Миша проводил Степана на новое судно, встретил в гавани Тимофея. Китобойная флотилия уходила в южные моря летом, Тимофей усердно "набирался морской выучки": делал короткие рейсы в Балтику, попал в шторм - и уцелел.
- Волны были - ужас! Трясло на шесть баллов, так сказал наш боцман, - радостно делился впечатлениями Тимофей. - Меня всего выворачивало, голова мутная, шагу сделать не могу! Но вытерпел! Боцман сказал - выломается из тебя настоящий рыбак! Не врал, как думаешь?
Мише, пережившему великую бурю, шторм на шесть баллов казался вполне приличной погодой. Но он успокоил Тимофея: самый страшный шторм - первый. Если вынес знакомство с весенней непогодой, и осенние ураганы будут уже не страшны.
После "салачного рейса" Миша распрощался с "Бирюзой" и переселился в двухместную каюту на "Чехов". Вторым жильцом стал Кузьма, он вернулся наконец на берег и - как предсказывал Степан - помирился с Алевтиной.
Накануне отхода Миша посетил Анну Игнатьевну в новой квартире.
Он готовился к новой встрече с Анной Игнатьевной давно, но все не мог решиться постучать в ее дверь. Несколько раз он подходил к пятиэтажному дому, где она теперь жила, но постояв в парадном, уходил назад. Больше откладывать встречу было нельзя. Ему хотелось только, чтобы Анна Игнатьевна была одна, в присутствии дочери искреннего разговора могло не получиться. Миша, посетив Юру в больнице, встретил там Варю. Она, видимо, не поняла, почему он так внимательно ее разглядывает, она нахмурилась. Миша узнал, что Варя занимается во второй смене, уроки кончаются к вечеру, и к Юре она ходит сразу из школы. Он прикинул про себя - Анна Игнатьевна возвращается домой часов в пять, до прихода Вари остается часа два-три - вполне хватит поговорить по душам.
На всякий случай он подошел к дому Анны Игнатьевны пораньше, скрылся в парадном такого же пятиэтажного дома, стоявшего напротив, увидел, как Анна Игнатьевна прошла к себе, постоял еще немного, потом поднялся на третий этаж и постучал в ее дверь.
Она открыла и, пораженная, молча смотрела на него.
- Пришел проститься, - сказал он поспешно. - Ухожу на полгода в океан, хотелось бы сказать несколько слов перед расставанием.
- Входите, Миша. - Она пропустила его вперед, закрыла дверь.
Он сел у завешенного окна, Анна Игнатьевна пододвинула свой стул к столу, положила на стол руки. Она переменилась, уже не казалась такой красивой, какой явилась ему в первый раз. У нее было утомленное лицо, она дышала, словно не могла преодолеть большой усталости. Вероятно, она и впрямь возвратилась усталой, к тому же волновалась. Ему было все равно, как она выглядит. Когда-то он делил женщин на уродливых, нормальных и красивых. Сейчас было важно одно: Анна Игнатьевна - та единственная женщина, которая дорога, остальные оставляют его безучастным. Он знал это, когда шел к ней. Он еще сильней убедился в этом, увидев ее. Именно так и надо объявить ей перед расставанием. Но он не был уверен, найдутся ли нужные слова, чтобы открыться ей. В прошлую их встречу он говорил плохо, не о том, что было нужно, не так, как было нужно. Нужно ее убедить, а он только вызывал в ней сопротивление.
Она помогла ему:
- О чем же мы будем говорить, Миша? Опять выяснять отношения? И не надоело?
- Объясниться хочу, а не выяснять отношения. О себе скажу, а потом уйду.
И он повторил, что любит ее, теперь это ему ясней, чем когда-либо раньше. И что если она согласится стать его женой, он будет счастлив. Он познакомился с Варей в палате у Юры, девочка ему понравилась, он станет ей добрым отцом, обещание это твердо. Вот и все, что он хочет сказать. И пусть она ничего пока не отвечает. Он придет за ответом через полгода. У нее будет достаточно времени поразмыслить над его словами, разобраться без спешки в собственных желаниях.
Она слушала его, смотрела на него, удивлялась ему. Он говорил о том же, почти теми же словами, что и три месяца назад. Но эти прежние слова говорил другой человек - и от этого они звучали по-иному. В старой ее квартире с ней беседовал порывистый, вспыльчивый парень, тот раздражался от любого несогласия, приходил в гнев от неудачи. Сейчас у окна сидел сдержанный, вежливый мужчина, чувство, в котором он опять признавался, было уже не юношеским увлечением, быстро вспыхнувшей, непрочной страстью, это была серьезная привязанность серьезного человека. И он не просил немедленного ответа. Она растерялась, не знала, что говорить. Надо было разобраться в себе самой, прежде чем отвечать. Он встал и протянул руку.
- До свидания, Анна Игнатьевна. Через шесть месяцев встретимся.
Она слабо ответила на его крепкое пожатье. Он торопливо пошел к двери. В прихожей она с усилием улыбнулась.
- Что пожелать вам на дорогу, Миша? Ни пуха, ни пера?
- Рыбакам говорят: ни хвоста, ни плавника, - пошутил он. Она прикрыла за ним дверь, минуту постояла у двери. Она слышала, как Миша спускался вниз. До нее доносились твердые, неторопливые, четкие шаги. Даже ходил теперь Миша по-другому. Она вздохнула, возвратилась в комнату, подошла к окну. Миша подходил к повороту на уже проложенную, но еще не заасфальтированную улицу. Он не оборачивался. Через несколько секунд его уже не стало видно.
17
Наступил радостный день, когда Тышковский разрешил взять Юру из больницы. Радость была грустна - Юра передвигался на костылях. Тышковский перед выпиской пригласил в свой кабинет Алексея.
- Хочу дать несколько наставлений вам.
- Почему мне, а не Марии?
- Ваша жена отличный врач, Алексей Прокофьевич. Я доверяю Марии Михайловне любые операции. Но в данном случае она - мать, и это осложняет дело. Материнская жалость часто мешает.
- А я отец, - напомнил Алексей. - И существует такая вещь, как отцовская жалость.
- Вы мужчина. И я всегда вас знал, как мужчину с ясным разумом и сильной волей. Так вот - окончательное выздоровление Юры зависит от него самого. Он должен много ходить. Без костылей! Это больно, так больно, что временами - непереносимо! Но если Юра не будет мучить себя, его нога останется искалеченной.
- И я должен терзать его жестокими упражнениями? - сумрачно спросил Алексей.
- Скрывайте свою боль за него. Юрочка - умный мальчик, он все понимает. И он - маленький герой, уверяю вас. Он так держался во время операции и перевязок… Он способен вынести такое, чего и от взрослого не всегда дождешься.
- А как с легкими? - спросил Алексей, помолчав.
- Отлично! Скоро Юра забудет, что у него было ранено легкое. Но нога, нога!..
Прокофий Семенович водил Юру в садик, возил в больницу на лечебную гимнастику и массаж, сам быстро научился массажировать больную ногу. Алексей, однако, видел, что отец дает поблажку внуку.
Раньше Алексей обедал в столовой, теперь стал приезжать в обед домой. В это время Юра гулял в садике. На костылях он двигался проворно, а без костылей ходил, держась за стену и почти не выпрямляя согнутой ноги. Прокофий Семенович поощрял внука возгласами:
- Крепче упирай руки! Руками прихватывай, руками!
Раза три Алексей молча наблюдал за упражнениями сына, а однажды сурово сказал:
- Плохо, Юра. Слишком осторожно.
Прокофий Семенович с обидой сказал:
- А как лучше? Нога-то болит. Юра со страхом смотрел на Алексея.
- Попробуй, сынок, - сказал Алексей. - Пройди до ближайшей яблоньки.
На первом же шаге Юра упал. Алексей поднял сына. Позади послышался грохот двери - Прокофий Семенович убежал в дом. Лицо Юры исказила боль, на лбу выступил пот. Алексей молча поддерживал его.
- Я попробую еще, - сказал Юра, отдышавшись.
На этот раз он какую-то долю секунды продержался на больной ноге. Алексей снова поднял его и дал отдышаться. Так, с помощью отца, Юра добрался до яблоньки. Здесь оба опустились на скамейку.
- Ты побледнел, папа, - сказал Юра. Алексей с усилием усмехнулся.
- И у тебя не розовые щеки, сынок. Они помолчали. Алексей спросил:
- Выдюжишь? Упражнение трудноватое! Юра печально смотрел в землю.
- Иначе не выздороветь, папа? Алексей облизнул пересохшие губы.
- Боюсь, что нет…
- Пойдем обратно к стенке, - сказал Юра, поднимаясь на здоровой ноге.
- На сегодня хватит, - сказал Алексей, когда Юра после нескольких падений добрался до костылей, приткнутых к стене.
Юра прижался головой к плечу отца.
- На обратном пути я падал меньше, ты заметил?
- Меньше. А скоро совсем перестанешь падать. И тогда будем избавляться от хромоты. И с ней тоже справимся!
- Я хочу делать эти упражнения с тобой, - попросил Юра. - Мама пугается, когда я припадаю на больную ногу… А на дедушку смотреть жалко. С тобой спокойней.
- Каждый день будем упражняться, - пообещал Алексей. - Даже не один раз, а два-три раза в день.
Он ушел после обеда в трест, Мария Михайловна - в больницу. Прокофий Семенович, убедившись, что внук сидит в большом кресле, а костыли прислонены к спинке кресла - только протянуть руку, чтобы взять их, - удалился в сад: шла весна, нужно было чистить землю от прошлогодних листьев, прививать одичавшим яблонькам хорошие черенки, высаживать розовые кусты. Иногда в помощь ему выходила Гавриловна, но она рано уходила за внучкой, а потом уделяла внимание только ей, а не саду. Прокофий Семенович не сетовал, уход за распускающимся садом все больше увлекал его.
Кресло стояло у книжного шкафа, в два ряда заполненного морской литературой. И кресло, и шкаф с книгами были подарком Елизаветы Ивановны. Те два месяца, что Юра провел в больнице, она твердо держалась обещания - не уезжать, пока мальчик не поправится. Юра выписался, занимался дома лечебными упражнениями, начатыми еще в больнице. Теперь у его постели уже не надо было дежурить. Елизавете Ивановне становилось все тоскливей в просторной, пустой квартире. Она попросила Ольгу Степановну свезти в комиссионный магазин все, что не смогла захватить с собой - коллекции и ценная мебель давно уже были в Севастополе, - а Юре подарила большое кресло, в котором любила сидеть, и шкаф с книгами, собранными Доброхотовым.
- Юрочка, Борис Андреевич сам их мало читал, но собирал усердно, - сказала она перед отъездом. - Сначала он готовил библиотеку для Павлика, а потом увидел, что пристрастилась к чтению я, и стал покупать книги для меня. Павлику они уже не нужны, а мне перечитывать их незачем. Тебе они пригодятся. Пусть они напоминают тебе, что мы все тебя очень любили. Пиши мне, Юрочка.
Так Юра стал обладателем собрания морских книг. Каждый день он рассматривал их, вынимал, ставил обратно. Далеко не все годились для чтения - книги были и на английском, и на немецком языке, и старинные издания, написанные труднопостигаемыми словами. Юра эти книги разместил в задний ряд, когда-нибудь он доберется и до них. А впереди, издали видные, стояли мемуары великих путешественников, рассказы о морских открытиях, описания морей и океанов, романы и повести о моряках… Утром, Юра готовил уроки и ждал друзей. Каждый день, после занятий, к нему приходили одноклассники. У них был разработан график посещений по одному, по два, чтобы не скапливаться в небольшой комнатке. Митя, лучший математик класса, приносил задания по алгебре и геометрии, и проверял, сошлись Ли с ответом уже сделанные Юрой уроки. Коля и Костя, два знаменитых в школе радиолюбителя - их самодельный приемник демонстрировали на областной школьной выставке знакомили Юру с материалами по физике, а однажды, притащив приборы, реостаты и провода, проделали с ним вместе практическое задание по электротехнике. Люба помогала учить биологию - у нее дома стояли два аквариума с рыбками, жили в закутке хомяки, на веранде росли в горшках и бочонках тропические растения, а один из кактусов так ярко расцвел в прошлом году, что его демонстрировали на городской выставке цветов. Маша, худенькая, молчаливая девочка, помогала по химии, она была из зубрилок и очень огорчалась, если у Юры не выходило по ответу, - он химию не любил, но чтобы не расстраивать Машу, старался учить получше. Бывали и другие одноклассники.
Но кто бы и как ни сменял другого, Варя Анпилогова приходила каждый день. У нее не было своего специального предмета, она помогала Юре по всем. Ему было неудобно, что она тратит на него так много времени ежедневно. Он сказал ей, что она может приходить, как другие ребята, - раз, два в неделю. Но она посмотрела с такой обидой, у нее так вдруг задрожали губы, что он поспешно поправился:
- Нет, я же это для тебя, а мне очень приятно, что ты каждый день приходишь! Приходи, пожалуйста.
Она успокоилась и продолжала являться ежедневно.
Когда ребята уходили, Прокофий Семенович приносил внуку обед.
После обеда наступило время для чтения морских книг.
Сегодня это была переводная повесть о хорошем, но плохо знавшем море человеке, случайно попавшем на судно, которым командовал жестокий капитан, пират по профессии, палач по натуре. И в повести описывалось, как слабосильный, мирный пассажир смело бросает вызов грозному капитану и в беспощадной борьбе с ним, тысячи раз сражаемый и избиваемый, но ни разу не укрощенный, добивается наконец победы над зверем в образе человека. А еще в повести были бури, штили, морские течения, ветры, дующие правильно по часовой стрелке, ветры, дико мечущиеся по всем тридцати двум румбам компаса… Юра положил книгу на колени, рассеянно глядел в окно. День был уже долгий, подошло к вечеру, но еще светило уходящее под землю солнце - красноватое сияние озаряло стволы деревьев. Из сада доносился стук топорика Прокофия Семеновича, дед обрубал лишние ветки. Печальные, не по-детски серьезные мысли полонили голову мальчика. Ему никогда не ходить по морю, не бороться с пассатами, не испытывать муссоны, не защищаться от тайфунов и циклонов, не посещать удивительные страны, не гулять по удивительным городам. Он инвалид - и, может быть, навсегда, если не найдет в себе силы восстановить здоровье. Как часто он слышал эти слова от отца: "От тебя одного теперь зависит, останешься ли ты хромым" - но еще ни разу так остро, так больно не ощущал их значения. И ему горячо хотелось побороться с самим собой, мужественно напасть на собственную болезнь, не отступать, какой бы трудной ни вышла борьба… Книга упала с колен на пол, Юра не заметил ее падения.
В комнату вошел Алексей, испытующе поглядел на сына:
- Как чувствуешь себя, Юра?
- Отлично, папа! - бодро ответил сын. - Я читал, хорошо отдохнул.
Алексей сказал, колеблясь:
- Как ты думаешь?.. Может, поупражняемся немного перед сном?
Сын поспешно схватил костыли.
- Я готов. Пойдем, папа!