Вечером он позвал меня в шахматный клуб. Я отказался и пошел на свидание.
Елочка, как правило, опаздывает на полчаса. Я верно рассчитал время. Поколесил по городу, почитал "Комсомольскую правду", развешанную возле "Областной справки", и только тогда побрел на остановку. Я подошел к месту свидания почти одновременно с Елочкой. Мы шли от противоположных углов квартала. Я видел, как она торопилась. Возможно, и она видела меня идущим. Но на всякий случай я сказал:
- Я тут изнываю целых полчаса. Думаешь, это - большое удовольствие?
- Извини, пожалуйста. Я хотела вовремя, но потеряла помаду. Просто ужас! Еле нашла. Ты извини.
- Так и быть. Извиняю.
У нее виноватый вид. Это хорошо. Пусть считает себя обязанной. Я исподтишка оглядел ее. Она прелесть! При первой же возможности обниму ее и поцелую.
Я не стал ждать сложа руки, когда эта возможность придет сама. Я повел Елочку в парк. Там есть подходящие идиллические беседки. Но Елочку тянуло на людные, ярко освещенные аллеи. Только после невероятных ухищрений мне удалось заманить ее на скамейку, спрятанную в густом полумраке.
- Какой у тебя красивый подбородок! Я все забываю тебе сказать, - произнесла Елочка, едва мы сели на скамейку.
У меня волевой подбородок. А еще удачнее челюсти. Моим челюстям позавидует любой боксер.
- И вообще ты очень похож на Кирилла, - продолжала Елочка.
Тем более мне нечего осторожничать, если она это сказала. Значит, то, что можно Кириллу, разрешается и мне. Я так истолковал это.
- Тебе холодно? - спросил я Елочку и, не дожидаясь ответа, протянул руку за ее спиной и положил на плечо.
- Сейчас же убери, - сказала Елочка строго. - Мне не холодно.
Я не стал вилять и рубанул напрямик:
- Кириллу можно - мне нельзя? Чем я хуже Кирилла?
Елочка опешила, но затем сказала:
- Кирилла я люблю.
Возможно, я ослышался. Я не стал разбираться в этом. Я посмотрел на луну и сказал:
- Луна сегодня какая-то чудная.
Это лучшее, что я мог сейчас сделать.
- Ты слышал? Я люблю Кирилла, - повторила Елочка.
- Чудная сегодня луна, - повторил я.
Она дернула меня за рукав.
- Ты слышал, что я сказала о Кирилле?
- О Кирилле? Он неплохой парень.
- Он самый хороший парень.
- Надеюсь, относительно?
- Конечно, относительно. Для меня он самый хороший.
- Ты все-таки взгляни на луну.
Она опять дернула за рукав.
- У нас с Кириллом любовь.
Дальше я уклоняться не смог. Не знал, как. Пришлось признать, что я все слышал.
- А меня водите за нос? Зачем? Ведь я хотел на тебе жениться. Хотел завтра в загс.
- За тебя не пойду. Я люблю Кирилла.
- Но тогда зачем меня за нос? Это нечестно.
- Мы бы сказали, но еще не совсем уверены. Сейчас испытательный срок. Месяц.
- Кирилл установил? Этот месяц?
Что-то не похожи на Кирилла этакие рассудочные поступки.
- Я установила. Он, говорит, уже уверен.
Я вздохнул облегченно. Еще не все потеряно. Елочка колеблется. Но на сегодня хватит. Дальнейший разговор опасен.
- Идем домой. Пора бай-бай.
- Да. Пора, - сказала Елочка покорно.
Я шагал быстро. Она едва поспевала за мной.
- Сердишься? - спросила она, задыхаясь.
- У меня железные нервы. Забыла?
- Не забыла. Помню. Но думала, ты сердишься.
- Куда там!..
Я действительно держал себя в руках. Неприятно, конечно, все это. Я хотел жениться, но ничего не вышло. Кому понравится такое? Разумеется, никому. Теперь кандидатура Елочки под вопросом. Выходит, на всякий случай ищи замену. Ищи-свищи!
Доставив Елочку домой, я быстренько попрощался. Я спешил. Хотелось пробежать главную улицу из конца в конец, пока не разошелся народ, и поискать кое-кого. Я имею в виду подходящую девушку, которая бы заменила Елочку. Такую девушку, с которой не было бы одиноко. А мне стало немного одиноко после того, как Елочка сообщила про свою любовь к Кириллу. Теперь она с Кириллом, а я один. Я не могу быть один. Даже волк - и тот с волчихой. А я же не волк. Я неплохой парень - Лева Зуев.
- Но ведь ты любишь меня по-прежнему? - спросила Елочка с беспокойством.
Ох, уж эта женская жадность! Любить одного и в то же время требовать, чтобы другой хранил верность.
- Еще как! - крикнул я и побежал в сторону главной улицы.
Мне тотчас повезло. На углу главной улицы и той улицы, по которой я бежал, стояла обаятельная толстушка и уплетала большое румяное яблоко. Сплошное загляденье было на нее смотреть. На то, как впиваются ее ровные белые зубки в сочную мякоть яблока.
Я, не мешкая, предупредил:
- Не забывайтесь. Этот плод уже погубил одну женщину. Ее звали Евой.
Я предполагал, что толстушка ответит:
- А я не Ева.
После этого выудить ее имя будет сущим пустяком. А когда имя в кармане, считай: знакомство состоялось.
Но толстушка повернулась в сторону телефонной будки и позвала:
- Мама!
Из автомата вышла высокая пожилая дама и, смерив меня негодующим взглядом, увела толстушку.
Я пошел вдоль главной улицы. Навстречу попадались в основном мужчины. Те из них, что помоложе, стояли небольшими группами. Обсуждали вчерашний футбольный матч.
Но вот прямо на меня идет молодая женщина. У нее все высший класс. И лицо. И талия. И ноги. Только с ней мужчина. Он мягко держит ее под руку. Осторожно, точно она из хрупкого стекла. И стоящие группами мужчины тоже смотрят на нее ласково. Она прошла мимо меня. Я обернулся и посмотрел ей вслед. Любопытно, какая она со спины. И со спины она тоже высший класс.
Меня тряхнули за плечо. Верзила из группы, что стояла поодаль, не снимая руки с плеча, сказал:
- Я бы на месте ее парня дал тебе по морде. Чтобы не смотрел на нее так.
- А как смотрел? - спросил я осторожно.
- Не прикидывайся. Я знаю, как смотрел. Понял?
Он отпустил мое плечо и вернулся к своим. А я хотел ему сказать:
"Зачем мне эта женщина? Пусть она так и идет дальше со своим мужчиной. Мне нужна Женя Тихомирова. Она, единственная".
Я пошел звонить во Владивосток. Заказал квартиру Жени. Сонная телефонистка предложила подождать час. Пока она будет пробиваться через стихии и расстояния. Я уселся в кресло и поглядывал на онемевших в ожидании людей. Их немного. Они томятся, сонно клюют носами. По кабинам бродит дрема. Она-то и спасла меня. Я овладел собой. Я подошел к окошечку и потребовал аннулировать вызов. Телефонистка, уже добравшаяся до прибайкальской тайги, посмотрела на меня с откровенным разочарованием. Она-то старалась ради такого слабовольного типа. Пробиралась сквозь сибирские дебри. Даже сон слетел. Она-то считала, что у типа важное дело. Прибежал, глядя на ночь. Мало что тут подумаешь!
Я простил ее. Откуда ей знать, что как раз все было наоборот.
10
На экзамене Спасского обошлось. Профессор задал девять дополнительных вопросов, я ответил на все. Это у него называется "потолковать с умным человеком". Он увлекся, забыл, что находится на экзамене, обнял меня за плечи и проводил до дверей аудитории. Протянул руку на прощание и пригласил заходить почаще. Оценку он, разумеется, не поставил. Зачетная книжка так и лежала на его столе. Руку его я, конечно, пожал, но и напомнил об оценке. Мне не очень-то хотелось сдавать экзамен вторично. Я дал ему понять это.
- Да, да! А как же? Без оценки нельзя! - спохватился профессор.
Мы вернулись к столу. Спасский взял авторучку, открыл зачетную книжку и замер. Поджал нижнюю губу. Прищурился.
- А что вы думаете?..
Он задал десятый вопрос. На девяти предыдущих мне везло. А тут он попал в точку. На этот, десятый, я не знал, что сказать. Только мычал. Все же Спасский поставил "отлично".
Кирилл отвечал после меня и заработал лишь "хорошо". По свидетельству очевидцев, он ввязался с профессором в спор. Это ему и подпортило оценку.
Вроде бы речь зашла о патриархе Никоне, как вдруг они схватились из-за сущности демократии. Никто не заметил, с чего началось. Сидевшие на экзамене обратили внимание, когда Кирилл и Спасский уже вошли в азарт. Представьте двух мальчишек, сидящих в куче листьев. Мальчишки, запустив руки в листья, гребут их, подбрасывая друг другу в лицо. Так же вели себя Спасский и Кирилл. Они залезли в глубины истории и подбрасывали факты. Добрались до первобытного общества. Наконец Спасский очнулся и воскликнул:
- Вы ответили отлично! Но позвольте снизить вам оценку за материал первого семестра! Он усвоен нетвердо!
Кирилл позволил и получил "хорошо". Когда я увидел его, он был очень доволен. Ходил, потирая руки. И радужно улыбался.
Теперь мы идем на экзамен к Гусакову. С тех пор, как я сделал попытку жениться, прошла неделя. Я иду на экзамен по-прежнему холостым.
С утра прижарило солнце. Мы на ходу сняли пиджаки. Каждый пристроил его, как удобно. Я положил на плечо. А Стась Коровин, например, перекинул через правую руку, и пиджачок ему не мешает. То ли было раньше, когда приходилось таскать родной портфель!.. Отныне портфель валяется на шифоньере. Сегодня Стась шагает легко. Даже размахивает свободной рукой. Вот только правое плечо пока выше левого. Но тренер Сусекин поклялся исправить этот профессиональный порок.
Развязались шнурки. Я отстал. Вместе со мной отстал Кирилл.
- Сегодня будет черным днем для Гусакова, - сказал Кирилл, посматривая, как я завязываю шнурки.
- В чем это проявится?
- Я покажу его несостоятельность перед всем институтом. Об этом узнает весь город.
Кое о чем я догадываюсь. Неспроста он изучал подшивку "Советского спорта". Сидел вчера битых три часа. Но я пока промолчу. Может, для него это не кончится добром. Мне хочется об этом сказать, но я чувствую, что надо промолчать. Почему, мне не ясно. Так лучше для меня. И потом, с какой стати я скажу? Ведь я только догадываюсь.
Я нарочно медленно завязывал шнурки. Перевязывал их. По лицу Кирилла заметно, что он собирался сказать еще нечто важное. Я наготове.
- Как твои дела с Елочкой? - спросил Кирилл, подняв глаза к небу.
Значит, Елочка скрыла от него наш разговор. Он не подозревает, что я все знаю об их поцелуях. Если я признаюсь, то навсегда потеряю права на Елочку. Тогда мне ничего не останется, как отойти в сторону и оставить их вдвоем. И безнадежно будет ждать. Если у них что-нибудь начнется, то оно протянется до конца их жизни. Нет. Я сделаю вид, что будто ничего не ведаю. Если у них хватит нахальства целоваться при мне, я отвернусь. И не замечу. Словно ничего не произошло. Мои нервы выдержат и не это.
- Да ничего дела. Неплохие, - сказал я небрежно.
- Вот что. Ты бы поактивнее. Если она тебе нужна по-настоящему.
Он сказал, что хотел, и поспешил за ребятами. Я поднялся и пошел следом за ним. Мне есть над чем поразмыслить. Он преподнес новую задачу. Но уже понятно одно: Елочка солгала или Кирилл солгал Елочке. Он ее не любит. У него к ней то же, что и у меня. Даже меньше. Я-то не прочь жениться на Елочке. Как бескорыстный друг он считает своим долгом поделиться со мной. Он верный друг. Такого поискать.
Около нашей аудитории осиный гул. Конечно, все видели, как вьются осы возле какой-нибудь щели. Временами некоторые из них подлетают к ней, тычутся головой, потом, сложив крылья, вползают в щель. Наши студенты похожи на ос. Тоже вьются возле замочной скважины. Тоже тычутся головой. Только вот залезть в замочную скважину не удается. Сколько ни стукайся лбом, не втиснешься. Не пускают габариты. А там, за скважиной, есть на что посмотреть. Там сидит Гусаков и принимает экзамен. И чем больше страх перед Гусаковым, тем сильнее тянет посмотреть, как он расправляется с нашим братом.
Нас встретил восторженный женский визг. Оказывается, перед Гусаковым пустует один стол. И все мужчины сдали экзамен. Мы остались последней надеждой у девушек. Сами они отсиживаются до последнего. Соберутся в кружок и, еле владея дрожащими губами, рассказывают страшные были.
Когда мы подошли, их лица совсем сливались с белой стенкой. Только там-сям разбросаны черные точки - их зрачки.
- Мальчики, миленькие! Ваша очередь, мальчики! - завопила Елочка и потащила к дверям меня, ибо я шел первым.
Этому научили ее девчата. Они решили спекульнуть нашей слабостью. Я вырвался и как можно ехидней сказал:
- Как бы не так!
Пусть Елочка попросит подольше. Вот на что я рассчитывал. Но из-за моей спины вышел возбужденный Кирилл и заявил:
- Ну-ка расступись! Я пойду. У меня особые причины.
И многозначительно добавил:
- А вы потом расскажите всем. Знакомым. Соседям. Кому угодно. - И ушел за дверь, вооруженный планом, который задумал с помощью газеты "Советский спорт". У меня было мелькнуло желание удержать его. Но я не позволил себе этого. Мне вдруг захотелось, чтобы Кирилл сделал тот шаг, на который решился.
- Что он задумал? - спросили Стась и Сусекин. Они пришли "болеть".
- По-моему, ничего особенного.
Едва из аудитории вылетел распаренный Бурлаков, я пошел на его место. И никто меня не упрашивал. Девчата не успели. Стась и Сусекин собрались было вдохновить - сказать напутственное слово, но только спохватились. Я рывком дернул дверь на себя и перелетел пространство между порогом и Гусаковым. Взять билет тоже было секундным делом.
Я сел за стол и мимоходом глянул в билет. Схватил лишь два вопроса - о Ромене Роллане и Вапцарове. На третий пока не стал даже смотреть. Я следил за Кириллом. Меня почему-то больше всего интересовало его поведение. Если он поступит так, как я предполагал, значит, у меня великолепная выдержка. Потому что я должен был промолчать во что бы то ни стало. И не шевельнуть пальцем. Почему все-таки? У меня сейчас нет времени думать об этом. Я слежу за Кириллом.
И еще один человек внимательно следил за Кириллом. Это Гусаков. Он-то, по всему видно, не забыл тот зловредный фельетон. И если автор попал в его руки, этим случаем он воспользуется непременно.
Кирилл недолго мудрил над билетом. Он повозил пером по чистой бумаге и, только освободился стул перед Гусаковым, пересел на него. И вовремя. К стулу было направился увалень Петя Востряков. Петя пожал плечами и сел на место. А Кирилл даже не извинился. Ему было не до этого.
Он смотрел в упор на Гусакова. Тот подобрался. Насупился. Кириллу попался трудный билет, но отвечал он блестяще. Наизусть прочитал Гусакову порядочный кусок из Николаса Гильена. Гусаков хищно смотрел ему в рот. Сторожил первое неверное слово. Но рот Кирилла захлопнулся, а этого слова так и не было. Но Гусаков уже что-то задумал. И держал наготове.