На последнем курсе техникума Даша "выскочила" замуж. Именно выскочила, так неожиданно все произошло не только для окружающих, даже для нее самой. Это случилось через полгода после смерти бабушки. Даша была совершенно одна. Она привыкла к тому, чтобы рядом находился кто-то взрослее и опытнее ее. К тому времени у них в группе появился новый учащийся. Он уже отслужил в армии, три года плавал матросом по рекам Сибири, в погоне за длинным рублем пошастал по Дальнему Востоку. Бывалый, веселый, он с первого же дня начал активно ухаживать за Дашей. "Взял над ней шефство", - как говорил он сам. А Даше именно сейчас нужно было чье-то участие, какой-то близкий человек. И таким оказался Вовик. Она даже сама не могла понять, любила ли его, все произошло неожиданно - и его появление, и первый поцелуй в парадной, ошеломивший Дашу. Все разом. И ей, не подготовленной к любви, подумалось: вот он, единственный, суженый, так помогший ей, снявший с ее души грусть и тягучую боль. Именно такой, веселый, которому все трын-трава, ей и нужен. И поэтому, когда он предложил пожениться, Даша не раздумывала. Ей казалось, что дальше сохранится то же самое: они пойдут в театр, а затем, взявшись за руки, станут до рассвета гулять по набережным, декламировать стихи, потом целоваться, только не в парадной, а у себя дома…
На свадьбе, которая произошла вскоре, потому что они не стали выжидать очередь во Дворце бракосочетаний, а записались в районном загсе, Даша и не заметила, как напился жених, и, когда кричали: "Горько!" - это ее вроде бы вовсе не касалось.
А потом, когда гости разошлись и они с Вовиком остались одни, и произошло все.
После того как это случилось, ошеломленная, перепуганная, дрожащая, Даша забилась в угол дивана и, стыдливо прикрывшись простыней, срывающимся от гнева голосом прошептала, глядя на Вовика:
- Вы мерзавец!.. Вы гадкий!.. Не прикасайтесь ко мне!
А Вовик тут же уснул, как бы ничего и не случилось.
С этого момента он стал чужим для нее. Утром он встретил совершенно иную Дашу, замкнутую, незнакомую.
Так ничего и не поняв, да особенно и не стараясь понять, что произошло, он ушел от нее.
И Даша теперь жила настороженная, робко присматривающаяся ко всем, как будто ее обманули и в книгу ее жизни вклеили чужую страницу.
Оставшись одна, Даша еще нетерпимее стала ко всему, что ей казалось хоть малейшей неправдой, где ей виделась хоть какая-то нечестность. И считала, что в таких случаях надо высказать все до конца, вслух. Это долг каждого. Вот почему с первого же дня появления в лаборатории, куда она попала после техникума по распределению, она с такой беспощадностью обрушилась на Юру Белогрудкина. Хорошо хоть Юра, обладающий мягким характером, мгновенно "адаптировался". "Милочка, ведь я хороший, - не обращая внимания на ее тирады, говорил он. - Девушки любят только хороших. Их много, а я - один. И мне всех их жаль, у меня такое мягкое, отзывчивое сердце, потому я не знаю, кому отдать его, чтобы не обидеть остальных".
И хотя в лаборатории нельзя жить и работать в одиночку, но для Даши и здесь все окружающие были такими же прохожими, как те, которые шли мимо ее окна.
Но незаметно - Даша и сама не поняла, каким образом это произошло и когда, - в ее жизнь вклинился Буркаев. К своему удивлению, она начала замечать, что ей хочется выполнять как можно лучше ту работу, которую поручил ей именно он, хотя он ни разу не похвалил ее. Ей делалось грустно, когда подходили выходные дни и она знала, что два дня не увидит его. Она все чаще и чаще стала думать о нем.
В это время и появилась у них в лаборатории Инна. Красивая, эффектная. Ее рабочее место оказалось рядом с Дашиным. Но Даша всегда ощущала между собой и новой сотрудницей дистанцию. В первый же день Даша увидела у нее кулон из янтаря, внутри которого, в застывшей прозрачной капельке, находился муравей, симпатичный рыженький муравьишка с усиками. Говорили, что такой янтарный камушек стоит дорого - именно потому, что в нем замурован муравей. Но Даше было очень жалко его, и, когда она смотрела на Инну, ей хотелось, чтобы муравьишка вдруг ожил, зашевелил усиками, задвигал лапками, побежал вместе с другими по солнечной полянке. Ей так и хотелось сказать ему: "Ну побеги, побеги!"
21
Из их группы за грибами ехали четверо: Буркаев, Белогрудкин, Маврин и она. Даша сидела забившись в дальний угол крытого брезентом кузова. Ехали уже третий час. Всех сморил сон. В щели сифонил ветер, полоща края брезента. В светлом прямоугольнике заднего борта мелькала убегающая дорога. Темные елочки выскакивали на обочину, как балерины в пышных юбочках. Даше было зябко, почему-то думалось, что именно вот так все и должно быть. Что "все" - она и сама не знала, но чувствовала - вот так. Она была в пиджаке и парусиновой фуражке.
Буркаев тоже не спал. Сидел, не замечая, что Даша смотрит на него. Она сейчас могла смотреть на него, сколько хотелось.
Светлело. Пробелела дорога. Поблекло небо. Машина свернула на проселок и принялась раскачиваться, словно баркас. В кузове все проснулись.
- Что, приехали? - спрашивали тихо.
- Прибыли.
Пока все разбирали корзинки, разминались, укладывали барахлишко, Сережа убежал метров на тридцать. Вот и остальные направились в лес. Даша пошла по дорожке. Она шла, прислушиваясь, что происходит у машины, где остался Олег. Пройдя метров двести, вернулась. Олег переобувался.
- Вы потеряетесь, - сказала она. - Все уже ушли.
- Догоню.
Переобувшись, поднялся и направился в лес, не догадываясь, что она ждет его. И хорошо, что не догадался.
Она опять пошла по дорожке, засунув руки в карманы пиджака, упираясь кулаками в их донышки. Где-то далеко впереди аукались грибники. И там с космической скоростью шнырял по кустам Сережа. Слышалось, как ветки на кустах стегали его с посвистом. Грибы ему попадались громадные, как зонтики.
А вот Белогрудкин собирал только крошечные - он будто доставал их из-под земли, мини-грибочки, ковыряя во мху ножичком.
- Миль пардон, мадам! Я вас немножко побеспокою! Переставьте, пожалуйста, свою божественную ножку.
Даша сдвигалась в сторону, и он чуть ли не на том месте, где стояла она, выковыривал беленький грибочек.
- Благодарствую! Ха-ха-ха!
День выдался жаркий. Появились мелкие назойливые мушки, зашныряли ящерицы. Весь мох под соснами был утыкан горькушками, коричневыми и твердыми, будто сшитыми из кожаных обрезков.
Возможно, от этой жары Даша быстро устала. Хотелось пить. Она пошла в ту сторону, где, по ее предположению, находилась машина. Вышла на поляну и недалеко от себя увидела Олега. Очевидно, он раньше приметил Дашу, шел к ней.
- Духотища! Кваску бы сейчас!
- Мороженого, - сказала Даша.
- Отдохни, - предложил Олег. Даша присела. - Где-то здесь Маврин. Се-ре-жа-а! - Олег поставил корзину и лег лицом на сложенные руки. Рубашка у него пропотела, стала темной на спине.
Даша, помедлив, легла рядом.
- Устраивайся удобнее, - предложил Олег.
И что-то случилось с ней. Неожиданно для себя она положила голову ему на руку, на локоть. Он, кажется, не заметил этого.
А у Даши кружилась голова. И сердце гулко стучало. Она притаилась, чтобы оно не было таким слышным. Щекой ощущала его руку, твердую, мускулистую, ее тепло и что-то особенное в том, что рука такая сильная. Даше хотелось только одного, чтобы подольше не появлялся Маврин.
"Не приходите, не приходите!" - мысленно молила она. Но Сережа уже вышел из лесу и бежал к ним.
- Охотники на привале!..
В город они вернулись к вечеру. Машина шла до института, но шофер останавливался всюду, в зависимости от того, кому и откуда удобнее добираться до дома.
Даша вышла при первой же остановке, ей было безразлично, где выходить.
Шла, помахивая почти пустой корзинкой, дно которой прикрывал папоротник. Поверх него лежало несколько цветочков. Она шла, как ходила после театра, безучастная ко всему окружающему. Поэтому не сразу поняла, чего от нее хотят, когда возле гастронома, где она пыталась обойти компашку из нескольких мужичков, один из них перекрыл ей путь и попросил:
- Девушка, у вас не найдется двадцать копеек?
- Что?
- Виноват. У вас не будет двадцати копеек? Такой случай, не хватило, а домой бежать не хочется.
- У меня только рубль.
- Годится. - Дядька поспешно принял рубль и побежал к приятелям. Что-то сказал им. Те повернулись и, приоткрыв рты, недоуменно уставились на уходящую Дашу.
22
В восьмом часу вечера Олег вышел из института. Он задерживался после работы - возился с усилителем.
Олег любил такие часы, когда ни в комнате, ни в коридоре никого нет, тихо, лишь монотонно гудят трансформаторы на распределительных щитах. Днем этого гудения не замечаешь, а в такие часы оно вроде бы усиливается, да похрустывает перекалившийся паяльник.
Кажется, из института все ушли, но выглянешь в окошко - ан нет, кое-где распахнуты окна, значит, там тоже кто-то задержался.
Олег, наверное, посидел бы еще, но пришел инспектор по противопожарной безопасности, а попросту "пожарник" дядя Ваня, добрый старикан, краснолицый, в большущей, не по росту, спецформе, "кирзачах" и фуражке, которая упиралась околышем в уши.
- Не курите? - обычно спрашивал дядя Ваня. - Горючее в открытой посудине не храните? - Он вытряхивал бумажки из каждой пепельницы, выставлял за дверь мусорную корзину. - Заявка на вечернюю работу ость?
- Есть, есть! - отвечали дяде Ване, хотя заявку на проведение вечерних работ, конечно, никто не подавал. И начинали собираться - надо уходить, неудобно поднести дядю Ваню: а вдруг да проверят - попадет старикану. Домой Олегу ехать не хотелось. Он шел сейчас и все еще думал, почему не работает усилитель, и мысленно как бы обегал взором все проводнички, контакты, одновременно видя и нарисованную на миллиметровке схему.
Размышляя, Олег оказался на оживленном перекрестке, где пересекалось несколько трамвайных путей. Как раз к остановке подходил трамвай. Олег взглянул и вдруг засуетился: какая-то новая, еще не осознанная тревога охватила его. И, только оказавшись в трамвае, он понял, что́ все время тревожило и тяготило его. Трамвай шел на Турухтанные острова.
Народу в вагоне становилось все меньше, а когда трамвай повернул с проспекта, осталось и совсем мало. В основном женщины. Все вроде бы чем-то взволнованные, напряженно-задумчивые. С сумками, у каждой их две или три. На кольце они вышли, но направились не к проходной порта, что была справа, а через голый пустырь к одинокому дебаркадеру. Пустырь недавно выскоблили бульдозером, после дождя глинистая почва подсохла, став похожей на яичную скорлупу, сейчас она с хрустом проламывалась под ногами. Они шли гуськом, затем стабунились на дебаркадере, нахохлившись, отвернувшись от ветра. Над вспененной водой метались чайки. Их переворачивало ветром, вскидывало, как лист бумаги, они снова падали к воде. Перед островом, как бы перегораживая выход в залив, вздымался портальный кран. За ним что-то глухо бухало, словно в земной утробе кто-то возился.
Олег спустился на дебаркадер и встал позади женщин, тоже спиной к ветру. Из-за острова выплыл маленький катерок, пришвартовался к дебаркадеру. Женщины одна за другой стали спускаться на него. Спустился и Олег. Дежурный матрос на катере посмотрел на Олега, но ничего не сказал. Катер, барахтаясь в волнах, поплыл, огибая остров. Волны толкали его в скулы, палуба покачивалась под ногами.
Со стороны залива остров был темен. На краю его, четко выделяясь на фоне подсвеченного городом неба, прямо из воды вздымалось кирпичное здание с башенкой, похожее на замок Монте-Кристо. Под стенами плескалась вода. Левее, по заливу, виднелись еще острова. Между ними и берегом стоял теплоход. Белый, он светился огнями и, казалось, флюоресцировал. Катер шел к нему. На палубе теплохода, на трехэтажной высоте, собрались кучкой матросы из команды теплохода. Все смотрели вниз. Еще катер не подошел к теплоходу, а сверху стали махать, приветствуя тех, кто ехал. Женщины, которые стояли рядом с Олегом, оживились, махали в ответ, узнав кого-то из тех, кто находился на палубе, окликали по имени, здоровались. Катер причалил к теплоходу, на него спустили сходни, и женщины одна за другой побежали вверх. Обнимались с теми, кто встречал их. Олег один остался на катере.
Матрос и на этот раз ничего не сказал Олегу. Катер развернулся, пошел обратно.
Поднявшись на дебаркадер, Олег стоял и смотрел на залив. И думал: как мы плохо знаем то, что с нами рядом. Порой едем за тысячи километров, чтобы увидеть, открыть что-то новое для себя, а вот они рядом, Турухтанные острова. Да знаем ли мы хотя бы, кто такие турухтаны? Почему так назван этот угол?
Насколько же мы нелюбознательны, ленивы. А ведь есть еще где-то Уткина заводь. Где она?
Туда ходит автобус. Олег не раз видел на табличке рядом с номером автобуса наименование этой конечной остановки. Хотя бы в каком это конце города? Что там?..
Олег вышел на перекресток.
- Дядя Олег! Дядя Олег! - К нему бежал Мишка. Следом шла Инна. - Вы к нам? - Мишка схватил Олега за руку.
- Веди себя прилично! - сказала сыну Инна, взяла его руку и освободила из руки Олега. - Кругом машины, а ты мчишься, не смотришь, куда.
- А вы проводите нас ну хотя бы немножко?
- Не болтай глупостей, - сказала Инна. - Дяде Олегу некогда.
Олег повернулся к ней, увидел янтарный камушек, внутри которого сидел муравей.
23
Начальник отдела Суглинский пригласил к себе всех начальников лабораторий и ответственных исполнителей по основным приборам изделия "Гроздь", чтобы самолично непосредственно от них услышать, в каком состоянии находятся эти приборы. Такие сведения могли понадобиться: по изделию в целом что-то не ладилось, и Родион Евгеньевич Новый начал "поднимать" очередную "волну".
- Спасибо большое, - поблагодарил Суглинский приглашенных, когда обо всем переговорили и все уже приготовились расходиться. - Думаю, что мы встретимся еще раз в начале следующей недели. Лара Николаевна просит провести ознакомительное совещание по рассмотрению двух конкурсных вариантов коммутаторного устройства.
- По-моему, рано. Обсуждать еще нечего, - сказал Пекка Оттович.
- Только всякие задумки, - поддержал его Олег.
- Но ведь тем, что задумано, надеюсь, вы можете поделиться! - словно обидевшись, воскликнула Лара Николаевна. - Пожалуйста, мы готовы показать, что у нас есть. Только так и можно работать в одном отделе, с открытым забралом. Возможно, мы откажемся от своего варианта, если увидим, что ваш лучше и перспективнее.
Но Пекка Оттович и Буркаев понимали: что-то здесь не так. Если Лару Николаевну действительно интересовала только техническая "задумка", то можно было просто зайти к Пекке Оттовичу и поинтересоваться, в чем ее суть, зная заведомо, что отказа не будет. Ни Пекка Оттович, ни Буркаев не собирались ничего скрывать. Тем более трудно поверить, что Лара Николаевна откажется от своего варианта, над которым ее лаборатория работала; вполне вероятно, что Лара Николаевна, считала его лучшим из того, что может быть предложено. Может, она надеялась, что после совещания так поступит лаборатория Пекки Оттовича?
В лаборатории Лары Николаевны шла подготовка к предстоящему совещанию (узнал все Сережа), делались специальные демонстрационные плакаты, как и всегда в подобных случаях, броско, ярко, с участием художников-дизайнеров из отдела оформления технической документации.
Зато в лаборатории Пекки Оттовича не делалось в этом плане ничего. Пекка Оттович занял иную позицию.
- У тебя сохранился набросок блок-схемы, который ты показывал мне? - спросил он Олега. - Вот и отлично. Достаточно.
Он считал, что все силы сейчас надо направить на то, чтобы как можно скорее выдать задание в макетную мастерскую.
- Ну, Юра, на тебя вся Европа смотрит! - сказал Пекка Оттович Белогрудкину. - Дерзай!
А просто так он никогда ничего не говорит. Инну с Дашей передали теперь Белогрудкину, в спешном порядке они готовили нужные схемы. Ежедневно Пекка Оттович заходил проверить, в каком состоянии находятся дела. Держа в губах неприкуренную сигарету, стоял и смотрел, как они чертят. Он даже Сережу Маврина "посадил на схемы".
Честно говоря, Буркаев не понимал, чем вызвана такая спешка. Пекка Оттович попросил Белогрудкина поговорить с механиками, чтобы те, не дожидаясь, пока окончательно будут готовы все схемы, уже сейчас начинали работу с эскизов. Он и сам ходил к ним. То обещали сделать все, что только в их силах. Ведь не так часто с просьбой приходит начальник лаборатории.
Спешка со схемами для "макетки" была такая, что Инне и Даше приходилось задерживаться по вечерам. В результате сегодня Инна часа на полтора позднее обычного вышла из института. Она решила пойти на метро, хотя пользовалась им редко. Уже спускаясь в подземный переход, машинально оглянулась и напротив, на одной из дверей Дома культуры, увидела афишу: "Вечер отдыха для тех, кому за тридцать".
"Ха! Забавно! - усмехнулась она. - "Кому за тридцать"!.. Когда же этот вечер?.. Сегодня, в девятнадцать часов".
Она стояла, рассматривая афишу, и подумала, что никогда еще не была на вечерах. Вспомнила, как ее приятельницы по техникуму бегали на танцульки. Для них это был праздник. Веселые, щебетливые, придерживая локтем завернутые в газету туфельки, они стайкой летели в "Промку" или в "Мраморный". Сколько она видела нот таких весело бегущих девчонок. Но у нее никогда не возникало ни зависти, ни просто любопытства пойти и посмотреть, что же там. "Стадные побуждения", - всегда с усмешкой думала она.
Но сейчас ей стало любопытно. Уж не это ли имела и "иду Даша, называя ее несчастной?
Мимо Инны прошли две женщины примерно ее возраста. Они шли, взявшись под руку. Вот еще одна парочка. Проследовал одинокий мужчина.
Инна купила билет и прошла в фойе. Стараясь не смотреть по сторонам, видела всех. Подумала, что, наверное, неприлично женщине идти на танцы одной. Так же, как вечером - в ресторан. И тут же сказала себе: "А! Условности!"