Джек, дружище, пшеница обмолочена, и в Калифорнии поспели сливы, а я все еще не знаю, как обстоят наши дела. Если ничего не выходит с землей, какого черта жить нам в разных странах! Приезжай сюда, будем работать, как прежде, и копить деньги. Хоть через двадцать лет, а получим клочок земли. Напиши скорей, в чем дело. Неужели "вирджиния" не дала тебе никакого дохода?
Джек, старик, неужели у нас не будет фермы никогда?
- Да! - произнес Джек громко. - Надо сказать прямо: фермы у нас не будет никогда, ни в Америке, ни в Европе…
И он закрыл лицо руками и так сидел долго, не двигаясь. Потом достал бумагу и карандаш и начал писать свое первое письмо к Чарли.
Дружище! Нет, должно быть, клочка земли во всем свете, где бы мы могли с тобой работать сообща. Теперь, осенью, я подвел итоги своей летней работы и должен признаться, что мне не удалось сделать того, на что я рассчитывал. Участок моей матери (представь себе, она жива!) слишком мал, чтобы на нем можно было поставить удовлетворительное хозяйство. Покупать же землю здесь нельзя. Ты скажешь, что можно разводить "вирджинию" и на маленьком участке. Именно на "вирджинии" я и нажегся. Сигары здесь не в ходу. Даже не хочется говорить об этом.
Теперь у меня только один выход. Вот он: из тех долларов, что ты скопил, купи билет через океан, но не для себя, а для меня. Вышли его заказным письмом немедленно. На новый год я закончу одно небольшое дело и сейчас же выеду в Америку. Значит, самое позднее увидимся в феврале.
Будем таскаться, старик, по всем штатам Америки, без всякой надежды на будущее. Ты пишешь, что через двадцать лет у нас все-таки будет ферма. Я был бы рад, если бы хоть через тридцать мы получили какое-нибудь пристанище, откуда никто не мог бы прогнать нас. Скажу тебе по секрету, я разуверился в жизни, и только надежда встретить тебя меня радует. Не обижайся, что я долго не писал тебе. Хотел сначала на деле проверить свои расчеты. Было бы хуже, если бы я прислал письмо, которое тебя ввело бы в заблуждение.
Невеселая у нас будет встреча с тобой, бродяга. Океан съест все, что ты накопил за год. Но ничего, нам не привыкать к горю.
Значит, до свиданья. Жду билета.
Твой Дж. Осмеркинг.
Джек запечатал письмо, вложил его в конверт и начал медленно заклеивать. Потом отыскал картуз. Он решил сейчас же отнести письмо на станцию. Рассчитывать больше не на что. В Америку так в Америку…
Он потушил лампу и вышел на двор. Темная октябрьская ночь окропила его лицо мелким дождем. Он пошел довольно быстро, и грязь звякала под ногами, как будто на его башмаках были надеты шпоры.
Джек знал, что его путь на станцию - путь бегства из СССР. Испробована еще одна возможность, получено еще одно поражение, может быть, сильнейшее из всех. Оканчивается целый период его жизни. Он добровольно возвращается в кабалу, в неволю, к тяжелому, безрадостному труду на чужих. Он отрывается от семьи, от родины. Что же делать?.. Значит, так надо.
Да, так надо! Он несет на станцию письмо, которое уже нельзя будет вернуть. Чарли купит билет, истратит деньги. Сто десять долларов будет стоить путь через океан. Бегство дорого обходится. За сто десять долларов можно купить хорошую лошадь.
Почему же, однако, все окончилось так печально? Почему он должен признать себя побежденным? Почему? Или, может быть, он ошибся в чем-нибудь?
Что делал он здесь, в СССР?
Он напряженно работал все лето, чтобы создать небольшое хозяйство. Он возился у себя на огороде с лопаткой, смотрел в землю, старался не замечать, что творится вокруг него. А что творится вокруг?
Здесь в СССР рабочие и крестьяне строят большое общее хозяйство, где всего будет много, где каждый получит возможность работать и пользоваться всеми благами земли. Здесь строятся новые заводы, дороги, образуются коллективные крестьянские хозяйства. Все это он пропустил мимо глаз. Не заметил. Он смотрел только в свою землю. Он шел против жизни. Скорее всего, именно здесь и лежит причина его поражения. Он приехал в рабочую страну СССР с повадками деляги-американца. Он не просто работал, а скрывал свои планы ото всех, даже от матери, ловчился, вертелся, продавал имущество, занимал деньги и у ростовщика. В простоте сердечной он думал, что все это высшие приемы работы, что иначе действовать и нельзя. Но если бы это были хорошие приемы, он не проиграл бы игры, не шагал бы сейчас ночью в грязь на станцию. Нет, надо прямо сказать, его приемы никуда не годятся. Результаты налицо: он разбит по всем пунктам.
Теперь дальше. На Новый год он уедет из Починок в Америку. Он уедет, и никто, кроме матери, не пожалеет о нем. А может быть, и мать не пожалеет. Она вернула свою корову и успокоилась. Катька пожалеет? Может быть. А остальные все только посмеются. "Смотался американец, - скажут. - Туда ему и дорога, сволочь он был". Обидно, что и говорить!
Джеку стало жалко самого себя. Он всхлипнул и почувствовал, что по лицу его ползут слезы.
Он начал думать дальше, стараясь найти выход из положения. И вдруг почувствовал, что приходит к какому-то определенному решению, с которым он раньше не сталкивался. Он пробовал возражать себе, искал других возможностей, но все время возвращался к тому же. Начинал рассуждения снова - и снова приходил к прежнему выводу.
Черт подери, каким же образом он действительно так промахнулся?
Он уже давно прошел Чижи, и теперь к нему приближались зеленые и красные огоньки станции. Но Джек не смотрел на них. Он разговаривал сам с собой, размахивал руками и шагал машинально. Только на платформе перед почтовым ящиком он понял, что пришел куда надо. Он уже вынул письмо из кармана, как вдруг почувствовал, что письмо может и подождать. Что-то вроде нового плана окончательно родилось в нем.
Очевидно, новый план требовал каких-то решительных действий. Джек быстро сунул письмо в карман и побежал обратно в поле. Можно было подумать, что он забыл что-то в Починках. Или он решил остаться в СССР?
Он бежал быстро, лишь изредка замедляя шаги, чтобы передохнуть. И чем быстрее он бежал, тем яснее чувствовал, что бежит он к какой-то новой цели, и надежды в нем крепли. Вот наконец он миновал Чижи и начал спускаться к Починкам. Почти обессиленный, он прошел околицу и остановился у крайней избы, где жил его враг Николка Чурасов.
Без всякого раздумья Джек начал барабанить в темное окно.
- В чем дело? Кто? - спросил из избы злой и сонный голос Николки.
- Это я, отопри.
- Кто?
- Ну, Яков Восьмеркин, отопри, говорю.
- Я вот тебя сейчас дробью попотчую. С ума сошел, что ли?
- Нет, с ума не сходил. Отопри дверь, Николка. Пусти в избу. Предлагаю с завтрашнего дня коммуну строить.
- Коммуну? Сейчас.
В избе загорелся огонек.
Глава третья
Польза табака
Острый сигарный дым стоял в избе голубым облаком, как в каком-нибудь американском баре. Но курильщики собрались сюда не для того, чтобы выпить содовой и поговорить о пустяках. Обсуждался план работ коммуны "Новая Америка", устав которой был только что принят единогласно.
Впрочем, на обсуждение устава много времени не потратили. Был принят обычный, типовой устав. Долгое время лежал он у Капралова на печке в тряпке. Теперь Василий торжественно принес эту маленькую розовую книжку в избу Восьмеркиных.
- Дождалась-таки своего времени, - сказал он и положил книжку на стол.
Устав прочли и приняли, то есть в пустые места его, там, где стояли точки, вписали название коммуны, адрес и число членов.
Количество членов оказалось значительно больше, чем ребята вначале думали.
Когда в Починках узнали, что Яшка Восьмеркин неизвестно почему взбесился и пошел в коммунары, деревня дрогнула. Среди мужиков не было ни одного человека, который считал бы, что Яшка прогадал с табаком. Все знали, что на сигарах он заработал тысячу, и эта сумма казалась крестьянам невероятно большой, прямо геройской.
О величине этой суммы крестьяне судили хотя бы по тому, что в хлеву у Восьмеркиных появилась хорошая серая корова, каких в деревне раньше не бывало. Сам Яшка ходил в непромокаемом пальто и спал на кровати с сеткой. А сестра его Катька однажды в небольшой дождь прошла через всю деревню под коричневым зонтиком. Разве все это не говорило за то, что табачок себя оправдал, а Яшка - умница, заработал большие деньги на пустяках?
Вот почему в первый же день, как по деревне прошел слух о коммуне, пожелало записаться двадцать три двора. Правда, часть тут же отсеялась, когда коммунары заявили, что надо вносить паи лошадьми и коровами. Но четырнадцать мужиков, больше из молодых, все-таки остались; с работницами - двадцать пять членов, а если считать с ребятами и стариками, то сорок человек. При них десять лошадей и пятнадцать коров; кур до сотни. Земли, вместе с огородами, восемьдесят гектаров, с покосами - вдвое. Таких результатов не ожидали коммунары. Вот почему теперь они курили Яшкины сигары и пускали дым, как настоящие победители.
Но председатель коммуны Яков Восьмеркин молчал и очень недовольно подсчитывал что-то на бумажке.
- Мало земли, товарищи, - наконец произнес он, - не с чем начинать.
- Как так мало?! - закричал Капралов. - Ты с картофельного поля сколько табаку снял? А у нас земли в сто раз больше.
Но Джек разъяснил всем, что теперь расчет идет не на табак, а на пшеницу. "Вирджинию" будут сеять в последнюю очередь. Ведь если много табаку развести, совсем зарезаться можно. Надо засеять зерновых не меньше восьмидесяти гектаров. Потом коровам хороший корм нужен, а для этого тоже земля требуется. Да и работников много: чтоб всех занять, придется какую-нибудь огородную культуру развести. Одним словом, как ни вертись, пятидесяти гектаров не хватает. Без этой же добавки коммуна крестьянских дел не поправит, и бедность останется прежняя.
- Да где же землю взять? - закричал Бутылкин. - Легко сказать - пятьдесят гектарчиков. Ведь их прежде найти надо. А где найдешь?
- Надо что-нибудь придумать, - сказал Джек. - Вот я здесь все рассчитал. Смотрите, если не верите.
Николка Чурасов взял лист, просмотрел его бегло и заявил:
- Ясное дело, без прирезки не обойдемся. Придется землю требовать.
- Где?
- Известно где: в городе. Раз мы теперь коммуна, нам отказа не будет.
И, обращаясь к Капралову, который был выбран секретарем, сказал:
- Пиши заявление.
Капралов под диктовку Николки и Джека написал от имени коммуны заявление в земельное управление о добавочной прирезке земли. Все грамотные коммунары подписались на бумаге. Потом составили список членов коммуны и прошение о регистрации. Все эти бумаги Джек аккуратно завернул в газету и спрятал в карман. А затем надел непромокаемое пальто и картуз.
- Куда ты? - спросил Капралов. - Нешто заседание кончилось?
- Кончилось. Больше говорить не о чем. Надо в город за землей идти. И тебе со мной придется.
Николка Чурасов Джека поддержал:
- Довольно языком болтали два года. Шагайте в город, ребятишки. Я вам еще записочку напишу одному знакомому парню, товарищу Бабушкину. Он в комсомоле работает и, может быть, помощь окажет.
И Николка тут же на куске бумаги написал записку, довольно нескладную, но разъясняющую суть дела: коммуне нужна земля, помоги.
- А что же нам-то теперь делать? - спросил Сережка Маршев, видимо недовольный, что общее собрание так быстро кончилось.
- До Чижей нас проводите, - ответил Капралов. - Подписи под уставом в сельсовете заверить надо.
Все высыпали на улицу. Но Джек вдруг задумался, вернулся в избу и забрал с собой сигары и табачные листья. Рассовал все это по карманам и присоединился к коммунарам.
Коммунары шли тесной группой, молча. Каждый понимал, что минута важная: провожают в город первых депутатов. Николка закричал, когда вышли в поле:
- Ну, двинулась деревня-матушка! Теперь уж назад не повернем.
И все заговорили о том, что Починки действительно тронулись с места и начинается новая жизнь.
В Чижах, в сельсовете, засвидетельствовали подписи. Пока секретарь дышал на печать и прикладывал ее к бумагам, откуда-то появился Павел Павлович Скороходов со связкой баранок на шее. Он начал расспрашивать, в чем дело, а когда узнал о коммуне, отозвал Джека и стал приглашать к себе в гости.
- Выпьем на радостях по маленькой, - шептал он Джеку на ухо, чтоб коммунары не услыхали.
Но Джек от приглашения отказался. Его теперь занимало другое дело. Да и не забыл он еще скороходовских клещей.
От Чижей коммунары домой не пошли, а проводили делегатов на станцию и даже посадили в поезд.
…В городе Джек и Капралов без особого труда зарегистрировали устав коммуны. Все документы у них были налицо и как нужно оформлены. Гораздо труднее оказалось добиться высылки в Починки землемера для сведения отдельных участков в общий клин. И еще труднее - получить добавочную землю из запасного фонда.
Принимавший заявление об отводе земли секретарь посмеялся над ребятами, когда узнал, что коммуна только на днях образовалась, а уже требует земли. Он разъяснил, что землю им прирезать могут, но не раньше будущего года, когда "Новая Америка" докажет свою жизнеспособность. До этого надеяться нечего.
Джек начал доказывать, что без прирезки земли коммуна пропадет в первый же год, а если и уцелеет, то не сведет концы с концами. Секретарь ответил, что ничего не может сделать: последнее время часто образуются фиктивные коммуны специально для получения лишней земли. И что нужно сначала людей проверить на работе, а потом уж им землю давать.
Капралов тяжело вздохнул и посмотрел на Джека. А тот вытащил из кармана большую сигару, откусил кончик, закурил и задумчиво пустил дым в сторону секретаря. Секретарь понюхал воздух и усмехнулся:
- Ого! Еще земли не получил, а уж сигары раскуриваешь.
- Да нет… - ответил Джек конфузливо. - Это так, "Вирджиния", наша деревенская. Вот попробуй, если хочешь. - И положил перед секретарем длинную сигару, чуть ли не в четверть.
Тот оглядел сигару со всех сторон внимательно, но вернул ее обратно.
- Это уже вроде взятки выйдет, - сказал он с сожалением.
Джек засмеялся:
- Какая такая взятка? Говорю же, что с моего огорода сигара.
Секретарь недоверчиво улыбнулся и закурил. Затянулся раз пять.
- Хорошая штука, - сказал он, рассматривая дымок. - Ты удостоверить-то можешь, что сам табак вырастил?
- Ну да, могу. Вот и листья при мне.
И Джек положил на стол пачку листьев.
- Я вот что тебе посоветую, - вдруг рассмеялся и подмигнул глазом секретарь, - приложи ты к своему прошению пяточек сигар, в виде, так сказать, удостоверения о трудоспособности. Я не шучу! Ведь американский сигарный табак у нас культура новая. Может, комиссия это во внимание примет.
- Так и сделаем, - подхватил Капралов. - Должна во внимание принять!
И написал на листе бумаги:
Сигары "Вирджиния" - из табаку, выращенного на огороде Якова Восьмеркина, председателя коммуны "Новая Америка". Приложение к прошению об отводе земли.
Секретарь совета коммуны В. Капралов.
В эту бумагу завернули несколько сигар. Сверток был пришит ниткой к прошению и занумерован.
После этого ребята ходили еще с письмом Николки Чурасова к товарищу Бабушкину на квартиру.
Бабушкин был низенький молодой человек, очень бойкий и, видимо, занятой. Однако, узнавши, что речь идет об организации коммуны, он обещал оказать содействие и позвонить по телефону в земельное управление. Сам он только что бросил курить, поэтому сигар пробовать не стал. Но заинтересовался новой культурой и взял у Джека пяток сигар, чтобы показать ребятам в комсомоле.
Когда через несколько дней Джек пришел за справкой о результатах решения, секретарь радостно замахал рукой и закричал:
- А ведь повезло тебе, товарищ Восьмеркин! Вся комиссия твои сигары курила. Председатель прямо сказал: "Если парень такой табак у себя на огороде выходил, из него толк выйдет".
- Ну да, выйдет, - подтвердил Капралов. - Только дадут ли нам землю? Вот вопрос.
- Скорее всего, дадут. Так постановили: поедет землемер ваши наделы обмерять, наказ получит - удобные земли кругом осмотреть. Если что окажется подходящее, прирежет. Так что помогли тебе твои сигары, Восьмеркин. Польза, так сказать, табака.
- А когда землемер приедет?
- Через месяц ждите. Председатель обещал ваше дело ускорить. Нам, говорит, сейчас американцы нужны. Только, Восьмеркин, друг, держись теперь. Смотри дальше не подгадь!
- Не подгадим, - ответил Джек серьезно.
И пошел к порогу. Потом вдруг вернулся, полез в карман и вытащил два зернышка крупной пшеницы. Сказал смущенно:
- Вот покажи председателю наши семена. Скажи, что это американская пшеница "манитоба". Через три года у нас ею сто гектаров в коммуне засеяно будет.
…Джек и Капралов после недельного отсутствия вернулись в Починки с приятными вестями. Пришли прямо в избу Чурасовых, собрали коммунаров и все им подробно доложили: устав утвержден, землемер приедет, может, и земли прирежут в этом году. Одним словом, основание коммуне положено.
Николка сейчас же выскочил с ружьем на крыльцо и выпалил в воздух от радости. Потом Джека и Капралова качали. С песнями и плясками коммунары прошли через всю деревню. Их останавливали крестьяне и спрашивали, в чем дело. Двое мужиков даже выразили желание вступить в коммуну, и их зачислили кандидатами тут же, на улице.
Дома Пелагея сообщила Джеку, что накануне старик Кацауров внезапно скончался. Он погнал коров к березовой роще, как всегда, а к ночи коровы вернулись домой одни. Братья ходили искать старика, но в темноте не нашли. Сегодня чуть свет пошли на поиски всей семьей, как по грибы. Сперва увидели носовой платок на траве, а потом и самого старика. Он сидел мертвый у дерева, с потухшей папироской в руке.
Джек хотел сейчас же идти в Кацауровку. Но Пелагея сказала, что спешить туда нечего, там хлопоты. И будет вполне достаточно, если он пойдет завтра прямо на похороны.