И скажи на милость: крикнула ведь в захолустной Персиановке, а голос ее услышали все смутьяны и забастовщики и понесли над матушкой-Россией: "Долой войну!" Да еще прибавили: "Долой самодержавие!" С ума можно сойти! И говорят, царь именно сошел и уволил с должности наказного генерала Максимовича, думал наказный атаман войска Донского Покотило.
Теперь, бог дал, войны нет и кидаться в ноги еще и дяде царя - совсем ни к чему, и забастовщики угомонились, кажется, так что у него, генерала Покотило, нет никаких оснований беспокоиться о чем-либо, кроме того, чтобы не подвели казаки-бородачи, коим велено было встречать августейшего гостя хлебом-солью на каждой пристани Дона во время плавания великого князя.
Дон Иваныч лишь беспокоил генерала Покотило: больно шибко разгулялся, раскуражился, как старый рубака после турецкой кампании, не устроил бы какую пакость, избави бог.
Дон Иваныч действительно разгулялся, как ухарь-купец на ярмарке, вышел из берегов и уже затопил все левады и прибрежные станицы и, кажется, вот-вот собирался выплеснуться прямехонько на чугунку, на станцию Новочеркасск, и - прощай, дорогой гость: по утопленной дороге не очень разгонишься, а свалиться под откос с размытого полотна - дело не хитрое. И ни один машинист не поведет экспресс по воде.
Но Дон Иваныч тоже понимал: едет знатный гость, люди готовились, шили-пекли целых две недели и, быть может, гость завернет куда-нибудь на пироги и ковшик медовой, - к чему портить наказному настроение, а то и карьеру? Генерал Максимович вон, наказный в то грустное персиановское время, тотчас же после отъезда царя вынужден был и сам уехать. На войну. А пост наказного занял князь Одоевский-Маслов, "Великодушный", как его прозвали городские краснобаи - за то, что он не мешал им ниспровергать Карфаген.
Но генерал Покотило и это предусмотрел и велел сказать краснобаям: набрать в рот воды и чтоб - ни гугу. А сам отправился на станцию Матвеев Курган, где и встретил экспресс великого гостя и сопровождал его до Новочеркасска под гулкие раскаты августейшего баса, хвалившего донцов за радушие и гостеприимство, - наказный кое-что привез и выставил перед гостем, - хотя до донцов и их столицы было еще сто верст.
Он вообще оказался на похвалу и благодарности расточительным: на вокзале Новочеркасска похвалил юнкеров, встречавших его почетным караулом, потом поблагодарил старожилов бородачей, преподнесших ему хлеб-соль, потом еще раз похвалил генерала Покотило, что он предусмотрительно приготовил три автомобиля, на коих августейший гость благополучно и доехал со всей своей свитой по Крещенскому спуску до кафедрального собора. Потом благодарил митрополита Донского и Новочеркасского Владимира за службу и за икону богоматери "Донской", даренную ему на память. Затем, уже в атаманском дворце, после службы в соборе, благодарил собравшихся приветствовать его отцов города и даже пожал каждому руку, пробубнив своим басом-профундо: "Весьма рад". А на заседании в атаманском дворце расточал похвалу войску Донскому за образцовую службу престолу и отечеству и выразил абсолютную уверенность в том, что донцы-молодцы - он так и сказал - не посрамят своего августейшего атамана, наследника-цесаревича, что, как он думал, конечно же понравится племяннику-царю.
И даже в Мариинском институте благородных девиц сказал его наставникам, что повелит наставникам Смольнинского института приехать на Дон поучиться педагогическому промыслу, хотя хорошо знал, что никому повелевать не будет, ибо княгиня Голицына и слушать его не станет.
Но особенно благодарил казаков-бородачей, когда плавал на пароходе "Хопер", за то, что они встречали его хлебом-солью, как родного, как своего, как атамана, - старожилы Багаевской, Манычской, Мелиховской, Старо-Черкасской, Аксайской станиц, куда подростки сопровождали его верхом на дончаках, скача берегом, или вплавь в бурой ледяной воде, за что августейший гость одаривал золотым каждого.
Но одна промашка все же вышла: августейший гость проплыл мимо станицы Раздорской, старики коей празднично стояли на пристани с хлебом-солью, на виду у парохода, но великого гостя так и не видали, ибо он отдыхал в каюте за бокалом цимлянского игристого, в обществе наказного атамана Покотило, и вспомнил об этом лишь тогда, когда пароход причалил к Аксайской пристани, и то потому, что споткнулся о ковровую дорожку на дебаркадере.
Александр Орлов, бывший в охране Аксайской пристани, раньше других поддержал его.
- Бог хотел меня наказать за то, что проехал Раздорскую. Благодарю, поручик… не имею чести, - сказал великий князь и вопросительно посмотрел на Покотило.
Александр опередил не очень-то расторопного наказного:
- По вашему повелению, ваше императорское высочество, слушатель артиллерийской академии поручик Орлов.
Великий князь прищурился, вспоминая и рассматривая его, будто давно не видел, и спросил:
- Из Михайловского артиллерийского училища?
- Так точно.
- Рад увидеть вас лично. Поручика получили? Получили. Молодец. Я хотел наказать вас вместе с Жилинским и Караганом, но потом повелел передать вам с супругой мои поздравления по случаю бракосочетания. Вам передавали мои поздравления?
- Передавали, ваше императорское высочество. Я… мы с супругой были бесконечно счастливы.
- Ну, вот и хорошо… Господа, - обратился великий князь к сопровождавшим его чинам, - представьте себе, хотел упечь под арест, а представил к внеочередному производству. Устроили в казармах свадьбу! Видано ли? Но молодцы. Отчаянная наша молодежь, приходится сменять гнев на милость.
Покотило, юлой вертевшийся возле именитого гостя, хотя был и грузноват для этого, растаял от удовольствия и сказал, как рапорт отдал:
- Вот такие они все, наши донцы, ваше императорское высочество. В огонь и в воду, и даже арест им не арест. Свадьба в казармах! Уму непостижимо!
Великий князь посмотрел на него, как с минарета, будучи на голову выше, и благодушно заметил:
- С такими молодцами, генерал, и нам с вами не страшны ни огонь, ни вода.
- Так точно, ваше императорское высочество, не страшны, - торжествовал Покотило и в экстазе подбил свои седые половинки бороды.
Великий князь спросил у Александра:
- Когда выпуск, поручик и будущий штабс-капитан?
- Летом, ваше императорское высочество. Вот пройду практикум еще и в родных краях и - в Варшаву, там есть вакансии.
- К Жилинскому? Он сейчас воюет с германцами в Киеве, игры у них там военные. Надо полагать, что теперь от Притвица и его армии останется круглый ноль, - сказал великий князь с нескрываемой иронией и нахмурился. Знал он Жилинского по маньчжурской армии, и было ясно видно, что не особенно жаловал, но более ничего говорить не стал и тут же забыл об Александре Орлове, потому что крупно шагнул по ковровой дорожке к украшенному государственными флагами зданию, только что расписанному по приказанию Александра в голубой цвет, такой яркий, что августейший гость похвально заметил: - Как небо голубое… Вы не находите, поручик? Не знаете, кто это обладает таким художественным вкусом?
- Очевидно, те, кто красил, ваше высочество, - ответил Александр.
Покотило был тут как тут и выдал Александра:
- Скромничает, ваше высочество. Главноуправителем-то здесь является сам поручик Орлов.
- Будущий штабс-капитан, Василий Иванович. Близкий будущий - запишите, князь Кантакузея, мое повеление. А поручика Орлова причислить к моему штабу после выпуска из академии.
- Слушаюсь, ваше высочество, - ответил адъютант.
Александр был ни жив ни мертв. Такая честь! "Да за что, помилуйте, ваше высочество? Я ведь еще прохожу курс в академии", - готов был он сказать, но попробуй скажи - беды не оберешься, и вслух сказал:
- Я преисполнен самой сердечной благодарности, ваше императорское высочество, но…
Великий князь глянул на него, как с турецкого минарета, и недовольно заметил:
- Поручик, я не люблю сантиментов, а тем более "но"… Если бы я не знал вас, вы были бы наказаны.
- Виноват, ваше императорское высочество. С вашего позволения, я хотел сказать, что меня, кажется, пошлют в распоряжение командующего Варшавским военным округом.
Великий князь остановился на ступеньках, ведших на верх берега Дона, и спросил почти пренебрежительно:
- К Жилинскому? А если начнется война? Вы уверены, что он станет командовать лучше, чем командует на Киевских военных играх? Я в этом не уверен. Но, - подумал и продолжал он, - согласен: пройдете небольшой практикум в Варшавском округе, а после и ко мне в Петербург.
- Слушаюсь, ваше императорское высочество, - отчеканил Александр.
…Через полчаса великий князь отбыл на Воронеж, без остановки в Новочеркасске.
Наказный атаман генерал Покотило проводил его, помахал ручкой, как будто великий князь мог видеть это, потом достал платок, вытер голову, лицо, порозовевшее за последние дни от солнца, как у молодого, вздохнул с великим облегчением, перекрестился и как молитву произнес:
- Слава богу, все обошлось благополучно, и никто в ноги не бросался со всякими просьбами. И у вас обошлось, когда вы вздумали рассуждать. Счастье ваше, что вы понравились его высочеству, что с ним случается раз в десять лет, не то посидели бы вы в тигулевке, - сказал он Александру. - Но, в общем, вы молодец, поручик и будущий вскоре штабс-капитан. Великий князь слов на ветер не швыряет и прикажет вашему академическому начальству.
Александр и сам был доволен, что все хорошо кончилось, и единственное, о чем мечтал в эти минуты, так это о том, чтобы скорее добраться до кровати и уснуть, так как все эти ночи он почти не смыкал глаз.
…А потом были торжества по случаю выпуска из академии, пирушки и шампанское и не было Надежды, - она была чем-то занята и уходила из дому.
И Марии не было, - она усиленно занималась на медицинских курсах, как будто к войне готовилась.
* * *
В Варшаву Александр прибыл немного позже назначенного срока, и секретарь начальника штаба Крылов сказал ему:
- Поздно прибыли, молодой человек… Виноват, господин офицер.
- Это вас не касается. Доложите обо мне начальнику штаба.
- Его превосходительства, генерала Орановского, нет, он в отъезде, молодой человек. И ваша вакансия, кажется, уже занята, так вот, молодой человек… Пардон, что ничего более сообщить не могу.
Александр возмутился:
- Штабс-капитан, с вашего позволения, - поправил он Крылова и поддел: - А поздно или рано, об этом судить не вам, сударь. Прошу доложить обо мне начальнику штаба.
Крылов измерил его с ног до погон сверлящим, холодным взглядом, небрежно снял с рукава своего изящного гражданского кителя какую-то волосинку и произнес равнодушно:
- Начальник штаба, его превосходительство генерал Орановский, изволит пребывать в отлучке, так что докладывать некому. Зайдите через неделю.
- В таком случае я испрошу приема у командующего.
- Испрашивайте, штабс-капитан, - язвительно пробормотал Крылов, уткнувшись в бумаги, которыми был завален его стол, и добавил: - Его высокопревосходительство командующий именно вас и ждет и только что изволил приехать из Киева специально для приема вашей академической персоны.
Орлов готов был наговорить самых резких слов от возмущения, что этот штатский щеголь, одетый с иголочки, издевается над ним, но не стал этого делать, повернулся на мутно-желтом ковре так, что он сжался под его сапогами, и ушел.
Командующий Варшавским военным округом, генерал Жилинский, действительно только что вернулся из Киева с военных игр, и был в хорошем расположении духа: игры прошли успешно, русские войска вышли победителями над восьмой армией противника, о чем руководившие карточными баталиями военный министр Сухомлинов и генерал-квартирмейстер генерального штаба Данилов и доложили царю победным рапортом. Поэтому сейчас Жилинский выглядел менее суровым, чем обычно, и даже слегка улыбнулся, увидев Орлова, которого принял тут же, едва адъютант доложил.
- Рад, весьма рад видеть вас, поручик… О-о, штабс-капитан уже? - удивленно произнес он, подняв вечно мрачные свои брови, когда Александр вошел в кабинет.
- Моих друзей выпустили поручиками, а мне почему-то дали следующий чин. Представлен за цензовые стрельбы, - смущенно сказал Александр.
- Долженствует дать, коль хорошо стреляли, - басом одобрил Жилинский и пригласил: - Садитесь, штабс-капитан Орлов, вы - не на докладе и еще не служите у нас.
Кабинет был слишком роскошным и никак не походил на кабинет командующего, военного человека, и это удивило Александра. Но он знал, что не так давно здесь восседал генерал и барон Скалон, а Скалон любил жить на широкую ногу, далеко не по-немецки, и обставил службу мрамором, серебром и хрусталем сверх всякой меры и надобности. И Александр слышал в Петербурге, что Скалон именно из-за этой страсти блистать и сверкать на службе и дома, а точнее сказать - из-за желания супруги, баронессы Корф, блистать в свете, попался на взятках и вынужден был уступить место Жилинскому, который и оставил все так, как было.
Жилинский переложил бумаги с левой стороны огромного, покрытого зеленым сукном стола - на правую, поднял глаза и продолжал, когда Александр сел:
- У вас, на Дону, был великий князь Николай Николаевич. Не видели своего покровителя? Я спрашивал у Сухомлинова, почему его императорское высочество не пожаловал в Киев, на игры, а он ответил: "Ему некогда, он поехал на Дон".
- Он сказал в Новочеркасске, что вы проводите военные игры в Киеве, - сообщил Александр.
Жилинский удивленно поднял белесые брови и нараспев произнес:
- А участия в оных принять вновь не соблаговолил. Как и несколько лет тому назад не соблаговолил участвовать в Петербургских играх. В Зимнем уже было все приготовлено, карты всюду лежали и висели, но игры государь вдруг отменил. Не без его содействия как командующего Петербургским округом… А о том, сколько долженствует Дону выставить полков и сотен на случай войны, не говорил?
- Я не имел возможности слышать, - ответил Александр, - Мне приказано было способствовать благополучному пребыванию его высочества в Аксае, откуда он соизволил отбыть в Петербург.
- Он что, плавал по Дону и встречался с рядовыми казаками?
- Так точно.
- И конечно, узнал вас?
- Я представился сам.
- Как так? А наказный, генерал Покотило, разве не представил?
- Не успел. Он ведь не особенно… Виноват, - спохватился Александр.
Жилинский сдержанно усмехнулся и сказал:
- Не особенно поворотлив. Оттого что несоответственно много употребляет донских пышек с каймаком.
Александр подумал: "Как раз - соответственно, по комплекции" - и хотел спросить, можно ли ему рассчитывать получить должность по артиллерийской части, как Жилинский сам спросил:
- Ну-с, штабс-капитан, куда же вас надлежит определить? Вы с Орановским не говорили?
- Его нет, он пребывает, как сказал Крылов, в отлучке.
- В Новогеоргиевской крепости. Инспектирует. Их у нас осталось здесь пять, а вернее - три надежных, коим придется противостоять атаке германцев в случае войны, - задумчиво произнес Жилинский и продолжал: - Александр Васильевич Самсонов просил меня в свое время, чтобы я оставил вас при генеральном штабе, после окончания академии. Но судьбе благоугодно было распорядиться иначе, и вот мы с вами - в Варшаве…
Александр наконец улучил момент сказать:
- Я бы покорнейше просил, ваше высокопревосходительство, определить меня в какую-нибудь артиллерийскую часть. На цензовых учениях, равно как и в Персиановке…
- Знаю… Василий Иванович Покотило прислал мне восторженный отзыв о ваших персиановских стрельбах. И еще писал о каком-то змее, который вы дерзко сбили, изволите видеть, из обыкновенного полевого орудия. Это правда? - спросил Жилинский явно иронически.
- Так точно. Сбили артиллеристы. Я только подавал команды.
- Из полевого орудия - по воздушной мишени! Поразительно! Против устава и всех технических возможностей орудия. Похвально. Но… - помедлил Жилинский и пристально посмотрел на него из-под светлых бровей, которые всегда держал насупленными, а сейчас поднял. - Но я намерен предложить вам все же вакансию офицера для особых поручений при командующем округом. Ознакомитесь с округом, с офицерами - освоитесь, а тогда и выберете себе артиллерийскую часть: батарею, а то и поболее. Родитель ваш, полковник Орлов, герой Ляояна, надеюсь, не будет огорчен, что я оставил вас при себе? Как его здоровье? Не жалуется на старые раны?
Александр знал: с Жилинским особенно не разговоришься, а вот же он сам разговорился, вместо того чтобы в считанные секунды приказать и на том кончить дело. И подумал: "Очевидно, игры прошли с успехом, оттого он такой словоохотливый", и ответил:
- Я преисполнен к вам самой сердечной признательности, ваше высокопревосходительство, но служить при орудиях мне, право, было бы сейчас более всего к месту. Пока наберусь ума-разума. Родитель, покорно благодарю, жив-здоров и, я полагаю, будет весьма признателен вашему высокопревосходительству…
- Вот и отлично, - прервал его Жилинский и неожиданно спросил: - А супруга ваша, виновница всех ваших перипетий, пожелала расстаться с Петербургом?
- Никак нет, - механически ответил Александр и спохватился поправиться: - То есть я намерен был сказать…
Жилинский мрачно прервал его:
- Вы сказали все, штабс-капитан… Погуляйте два-три дня, устраивайтесь - и за службу. Надлежащие указания о вас я сделаю. Желаю всех благ.
- Слушаюсь и сердечно благодарю, ваше высокопревосходительство.
- Можно и без "высоко", - поправил Жилинский.
Александр не сказал о повелении великого князя в Аксае, а Жилинский ничего об этом не знал.
И Александр перешел на кочевой образ жизни, ибо Жилинский не давал ему времени засиживаться и посылал при пакетах, а то и просто для ознакомления, из конца в конец округа, так что в Варшаве приходилось быть наездами, как бы в командировке.
Но Александр ничего против такого образа жизни не имел. Очевидно, так положено для окончивших академию: все начинать снизу, с малого… А он-то думал-мечтал: получить батарею, обжиться, как положено, как семейному человеку… Не желает Надежда ехать в Варшаву? Ничего, это - на первых порах, а потом все наладится и придет в норму, как и следует быть. Нельзя же наконец жить ни вдовой, ни девицей?
И вдруг Варшавский военный округ был объявлен на военном положении и мобилизован…
- Это война, господа, - сказал Жилинский на военном совете.
Девятнадцатого июля по старому стилю - первого августа по европейскому - Германия объявила войну России, третьего - Франции, четвертого - Бельгии.
Англия потребовала от Германии соблюдать нейтралитет Бельгии, но ответа не получила и тогда, четвертого августа, объявила ей войну.
Шестого августа Австрия объявила войну России, а одиннадцатого Франция и Англия объявили войну Австрии.
Наконец, двадцать третьего августа, Япония объявила войну Германии.
Началось самое кровопролитное, самое жестокое всеобщее побоище, поставившее под ружье семьдесят миллионов солдат и охватившее страны с населением в пятьсот миллионов человек.
Николай Второй намерился стать во главе своих войск верховным главнокомандующим, как Вильгельм Второй, но весь совет министров во главе с его премьером Горемыкиным уговорил его отказаться от этого намерения.
И тогда верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич.