Евгений Пантелеевич Дубровин – автор книг повестей и рассказов: "Грибы на асфальте", "В ожидании козы", "Племянник гипнотизера", "Билет на балкон", "Одиссея Георгия Лукина", "Счастливка", "К любви – через борьбу". Рассказы Е. Дубровина переведены на многие языки народов СССР, изданы за рубежом. Он лауреат международного конкурса "Алеко" в Болгарии.
В романе "Глупая сказка" переплелись множество животрепещущущих тем. Проблема отцов и детей, подрастающего поколения звучит очень актуально и сегодня, несмотря на прошедшие десятилетия со времени создания романа. С гневом и болью пишет автор о людях, которые варварски относятся к природе, с любовью и лиризмом – о тех, кто любит ее…
Содержание:
Пролог 1
Часть первая ПОХИЩЕНИЕ 1
Несколько слов о нашей Маме 2
Несколько слов о нашей Бабушке, или о том, как Рис победил "Водоканалтрест" 3
Несколько слов о нашем Дедушке 5
Несколько слов о себе 7
Часть вторая УТРО, ПОЛДЕНЬ, ВЕЧЕР 17
Часть третья ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР, НОЧЬ 25
Часть четвертая РАССВЕТ, УТРО, ПОЛДЕНЬ 33
Часть пятая ВЕЧЕР, НОЧЬ, РАССВЕТ 54
Евгений Дубровин
Глупая сказка
Пролог
Они спали порознь. На тот случай, если кто-нибудь постучит ночью или будет неожиданная проверка. Правда, он успел бы спуститься к себе, вниз; да и проверки теперь уже никакой не могло быть, но они все равно, поужинав вместе, расставались. По привычке, сложившейся за многие годы…
Утром она помогала ему подняться из тайника наверх, в дом. Он умывался, брился, читал газеты, которые приносил почтальон (чтобы почтальон не заходил на веранду, она повесила железный зеленый ящик на забор), слушал радио… В последнее время у него кружилась голова и щемило сердце, и она делала ему уколы лекарства, которое покупала в аптеке вроде для себя.
К десяти часам утра оставаться в доме становилось опасно, так как в любой момент мог кто-нибудь зайти, и он спускался к себе в подземелье и работал там до обеда… Обед она подавала ему вниз. И только вечером, когда опускались глубокие сумерки и жизнь в поселке почти замирала, мужчина поднимался снова наверх, и ужинали они опять вместе…
Потом он уходил из дома. Часа три она ждала его, сидела на темной веранде за закрытой дверью и вслушивалась в шорохи темного близкого леса. Это были самые длинные часы в ее жизни…
Он приходил усталый; если шел дождь – то весь в грязи, и она, задыхаясь от счастья, что он вернулся живым, торопливо приникала к его груди, потом помогала раздеться, умыться…
Она не знала, страдал ли он от одиночества, потому что он никогда не говорил на эту тему, а ей никогда не было с ним скучно, даже если в длинные зимние вечера он просто сидел в темной комнате и молчал.
Но, наверно, он не страдал все-таки от одиночества, потому что всегда болезненно переживал, когда у них жили постояльцы. Там, внизу, он нервничал из-за каждого громкого вскрика наверху, жестоко мучился от смеха. Тогда она, зная, как тяжело ему, притворялась больной, ложилась на кровать, и постояльцы сконфуженно замолкали или уходили на улицу, в лес…
Но в последнее время она начала замечать за ним странные вещи. Он дольше, чем всегда, стал смотреть по вечерам телевизор, а днем не опускался в подземелье, а прятался у окна за шторой и наблюдал за жизнью в поселке. Однажды он сказал:
– Вон идет милиционер. Позови ело сюда. Мне надо с ним поговорить.
Видя, что она стоит бледная, парализованная ужасом, он хрипло рассмеялся, не улыбаясь лицом:
– Ладно… Пошутил… Иди, коровы уже возвращаются… Встречай свою Маруську.
Но вчера вечером он твердо заявил:
– Знаешь что, старуха, подыщи постояльцев… Голова стала что-то болеть от тишины. Боюсь, с ума сойду…
– Может, тебе транзистор туда купить?
– Не надо транзистор… Подыщи постояльцев… Хорошо бы с детьми…
На этот раз он не шутил. Эти слова испугали ее, но она не стала спорить, как никогда не спорила с ним, только обронила:
– Ты же знаешь, я не могу взять абы кого… Надо ждать, когда Наум определит…
– Да уж уладь как-нибудь…
Он больше ничего не сказал, но она знала, что он ждет, и пошла к своему начальнику, но тот наотрез отказал:
– Жди команды, Васильевна. Твое дело солдатское. Или заскучала одна? Так найди себе какого-нибудь старичка. Не возражаю, – начальник подмигнул и рассмеялся.
Тогда она стала ходить к воротам, где останавливались машины приезжающих, вечно толпились возле магазина туристы, и, прислушиваясь к словам, смеху, приглядываясь к лицам, ждала случая…
Часть первая ПОХИЩЕНИЕ
1
У нашей с Рисом Мамы, то есть, конечно, у моей жены, а уж у Рисовой настоящей Мамы, сплошные заседания и совещания. Наша Мама приходит с работы совсем поздно и уходит совсем рано, так мы с Рисом видим ее не очень часто. А если учесть, что я бываю дома не больше Мамы, и если принять во внимание слабость Бабушки и Дедушки почти ежедневно удирать с Рисом в кино, то можно сказать, что вместе мы пятеро собираемся очень редко.
– Вот и все пять в сборе, – говорит обычно в таких случаях Рис, считая нас вымазанным в торте пальцем.
Рис – это наш с Мамой сын. Собственно говоря, настоящее его имя Борис, а если еще точнее – то Барбарис. А если быть уж совсем точным – то Рис-Барбарис Объелся Дохлых Крыс. Во всяком случае, так во дворе зовут его враги, а иногда и друзья в период конфронтации. В критических ситуациях этим полным именем пользуется и Мама.
Фразу "Вот и все пять в сборе" Рис обычно произносит во время традиционного воскресного обеда. С этого все и начинается. Бабушка кладет на стол вилку или ложку, в зависимости от того, что у нее в этот момент находится в руке, и начинает жалостливо гладить Риса, возлежащего у нее на коленях, по голове.
– Твоя правда, сынок, – говорит Бабушка. – Посмотри на своих папу и маму, посмотри. Хоть в воскресенье увидишь родителей. Бедняжка, с таких лет лишиться родительской ласки.
В этом месте Бабушка тяжело вздыхает и еще жалостливее гладит внука.
– Я беспризорник! – объявляет вдруг Рис.
– Перестань, глупышка, – говорит Бабушка. – Какой же ты беспризорник? У тебя все-таки есть папа и мама.
– У меня нет папы и мамы, – не соглашается Рис.
– Нет, у тебя есть папа и мама, – продолжает настаивать Бабушка.
– Не-т-т-у-у-у, – тянет Рис фальцетом уже с некоторой примесью баса и запускает пятерню в большую красную розу на торте.
– Зачем ты так говоришь? – спрашивает Бабушка. – А то мама с папой бог знает что подумают. Скажут, это я тебя научила.
– Меня родила Бабушка! – вдруг заявляет Рис.
Приблизительно в этом месте первой не выдерживает Мама, потому что из всех нас у нее самые слабые нервы.
– Это черт знает что! – кричит Мама и с силой бросает на стол какой-нибудь предмет сервировки. – Когда это кончится?
– Это кончится тогда, когда у ребенка будут отец с матерью, – немедленно отвечает Бабушка, – один на соревнованиях, другая на заседаниях, а ребенок беспризорный! Правду он говорит!
– Это не ваше дело!
– Мое! Я ему пока бабушка!
– А я пока мать!
Дедушка, который из всех нас самый обходительный, пытается устранить конфликт между свекровью и невесткой мирным путем. Лицо у Дедушки становится как у дипломатического представителя, то есть не понять, на чьей он стороне, и Дедушка произносит речь, которая почти всегда состоит из следующих слов:
– Ну хватит… хватит… в самом деле…
С бесстрастным лицом Дедушка качает головой, даже пытается умиротворяюще дотронуться рукой до Мамы и Бабушки, но его дипломатические усилия не приносят никакого результата. Перепалка все разрастается.
Когда крик достигает апогея, Рис вдруг грохает по столу испачканным кремом кулаком и кричит:
– Тихо! Прекратить базар!
За столом мгновенно воцаряется тишина. Все уже неоднократно слышали от Риса это сильное выражение, но оно неизменно производит впечатление.
Я самый спокойный человек в семье, потому что являюсь борцовским тренером и, чтобы поддержать форму, утром обливаюсь холодной водой, но, по-моему, никто, даже борцовский тренер, обливающийся холодной водой, не вынесет из уст пятисполовинойлетнего младенца слов: "Тихо! Прекратить базар!"
– Выйди из-за стола, – спокойно говорю я.
– Ым, – отвечает Рис, намахивается на меня локтем и опять залезает пятерней в торт. Он ощущает мощную молчаливую поддержку Бабушки.
– Выйди! – еще спокойнее говорю я.
– Ым! – отвечает Рис невнятно, так как его рот до отказа набит тортом.
– Даже в воскресенье не дают ребенку нормально поесть, – говорит Бабушка.
– Ты посмотри, во что они его превратили! – кричит Мама, обращаясь ко мне. – Это же законченный хам!
Я и сам вижу, что это законченный хам.
– Выйди! – еще раз говорю я, по-прежнему спокойно, но по моей спине уже пробегают мурашки, как всегда бывает на соревнованиях перед решающей схваткой.
– Ну хватит… хватит… В самом деле, – говорит Дедушка, и непонятно, на чьей он стороне.
Побеждаю, конечно, я, потому что я мастер спорта по классической борьбе. Я просто-напросто выдергиваю хама из-за стола, как редиску из грядки, отношу в спальню и кидаю на кушетку.
– Ой-ей-ей! – вопит, брыкаясь, Рис. – Он мне руку отвинтил!
– Не смей бить ребенка! – кричит из кухни Бабушка.
– Поддай этому хаму как следует! – кричит Мама.
– Ну хватит… хватит… В самом деле, – говорит Дедушка, слегка повысив голос, и снова непонятно, на чьей он стороне.
Воскресный обед безнадежно испорчен. Скатерть на столе скомкана, по комнате разбросаны куски торта.
Мы с Мамой демонстративно собираемся в кино. Бабушка и Дедушка тоже намереваются уйти – домой.
– Поедем, Рисок, к нам, – говорит Бабушка Рису, измазанная кремом физиономия которого выглядывает из спальни. – Нет у тебя родителей.
– Ну, попадешь ты когда-нибудь ко мне в лапы, – угрожающе говорю я.
– Ым, – отвечает Рис и наставляет на меня локоть.
Это означает, что он не собирается попадать ко мне в лапы.
– Пусть не возвращается! Нам такой ребенок не нужен! – говорит Мама.
– И не вернусь! – кричит Рис. – Бабуся, одевай меня!
– Будешь жить у нас, внучек, – говорит Бабушка, утепляя своего любимца шерстью, нейлоном и мохером.
– Что, съели? – корчит нам рожи Рис. – Папа – бык, а Мама – лама!
– Рис-Барбарис Объелся Дохлых Крыс! – не выдерживает Мама.
– Родители беспризорника! – не теряется Рис. Это уже Бабушкины штучки.
– Когда-нибудь мы останемся с тобой один на один, – обещаю я, пытаясь выудить Рисово ухо из мохера.
Бабушка немедленно прикрывает своим телом внука.
– Врагу не сдается наш гордый "Варяг"! – доносится глухо из-за Бабушки.
По дороге в кино мы с мамой говорим о Рисе.
– Это все ты. Распустил ребенка, – говорит Мама.
– Наоборот. Виновата ты. Совсем не занимаешься ребенком, – говорю я.
– Ты отец. Ты должен быть авторитетом для сына, а он тебя в грош не ставит, – говорит Мама.
– А ты мать. Ты должна учить его всему. Бери пример с волчицы. Как она натаскивает своих волчат, – говорю я.
Совет брать пример с волчицы всегда сердит Маму.
– Сам ты коршун! – кричит Мама – И бабушка твоя коршуниха! И дедушка беркут! Вся ваша семья хищные пернатые!
– Хищники живут парами, – говорю я. – Если ты живешь с хищником, значит, и сама хищница.
– Ах, вот как! Значит, я хищница?
– По логике вещей.
– Я это знала… – Мама начинает тереть глаза. – Я давно догадывалась, что ты меня за человека не считаешь.
– Но ты ведь сама начала… Будь же логичной. До конца.
Но Мама не хочет быть логичной до конца.
– Да, зверь… Теперь я окончательно убедилась. Бык. Правильно сын тебя называет. Ты бык… которые в горах живут… Забыла, как называются… С длинной шерстью…
– Як, что ли?
– Да! Як!
– Но яки довольно мирные животные.
– Зато ты свирепый! Ты бешеный як – вот ты кто!
– А ты… ты… горная кошка. Гепард!
– Ну что ж, до свиданья, як.
– Всего доброго, гепард.
На этом мы расстаемся. Мама едет к своим родителям, чтобы рассказать во всех подробностях, какой Рис хам, какой ее муж як и какие мои родители пернатые хищники. А я еду на тренировку в спортивный зал, чтобы, кидая через себя чучело с опилками, немного успокоиться, хотя в целях экономии спортинвентаря нам не разрешается тренироваться по воскресеньям.
Тем не менее вечером мы, все "пять штук", опять в сборе Сначала все дуются друг на друга, смотрят исподлобья (за исключением, конечно, Дедушки, который, как всегда, сидит с личиной дипломатического представителя), обмениваются репликами. Но постепенно взаимные упреки между Мамой и Бабушкой – с одной стороны, между Рисом и Мамой – с другой переходят в прочный мир, потом в горячую дружбу, и вскоре все заканчивается перекрестными поцелуями. Дедушка, оказывается, все время был на стороне Риса и только маскировался под дипломатического представителя из ООН. Дедушка катает Риса на спине, позволяет дергать себя за нос, накручивать на пальцы волосы, душить, щипать и подвергать другим пыткам. Причем эти пытки, видно, доставляют Дедушке удовольствие.
Только я один не иду на всеобщее перемирие, и это окончательно сплачивает всех. Мама, Рис, Дедушка и Бабушка закрываются на кухне и приступают к чаепитию. Оттуда несется гвалт, из которого ничего нельзя понять, но я ясно представляю себе всю картину. Рис опять возлежит на Бабушкиных коленях в наглой позе римского императора, а Бабушка, Мама и Дедушка наперебой пичкают его тортом, печеньем, шоколадом, вафлями, вареньем…
– Дрянь! Гадость! Я это не люблю! – доносится до меня придушенный голос Риса, потому что его рот набит до отказа.
Я лежу в спальне на диване и читаю газету "Советский спорт", но буквы прыгают перед глазами, я ничего не понимаю, а по спине у меня гуляют мурашки, как перед ответственной схваткой. Наконец я не выдерживаю и иду на кухню.
– Это когда-нибудь прекратится? – спрашиваю я, стараясь быть спокойным.
– Иди, иди, сынок, не волнуйся. Почитай газету, – говорит Бабушка – Ребенку надо покушать. Мы никогда ему не даем спокойно покушать. Смотри, какой он бледный…
– Ребенку в самом деле надо поужинать, – говорит Мама.
Рис корчит мне рожу, которая означает: "Что, съел?"
– Вылезь из-за стола! – говорю я.
– Ым! – Рис наставляет на меня локоть.
Я захватываю локоть классическим приемом и дергаю его на себя с тем, чтобы выхватить нахала из-за стола, как редиску из грядки, но на этот раз мне это не удается, так как на защиту "бедного ребенка" грудью становятся объединившиеся Мама и Бабушка. Даже Дедушка, хотя и надел опять на себя дипломатическую личину, но расположился так, что его не обойти, не объехать.
– Ну хорошо, – говорю я. – Когда-нибудь он все-таки попадет ко мне в лапы. Я сделаю из него человека.
Я ухожу в спальню, ложусь на диван и продолжаю читать "Советский спорт" и только через некоторое время замечаю, что держу его вверх ногами.
– Это какой-то нервный изверг, – доносится до меня голос Мамы.
– Он просто переутомляется на своих тренировках, – говорит Бабушка.
– Ну хватит вам… хватит, – говорит Дедушка.
– У него очень бледный вид, – говорит Бабушка.
У Мамы доброе сердце. Она быстро отходит.
– Ему не надо тренироваться по воскресеньям, – говорит Мама.
– Ты плохо за ним следишь, – говорит Бабушка. – У него всегда мятые брюки. И потом, ему надо пить корень валерьяны.
– В самом деле, – говорит Дедушка.
– Я завтра же куплю корень, – говорит Мама.
– А еще лучше хвойные ванны, – говорит Бабушка.
– Он слишком много читает "Советский спорт", – говорит Мама. – Он прочитывает его от корки и до корки. С ума можно сойти. Бедненький. Мы галдим, а ему отдыхать надо. У него скоро соревнования.
– Он весь в синяках, – говорит Бабушка – Ему необходимо серьезно лечиться, а не кидать чучела. Надо хоть на время запретить ему тренировки.
– В самом деле, – говорит Дедушка.
Они начинают вовсю жалеть меня, словно я уже окончательный инвалид с расшатанной нервной системой Я комкаю "Советский спорт", бросаю его на диван и еду в спортзал, хотя категорически запрещено тренироваться по воскресеньям, да еще вечером.
Эта история повторяется каждую неделю и настолько мне надоела, что о ней, наверно, не стоило бы и писать, если бы однажды… Но об этом потом. Сначала надо рассказать о каждом из членов нашей семьи.
Начнем, пожалуй, с нашей Мамы, потому что, несмотря на наглое утверждение Риса, что его родила Бабушка, а не Мама, все-таки его, негодяя, родила Мама, и из-за этого обстоятельства мы считаем Маму главной в нашей семье.
Несколько слов о нашей Маме
Наша Мама хорошая. Она умная, красивая, добрая и немного загадочная, так как работает в "ящике", то есть в секретном научно-исследовательском институте. Иногда, когда мы выходим из дома вместе, я провожаю Маму до стеклянных дверей серого здания с черной вывеской, на которой золотыми буквами написано: "Научно-исследовательский институт". А что за институт – не сказано. И Мама никогда про него ничего не говорит. Мама работает в этом институте уже три года, а я так и не знаю, что исследует этот научно-исследовательский институт. Хотя в силу природного человеческого любопытства, конечно, пытался узнать хоть немножко о Маминой работе.
– Если бы это был не ты, а кто-нибудь другой, – говорила Мама в ответ на мои расспросы, – я бы подумала, что ты шпион.
И все-таки, хоть я никогда и не был шпионом, мне очень хотелось узнать, чем занимается Мамин институт. Что это за жизнь, если не знаешь, что делает твоя собственная жена?
Наша Мама – инженер по горячей обработке металла Когда я учился в десятом классе, нас водили на экскурсию в цех горячей обработки металла. Тогда мимо моего уха просвистела небольшая раскаленная болванка, и я до сих пор вспоминаю этот цех с уважением. Люди, работавшие в нем, носили металлические каски, толстые кожаные фартуки, очки-консервы и рукавицы почти до плеч. Признаться, в самом начале, когда я ухаживал за Мамой, меня очень смущала ее будущая специальность. Я представлял, как хрупкая Мама бегает по цеху, увертываясь от раскаленных болванок, в кожаном фартуке, металлическом шлеме, очках-консервах, рукавицах до плеч, а потом перебинтованную, падающую от усталости я веду ее домой, и мне было очень жалко Маму и немного себя.