4) систематические самоубийства фабрикантов игрушек, и прочее.
Историк - не стыдливая отроковица. Он обязан с беспощадной настойчивостью приоткрывать завесу, отделяющую нас от жизни общества былых времен, и не его вина, если эта жизнь мало согласуется с великими заповедями добра и приличия. Наш долг - выяснить причины, которые довели Францию до столь ненормального положения.
Первенствующую роль среди них играет, разумеется, война. В течение двадцати пяти лет, почти без перерывов, Франция воевала. Она содержала под ружьем миллионы граждан. Мальчики пятнадцати лет, мобилизованные в спешном порядке, немедленно развращались. На интендантство было возложено снабжение четырех тысяч восьмисот базовых и семнадцати тысяч шестисот летучих публичных домов для солдат. Легко себе представить, как это отражалось на санитарном состоянии населения. Уже к 1935 году статистика показывала уменьшение рождаемости на сорок восемь процентов.
Тогда появилось на сцену спасительное лекарство. Владелец большой фабрики химических изделий "Д. Е." выпустил в продажу золоченые пилюли "Афродитин". Это лекарство представляло из себя остроумную смесь эфирных веществ и семенных вытяжек. Оно одновременно служило для трех целей: преодолевало застенчивость, препятствовало увеличению населения, то есть отягощению бюджета, и, как всякий наркотик, веселило человека. Фабрика "Д. Е." не успевала выполнять заказы. Вскоре ее владельцы сделались самыми богатыми людьми Франции. Что касается публики, то она нежно полюбила "Афродитин" и даже, для удобства, звала его запросто "Афро".
Пилюли, как мы уже сказали, были позолочены безвредным бронзовым порошком и продавались в изящной упаковке. Невесты преподносили своим женихам коробочки с пилюлями. Заботливые тещи, отправляясь утром на базар за провизией, не забывали прихватить коробочку "Афро". В кафе предупредительные официанты, завидев парочку, кричали буфетчице:
- Два пикона–кюрасо - два! Один "Афро" - один!
Солдаты, эти исконные носители городской цивилизации, познакомили с чарами "Афро" и сельских жителей. В любой крохотной лавчонке, обслуживавшей рыбаков Бретани или пастухов Савойи, можно было теперь найти заветные пилюли.
Правительство господина Феликса Брандево, занятое уничтожением различных государств, а также истреблением последних коммунистов, не вмешивалось в интимную жизнь граждан. Как читатели видят, это было воистину либеральное правительство.
"Афро" стал подлинным героем. О нем писали большие научные трактаты. О нем слагали непристойные куплеты. В течение 1936 года было продано четырнадцать миллионов изящных коробочек.
На годичном собрании акционеров химической фабрики "Д. Е." раздавалось одно только слово:
- Триумф!..
Акционеры принесли сердечную благодарность новому директору фабрики господину Енсу Бооту. который приобрел патент на дивный "Афро". Господин директор был весьма растроган.
К этому времени с достаточной ясностью сказались новые, дотоле неизвестные свойства волшебного лекарства. После трех–четырех коробок "Афро" превращал молодого крепкого мужчину в самого исправного евнуха. Сначала афроманы испытывали слабость и сильные головные боли. Им приходилось увеличивать дозу лекарства. Многие доходили до восьми и даже до десяти пилюль. Наконец наркоз переставал вовсе действовать, и надеявшемуся на его благотворное влияние приходилось постыдно покидать поле сражения.
После того как все министры, сыновья министров, племянники министров и даже некоторые внуки министров испытали на себе разрушительное действие "Афро", правительство наконец заинтересовалось опасным фабрикантом. В Лилль, где находилась фабрика "Д. Е.", прибыл главный прокурор республики. Он узнал, что директор фабрики, господин Енс Боот, накануне отбыл неизвестно куда.
Фабрикация "Афро" была запрещена под страхом смертной казни. К сожалению, эта мера несколько запоздала. Вряд ли во всей Франции набралось бы двадцать тысяч мужчин, которые не познали бы надежд и разочарований "Афро". Огромное большинство французов примирилось со своей участью.
Этого нельзя было сказать о француженках. Среди них распространились нервные заболевания. Родильные дома были обращены в больницы для душевнобольных. Наиболее храбрые женщины убегали из дому и, добравшись до границ республики, за которыми начиналась пустыня, выжидали темноты. Сторожевым постам было приказано стрелять во всех, пытавшихся перейти границу. Ночью отважные путешественницы переползали через глубокие рвы. Многие погибали. Достигшие цели раздевались догола и ложились на землю, ожидая дикарей. Дело в том, что по всей Франции ходила легенда о великолепных варварах, которые якобы похищают женщин. Действительно, бродившие по пустыне люди - баски, лигурийцы или швабы - порой вознаграждали француженок за их подлинный героизм. Но большинство гибло от холода или от хищных зверей, которые, обнаглев, зачастую подходили к самым границам Франции.
Таково было положение к началу 1937 года. "Афро" вполне оправдал надежды, возлагавшиеся на него трудолюбивым директором фабрики "Д. Е.".
В палату депутатов был внесен срочный законопроект об импорте во Францию двухсот тысяч негров из колоний. Предполагалось после использования производительной энергии послушных дикарей сконцентрировать их на одной из окраин республики и уничтожить, чтобы они не вызывали излишних приступов ревности у законных белых мужей. Законопроект встретил, однако, сильное сопротивление со стороны Академии. "Бессмертные" утверждали, что новое поколение будет не чисто белого цвета, и в этом видели отступление от исконных традиций латинской расы. Напротив, прогрессивные круги приветствовали перемену окраски. В кабаре пели песенку, посвященную республике:
Марианна! Марианна!
Ты будешь - кофе с молоком…
Законопроект был отклонен тремястами шестнадцатью голосами против ста семидесяти четырех (триста шестнадцать "традиционных" депутатов были женаты, сто семьдесят четыре являлись свободомыслящими холостяками).
Тогда вновь созданное министерство народного размножения обратилось к префектам и мэрам отдельных городов с предложением организовать соответствующие конкурсы.
Прочитав циркуляр министра, мэр города Перпиньяна Мэрдо сочинил вдохновенную афишу, текст которой был нами воспроизведен в начале настоящей главы.
Это был первый конкурс, и вся Франция затаив дыхание следила за его результатами. В Перпиньян прибыли специальные корреспонденты всех крупных парижских газет, 356.
Представитель газеты "Пти журналь" мосье Гропэт, желая опередить своих коллег, на вокзале сочинил первую телеграмму:
"Прилив кандидатов так велик, что возле городского совета военный отряд и команда пожарных охраняют порядок. Число кандидатов перевалило за двадцать тысяч. Великолепная погода благоприятствует событиям".
После этого мосье Гропэт побрился, позавтракал и направился в здание муниципалитета. Секретарь сидел у окошка и зевал. Большой лист, приготовленный для записи кандидатов, сиял девственной чистотой.
Мосье Гропэт составил вторую телеграмму:
"Положение несколько осложнилось благодаря иностранным интригам. Арестованы читинские шпионы. Погода по–прежнему благоприятствует. Франция победит!"
Мосье Мэрдо приказал всем своим чиновникам бросить занятия и предаться розыскам хотя бы одного мужчины, никогда не принимавшего "Афро". Чиновники бегали, потели, вздыхали. Гропэт телеграфировал:
"Чтобы победить, нужны крепкие нервы".
Подходящего человека не было.
Наконец 29 мая старый сторож мэрии Леон привел приятного застенчивого юношу, который жил скромно со своей престарелой бабушкой, сажал картофель и бобы, верил в бога и никогда не видал золоченых пилюль. Это было воистину нечаянной радостью. Мосье Мэрдо прижал юношу к своему животу, обвязанному трехцветным шарфом, и облил его ливнем патриотических слез.
- Ты Шарлемань, ты Жанна д'Арк, ты Дантон, ты господин Феликс Брандево, - шептал в умилении мосье Мэрдо скромному юноше, которого до этого времени звали Полем Пти.
Дальнейшее описание событий мы представляем поэтическому перу мосье Гропэта.
Четвертая телеграмма:
"Поль Пти прекрасен и смел. Его невеста, дочь мосье Мэрдо, самая красивая и нравственная девушка города.
Примеру Перпиньяна должны последовать другие города. Мы победим весь мир. Наблюдается приток американских туристов. Гостиницы переполнены".
Пятая телеграмма:
"Мэрия убрана флагами и электрическими вензелями. На площади радостная толпа. Устроены народные развлечения: карусели и стрельба в цель. В павильоне военный оркестр. Невеста уже в зале. Поль Пти подкрепляется ужином под наблюдением врачей".
Шестая телеграмма:
"Поль Пти скушал два яйца всмятку, шпинат и котлет де–воляй, выпил стакан минеральной воды. Оркестр исполняет туш".
Седьмая телеграмма:
"Поля Пти ведут. По вполне понятной стыдливости, он упирается".
Восьмая телеграмма:
"Поль Пти присел на ступеньку и попросил разрешения выкурить сигарету. Оркестр исполняет "Тореадор".
Девятая телеграмма:
"Поль Пти все еще сидит. Погода благоприятствует. В Перпиньяне прекрасные карусели. Задержан читинский шпион".
Десятая телеграмма:
"Восторг! Эллада! Галльский петух! Поль Пти вошел в зал. Двери опечатаны. Толпа хранит богомольное молчание. Эвоэ!"
В редакции "Пти журналь" тщетно ждали наиболее важной одиннадцатой телеграммы. Ее не последовало. Перо изменило мосье Гропэту. Он не сумел описать финал торжественной ночи.
Ровно в 12 часов, когда оркестр исполнял "Марсельезу", в окне показалась жалкая физиономия Поля Пти. Юноша, напрасно пытавшийся взломать не только запечатанные, но и крепко запертые двери, решил прибегнуть к окну. Он горько плакал, а сквозь рыдания раздавались слова:
- Сто "Афро", и поскорей!
Но уже никакой "Афро" не мог помочь последнему герою Великой Франции.
"Необходимо побрить собаку"
Изо всех операций, проведенных "Трестом Д. Е.", для нас наиболее загадочной остается уничтожение народов, заселявших некогда Скандинавский полуостров. До нашего времени ни одному историку не удалось осветить этот хотя и второстепенный, но достаточно любопытный вопрос. Объясняется это не какой–либо особой сложностью скандинавской операции, а исключительно печальной случайностью. Когда в 2004 году был найден секретный архив "Треста Д. Е.", в нем не оказалось папки № 18 621, заключавшей все документы, связанные с событиями 1938 года. Архив хранился в несгораемом шкафу мистера Твайвта. Мы не можем, таким образом, заподозрить ни воров, ни мышей. Нет, единственным виновником является покойный мистер Твайвт, любивший изредка перелистывать трогательные и назидательные документы. Однажды, отправившись на свою обычную утреннюю прогулку в огородничество с папкой № 18 621, он вернулся домой без бумаг. Подобные неприятности, рождаемые рассеянностью, происходят порой и в самых лучших домах. Но, увы, благодаря наивному жесту мистера Твайвта, мы лишены возможности с должной полнотой обрисовать гибель Скандинавии.
В наших руках находятся лишь шесть документов, которые мы и приводим полностью.
I. Записная книжка Енса Боота, в черной клеенчатой обложке. На странице сорок первой запись чернильным карандашом:
"26 ноября 1936 года. Сегодня глядел "Бранда": Провинциал и дурак. Сливки и сметана + непримиримость перед законной супругой. Кстати, вспомнил: необходимо побрить собаку. ЙВ!"
II. Телеграммы в различные американские газеты за март 1938 года из Стокгольма, Копенгагена и Христиании.
"Замечены случаи сонной болезни. Приняты меры".
"На границах Дании установлен карантин".
"В школах произведены прививки".
"По мнению специалистов, сонная болезнь в слабой форме наблюдалась и прежде. В 1922 году в Нью–Йорке и в Москве были легкие эпидемии".
"Смертность увеличивается".
"Американское правительство запретило всем судам заходить в порты Скандинавии".
"Эпидемия принимает угрожающие размеры". "Почтовое сообщение прервано".
III. Письма датского художника Иоганна Ольсэ к госпоже Габриели Боно в Париж.
Письмо первое.
"Я пишу тебе, Габриель, из "Тиволи". На этой скамейке мы сидели с тобой. Помнишь, за маленьким киоском? Ты показывала мне рыжие перчатки, у них были кисточки, как уши пумы. Я хотел тогда тебя написать в зеленом джемпере. Кричали дети. Сейчас здесь очень тихо. На соседней скамье сидит молодой человек с ракеткой для тенниса. Он все время раскрывает рот. Но ты не думай, что он поет или кричит. Нет, это просто, просто как все в зеленом, стеклянном, водяном Копенгагене: он зевает. Значит, через неделю санитары в масках потащат его в крематорий. Санитарам, впрочем, тоже захочется спать. Знаешь ли ты, Габриель, что такое сон? Легкий, звенящий, белесоватый, как этот город. Когда в глазах зияние и сигарета выпадает из пальцев. Ах, сон, сон!.. Моя бедная девочка, если бы ты знала, как мне хочется спать!..
Но, нет, не бойся. Я совсем здоров. Я могу бегать и плакать. Я могу любить. Еще сильнее, чем прежде. Я хожу вдоль пустых, оловянных каналов порта. Северное море пахнет сыростью и тишиной. Я ищу твои губы, смоляные, сухие, горькие, твои южные губы, Габриель! Я решил бросить все. Я приеду к тебе. Добраться, говорят, не легко. Но это вздор. Я должен быть с тобой. Ты помнишь ночи в Эйсберге, когда выла сирена и с неба сыпался золотой горох звезд. Я уже тогда понял: не просто любовь - иное. Если не мы, то кто же?.. Человек с ракеткой сейчас уснет. Они все уснут. А мы должны продлить… Нет, я не умею писать об этом. Скажу, когда увижу, вдохну в розовую раковину твоего уха, Габриель, мы назовем его Сандро!..
Я не лягу спать сегодня. Я буду на страже. Поцелуй меня, Габриель!"
Письмо второе.
"Габриель, я еду к тебе. Весь день я боролся с этим лживым дыханием воды. Легко понять - даже море зевает. Июнь. Белые ночи. Надо щипать себя, чтобы не уснуть. Я нашел лодку. Я еду вечером. Я слышу Париж. Итальянские бульвары. Гудение стальных жуков. В кафе звон стаканов. Смех. Кафе ведь у вас открыты до утра? Лишь бы не уснуть! Твои губы, Габриель! Только не дай мне уснуть! Еще три часа, и я отчалю. Лодочник спит. Санитары в масках на грузовике. С ними пастор. Пастор тоже зевает. Ты ведь знаешь это чувство - когда приятно холодеют ноги и в голову кто–то льет густой тягучий мед. Нет, это - смерть!.. Молю тебя, разбуди!.."
Письмо третье.
"Надо ехать. Не могу. Мама делала медовые пряники - слон с хоботом. Хобот был вкусней всего. Помнишь, когда я тебя поцеловал в плечо, ты засмеялась: "Я хочу спать". Милая, я тоже! Все спят. Поздно. Спокойной ночи. Надо мной стоит какой–то человек в маске. Мне кажется, что это…"
IV. Описание в № 316 чикагского журнала "Весь мир" сонной болезни.
"Симптомы: бледность, одутловатость. Глаза тускнеют. Движения ленивы. Внезапная сонливость. Слабый пульс.
Течение болезни: зевота. Сон до двадцати часов в сутки. В первые дни болезни больные еще пробуждаются для принятия пищи. Потом наступает полный сон без перерывов.
Микробы сонной болезни в течение четырнадцати - восемнадцати дней перерождают мышечные волокна в жир".
V. Отчет о последнем заседании норвежского стортинга 29 октября 1938 года.
Председатель. Объявляю заседание открытым.
Голоса. Нет кворума.
Председатель. Восемьдесят девять депутатов скончались. Почтим их память вставанием.
Слева. На правой сидят.
Депутат Гопсон (консерв.). Сидит только депутат Трольке. Он спит.
Перерыв. Санитары выносят депутата Трольке.
Председатель. Слово принадлежит депутату Аргену.
Депутат Арген (крайн. левый). Страна гибнет. Ожирение происходит от излишеств буржуазии. Мы больше не можем ждать. От имени партии, профсоюзов и завкомов объявляю правительство низложенным. Стортинг распускается. Власть переходит…
В зале смятение. Депутат Арген внезапно замолкает.
Председатель. Слово принадлежит вам, уважаемый депутат Арген.
Депутат Арген молчит.
Депутат Тульби (соц. - дем.). Мы умоляем вас, коллега Арген, сказать, к кому же переходит власть? Это крайне важно.
Председатель. Увы, депутат Арген не может ответить. Депутат Арген спит.
Санитары выносят депутата Аргена.
Председатель (зевает). Объявляю заседание закрытым. Мне хочется спать.
VI. Каблограмма мистера Ойрка, специального корреспондента "Американской свободной ассоциации прессы".
"Крупная сенсация! В Скандинавии больше не осталось ни одного живого человека. Я совершил сегодня семь полетов. Я видел мертвый Копенгаген. Солнце играло на шпицах собора. По Дании бродят коровы. Они бодрствуют. В Стокгольме тихо, как в раю. На лицах некоторых спящих улыбка блаженства. Гибель этого народа - новое торжество чистого спиритуализма. Я лично наблюдал последние минуты последнего человека. Какая красота! Это был рыбак в фиорде Трольберга. Он выехал на утреннюю ловлю. Вода была бирюзовая, а солнце золотое. Рыбак вытащил сети. Серебряные рыбки трепетали. Он тихо вздохнул, прикрыл глаза рукой и уснул. Уснул сразу, как младенец. Сети ушли в воду. Рыбки весело разлетелись прочь. Рыбак спал под золотом солнца, над бирюзой воды. Евангелические видения! Святой рыбарь! Безусловно, скоро мы приступим к колонизации этих мест. Необходима грандиозная дезинфекция. Здесь много сырья: железо, медь, лес. Я видел смерть. Жизнь будет снова. Доброе утро, дорогие читатели!"
"SORЕ"
Тридцатого июня 1928 года, когда господин Кригер умирал среди развалин Берлина, в одном из танков стоял Виктор Брандево. Племянник премьера пустыми стеклянными глазами глядел в черный коридор столетий. То, что он видел, было воистину страшно. Солнце быстро остывало, оно висело на ледяном небе как огромный желток. Землю, покрытую кактусами и гигантскими мхами, давили мамонты, двуутробки, черепахи, исполинские пауки. Потом солнце совершенно исчезло. По лишаям поползли слепые карлики с лицами, густо поросшими рыжей колючей шерстью. Иногда они кидались один на другого с криком "чуй–чуй" и выпивали теплую, вязкую кровь. Виктор Брандево, младший лейтенант французской армии, долго глядел на этих чудовищ. Он старался понять, кто они: прадеды или правнуки?
Когда на рассвете танки, закончив разрушение Берлина, двинулись в обратный путь, Виктор Брандево лежал с закрытыми глазами и бредил. Его поместили в лучший госпиталь Льежа. Месяц спустя в Льеж прибыл господин Феликс Брандево, чтобы лично вручить военную медаль своему героическому племяннику. Госпиталь был роскошно декорирован, а все гостиницы Льежа наполнены иностранными корреспондентами. Но обстоятельства в высшей степени загадочные омрачили торжественную церемонию. Когда премьер, закончив патетическую речь, хотел поцеловать больного воина, он нашел на койке нелепое чучело.