец? Кому дворец? Тебе дворец?
Он вдруг икнул и рассмеялся. Он ржал громко, на всю комнату, и при этом смотрел на Шохова: "Дворец, ха-ха! С охраной ему дворец! Это ж надо, хохмачи какие!"
Оборвав смех, он шмыгнул носом и добродушно осмотрел просителя. Интеллигентный, видать, проситель, модная куртка, шапка, одна шапка сотню стоит. Небось и анекдотцы знает, такие люди всегда приятны для компании. Надо бы помочь человеку.
Но скорей по привычке, такой уж сволочной характер, комендант сперва спросил:
- Где же я тебе хм... дворец возьму? А?
- Необязательно же сразу,- произнес Шохов, он почувствовал, что дело выгорает и надо дожимать противника.- Особнячок какой завалящий, чтобы коечку поставить.
- Коечку...- покачал головой комендант.- Коечку! До завтра перекантуешься? Ну вот, а завтра приходи, поищем что-нибудь. Бывай! Дворец!
И уже вдогонку закричал:
- Шапку свою, шапку, говорю, побереги! Ее в общаге-то сопрут, а то и на улице с головой снимут! И охрана тебе не поможет! - И снова захохотал, эхо пронеслось по этажам общежития.
Выходя на улицу (погода была все та же, серенькая, но заметно похолодало), Шохов не имел определенного плана действий. Но он хорошо знал, чего хочет. И, постояв в раздумье, он спросил прохожего, где находится исполком.
Оказалось, не очень далеко. В новорожденном городе, где существует пока несколько улиц, всегда все недалеко. Это лишь одно из достоинств. Есть и другие, как понимал Шохов. Он знал, например, что на первых порах, пока жизнь в процессе становления, в тот же исполком, в другие государственные учреждения попадают молодые инициативные ребята, не закостеневшие, не обюрократившиеся до поры до времени. Потом-то они частью рассеются, частью уйдут на повышение, освободив место тем, кому это положено от веку, ну, хотя бы тому же коменданту. Но пока такие ребята сидят, демократия процветает на полную катушку. К ним можно приходить в кабинет, вести задушевные беседы и находить в живом общении сочувствие и помощь. На это и рассчитывал Шохов.
Сейчас он вспомнил пройдошного коменданта и ухмыльнулся. Коечку-то тот сделает, раз обещал. Но больно ему приглянулась шоховская шапка. Она и до него многим приглядывалась, на многих производила впечатление. Шохов на ходу размышлял, так ли просто упоминал комендант про шапку или намекал на подарок. Так ли, сяк ли, но принять к сведению надо. В борьбе за жизненное пространство все могло сгодиться, даже шапка.
Но скажем откровенно, Шохов не собирался ограничиваться коечкой в общежитии, не для того он ехал за семь тыщ верст киселя хлебать. А слова насчет дворца, особнячка не были голым пустословием. Был у Шохова некий планчик, тщательно продуманный и взвешенный многими днями и ночами. Он уже знал твердо, что за место под солнцем надо бороться.
Он и был готов к такой борьбе, и теперь он к ней приступал.
Шохов не считал еще себя старичком, но знал, что тридцать лет - возраст для молодежной стройки зрелый. В таком возрасте называют тебя лишь по имени-отчеству, числят в старших, почти в отцах, и соответственно относятся. В эти годы уже неудобно засиживаться в мастерах, а неимение семьи расценивается как факт отрицательный: видать, бросил жену, затаскался по бабам, а то и спился - и тебя бросили. Да и сами переезды можно понять как неуживчивый характер, неудачливость неумехи, которого рады отпустить на все четыре стороны.