В новом романе известного украинского писателя подняты актуальные вопросы отношения инженеров и рабочих к своему труду в период интенсивной реконструкции крупного предприятия. Другая линия романа посвящена сложным проблемам, встающим перед советскими и зарубежными врачами, стремящимися объединить свои усилия в борьбе за жизнь человека. Автор связывает обе эти линии в увлекательный рассказ о судьбах наших современников.
Каждая минута жизни
1
Заремба возвращался с рыбалки поздним вечером. Вовсю нажимая на педали велосипеда, он сосредоточенно вглядывался в далекие огоньки города. Удилища привязаны к раме, сзади, на багажнике, целлофановый мешочек с уловом: будет чем похвастаться перед женой. Парочку больших карасей взял на дальнем глухом озере. А мелочь - на ближнем, под старой вербой, куда приезжал обычно. Там, где Валя однажды костер жгла. Давай, говорила, будем, как наши предки, прыгать через огонь! Но потом потускнела взглядом, ушла в себя. Огонь медленно угасал перед ней, и она сама словно умирала вместе с огнем.
Беда обрушилась внезапно. У Светы - двенадцатилетней дочери - была простуда, потом долго держалась температура, участились ночные вызовы "скорой", а ей становилось все хуже и хуже. Один из врачей, забирая девочку в больницу, сказал Максиму: "Возможно, придется оперировать. Очень плохо с почками". Он сперва не поверил, что все так серьезно, но Валя, услышав об операции, будто сломалась. Вот у того костра и понял наконец Максим весь ужас надвигавшегося на них горя.
Больше на озера не ездили. Только сегодня он решился. Чувствовал, что тоска раздавит, будто хотел оторваться от мыслей, уйти в лесную глушь, в тишину заднепровских лугов. Уехал, чтобы поспеть на вечерний клев, а теперь возвращался домой.
Велосипед ровно катил по обочине шоссе. Багряные полосы гасли над городом, над великим шумным миром. Мчались машины с зажженными фарами, мигали сигнальными огоньками.
Он тоже хотел приобрести машину, какого-нибудь скромного "жигуленка", чтобы вот так, вечерами, вырываться на речные плесы, на озера. Но все не получалось: сперва было с деньгами туговато, теперь времени в обрез, чтоб в гараже еще возиться. Железа хватало на заводе. У заместителя начальника механообрабатывающего цеха Максима Петровича Зарембы забот не счесть: "единички", "серийки", внеплановые… То приказ сверху, то просьба своего же сборочного: "Выручай, брат!", а то нелады с планом…
Темнело небо, гасли кроваво-красные полотнища над лесом. Скоро появится КП, где в эту пору на посту старый заводской приятель Петрушин. Непременно остановит: "А ну, покажь, Максим, покажь". Не для того, чтобы напроситься на подарочек. Совестливый парень, добрая душа. Пошел в милицию прямо от станка, когда секретарь горкома созвал заводскую молодежь в парткоме на беседу: дескать, теперь, ребята, от вас зависит порядок в городе. Просим вас, помогите нашей милиции. Все вместе будем выметать нечисть. С той поры, закончив милицейскую школу, лейтенант Петрушин исполняет свою нелегкую службу в ГАИ. Там, впереди, километрах в трех, его стеклянная будка с голубым ободком понизу, напоминающая капитанский мостик.
Вдруг инстинктивно почувствовал слева от себя какую-то опасность, обернувшись, увидел надвигающиеся с выключенными фарами "Жигули". Поравнявшись с ним, машина начала бесцеремонно прижимать его к краю шоссе, к глубокой канаве за обочиной. Заремба съехал на обочину, понесся по кочковатой земле. Но и машина взяла правее. Погасив скорость, словно приклеилась к нему. Ехала рядом, колесо в колесо, отжимая Зарембу к заросшей кустарником канаве. Ситуация, понял Максим, становилась критической: еще секунда-другая, и машина попросту сшибет его велосипед, да так, что и костей не соберешь. Вцепившись в руль, он резко нажал на тормоз. "Жигули" пронеслись мимо.
- Пьянчуги проклятые! - запоздало выругался Максим. У него вспотели ладони, самого трясло, словно в лихорадке. Будь под рукой мотоцикл, бросился бы за ними в погоню. Таких мерзавцев оставлять безнаказанными нельзя!
Теперь он ехал осторожно. И закат вдруг показался сумрачным, гнетущим, и трасса - пустыннее. На шоссе наползал туман из низины. Максим вяло нажимал на педали. Что-то сдвинулось в душе. Вот она - жизнь. Идешь своей тропкой, а какой-нибудь пьяный подлец выскочит тебе наперерез - и все… Показалось, что все происшедшее было не случайно, что опасность далеко не ушла, она снова где-то рядом…
Он не ошибся. Через две-три минуты впереди показались расплывчатые в тумане фары. И Заремба нутром почувствовал: это они. Возвращаются! Надо было соскочить, бросить велосипед, но какая-то сила или упрямство удерживали его в седле. Машина мчалась на него по осевой, словно милицейский патруль. Зарембе сделалось по-настоящему страшно. Фары разгорались, становились огненными шарами, слепящими солнцами. Времени больше не оставалось. Он бросил велосипед круто вправо… Колеса перелетели через небольшой дерновый барьерчик, и машина врезалась в кусты. Максима сорвало с сиденья и швырнуло в темноту.
…Удар был сильным. Короткая, яркая вспышка перед глазами и сразу - темнота. Потом вдали, словно у самого горизонта, появилось слабое свечение, оно росло, становилось похожим на отдаленное пламя пожара или на всполохи от разрывов снарядов.
Понимая, что это бред, что этого быть не может, поскольку неожиданное видение уже давно за чертой времени, в прошлом, Заремба вдруг словно увидел себя в девственном тропическом лесу, где шел бой с бандитами. Этих мерзавцев постоянно забрасывали с севера, из-за реки, сюда, на территорию молодой латиноамериканской республики. Видимо, бандитам стало известно, что в пограничный район прибыл с советскими специалистами комиссар экономики революционного правительства, и они устроили здесь, на дороге, засаду. Мигель Оливера Орнандо - так звали молодого комиссара, высокого, стройного, в рубашке цвета хаки. Он приказал немедленно занять круговую оборону и ждать подкрепления с пограничной заставы. "Надо продержаться! - кричит он Зарембе. - Скоро подойдут наши ребята!"
Охрана комиссара ведет беспрерывную стрельбу, ответные выстрелы из леса не дают поднять головы, осмотреться. На дороге слышен быстро приближающийся рокот автомобильных моторов, из кустов, пригибаясь, быстро выскакивает солдат и падает рядом с комиссаром в густую траву - это прибыли пограничники. В сторону бандитов бьет крупнокалиберный пулемет, летят гранаты, ответные выстрелы тонут в их разрывах.
Прибывшие солдаты принесли тревожное известие: бандитам удалось поджечь склад и взорвать гараж на строящемся в десяти километрах отсюда шинном заводе. Это его помогали строить Максим Заремба и его товарищи из Советского Союза. Теперь становится понятно, почему на багровых тучах у горизонта растекается такое зарево.
"Вот так, - мрачно говорит комиссар, забрасывая свой автомат за спину, - понимаешь, товарищ Заремба, как нам трудно? Мы свой цемент нередко замешиваем на крови…"
Три месяца назад вернулся Максим Заремба из длительной загранкомандировки, и вот пережитое там однажды снова напомнило о себе, как огненный сон, уходящий в небытие. Как приказ Орнандо: "Надо продержаться! Скоро подойдут наши…"
Заремба поднял голову и увидел стоящую на обочине машину. Стукнула дверца. Потом послышался голос - осторожный, прощупывающий:
- Эй! Ты там живой?..
"Может, я снова т а м ? И нас окружают? И у меня не осталось ни малейшего шанса на спасение?.." Нет, тогда он знал, что рядом солдаты в рубашках хаки, их бьющие в ночь автоматы. А сейчас только черный склон обрыва и голос из темноты.
Заремба встал, вылез по крутому откосу на шоссе. Парень в белой майке протянул ему руку, но Заремба руки не принял.
- Живой?.. - словно бы удивился парень. - А велосипед твой где? - За спиной парня стояли двое. Позы их не предвещали ничего хорошего.
- Так где же твой велосипед? - снова спросил парень в белой майке. Он стоял расслабившись, засунув руки в карманы джинсов.
Заремба понял: это о н и. Ночная шатия-братия, ищут приключений!
- Черт его знает, где он, - глухо ответил Максим, невольно становясь в оборонительную позу. Конечно, они! Но своей догадки не показал. Попробовал даже улыбнуться: - Тю-тю велосипед… Спасибо, что выручили, ребята. А то какая-то сволочь чуть не угробила меня.
- Может, и не сволочь, - усмехнулся парень в белой майке. - Закусывай, когда пьешь.
- Ну, не тебе меня учить, - огрызнулся Заремба.
- Нет, ты глянь на него, - будто обидевшись, обернулся к своим дружкам автомобилист в майке. - Мы его, можно сказать, с того света вытащили, а он еще…
Двое других шагнули в сторону, беря его в кольцо. Машина с раскрытыми дверцами была похожа теперь на приземистого, приготовившегося к прыжку зверя. Трасса казалась вымершей.
- Чего вам от меня надо? - хрипло спросил Заремба, и кулаки его невольно сжались. Один против троих…
- А то и надо… - процедил парень в майке, медленно подвигаясь к нему.
- Ну?..
- А ты не нукай. Живой остался - и радуйся. А то хребтину сломаем!
Нет, это не пьяная банда. Тут другое. "Хребтину сломаем…" Могут… Все могут… Никого на шоссе. Заремба стоял перед парнями, словно загнанный в ловушку зверь. Мысль его перебросилась к заводу, и он будто увидел наглую ухмылку токаря Кольки Пшеничного. Сцепились на днях, когда тот возле складских стеллажей запихивал себе в карман спецовки дефицитные втулки. "Гляди, законник, чтобы тебе хребтину не сломали!" - пригрозил ему Колька. Он и раньше угрожал: не лезь, куда не следует, а то обожжешься!
Вот, значит, и встретились. Трое на одного… Наглые рожи, угрожающие взгляды. Будто те бандиты из напоенных горячей влагой джунглей. Дай таким оружие - не остановятся ни перед чем. Они словно наслаждались, чувствуя сейчас свою власть над ним, не испытывая ни малейшего страхе перед безоружным человеком.
В груди Зарембы вдруг вспыхнула слепая ярость. Перед глазами снова запылало далекое зарево. И снова послышался голос Орнандо: "Продержаться… Надо продержаться…" Если бы Орнандо был здесь. И его ребята из охраны. И хлопцы из цеха. И все наши…
Не думая, двинулся прямо на них. Если ждать нападения - сомнут.
Они как-то растерянно расступились. Очевидно, поняли, что схватка с Зарембой добром не кончится. И уж во всяком случае не будет легкой расправой над безоружным.
- Прочь с дороги! - резко крикнул он и пошел прямо по шоссе.
- Иди, иди! - выкрикнул ему в спину тот, в белой майке. - И за велосипед не хватайся, все равно раньше нас у КП не будешь! Ножками топай, вот так, ножками!
Он заколебался.
- И не думай жаловаться, законник! Все равно ничего не докажешь, - прохрипел другой парень, и Заремба, обернувшись, увидел в его руке увесистую железную штангу. - Топай, тебе сказали! А будешь трогать рабочих - голову оторвем!
Законник!.. Вот теперь все стало предельно ясно. Колькины дружки, по его указанию выследили, перехватили. Законник! Любимое словцо Пшеничного. Ну, что ж, сейчас выбора не было, и он пошел по шоссе. В тот же миг стукнули дверцы, взревел мотор, и колеса грузно покатили по гравию. Из открытого окошка донесся хриплый голос:
- Не забывай, законник! Мы еще встретимся!
Машина рванула с места и помчала к городу. На шоссе стало тихо. Заремба возвратился на место своего падения, отыскал велосипед. Как ни странно, он оказался целым. Только цепь соскочила с задней шестеренки. Заремба принялся натягивать ее. Не сразу получилось. Каждое движение отдавалось в боку жгучей болью, и левая рука словно онемела. Пальцы были непослушными, чужими.
Когда, с трудом нажимая на педали, подъехал к знакомой будке КП, лейтенант Петрушин будто ожидал его. В кителе, с белой кобурой на боку, стоял он возле своей ярко освещенной стеклянной храмины.
- Ты что это там ночевать вздумал? - спросил он с легкой подозрительностью в голосе. - Пять часов киснуть в болоте!
- А ты все сечешь. Молодец! - невесело похвалил его Заремба.
- Служба. Куда денешься…
В тоне Петрушина было самодовольство. Ему нравилось, что заводчане помнят и уважают его. Один начинающий поэт даже стихи написал про него в заводской многотиражке. Дескать, в деле дерзок, смел, отчаян, спуску не дает подонкам, в городе и у окраин слышен голос его звонкий… Почему звонкий - это не уточнялось, голос у Петрушина был как раз сипловатый, тихий, но было приятно читать о себе художественное слово.
Услышав о происшествии на шоссе, лейтенант строго свел брови, подумал, потом оглядел со всех сторон замызганный велосипед, будто хотел еще раз убедиться, что именно эта машина стала объектом бандитского нападения.
- Говоришь, "Жигули"? - переспросил деловым тоном Петрушин. - Разыщем мерзавцев. Номерок их я себе записал. - Он похлопал рукой по планшету на боку. - Еще издали их засек. Слишком уж гнали. Взял на прицел своего "локатора" - машинка эта у меня, скажу тебе, безотказная! - вижу: действительно, мчат, словно в космосе. Не остановились, когда я им дал сигнал. Вот и пришлось взять на карандаш.
- Бандюги! - вскипел Заремба. - Повидал я таких…
- Где ж это? - с улыбкой переспросил Петрушин.
- В загранкомандировке. Там, где вода теплее. В джунглях. Шинный завод мы им строили. - Заремба начал успокаиваться. - Славные там ребята, но бедность… Дороги, понимаешь, у них никудышные, скаты за неделю летят, а другого транспорта нет. Вот мы и построили им завод. Кстати, и наш завод поставлял им оборудование.
- Хорошо подзаработал? - откровенно спросил Петрушин.
- Да я не зарабатывать ездил, хотя и в этом меня не обидели, - отмахнулся Заремба. - Хотелось посмотреть, как люди живут на другой половине шарика. Что такое - Латинская Америка?.. Ну, а как увидел их халупы разнесчастные… А потом этих мерзавцев с американскими автоматами…
- Да, опасный народ, - сделал вполне резонный вывод Петрушин, невольно поправляя на себе ремень с оттягивающей его кобурой.
Заремба подумал, лицо его помрачнело.
- А эти, думаешь, менее опасны? - кивнул он в ту сторону, куда умчались "Жигули". - Ожирели, оскотинились, за лишнюю сотню товарища угробят. Таким поперек дороги не становись, не пожалеют.
- Так ты им что - поперек дороги стал?
- Их-то я как раз и не знаю. - Заремба перешел на деловой тон: - Хорошо, что ты записал их номер. Задержать их нужно.
- Основания какие?
- Они же меня нарочно в кювет сбили. Чудом спасся.
- Сбили - не сбили - доказывать надо. Может, ты сам свалился… Это такая публика, что свои права качать умеет. - Он поднял руку. - Минутку подожди, сейчас кое-что уточню. - Он поднялся к себе в стекляшку, позвонил куда-то, поговорил и снова вышел к Зарембе. - Я навел справку. Машина принадлежит Савращуку. Не знаешь такого?
- Нет. У себя не держим. Завод сволочей не любит.
- Ну, не весь завод одинаковый, - задумчиво произнес лейтенант. - Ты вот что… Фамилию эту запомни и при случае постарайся уточнить, где следует. Конечно, мы этому Савращуку на хвост наступим. Не скоро он сядет в свой драндулет. Только мне кажется… - Петрушин немного передвинул вперед кобуру. - Нехорошим здесь пахнет. Если ты им вправду где-то дорожку перешел, гляди в оба.
- Справимся, - твердо отрубил Заремба. - Теперь я с ними по-другому поговорю.
Домой подкатил совсем поздно. Жил он, как говорят, в примаках. Каменный дом над Днепром окружен огромным садом. Тесть Максима, тоже из заводчан, из бывших руководителей, сумел к своему пенсионному рубежу сколотить надежную копейку и соорудить эту красностенную виллу, к которой точно подходило старое английское выражение: "Мой дом - моя крепость".
Сейчас в крепости не видно ни огонька. Тишина. Максим подумал, что Валя, очевидно, еще в театре, на работе. Тесть, Порфирий Саввич Курашкевич, вояжирует по кавказским курортам. А Степа, дальний родственник тестя, конечно, спит в беседке после изнурительной работы в саду.
Поставив велосипед под сараем, Заремба направился к крыльцу. Взгляд его зацепился за что-то сваленное горой посреди двора. Доски - не доски… Да это же кирпич. Днем, наверно, привезли самосвалом и сбросили прямо вот так. Торопились, видать, по всему двору раскидали.
"Снова у тестя прибыль", - подумал Заремба и ощутил ноющую боль в левой руке, ушибленной при падении. Вечное доставание, выбивание, устраивание, перепродажа - как все это надоело Максиму! Говорил однажды со своим тестем напрямую: "Вы же полковник в отставке, Порфирий Саввич, у вас за спиной столько славных дел, вы после войны поднимали наш завод. А теперь одна забота - нагрести побольше. И все вам мало, мало!.."
Максим поднялся на крыльцо, хотел отпереть ключом дверь, но понял, что она незаперта. Значит, жена дома. Нашел ее в темной комнате, возле приоткрытого окна. Слабый огонек сигареты дрожал в ее руке.
- Ты что это притаилась? - встревожился он и потянулся к выключателю.
- Не нужно… не зажигай… - устало отозвалась Валя.
Он сел в кресло возле нее. Было трудно молчать, и спрашивать тоже. Так и сидели в темноте, в полном одиночестве. Наконец он не выдержал. Мир кончается, что ли? Ну, болеет Света, значит, надо лечить, спасать девочку. Все дети болеют… Перемелется…
- Ничего не перемелется, - сказала сдавленным голосом Валентина и положила ему на колено горячую ладонь. - Мне звонили в театр, чтобы я завтра явилась в клинику.
- Звонили? - насторожился Максим. - Но это еще ни о чем не говорит. Ты же сама просила, чтобы они сообщали…
- Вот они и сообщили.
- Стало хуже?
- Был консилиум.
- Ну?
- Не знаю.
- Может, ничего страшного? - У Зарембы прорвалось раздражение. - Неужели этот твой Рубанчук не в состоянии…
- Не "мой"! - бросила глухо Валентина. - И чтобы я больше этого не слышала!
Он начал ее успокаивать. Речь ведь не о прошлом, не об их отношениях… Главное - это его институт, специалисты высшего класса, которые проводят операции по пересадке органов. Недаром и Порфирий Саввич так настойчиво добивается, чтобы Светочку оперировали именно здесь, у Рубанчука, вернее, в хирургии Антона Ивановича Богуша.
- Ты ничего не знаешь, - перебила мужа Валентина. - Ты даже не представляешь, какие у них отношения.
- Отношения?.. О чем ты?
- У моего отца с этим Богушем. Отец раньше никаких дел с ним не имел, называл его предателем… Они вместе воевали… Кажется, плен, концлагерь…
- Погоди, ты путаешь! Твой отец закончил войну полковником…