- ...Вот так было, - закончил свой рассказ старик.- Так и не дошел я до "мусульманского рая", который обещал мне Максум. Как хорошо, что я вернулся! Иначе до последнего вздоха пришлось бы мне пасти овец Максума и мои кости остались бы на чужбине. А вернуться в Аксай меня заставил тот нож с костяной рукояткой, который я увидел у Максума. Нож твоего отца, Шербек. Я отдал его Хури в память о муже.
Шербек кивнул головой. Этот нож теперь хранится у них дома, на дне сундука. Это единственная вещь, оставшаяся от отца. Ох, если бы он был жив!
В детстве Шербек представлял своего отца легендарным богатырем с широченными плечами, высокого роста. Он привык гордиться своим отцом. Сейчас, после рассказа Бабакула, Шербек подумал, какое великое счастье быть сыном такого замечательного отца. Да, его отец был борцом за новую жизнь, в борьбе за счастливое будущее отдал он свою жизнь.
- ...А овец Максума я привел в Аксай, - сказал Бабакул, - и передал дехканам. А сам остался чабаном, только теперь пасу не хозяйских овец, а наших, колхозных. Раньше в стаде было две тысячи овец, а сейчас больше тридцати тысяч, и ухаживает за ними не один человек, а пятьдесят.
Вернулся Суванджан. Повесив ружье в шалаше, он сел рядом с отцом.
- Ну что, поймал? - насмешливо спросил Бабакул.
- Как же! - улыбнулся Суванджан. - У соседей, оказывается, волк утащил одного барашка. Но мы все-таки отбили его.
- Устал, наверно, от беготни? Теперь ложись и гостям дай поспать. - Бабакул стал подниматься и вдруг вскрикнул, схватившись за колени.
- Что с вами? - Нигора озабоченно посмотрела на старика.
- Старость не радость. Посидел на прохладном месте, а теперь колет.
- Сделать вам спиртовой компресс?
- Э-э, дочка, не беспокойся. - Выпрямившись, Бабакул медленно побрел к шалашу. - Старость неизлечима.
Из шалаша до Нигоры донеслись кряхтенье старика и слова молитвы. Засыпая, она с любовью и жалостью думала об этом удивительном человеке, который перенес в своей жизни столько страданий.
Когда Нигора проснулась, было уже светло. В очаге теплился кизяк, а в кумгане кипел чай. Она чувствовала себя легко, как птица. Только вот ноги болели. Это оттого, что не привыкла ездить на лошади.
Нигора достала из сумки мыло и полотенце и огляделась, раздумывая, где бы умыться. На Кашка-таве еще лежат снега, оттуда доносится шум водопада. До него далековато. Но таинственный шум водопада манил Нигору, и, закинув на плечо полотенце, она отправилась в путь. Кустарники и деревья вокруг были свежие, влажные, как будто только что выкупались. На склонах оврага сквозь расщелины камней пробивались красные и желтые тюльпаны. "Летом тюльпаны? - удивилась Нигора. - А рядом лежит снег!"
Нигора шла по тропинке в гору, и ее все больше охватывало восторженное удивление. Снег, лежавший в расщелинах, оттаивал, образуя снежные пещеры, из этих пещер вырывались струйки воды и, сливаясь в потоки, с шумом падали вниз. Нигора подошла к обрыву. Вот он, водопад. С огромной высоты вода с шумом падает на камни, рассыпается брызгами, кипит и пенится. Ветер несет с собой капельки холодной воды, оставляя их на листьях деревьев и траве.
"Кругом лето, а здесь зима", - подумала Нигора.
Где-то здесь, недалеко, должен быть подземный родничок, притаившийся в горах, как зверек в роще. Бабакул называет его Родником слез. Внезапно ее охватило желание ощутить рукой биение этого подземного родничка, струи которого, должно быть, и прохладны и нежны.
Нигора перешла через ровную площадку, как бы самой природой приспособленную для игры детей в лапту, и вступила в рощу. Здесь ее встретил куст шиповника. От его ярких цветов растекался по сторонам опьяняющий аромат. Цепляясь за платье, шиповник будто просил ее не уходить. Потом ей преградили путь разросшиеся кусты боярышника, горной алычи, и было неизъяснимо приятно не спеша разъединять их ветви, находить лазейку.
- Всех, всех вас хочу обнять, - шептала им Нигора.
Она достигла лужайки и остановилась. На кончик ветки села маленькая птичка с желтыми крыльями. Нигора не могла оторвать от нее глаз. Острый клюв птички немного открылся, и раздалось мелодичное щебетанье.
В ответ с разных сторон защелкали соловьи, будто соревнуясь между собой. Нигора никогда не видела соловья, она шла тихонько, на цыпочках, чтобы не спугнуть птицу. Но как ни старалась быть осторожной, соловьи не показывались.
Громадные орешники, образуя сплошную зеленую арку, закрыли небо, и Нигора шла, как в тоннеле. Водопад гулко шумел справа. Начали часто встречаться белые валуны, значит Родник слез где-то близко.
Перепрыгивая с камня на камень, Нигора перешла ручеек, и перед ее взором открылся естественный бассейн, окруженный огромными бледно-желтыми валунами. Вода в нем была чиста и прозрачна как слеза. На дне разноцветные камни: белые, желтые, коричневые. Можно подумать, будто какой-то путник специально подобрал их и, чтобы показать чудо природы, бросил в этот источник. Удивительно, что этот прозрачный, живой источник называют Родником слез. Кто его так назвал? Старики чабаны, видевшие много горя, назвали его так? Или влюбленный юноша, отчаявшийся найти свою возлюбленную, горько плакал на этом месте? Нигора легла на большой камень и посмотрела в воду. На поверхности отразилось ее лицо. Она рассмеялась и рукой расплескала свое отражение.
- Ой, тепленькая! - Нигора поспешно разделась и спустилась к источнику. Она вошла в воду и легла, раскинув руки. Ее охватило окрыляющее ощущение силы и молодости, хотелось петь и дурачиться. Она черпала горстями прозрачную, нежную, как шелк, воду, разбрызгивала ее по травам и камням на берегу.
Когда Нигора поднялась, капли воды на ее теле заблестели на солнце, как алмазы. На берег она вышла не спеша, ей хотелось продлить радостное ощущение своей слитности с природой.
Назад Нигора возвращалась другой дорогой, в обход, и скоро вышла к пастбищу. Суванджан ходил среди овец, вылавливая белых, как хлопок, ягнят. Он приносил их Бабакулу и Шербеку. Перевязав ремнем, Бабакул взвешивал каждого ягненка, а Шербек измерял линейкой шерсть и записывал в свою тетрадь вес ягненка и длину шерсти. Они так увлеклись своим делом, что не заметили, как подошла Нигора.
- Добро пожаловать, Нигора! - откликнулся Шербек на приветствие девушки. Он отрезал кусочек шерсти у ягненка и подал Нигоре. - Видите?
Нигора пощупала шерсть.
- Что тут особенного? Шерсть как шерсть, - пожала она плечами.
- А то, что это не просто шерсть. Чувствуете, какая нежная? Это же целое богатство для колхозной казны! - Шербек гордо улыбнулся и подумал: "А вы ругали меня за то, что я чуть не сгубил колхоз. Ведь вы ругали меня за это?"
Но Нигора не почувствовала, что творилось в душе Шербека. Она ласкала маленького ягненка, лежавшего у нее на коленях.
- За то время, пока я не был здесь, овцы прибавили в весе по десять килограммов. А шерсть выросла на шесть сантиметров, - сказал Шербек.
Нигора не понимала, насколько важны эти цифры. Ее больше занимали жалобные крики ягнят, которые попадали в руки Суванджана.
- А почему вы не пасете овец внизу, в овраге, ведь там трава по колено?
Шербек многозначительно посмотрел на Бабакула. Старик схватил овцу, проходившую мимо, и надоил в ладонь немного молока.
- Ну как? - спросил Бабакул-ата, показывая молоко Нигоре.
- Желтоватое.
- Да, правильно. А если бы мы пасли овец на берегу реки, где трава высокая, но водянистая, молоко стало бы обезжиренным, голубоватым. - Бабакул вытер о халат руку и сорвал под ногами пучок красной травы.
- Вот эта трава - кзыл тамир, от которой, говорят, лопнул вол Максума. Это не трава, а жир...
"Опять о Максуме", - отметила про себя Нигора.
- Да, это верно. Но здесь уже почти нет травы, они все очистили, - начал Шербек. - Не пора ли перебраться за Кашка-тав?
- Еще на недельку травы хватит, - сказал Суванджан, оглядывая овец. - Если бы не было травы, овцы сами ушли бы отсюда.
- Да, еще недельку побудем здесь, сынок, - подтвердил Бабакул.
- Вам, наверное, жалко оставить Родник слез, ата, он такой красивый и притом вызывает воспоминания, - улыбнулся Шербек.
- Э-эх, сынок, уж чего много в горах - так это источников, один красивее другого.
Бабакул устало побрел к шалашу.
Нигора пошла за ним, но, вспомнив о чем-то, оглянулась и крикнула Суванджану:
- А вы скоро придете в шалаш?
- А что?
- Я должна сделать вам прививку, ведь для этого и приехала.
- Я думал что-нибудь приятное... а вы о прививке.
Нигора и Шербек переглянулись.
- Приятно то, что после нее вы не заболеете.
После завтрака Суванджан сразу же исчез. Нигора сделала прививку Бабакулу, потом они с Шербеком вышли из шалаша и стали ждать Суванджана. Но он не появлялся. Шербек, встав на стремена, оглядел пастбище. В дальнем его конце на большом камне дремала собака, пригретая солнцем.
"Понятно", - подумал Шербек. Он сошел с лошади и, отдав Нигоре поводья, пошел в сторону камня. Собака открыла один глаз и, убедившись, что идет свой человек, продолжала дремать. Шербек подошел на цыпочках, чтобы сапоги не скрипели. За камнем, в тени, свернувшись калачиком и положив под голову войлочную шапку, спал Суванджан. Шербек махнул рукой Нигоре и, когда она тихонько подкралась к камню с другой стороны, крикнул:
- Попался!
Суванджан вскочил. У него было такое испуганное лицо, что Нигора и Шербек не выдержали и расхохотались.
- О-о! Неужели вы так боитесь укола?
- Сестрица, дорогая, как-нибудь в другой раз...
- Не бойтесь, ничего не случится, иголка-то тоненькая.
- Знаю я, какая тонкая! Наверно, с палец толщиной!
- Даже не почувствуете. Будто укус мухи.
- В прошлом году, когда делали, так искры из глаз посыпались...
Нигора достала спирт и протерла руки. Отколола конец ампулы и наполнила сывороткой шприц.
- Зато после этого укола никогда не будете болеть дизентерией. Если бы не было пользы, какой интерес вас мучить? Ну-ка, снимите рубашку... Разве больно? Вот и все.
Суванджан, довольный, что все обошлось так легко, подвел Нигоре лошадь и крикнул прощаясь:
- Когда будете возвращаться, заезжайте к нам. Я поймаю куропатку!
- Вместе поймаем, готовь силки, - поддержал Шербек.
Вечером Суванджан пригнал отару на ночлег. Потом собрался идти за племенными баранами, которые паслись отдельно, как вдруг увидел Арслана. Это был пес, который должен охранять племенную отару. Сытый и довольный, Арслан лежал на своем обычном месте. "Почему он оставил баранов?" - с тревогой подумал Суванджан. Он схватил палку и поспешил вниз, в ущелье.
Пастбище, где паслись бараны, было расположено на северном склоне горы и называлось Кукдекча - "Зеленый котелок". Здесь было прохладно даже в самые жаркие дни. Когда Суванджан, запыхавшись, достиг пастбища, спустились сумерки.
- Кур-рей, кур-рей! - крикнул он.
Из ущелья донеслось эхо. Но ответного голоса баранов не было слышно.
Суванджан, перепрыгнув через речку, вошел в кусты. Защищая лицо от ветвей, он упорно продвигался вперед. Какая-то птица пугливо выпорхнула из-под его руки. Невдалеке зашелестела трава: должно быть, осторожными мелкими шажками кралась лисица. Шелест этот вскоре замер. Но возник другой, более сильный. Обрадованный Суванджан кинулся туда, но тоже ничего не обнаружил. Он обошел все пастбища. Бараны как сквозь землю провалились!
Суванджан в изнеможении опустился на землю. У него сверкнула искра надежды: а что, если бараны сами вернулись в стойбище? Но он тут же отогнал эту мысль: ведь тогда он встретил бы их, другой дороги не было.
- Суванджан! - неожиданно послышался голос Бабакула.
Суванджан поднял голову и увидел наверху, на тропинке, черную фигуру отца.
- Нашел? - спросил Бабакул. Но тут же, заметив состояние сына, спокойно сказал: - Найдутся, иди-ка поешь.
Суванджан ел принесенный отцом ужин, и в это время мысленно продолжал поиски. Он восстанавливал в памяти все укромные уголки в зарослях на берегу реки, между утесами, которые стояли рядом, как пять пальцев одной руки. И вдруг он вспомнил, что на другом берегу реки есть поляна, где растет очень высокая трава. Однажды он нашел баранов именно там. Суванджан вскочил и взял в руки посох.
Бабакул крикнул вслед исчезнувшему в темноте сыну:
- Наведайся на соседнее стойбище, может, у них...
Ночью Бабакул проснулся от лая собак. Луна спокойно светила над спящими горами и речкой. Он поднял голову с подушки и увидел сына. Еле передвигая ноги, Суванджан подошел к своей постели и бессильно опустился на одеяло. Бабакул понял: сын вернулся ни с чем. Он притворился спящим, но долго не мог заснуть, пытаясь успокоить себя мыслями о том, что утром бараны найдутся.
На рассвете громко запела перепелка.
"Бит-биллик, бит-биллик, бит-биллик!" - с какой-то страстью, увлечением кричала она. В ее крике старому чабану почудилось: "Эй, человек, не пропусти свой час!"
Старик быстро поднялся, собрался и пошел пасти отару. Вскоре встал и Суванджан и отправился искать своих исчезнувших баранов.
Возле ущелья Кукдекча он заметил вытоптанные баранами тропинки. Следы вели к реке, и там они смешались со старыми следами других отар.
Суванджан пошел по течению Куксая. Навстречу ему стали попадаться отары овец из других колхозов, но пропавших баранов среди них не было.
Впереди показались два белых дома с камышовыми крышами, возле них большой огороженный сад. В конце сада росло большое ореховое дерево. Когда Суванджан подошел к нему, на голову его упали две большие урючины. Он удивился, что урюк падает с ореха, и остановился. Опять что-то больно ударило его по носу. Суванджан вздрогнул от неожиданности. За забором послышался звонкий девичий смех. Что-то зашелестело, как будто пролетела испуганная горлица. Юноша заглянул за забор. Меж деревьев мелькало яркое атласное платье и тоненькие косички девушки.
Это была Айсулу, с которой они весной удили рыбу на речке.
"Ну подожди же!" - думал Суванджан.
Перемахнув через забор, он бросился за девушкой, догнал ее и поднял на руки.
Айсулу, пытаясь вырваться, болтала ногами, одетыми в красные тапочки, и то сердито, то жалобно просила:
- Ой, медведь, отпусти! Дорогой Суван, отпусти, если дед увидит...
Суванджан еще крепче обнял девушку, как охотник, который боится упустить добычу, и пошел к забору.
- Суванджан, отпусти, я тебе что-то скажу...
- Обманешь!
- Клянусь!
Дойдя до орешника, Суванджан отпустил Айсулу, но все-таки держал девушку за руку, чтобы она не убежала.
- Уф-ф, ты, оказывается, тяжелая! - Суванджан вытер вспотевший лоб.
- Эх, ты! А еще считаешься мужчиной, - засмеялась Айсулу, но тут же, становясь серьезной, заговорила о другом: - А почему ты плохо смотришь за своими баранами? Иди к моему дедушке и держи ответ!
- Значит, они здесь?
Айсулу ничего не ответила, повернулась и пошла к дому.
Суванджан хорошо знал характер старого Джанизака, поэтому он, набираясь смелости, задержался перед дверью, как будто затем, чтобы стряхнуть пыль с сапог. Наконец осторожно открыл дверь и протянул:
- Ас-са-лом алейкум!
Джанизак лежал на кровати. Увидев юношу, он поднял голову и сел, скрестив ноги.
- Как поживаете, утагасы? - спросил Суванджан, протягивая деду руку.
Джанизак подал ему кончики пальцев и что-то пробормотал себе под нос. Его редкая седая бородка при этом воинственно тряслась. Взгляд узких, глубоко сидящих под нависшими бровями глаз устремился на Суванджана.
- Ну-у-у? - протянул он.
Суванджан опустился на корточки прямо у входа. Вид Джанизака не предвещал ничего хорошего.
- По какому делу явился?
- Не показывались ли здесь... наши бараны? - робко спросил Суванджан.
- Не показывались ли? - с ехидством переспросил старик и, помедлив, отрезал: - Показывались! Они у меня во дворе. Я запер их.
- Зачем?
- Еще спрашивает зачем? - захрипел старик.- Разве ты не догадываешься? До сих пор я уважал твоего отца. Оказывается, он не всегда достоин уважения. Другой на моем месте давно бы съел этих баранов.
Крик старика начал надоедать Суванджану. Но он сдерживался, помня о том, что он друг отца. А Джанизак продолжал поносить Бабакула, и Суванджан не выдержал.
- Не по вашим зубам эти бараны, утагасы, - сказал он зло. - К тому же они колхозные.
- Если они колхозные, кто тебе разрешил пасти их в лесопитомнике?
- Не в питомнике, а в ущелье...
- Он еще возражает! - возмутился Джанизак.- А я-то радовался, что сын у Бабакула стал его опорой, - старик махнул рукой и отвернулся.- Оказывается, правильно говорят: "Лучше пожелай ума, чем высокого роста". Если у тебя в голове есть хоть чуточку ума, подумай, сколько затрачено труда, чтобы вырастить каждое деревце. А твои бараны, такие же безголовые, как ты, топчут эти деревья.
Джанизак снял висевшую над кроватью плеть и помахал ею.
Суванджан помолчал, потом голосом, полным смирения, осторожно спросил:
- Утагасы, можно мне взять своих баранов?
- Э-э, ты что, очумел? Заплати штраф. Сто рублей. А потом бери и гони хоть до Кзылкумов...
- Штраф?! - Суванджан улыбнулся. - Штраф есть в городе, а в горах какой может быть штраф? Почему я должен платить, ведь бараны колхозные...
- Бараны колхозные, а питомник чей?.. Государственный. И куда смотрит ваш председатель? Если бы он был в своем уме, разве доверил бы такому бездельнику породистых баранов?!
Последние слова Джанизака окончательно вывели Суванджана из себя.
- Когда вы будете председателем, то передадите баранов кому-нибудь другому, а пока без болтовни отдайте их мне.
- Ты сказал: без болтовни! Это ты мне сказал? - Редкая бороденка Джанизака задрожала. - Ах ты, балбес! Чтоб отсох твой язык! - Старик замахнулся плеткой.
Суванджан успел увернуться от удара. Он выскочил за дверь и бежал до забора так, будто Джанизак гнался за ним. Хохот Айсулу привел его в себя.
- Беги, беги, смотри сейчас догонит! - кричала она.
Суванджан смутился.
- Смейся, смейся, тебе бы только смеяться! - пробормотал он. Ему было досадно, что Айсулу увидела, как он испугался старика. Он резко повернулся и пошел в другой конец сада.
- Эй, Суван, дверь с этой стороны! - крикнула Айсулу, но, увидев, что юноша не обращает на нее никакого внимания, побежала за ним. - Суван, Суван, постой, послушай, что я скажу! Ты попроси хорошенько дедушку и он тебе отдаст баранов.
- Хватит, просил уже, - ответил Суванджан, перепрыгивая через забор.
- Забери своих баранов! - чуть не плача, кричала Айсулу. - Что я тебе, прислуга смотреть за ними?
Но Суванджан молча скрылся за утесом,
...Бабакул выслушал сына с нахмуренными бровями. Но в конце рассказа не выдержал и улыбнулся.
- Я думал, ты ребенок. Оказывается, старик Джанизак больше ребенок, чем ты.
На следующий день утром Бабакул отправился к Джанизаку. Когда Айсулу, вскипятив чай и приготовив обед, вышла во двор, Бабакул сказал:
- Внучка твоя уже совсем взрослая стала.
Джанизак понял намек Бабакула.
- Для твоего большого, но дурного сына у меня нет внучки, - отрезал он.