В первый том Собрания сочинений Алексея Кожевникова вошел один из ранних его романов "Здравствуй, путь!", посвященный строителям Туркестано-Сибирской железной дороги, формированию характера советского человека.
Содержание:
Добрый талант 1
Здравствуй, путь! 5
1. Длинное ухо 5
2. Пастух инженеров 12
3. "Первые радости" 20
4. Вестник без вестей 27
5. Рождение песни 32
6. Саксаул 37
7. Бык ревет 44
8. С перевала на перевал 54
9. Огонь, упавший с неба 62
10. Вал за валом 67
11. Последняя зима 77
12. Теплая легенда 83
13. Смычка 89
14. Вместо эпилога 94
Примечания 97
Алексей Кожевников
Собрание сочинений в четырех томах
Том первый
Добрый талант
1
Творчество Алексея Венедиктовича Кожевникова находится в счастливой и редкостной поре как бы второго цветения. И сейчас, на восемьдесят шестом году жизни, он создает поразительно молодые по мироощущению произведения.
Его книги способны удивить читателя своим тематическим и сюжетным разнообразием, и в то же время их прочно объединяют характерные для всего творчества этого прозаика черты - чувство интернационализма, постоянное внимание к теме труда, постановка существенно важных проблем народной жизни.
Творческие интересы и искания писателя, идейно эстетическая направленность его книг тесно связаны с его жизненным путем.
Чтобы обнаружить истоки его литературного творчества, надо заглянуть в ныне уже далекое прошлое - последнее десятилетие минувшего века.
Алексей Венедиктович Кожевников родился в 1891 году в деревне Хабазы, бывшей Вятской губернии (теперь Кировская область), в небогатой крестьянской семье.
У его родителей Венедикта Федотовича и Марии Григорьевны Кожевниковых было десятеро детей.
Вот что сам писатель рассказывает о первых впечатлениях детства, сохраненных памятью. Вся семья ютилась в избе из одной комнаты, где не было ни перегородок, ни хотя бы занавесок. Родительская изба, битком набитая ребятишками, всегда вызывала у него представление о муравейнике. В семье все "добывали" своими руками: хлеб, молоко, мясо, рыбу, одежду, обувь. Покупали только сахар да керосин для лампы. Недолго здесь кормили детей "кашкой с ложечки". В пять-шесть лет они были уже работники: пасли гусей, оберегали цыплят от ястреба, поливали и пололи огород, боронили вспаханную землю, подносили скоту солому, сено… И выходили из них мастера на все руки.
Деревенская выучка принесла писателю неоценимую пользу - в самых трудных обстоятельствах он никогда не опускал рук, всюду мог найти себе дело, а с ним хлеб. Без денег, с одним, как говорит он, "умеем", он исходил и исколесил всю страну.
"Эта привычка не гнушаться никаким трудом очень помогала мне путешествовать… - отмечает писатель, - помогала близко сходиться с трудовым людом. Меня охотно принимали в свои артели, бригады, партии и лесорубы, и плотники, и землекопы, и плотогоны, и рыбаки, и коневоды, и геологи, и строители…
Самый разнообразный трудовой люд широко вошел в мои книги".
Тут речь пошла уже о книгах, о творчестве. Но до этого были годы ученья. Давалось все куда как нелегко.
Отец и мать этого многочисленного семейства были неграмотны. А детям своим все же постарались дать образование.
Сельская пятиклассная школа, которую окончил Алеша Кожевников, была по своему составу разноплеменной. Это обстоятельство сказалось, несомненно, впоследствии на его нравственном облике и на его гражданских воззрениях. Уже в детстве зародилось у него чувство дружбы, равенства и ответственности по отношению к своим иноплеменным товарищам, особенно укрепившееся в юные годы, когда он был семинаристом.
Но как попал мальчик из деревушки Хабазы в Казанскую семинарию?
Но было бы счастья, да несчастье помогло. Однажды Алеша невольно подслушал горький разговор отца с матерью о том, как же им справиться с тяжелой нуждой, как прокормить и вырастить стольких детей. И он принимает решение уйти из дому, освободив таким образом родителей от заботы о нем.
Тринадцатилетний подросток отправляется пешком за сто пятьдесят верст в Казань. Там, выдержав экзамены, поступает в инородческую семинарию, готовившую сельских учителей для Поволжья.
В отличие от многих учебных заведений царской России, Казанская инородческая семинария была единственная в стране, где вместе с русскими обучались татары, марийцы, чуваши и представители других пародов, населявших Поволжье.
В семинарии возрастает его интерес к народной жизни, к быту, он старается постичь всю сложность взаимоотношений народов, населяющих Российскую империю, задумывается над исторической ролью русского народа.
Здесь же, в семинарии, завязались знакомства юного Кожевникова с революционно настроенной молодежью.
Все это впоследствии найдет отражение в творчестве писателя.
В каникулы Алексей Кожевников зарабатывал хлеб насущный на Каме и Волге, нанимаясь "мальчиком" при пароходных пристанях, а став постарше, - грузчиком и рабочим на плотах и пароходах.
Окончив в 1910 году семинарию, Алексей Венедиктович Кожевников вплоть до начала первой мировой войны учительствовал в деревнях своего края, в 1914 году его мобилизовали в царскую армию.
Когда разразилась гражданская война, Кожевников добровольцем вступил в Красную Армию и в ее рядах прошел Среднее Заволжье, Урал, часть Сибири…
После демобилизации из Красной Армии, в 1921 году, Алексей Кожевников приехал в Москву и стал студентом Литературно-художественного института имени В. Я. Брюсова.
2
Когда и как возникло в нем стремление к творчеству, к писательскому труду?
Хотя писатель и заверяет, что стихами всерьез он не занимался никогда, творческая биография его в истоке своем говорит о тяге к рифмованному, ритмичному слову. Проявилось это, когда Алеше Кожевникову, еще неграмотному деревенскому мальчугану, было около шести-семи лет. О печатном слове он представления не имел никакого, знал лишь разговорное да песенное.
Часто ему приходилось слушать рассказы крестьян, вернувшихся из Сибири, ходивших на поиски мест, куда можно было бы перебраться на житье. Одни расхваливали далекую обетованную землю, другим все в Сибири было не по нраву: морозы жгучие, зима долгая, снежное таежное бездорожье… Среди этих споров и рассказов нередко мелькало звонкое, летучее песенное слово "Енисей" - оно зацепило, увлекло его.
Как-то в праздник, одетый по этому случаю во все новое, выбежал мальчик на улицу и, переполненный своей мечтой о песенной реке, стал во всю глотку выкрикивать:
Е-ни-сей, Е-ни-сей…
Та-та-та, та-та-та…
А-лек-сей, А-лек-сей -
Ла-по-та, ла-по-та!..
Лапотой дразнили вятских крестьян, бедных лапотников.
"Это было мое первое сочинение, - вспоминает писатель. - Я не старался над ним, оно выскочило само собой, от какого-то восторга. Я скандировал, разбрызгивая ногами грязные лужи, а вокруг праздные люди смеялись, подзуживали: "Ну-ка пройдись еще! Ловко получается". Один дядька из ходоков сказал: "Ишь с кем обвенчался, с Енисеем. Далеко замахнулся парень!"
Домой я пришел весь в грязи. Мать задала мне здоровую трепку - мой первый литературный гонорар. Долго саднила у меня спина, исхлестанная моими же портянками, сильно горели надорванные уши, но интерес к Сибири, к Енисею не угас".
Когда пальцы научились кое-как держать ручку, Алеша принялся записывать рассказы ходоков о сибирских странствиях, песни, сказки, разные байки, ладные словечки.
В избе-муравейнике выделить место не только для литературных упражнений, для занятий начинающего фольклориста, но даже для приготовления обычных школьных уроков возможности не было. Поэтому Алешины записи хранились в самовольно унаследованном от деда лукошке. Дед сплел его из лыка, как плел лапти - ходить с ним по грибы, по ягоды, да подошел срок распроститься деду с жизнью. И осталось лукошко висеть на чердаке, пока не довелось ему послужить для литературы и науки.
Рос мальчик, ширился его кругозор. Алеша перечитал все, что смог добыть в школьной библиотеке и у товарищей дома. Особенно манили его горизонты, которые открывали ему география и этнография. Ему даже захотелось систематизировать познания, почерпнутые из прочитанных книг. И написал Алеша "Всеобщую географию мира". Легла и она в лукошко.
В семинарии Алеша продолжал вести свои записи. Приехав из Казани на первые каникулы, решил пополнить ими свое хранилище. Но прежде захотел кое-что перечитать. И тут обнаружил жестокий ущерб, который нанесли науке… мыши. Они изгрызли весь архив в лукошке, оставили одну бумажную труху.
Так погибла "Всеобщая география мира", а с нею и множество пребывавших в эмбриональной стадии, еще не ясных самому автору замыслов. Таков был печальный конец его начинаний.
"Эта утрата огорчила меня до слез, но не убила привычки ко всему приглядываться, прислушиваться, все интересное записывать. Постепенно, через длинный ряд лет, записыванье перешло в писанье, в писательство.
В 1924 году напечатали мою первую книжечку "Продавец счастья", про мальчика с ученым попугаем, торгующего билетиками на счастье…
После напечатания этой первой книжки в моей голове появилось что-то очень бойкое, нетерпеливое, неустанное, какой-то живчик, своевольный распорядитель, выдумщик, советчик, вдохновитель, заботник - не знаю, как лучше, точнее назвать его, словом - будорага".
Высказывание писателя вводит нас в психологию его творчества, приоткрывает тайные пути творческого процесса.
Любопытен сам образ "будораги", подтолкнувший автора на первый шаг в литературе. Это alter ego, второе "я" писателя. Автор шутя жалуется, что действует оно, не считаясь с его волей, порой и вопреки ей. Вот настойчивые советы и требования писательского alter ego: то напомнит, что некто однажды взял на себя как бы обет, рифмой, как кольцом, обручившись с Енисеем, и что пора уже браться за серьезное дело; то пойдет по пути прямой подсказки: "А здесь на Вятке один мужичонка нажил миллион от веников. Опиши-ка его и книжку назови "Веники". То манит, соблазняет звонкими словечками: как, мол, тебе нравится название "Золотая голытьба"? А "Турмалин-камень"? А Человек-песня"? И рождаются книги с такими именно названиями.
Писатель признается, что он все же благодарен своему беспощадному мучителю, своему вдохновителю. Подсказано много хорошего. Но ни одной минуты не давал он побыть автору без писательских забот - ни просто рыбаком, ни просто человеком, пришедшим в лес или на луг отдохнуть, побыть наедине с природой. Зудел и зудел, не давая ни отдыху, ни сроку. И множились, копились записи. Выстроились ряды толстых папок: вятская, сибирская, волжская, северная, тувинская…
3
Впервые имя Алексея Кожевникова появилось в 1924 году, когда московскими журналами "Пионер" и "Пролетарий связи" были опубликованы его рассказы "Жиган", "Клиенты", "Конь Башкир". В том же году появилась первая его книжечка "Продавец счастья". В следующем - выходят несколько авторских сборников рассказов, наиболее значительный из них "Шпана". Материал для этих произведении был накоплен в начале 20-х годов, когда Алексей Венедиктович учился и одновременно работал воспитателем в Московском Центральном приемнике для голодающих и беспризорных детей.
Много лет спустя писатель снова вернется к разработке этой темы во второй книге романа "Ветер жизни".
В конце 20-х годов одна за другой выходят книги А. Кожевникова, наиболее известные из них: повесть "Турмалин-камень", роман "Золотая голытьба", "Веники", "Человек-песня", "Каторжники земли".
"Время для начинающих литераторов, - вспоминает писатель, - было благословенное - вся новая революционная печать остро нуждалась в новых сотрудниках. Мне охотно давали поручения многие органы печати. Публиковали, правда, далеко не все, что приносил, но, отвергнув одно, тут же просили другое. Поощряемый этим доверием, а иногда и небольшими командировочными, я рьяно пустился в путешествия, в первую очередь по Уралу".
Как слово "Енисей" так и слово "Урал" слышал будущий писатель с малых лет. Через Вятскую губернию, через вятские деревеньки шли люди на Урал. Проходили тут крестьяне-сезонники, двигались переселенцы, перегоняли каторжан и ссыльных.
Воочию увидел Урал Алеша Кожевников, будучи четырнадцатилетним подростком, когда нанялся юнгой на буксирный пароход, ходивший по Каме и Белой.
Красноармейцем-пехотинцем Алексей Кожевников прошагал по горным кручам Урала многие сотни верст.
Еще ближе познакомился он с Уралом по окончании гражданской войны, когда стал пробовать свои силы в литературном труде.
Начальный этап своего писательского пути Алексеи Венедиктович так и называет уральским. "С годами, - пишет он, - Урал раскрылся, распахнулся передо мною во всей своей мощи, красоте, богатстве".
Урал предстал перед писателем не только как кладовая золота, платины, железа, меди и других полезных ископаемых, а еще и богатейшим скоплением человеческих судеб, характеров.
Книги "Турмалин-камень" (1926), "Золотая голытьба" (1927), "Каторжники земли" (1928) и написаны об Урале.
Уже в первом романе Алексея Кожевникова "Золотая голытьба", повествующем о революционном движении на Урале, возникает тема интернационального звучания. Широко показана в книге совместная борьба русских и башкир против царизма, начавшаяся еще во времена Емельяна Пугачева и Салавата Юлаева.
Глубоко заинтересовало писателя движение народов России через Урал на Восток, "дооткрытие" Сибири. А что уж сказать о начавшемся в тридцатые годы великом, индустриальном преображении всего Заволжья и Зауралья - о таких стройках, как Турксиб, Игарка, Магнитогорск!
Свой второй роман "Здравствуй, путь!", впервые напечатанный под названием "Магистраль" в 1934 году, автор посвятил строительству Туркестано-Сибирской железной дороги. Читатель попадает в атмосферу огромной стройки, где не только прокладывается железнодорожное полотно для крупнейшей магистрали, но и ведется одновременно напряженная работа по привлечению местного, коренного населения - казахов - к строительству и обучению их новым профессиям. Этим занимаются русские инженеры, механики, рабочие. В результате многие казахи становятся бурильщиками, взрывниками, машинистами.
Герои произведения не просто копают землю, укладывают шпалы и рельсы, это истинно советские люди, которые в процессе труда преодолевают свои недостатки, совершенствуют себя. Один из главных героев - инженер Елкин - так и говорит: "Наша задача - строить дорогу и строить людей".
Особенно привлекателен в романе образ казаха Тансыка, - он, бывший пастух, становится первым паровозным машинистом из казахов, примером для своих собратьев.
Интерес А. Кожевникова к Сибири оказался глубоким, длительным и плодотворным.
"Больше всего увлекло меня освоение и преобразование этого края русскими… - рассказывает писатель в автобиографии. - Я загорелся мечтой описать всю эпопею от Ермака до наших дней и сел за работу, но постепенно понял, что замахнулся на непосильное. Начались колебания: совсем ли отказаться от замысла или сузить его? В это время в газетах появилось первое сообщение об Игарке. Оно обрадовало меня, как звезда в непроглядной ночи. Связать центральную Сибирь прямым водным путем со всеми странами мира, построить в холодных северных пустынях промышленный город и порт - новый, огромный шаг в преобразовании Сибири, кроме того, новый выход в океан. Это заслуживало книги, и я помчался на Енисей, в Игарку".
Через несколько лет читатели получили третий роман Алексея Кожевникова: "Брат океана" (1939).
Это одно из наиболее значительных его произведений. На многих страницах романа находим мы изображение того, как русские люди помогают жителям Сибири, учат их, делят с ними их заботы и чаяния, а после Октября вместе строят новую жизнь, содействуют становлению северных колхозов.
Вот Егор Ширяев, тот самый легендарный Игарка, чьим именем, по преданию, назван был северный порт, женился на девушке-остячке и пишет своему отцу: "Поженился я на здешней женщине, а через нее повенчался с судьбой всего здешнего народа, и надо мне стоять при нем… Выбрал я эту судьбу по доброй воле и при полном разуме". И отдал Игарка этому северному народу всю свою жизнь.
Вот ссыльный большевик Рябинин, попав за революционную деятельность на Север, он и там остался тружеником - рыбачит, промышляет зверя вместе с Игаркой и северными охотниками; вырванный из строя активных борцов против царизма, казалось бы - обреченный на бездействие, на прозябание, он, однако, не поддается унынию, не складывает руки, продолжает работать для народа, изучает Север. Еще едучи в лодке по могучей северной реке, в места, где он должен будет отбывать принудительное поселение, он приглядывается к новой для него земле, к ее природе и старается увидеть ее такой, какой она будет через много лет.
Разумеется, неверно было бы думать, что так уж стройно и гладко складывались отношения и с людьми здешними, и с природой у ссыльного большевика в этой уготованной ему судьбою - вместо родной - земле. На первых порах душа его бунтовала: что тебе до этой жалкой земли, до всего, что на ней! Все, что озарено этим назойливым бессонным солнцем, все решительно - тюрьма. И солнце - тюрьма! Попробуй скройся при таком солнце!.. Подолгу простаивал Василий над Енисеем, глядя с ожесточением, как "спокойно, величаво, неудержимо уходила река в Ледовитое море, в смерть, и это было невыносимо для человеческого сердца".
Многое пришлось человеку перебороть в себе, в своем сердце, многое понять и почувствовать, прежде чем пришел он к иному, новому восприятию окружающего.