Все это было не совсем хорошо, но Максимов оправдал себя тем, что если он получит лишнюю десятку, то и автобаза на этом заработает.
Когда Максимов приехал на пристань последним рейсом, он, к своему удивлению, увидел там Нюру Воробьеву. Она ожидала его у высоких клеток выложенного на причале кирпича.
– Ты чего? – спросил Максимов.
– Петр Андреич, – сказала Нюра, – давайте сменимся на линии. Демин с Ползунковой всегда меняются на линии.
Полоща рот бензином, чтобы перебить запах водки, Максимов посмотрел по сторонам. Смениться, конечно, можно, но до города шесть километров, пешком тащиться тоже неинтересно. Навязалась! От Демина не хочет отстать!
– Я и с диспетчером договорилась, и путевку выписала.
– А с бензином как? – проворчал Максимов.
– У меня есть талоны, заправлюсь на колонке.
– Я про свой остаток говорю.
Она покраснела:
– Как хотите! Можете замерить, линейка есть.
Максимов путано объяснил:
– Ты меня не поняла, я про гаражную ведомость хотел сказать. Тебе я верю, будешь заправляться – увидишь мой остаток.
Он соображал, не слишком ли подозрительная получится у него экономия из-за приписки лишнего рейса.
– Сейчас автобус подойдет – доедете до гаража, зато двенадцать километров сэкономим, – сказала Нюра.
– Ладно, – согласился он, – как вечером приедешь, дай заявку ножной тормоз сделать, сигнал наладить, клапаны подрегулировать – и вообще пусть посмотрят по мелочи.
– Может, сами сделаем? – не без робости спросила Нюра.
Он махнул рукой:
– Что же, мы за слесарей должны работать?!
Вот каким оказался ее напарник, недаром его с автобуса выгнали! А она-то думала, что теперь, когда ее сменщик – водитель первого класса, наладится осмеянный всеми "колдун".
Стыдно по таким мелочам обращаться в гараж. Она отлично представила себе, как и что надо сделать, и все-таки боялась лезть в мотор. Если бы рядом стоял знающий человек, она бы все сделала. Когда она работала на полуторке, ни у кого совета не занимала, а здесь еще не освоилась.
Пока нагружали удобрения, она протерла капот, крылья, стекла кабины. Сколько грязи! Максимов ни разу тряпкой не дотронулся. Она подняла капот, проверила уровень масла, добавила пол-литра.
Заехав на колонку, долила бензину. В бак вошло сорок литров. Максимов выехал утром с полным баком, значит, он сжег за день всего сорок литров. Как же он мог сделать шесть рейсов? Сколько же он израсходовал на километр? Выходит, он даже трех десятых литра на километр не расходовал, а норма – тридцать четыре сотых. Но "колдун" никогда не укладывался в нее. Да и как Максимов сумел сделать шесть рейсов, когда и норма-то – всего четыре?
Она прикидывала и так и этак. Знают диспетчеры, какую норму дать! Допустим, она будет ездить быстрее да на каждой погрузке выкроит минут по десяти. Может быть, получится самое большое пять рейсов, и то, если в дороге ничего не случится, если машина не подведет. А как же шесть?
Она ехала, и ей казалось, что машина работает хуже, чем обычно. Ей слышалось какое-то дребезжание, она не могла понять, откуда оно. Клапаны щелкали еще сильнее, на подъемах пальцы стучали так, что страшно было ехать. Она почувствовала вдруг неуверенность в своем "колдуне" – самое неприятное ощущение, которое может испытать водитель в рейсе. Ножной тормоз почти не действовал, а разве можно рассчитывать только на ручной! Вдруг в самый критический момент откажет! Ей казалось, что руль плохо держит дорогу и машину закидывает. Чтобы сэкономить горючее, она старалась использовать накат. Разогнав машину, она отъединяла мотор, чтобы ехать по инерции, но мотор глох на малых оборотах.
Все же она тщательно следила за всеми спусками и подъемами. Почему перед каждым мостиком обязательно канава? Дашь на спуске разгон, чтобы взять подъем с ходу, а перед мостиком приходится тормозить, вся инерция пропадает! Не могут сравнять мостик с дорогой!
Свою злость Нюра срывала на ком попало и вскоре со всеми перессорилась.
То ей казалось, что ее машину грузят медленнее других, то кричала, что ее задерживают с оформлением документов. Когда какой-то шофер отлучился, загородив своей машиной проезд к воротам, она подняла заводную ручку: "Еще раз загородишь проезд – получишь этой штукой".
И все же, как Нюра ни старалась, Демин ее обогнал. Когда она подъезжала к городу с первым грузом кирпича, он встретил ее возле железнодорожного переезда, ехал уже вторым рейсом, помахал ей рукой.
Нюра сделала вид, что не заметила его приветствия, но не удержалась и посмотрела ему вслед. Такая же машина, как у нее, а разве можно их сравнить? Мотор работает так, что рядом стой – не услышишь! И вид у нее особенный – вся блестит, не поймешь отчего, а ведь краска одинаковая.
Нюра нигде не теряла ни минуты, но, как на беду, засорилось питание. Пришлось остановиться и прочистить карбюратор. За этим занятием ее застал проезжавший мимо Демин, притормозил, весело крикнул:
– Загораем, Анна Никифоровна?
Он остановился, чтобы помочь ей, но Нюра махнула рукой, и он, рассмеявшись, умчался.
Еще три раза останавливалась Нюра из-за питания, да и ездила она медленнее, чем Демин. Они встретились к концу смены на разгрузке: Нюра, сделав четыре рейса, Демин, по ее подсчетам, – пять.
До конца смены оставалось полчаса, сделать еще один рейс она не успеет, нужно ехать в гараж. С этим намерением Нюра уселась в кабину, но увидела, что Демин развернул машину и поехал в сторону погрузки. Как же так? Ведь на заводе кирпич ему уже не отпустят. А может быть, отпустят? Строительный сезон в разгаре, вон сколько машин сегодня собралось! Зачем же ей уезжать, когда Демин остается? На этих-то минутах он и выигрывает время.
Разгрузка удобрений ее не задержала, и ровно в двенадцать часов Нюра подъехала к закрытым воротам завода. Она вышла из кабины и в растерянности остановилась перед ними. Потом ворота открылись, из них выехали две машины. Задняя осветила своими фарами кузов первой, и Нюра увидела в ней уезжавших с завода грузчиков. Все кончено, опоздала.
Бросая на дорогу длинные полосы света, машины ушли. Только красненькие огоньки стоп-сигналов еще мелькали в темноте ночи, но вот исчезли и они. Старик сторож в брезентовом дождевике закрыл ворота. Ничего не поделаешь, надо ехать назад. Нюра подошла к кабине, вдруг из-за поворота вынырнули фары, на минуту ослепили ее, раздался шипящий звук резко заторможенных колес, машина прошла несколько метров юзом и остановилась перед "колдуном", загородившим дорогу. Послышался окрик. Нюра узнала голос Демина.
– Ты чего машину поперек дороги ставишь?! Да еще свет выключила!
– А ты чего кричишь?
Он сразу переменил тон, будто только узнал ее:
– Анна Никифоровна, наше вам! Успели погрузиться?
– Успела, – ледяным голосом ответила Нюра, вынимая из кабины заводную ручку.
Демин привстал на подножке, заглянул в кузов.
– Что-то не видно.
Он закурил. Красный огонек папиросы осветил его ладони.
Нюра молча нагнулась к радиатору, вставляя ручку в заводное отверстие.
– Погоди, – он тронул ее за руку, – ты так, порожняком, в город поедешь?
Она с недоумением посмотрела на него.
– А ты не поедешь?
– Нет.
Он стоял рядом с ней, опершись одной ногой на буфер, чуть согнув стройное тело, перехваченное в тонкой талии широким командирским ремнем. Нюра отвернулась.
– Что же ты повезешь? – стараясь казаться равнодушной, спросила она.
– Ничего. Я здесь буду ночевать, утром первый погружусь.
Вот на чем они с Ползунковой выигрывают! Полрейса сейчас, полрейса утром, вот и получается лишний рейс. Значит, он не пять, а все шесть рейсов сделал.
– Раскрываю производственный секрет. Может, разделишь компанию?
Нюра молчала, и, точно угадывая ее мысли, Демин продолжал:
– Насчет диспетчера не беспокойся. Сейчас позвоним, он сам обрадуется, что холостого пробега не будет.
Он уговаривал ее, а она видела его насквозь и отлично понимала, почему он ее уговаривает, но искушение было слишком велико: не будет прогона, а завтра она успеет сделать лишний рейс. А то, о чем он думает, пусть не думает.
Глава четырнадцатая
Они отъехали метров триста от дороги и остановили машины у большого стога прошло-годнего сена, сухого, почерневшего, прикрытого досками – подобием деревянной крыши.
Тянуло холодом, наверное, с озера, которое ощущалось вдали, за серой пеленой тумана. Луна вышла из-за облаков, осветила длинные низкие сараи завода, уснувшую деревушку, серый булыжник дороги, контуры дальнего леса, черную впадину оврага.
Демин вытащил из кабины подушку и спинку сиденья и разгреб сено, устраиваясь на ночлег.
– У немцев на дизелях кабины широкие, – говорил он. – Сиденья как кровати: одна внизу, другую сверху подвешивают, как в спальном вагоне.
– У немцев! – иронически протянула Нюра, роясь в ящике для инструмента. – Где ты их видел?
– Видел, не беспокойся, – ответил Демин. – Ты чего копаешься?
– Значит, нужно.
Он обошел машину. Нюра не видела, но чувствовала его насмешливую улыбку.
– Н-да… "колдун". Зверь! А запасной-то спущен!
– Где?
Она подошла к багажнику и отверткой, которую держала в руке, нажала на баллон. Совершенно пустой! Максимов! Даже не предупредил, что баллон спустил, бросил все и ушел.
Она молча отвернула болт, баллон тяжело упал на землю.
– А ну дай! – сказал Демин, беря в руки монтировочные лопатки, которые Нюра дастала из багажника. – Разве это лопатки? Только камеры ими колоть!
Он принес свои и быстро разбортовал баллон.
– Где он у тебя спустил?
– Не у меня, – вздохнула Нюра, – у Максимова.
Демин поднял голову.
– Почему не накачал?
– Потому что не накачал!
– Понятно!
Вытащив камеру, он осмотрел ее, потом, присев на корточки, долго шарил рукой внутри покрышки.
– Есть!
Он вытянул короткий толстый гвоздь, головка которого запряталась в углублениях протектора.
– Вот это заноза! Камера запасная у тебя есть?
– Нет, буду клеить.
– Длинная волынка, да и не будет держать заплата, – сказал Демин. – Я тебе одолжу, а ты, когда свою отвулканизируешь, мне отдашь.
Стоя на коленях и заправляя новую камеру, он говорил:
– Ездите, товарищи, неправильно. Покрышки-то – у вас на одну сторону стертые, нужно их время от времени менять местами, тогда будет равномерный износ.
Он щеголял техническими терминами.
– И так каждый день меняем: то один спустит, то другой, – сказала Нюра.
– Потому и спускают, что не смотрите. Ну, готово! Компрессор у тебя работает?
– Какой там компрессор?
– Эх, вы!
Она рассердилась:
– Ладно, пусти, я накачаю. Есть у тебя – и радуйся.
– Анна Никифоровна, зачем сердиться? Мы с вами здесь как на даче, и вдруг такие разговоры!
Он включил компрессор на своей машине. Баллон, наполняясь воздухом, надувался и креп. Нюра хотела попробовать его плотность лопаткой, но увидела, что Демин следит за манометром на конце шланга. Вот как у него все поставлено! А она молотком постучит по баллону: если звенит, значит, хорош.
– Давление нормальное! – Демин выключил мотор.
Нюра вставила ниппель, послюнявленным пальцем проверила, не спускает ли. Затем они оба, подняв баллон, положили его в гнездо.
– А болтик-то пляшет! – весело приговаривал Демин, указывая на болт, крепящий колесо в гнезде. – С музыкой ездите.
Вытирая руки о ветошь и стряхивая с комбинезона пыль, он сказал:
– Завтра бы в дороге загорала! А все я тебе нехорош!
– Чем хорош, а чем нехорош, – сказала Нюра, насмешливо посматривая на то, как он тщательно отряхивает пыль с комбинезона.
– Чем же я нехорош?
– Все тем же, – засмеялась Нюра.
– Понятно, – тряхнул он золотистыми волосами – Но все отрегулируется! Сейчас ужинать будем.
В темноте возле стога белела разложенная им газета. Демин нарезал хлеб, колбасу, лук.
– Ну иди, – позвал он Нюру, – довольно копаться!
– Сейчас! – Она засунула голову под капот. – Ничего не видно!
– Чего колдуешь?
Он подошел, наклонился к мотору:
– Что случилось, Нюрочка?
Ей вдруг показалось, что он хочет обнять ее. Она отстранилась.
– Что случилось? – удивленно спросил Демин.
– Жиклеры надо продуть, – сказала Нюра, – всю дорогу мучилась: чихает, стреляет.
– Так ты посвети! Переноска есть?
– Какая там переноска!
– Беда с вами!
Он принес свою переносную лампу, присоединил ее к аккумулятору – маленькая лампочка вспыхнула ярким светом.
– Ну и загажено! Клеммы чистить надо да солидольчиком смазывать… Человек, Анна Никифоровна, любит ласку, а машина – смазку.
Его глаза становились то томными, "завлекательными", то лукавыми, то противными: самоуверенными, с оттенком превосходства.
Карбюратор оказался в порядке. Пришлось разобрать бензонасос. Из-под маленького фибрового клапана Демин вытащил едва заметную соринку.
– Пожалуйста, Анна Никифоровна, вот в чем загвоздка. Что вас еще мучает?
Нюра сказала ему и про тормоза, и про клапаны, и про все остальное.
У Демина вытянулось лицо. Он с грустью посмотрел на разложенные возле стога закуски, потом вздохнул:
– В клапаны ваши я не вмешиваюсь, а остальное посмотрим.
Демин был из тех водителей, которые не отойдут от машины, чья бы она ни была, пока не найдут причину ее неисправности. Их не следует путать с зеваками, которые как из-под земли вырастают у остановившейся на улице машины и выкладывают кучу нелепых советов. Демин принадлежал к подлинным автомобильным болельщикам. Эти люди отличаются непостижимым упорством и безграничным терпением. В поисках неисправности они способны кропотливо перебирать одну деталь за другой. Автомобиль для них – больше чем профессия: это их жизнь. Образование у них, как правило, – школа шоферов, знаний – не меньше, чем у механиков.
Свою бескорыстную помощь Демин сопровождал поучениями. Нюра его не перебивала: говори, только делай! Она показывала ему то одно, то другое. Пусть поработает, раз такой ученый! Тем более ухаживать собрался. В его кожаной инструментальной сумке было все, что может потребоваться шоферу в дороге, начищенное, как перед техосмотром, который бывает раз в год и до которого нерадивые шоферы откладывают приведение в порядок своих машин.
– Не знал я, что вы такие грязнули. Стажер и тот лучше машину содержит. Тысячи три пропылите – и в капиталку.
– Там видно будет.
– Эх, Нюрочка! Ты думаешь, я почему сто тысяч без ремонта наездил? Разве у меня особенная машина? Точно такая же, как твоя. А потому я наездил, что за всякой мелочью смотрю. Автомобильная техника – наука точная.
Он вдруг протянул руку к ее голове. Она отшатнулась, но в его пальцах был уже ее волос, тонкий и сразу завившийся.
– Этот волосок имеет толщину сорок микронов. А если шарик в подшипнике имеет отклонение от нормы на четверть микрона, его бракуют. Понятно, какая точность? А у тебя в баке дрова, в насос щепки попадают.
Он смотал на руке провод переноски и положил ее под сиденье.
У Нюры нашлось два малосольных огурца, кусок вареной говядины; Демин сбегал на озеро, принес воды.
Увлеченный ролью наставника, он говорил:
– Автомобиль, если хочешь знать, – это вся физика: механика – извольте; электричество – пожалуйста; свет и звук – будьте любезны. Самый совершенный аппарат, к вашему сведению. Только не ценим мы его, не жалеем. Напарник твой, Максимов, – шофер первого класса, а, наверно, не одну машину запорол. Небось в армии языком ее облизывал, старался, а теперь можно в грязи держать! Почему один шофер экономит бензин, а другой пережигает? Один шофер за всю свою жизнь ни одной аварии не сделает, а другой за год обменяет три талона? Машины одинаковые, люди разные.
– И дороги разные. – Нюра вздохнула.
– Да ведь на одинаковых дорогах по-разному работают. В Москве кругом асфальт, а один ездит триста тысяч, а другой и десяти не проковыляет. Нет, тут в другом дело!
– В чем же?
– А в том, – сказал Демин, – мне вот Королев рассказывал. Ездил он как-то с твоим Максимовым, сахар возили они или еще что, не помню.
– Сахар, – сказала Нюра, – Горторгу возили.
– Ломался Максимов, как медный грош, власть свою показывал; я, мол, хозяин на машине. А чем же он хозяин машине? Тем, что баранку крутит? Нет, извините, это еще не хозяин. Любого посади, баранку будет крутить. А если ты хозяин машине, так хозяйствуй на ней, понятно? Тогда у тебя и пробег и экономия – все будет.
– Это правильно, – согласилась Нюра.
– У тебя вот насос барахлил – сколько ты на этом бензина потеряла?
– А знаешь, сколько сегодня Максимов сжег?
– Сколько?
– Сорок литров.
– Вот видишь, если он даже пять рейсов сделал, и то пережег, а на вашем "колдуне" едва четыре нацарапаешь.
– Он шесть рейсов сделал.
– Шесть?! Сколько же он работал?
– Нормально, восемь часов!
– Этого не может быть!
– Я сама путевку видела.
– Значит, нагрел клиента на рейс.
– Я тоже так подумала.
– Нагрел, нагрел, опутал кого-то. На таких штуках и вылезает.
Он замолчал. Нюра зевнула, насмешливо спросила:
– Ну, еще что-нибудь расскажешь или можно спать ложиться?
– Да. да, конечно, ложись, – забеспокоился Демин, вставая, потом опять садясь, – ложись, вон я тебе подушки приготовил.
– Спасибо вам, я в кабине пересплю, не беспокойтесь.
– Нет, почему же? Это для тебя.
– А ты?
– Я устроюсь… Места много…
– Нет уж, – объявила она, – ты другое место поищи.
– Не волнуйся, – обиделся он, – я в машине лягу. Вот посижу немного и лягу.
– А не жестко тебе будет? – насмешливо спросила Нюра.
Он молчал.
– Чего ты дуешься?
– Ничего.
– Все-таки?
– Чего я тебе такого сказал? Хотел предложить как лучше, а там, пожалуйста, хоть в кузове спи.
– А я тебе разве чего говорю?
– Не говоришь, так думаешь.
– Что я думаю?
– Если я с тобой сижу, значит, уже что-то выгадываю… Ведь случайно мы здесь очутились.
Рассвет, заметный только тому, кто всю ночь, не смыкая глаз, провел в поле, уже раздвинул холодные дали горизонта, точнее очертил контуры леса. Где-то спросонья залаяла собака – сначала заливисто, потом все реже и реже, потом еще раз, для порядка, и замолкла. В поле пели сверчки, в сене что-то шуршало.
Демин сидел, обхватив руками колени, опустив голову. Нюра насмешливо смотрела на него. Ей был виден его профиль, и она впервые заметила то, чего не видела раньше: две глубокие морщинки, идущие от уголков рта к резко очерченному подбородку. Она чуть было не протянула руку, чтобы провести пальцами по его щеке. У нее захватило дыхание, она сидела, закрыв глаза, чувствуя горячее биение своего сердца и неожиданную слабость рук, опущенных к теплой, мягкой, притягивающей земле.
Открыв глаза, Нюра испуганно отстранилась от Демина: его лицо было совсем близко, и он смотрел на нее счастливым и растерянным взглядом. Она холодно проговорила: