Димкин сосед Жорка захихикал в кулак. Димка толкнул его, чтобы он подождал смеяться. Но учитель как раз посмотрел в их сторону, и Димке пришлось съежиться. Его вихрастая голова едва выступала над партой наподобие перископа. Святогоров наверняка был в курсе Димкинон характеристики.
Но все обошлось. Михаил Тихонович не стал намекать на их давнее знакомство. Он улыбнулся и продолжал урок. Для того чтобы услышать учителя с "камчатки", приходилось наводить уши как раструбы военных звукоулавливателей. Бдительность подстегивали разные неожиданности. Вопрос или удивительная задачка преподносились именно тем, кто их меньше всего ожидал.
Бархатов, как полагалось младшим командирам, сидел на первой парте и поэтому не напрягал слух. Сюрпризов Лека не боялся. Какие могут быть сюрпризы, если его всегда вызывали к доске только для решения самых трудных задач. За семь предыдущих лет он привык быть отличником. И учителя его прежней школы тоже привыкли к Лекиному авторитету. Вот только Михаил Тихонович этого еще не знал.
- Тэ-эк-с, товарищ Бархатов, - сказал он через несколько дней, начиная опрос по геометрии. - Пожалуйте к доске!
Лека вскочил и, сотрясая ударами ботинок ветхий паркет, предстал перед учителем. Задание не было трудным - доказать лемму о подобии треугольников. Но преподаватель прищурился и сказал, что ответ его не удовлетворяет, поскольку рассмотрен частный случай, когда сходственные стороны соизмеримы.
Алексей покраснел. В учебнике Киселева частный случай напечатан впереди и крупным шрифтом, а более строгое доказательство дано как дополнительный материал. Бархатов добрался до этой страницы, когда по радио передавали последние известия, ночной выпуск. Диктор еще читал Указ о порядке обязательного перевода инженерно-технических работников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий на другие, потом сообщил об очередной бомбардировке Лондона и потерях среди английских истребителей. Из спальни вышла мать и молча показала на будильник.
- Сейчас ложусь, - отмахнулся Лека.
Но лечь он не мог. Предстояло еще выучить, нарисовать в тетради и раскрасить в четыре краски 59 флагов военно-морского свода сигналов. Времени не хватало. Флаги он, конечно, нарисовал, а дополнительный параграф из учебника геометрии просмотрел бегло, по диагонали. И надо же было случиться, что его спросили именно этот материал!
Лека нарисовал на доске чертеж, задумался, потом обернулся к классу. Ребята подумали, что он подает сигнал бедствия. Жора Куржак раскрыл перед собой учебник и стал выводить по воздуху вензеля. Это задело Леку, и он раздраженно отмахнулся. В классе еще не знали, что Бархатов давно решил никогда не пользоваться подсказками. Лека исписал всю доску, но вопросы преподавателя обрушили построение как карточный домик.
- Тэк-с! - сказал Михаил Тихонович. - Выходит, что Бархатов сорокового года все же не заменяет Киселева издания тридцать восьмого… Садитесь!
Лека нахмурился. Командир взвода явно относился к своему ближайшему помощнику как к самому обыкновенному ученику. Пока Бархатов разглядывал в дневнике отметку "плохо" - первую в жизни, Михаил Тихонович спросил, кто может доказать лемму. В классе его как будто не услышали. Никто не поднял руки.
- Тэ-эк-с! - покачал головой преподаватель и уставился в классный журнал. Но журнал еще был чистым, а в перечне фамилий оказалась знакомой только одна.
Майдан догадался, что сейчас произойдет. Он смущенно потупил глаза. Урок Димка, как всегда, выучил, но заявить об этом не решался. Еще посчитают выскочкой. Михаил Тихонович был в курсе Димкиных возможностей. Ему ничего не оставалось, как вызвать Майдана к доске.
Димка доказывал лемму, делая вид, что видит учителя в первый раз. Преподаватель тоже в знакомые к нему, не навязывался. В геометрии Майдан разбирался, и в классном журнале появилась оценка, диаметрально противоположная Лениной.
Бархатов обиделся еще больше. Он как бы окаменел. Димка посматривал на неподвижный затылок помощника командира взвода и чувствовал себя неуютно.
На перемене, едва преподаватель вышел из класса, ребята сразу загалдели, оживленно обсуждая первые отметки. Больше всех зубоскалил один мальчишка, Григорий Мымрин. Зубы у Мымрина были крупными, ровными и блестели, как клавиши рояля. Его прозвали Зубариком.
- Начальство срезалось по геометрии, - смеялся Зубарик. - Ничего, это бывает. Не вешай носа.
Бархатов сдержанно кивнул. Самые худшие его предположения, к сожалению, оправдывались. И как теперь ему укреплять дисциплину? Ясно, что гражданский учитель не должен быть командиром взвода в специальной школе. Командир первого отделения Раймонд Тырва думал примерно так же, казалось Леке.
- Основной материал Бархатов знал, - буркнул Тырва. - "Пос" был бы более справедливым.
- Не надо на него обижаться, - вступился Димка. - Михаил Тихонович зря не поставит.
- Ха-ха, - оскалил Мымрин свою клавиатуру. - Получил "отлично" и доволен.
- Я у него и колы получал, - обиделся Майдан.
- Что-то не припомню, - прищурился Тырва.
- Не сейчас, а в шестом классе, - пояснил Димка и прикусил язык. Он понял, что проговорился.
- Так ты его давно знаешь? - закричали ребята. - А ну рассказывай, какой он!
Димка смутился. Объяснять подробно он не мог. Еще подумают, что он подлиза.
- Ну, в общем, его у нас звали Молоток.
- Правда, похож! - обрадовался Жорка Куржак.
В первый же месяц преподаватель Святогоров убедительно доказал справедливость старого прозвища. Но совсем в другом смысле. Он забивал двойки как гвозди. Только Димка Майдан и еще член комсомольского комитета школы Антон Донченко шли по математике без поражений. На контрольной по алгебре получил "плохо" и Григорий Мымрин. Зубарик решил все задачки, но способом, который проходили еще по арифметике.
Мымрин тоже пришел в спецшколу отличником, обиды не перенес и потребовал объяснений у Михаила Тихоновича.
- Мне очень жаль, но новым материалом вы не овладели, - ответил преподаватель.
- Задачи решены, - настаивал Мымрин. - Цель оправдывает средства!
- Названный вами постулат, к сожалению, еще имеет место в жизни, но никогда в науке.
- Буду вынужден обратиться в арбитраж! - заявил Мымрин. Он хорошо знал это слово. Его отец служил главбухом в тресте ресторанов.
- Ну что ж? - пожал плечами Михаил Тихонович. - Обращайтесь.
После третьего урока, на большой перемене, почти все ребята торопились занять очередь в буфет. Только некоторые, у кого не было денег, вроде Димы Майдана, просто гуляли по коридорам. А Григорий Мымрин совсем не нуждался в системе нарпита, в его портфеле всегда лежали бутерброды с сардинками, вареное яйцо и яблоки.
Димка был единственным свидетелем разговора Зубарика с командиром взвода.
* * *
- "Ничего, это бывает", - со значением цитировал Майдан. - "Не вешай носа!"
- Я и не вешаю, - ощерился Мымрин. - Только это просто твоему Молотку не пройдет! Да и не молоток он, а шептун какой-то. Почти весь урок шепчет.
- Чего там "не пройдет", - поморщился Тырва. - Ты ведь действительно материала не знаешь!
- Ну объяснил бы, что надо решать иначе, - упорствовал Мымрин, размахивая куском с сардинками. - А то сразу и "плохо". Так у нас совсем отличников не останется.
Вот здесь Мымрин попал в самую точку, двойки ставил не только математик. Прежние авторитеты рушились с каждым днем. Ребята сидели над учебниками до полуночи. Это был единственный выход, чтобы не вылететь из спецшколы. Проблема эта уже обсуждалась на комсомольском комитете. Донченко предложил организовать дополнительные занятия с отстающими.
- Когда? - спросили его остальные члены комитета, и Донченко ничего придумать не смог.
Он знал не хуже других, что ежедневно после шестого урока все шли во двор и отрабатывали строевой шаг, когда рука идет "вперед до бляхи, назад до отказа". Блях, правда, на ремнях ни у кого еще не было, но было нетрудно представить, где она должна быть.
- Ясно, что скверный преподаватель, - причитал Мымрин. - А в газетах еще писали, что в спецшколу назначены лучшие педагогические силы…
- Не ной, Гришка! - Майдан старался не смотреть в жующий рог. - Давай лучше я помогу тебе по алгебре. Все очень просто…
- Без тебя разберемся, - отрезал Мымрин. Он кусал бутерброд аккуратно, красиво и рассматривал ровные полукружия, которые оставались на куске. Такие следы остаются после штамповки.
Майдан помрачнел, но предпринять ничего не успел, потому что по школе гулко разнеслись звуки рынды. Окончилась большая перемена.
ГЛАВА 3. ПЯТЬ МИНУТ ТРАВЛИ ДЛЯ СПЛОЧЕНИЯ КОЛЛЕКТИВА
Мост лейтенанта Шмидта последний на Неве. Он несет на выпуклой груди бесконечный пунктир автомашин и трамваев.
Аркашке Гасилову всегда казалось, будто мост стоит между городом и океаном и красуется чугунной решеткой с хвостатыми морскими конями. Только египетские сфинксы у Академии художеств видят, как шесть мостовых быков могучей эскадрой режут волну. Быки движутся навстречу реке строем фронта, и за кормой гранитных кораблей бурлят и пенятся параллельные кильватерные струи.
- Верно, похоже, - согласился Димка, когда Аркашка Гасилов поделился с товарищами своим открытием.
Гасилов посмотрел на Димку с благодарностью. А Тырва только хмыкнул и ничего не сказал. Тырва вообще высказывался в самых необходимых случаях. Но Аркашке показалось, что хмыкнул он одобрительно, и, решив, что смеяться никто не будет, попросил прочитать предупреждение, написанное масляной краской на каменных отвесах набережных.
Многометровые буквы издавна примелькались горожанам.
"Якорей не бросать!"
Аркаша почти верил, что это специальный лозунг для моряков, чтобы корабли не стояли долго в портах, а поскорее отправлялись в плавание.
- Посмотри лучше на крейсер, - не согласился Майдан. - Видишь цепи? Стоит себе на якоре, и на твой лозунг ему плевать.
- Положим, не на якоре, а на бочках, - уточнил Раймонд.
- А бочки так плавают? - настаивал Димка. - Все равно на якорях. Зачем ты, Аркашка, выдумываешь глупости?
- Глупости? - Гасилов даже задохнулся от возмущения. Ему было непонятно, зачем Димке понадобилась спецшкола и вообще море, если он ничего этого не видит?
Каждый день после строевых занятий ребята отправлялись к Неве. Только Мымрин сразу уезжал домой. Он решил доказать Михаилу Тихоновичу, что "плохо" - отметка не для него, и превратился в зубрилку.
Нева плескалась у ног, распространяя пряный запах прелых водорослей. С верфей доносился стук пневматических молотков. А фарватер реки плавно поворачивал, и взгляд путался в поросли портальных кранов на обоих сомкнутых берегах.
Толчея деловитых буксиров как будто раздвигала перед Аркашкой водную гладь, откуда начинался путь в заморские страны.
"Неужели Димка ничего не видит?" - поражался Гасилов. Ему очень захотелось раскрыть глаза одноклассникам. Для этого существовал только один способ. Стихи. Замечательные морские стихи, которые, кроме Аркашки, наверняка никто не знал:
Слабый ищет покой, сильный - жизни большой,
Солнце - волн в золотом янтаре,
Парус - ветер прямой, сердце - зыби шальной,
Корабли - свободных морей!
Гасилов читал с выражением. Но ребята стихов не оценили.
- Сам сочинил? - ревниво осведомился Бархатов.
- Нет, - честно признался Гасилов. - Если бы я так мог! Это стихи Бориса Смоленского. Он научил меня вязать морские узлы и сам учится на штурмана дальнего плавания.
"Пожалуй, не врет, - успокоился Бархатов, снисходительно оглядев щуплого Аркашку. - Такое мог написать только бывалый человек. А этот?.. Даже ругаться не может. Скажет слово и сам покраснеет".
- Девчонкам должно понравиться, - сказал Бархатов. - Перепиши их на бумажку для Жанны.
- Какой Жанне? - удивился Раймонд.
- Его сестре, - кивнул Лека на Антона Донченко. - Помнишь, которая еще хотела в спецшколу пролезть?
- Вы знакомы?
- Вместе жили на даче, - подтвердил Бархатов и засмеялся. - Не завидую я Антону. Не сестра, а черт в юбке.
- Ну ее, - Донченко махнул рукой. - Летом всегда за нами увязывалась, как банный лист.
- Аркадий, а что такое "шальная зыбь"? - перевел разговор Майдан.
- Когда море после шторма, - объяснил Гасилов.
- Вот и врешь, - вмешался Раймонд. - Это называется "мертвая зыбь".
Гасилов смутился. Димка смотрел на него с осуждением. Но оказалось, что даже начитанный Антон ничего не слыхал о такой зыби.
- Если уж читаешь стихи, - посоветовал Лека Бархатов, - надо знать, что говоришь.
Потом Лека, между прочим, сообщил, что у его отца дома лежит именной револьвер "наган".
- За ликвидацию басмачества как класса, - небрежно пояснил Бархатов. - И еще есть новенький пистолет системы "ТТ". Кому интересно, могу показать.
Лека увел к себе домой смотреть огнестрельное оружие Жору Куржака и Гену Коврова. Тырва тоже получил приглашение, но отклонил его.
- Мне эти системы знакомы, и вообще пора делать уроки, - сказал Раймонд.
Вот если бы позвал в гости Донченко…
Димке тоже хотелось взглянуть на оружие, но его не приглашали. А Аркашка не пошел принципиально. Он был обижен не за себя, а за Бориса Смоленского. Если бы ребята знали, какой он замечательный парень и что Аркашка помнит наизусть много других его стихов, которые пока нигде еще не печатались.
- Ничего, - посочувствовал Гасилову Димка. - Все равно узнаем про эту зыбь. Спецшкола только начинается.
Уроки военно-морского дела были самыми любимыми. На них в классе всегда веяло ветром дальних странствий.
А преподаватель Борис Гаврилович Рионов, бывший штурман, приносил с собой аромат капитанского трубочного табака и смольного троса. Он был в синем флотском кителе с золотой часовой цепочкой от второй пуговицы до нагрудного кармана. Цепь была точной копией якорной, с маленькими поперечинами внутри каждого звена, которые называются контрафорсами. На кисти правой руки у преподавателя переливался как живой многоцветный дракон, наколотый, по его словам, в одном из японских портов, средний палец украшал платиновый перстень-печатка с горельефом человеческого черепа. Требовалось немного воображения, чтобы принять этот пиратский перстень за черную метку из "Острова сокровищ". И преподаватель военно-морского дела стал Билли Бонсом. Конечно, вскоре Рионов узнал, как окрестили его "спецы". Однако не обиделся.
Походка у Билли Бонса была развалистая, с бортовой качкой, здоровался он глубоким бархатным басом, затем подносил ко рту наманикюренную щепоть, слегка поплевав на нее, зачем-то доил мочки ушей и начинал урок. На этот раз он извлек из заднего кармана брюк колоду игральных карт, привычным щелчком разделил ее пополам, перетасовал и стал сдавать на четыре персоны, располагая карты веером на учительском столе.
- Ну-с, салажата, - заявил Билли Бонс со значением, - сейчас будет ясно, на что вы способны!
Ребята замерли.
Когда дело дошло до козырей, преподаватель с хрустом перевернул карту и положил поперек колоды. Открылся вымпел: красный шалаш, надетый на белый и синий треугольник сердцевинки. Козырь разоблачил секрет колоды. Под золоченой рубашкой скрывались изображения военно-морского свода сигналов.
- Флаг "Веди" - "Курс ведет к опасности"! - громко заявил Бархатов.
- Точно! - согласился Билли Бонс и раскрыл классный журнал.
Второй взвод встревоженно загудел. Дневникам действительно угрожала опасность. Бархатов ведь схватил "неуд" по геометрии. Остальные ясно представляли себе другие варианты. Каждый флаг, кроме смешного церковнославянского имени: "Аз, Буки… Глаголь… Ферт…", имел еще три-четыре смысловых значения. Попробуй-ка их зазубри, когда нужно еще подготовиться к контрольной по анатомии, знать наизусть "Плач Ярославны", представлять применение хлора в промышленности и военном деле и разбираться в драматических событиях Ливонской войны.
И тут Димка поднял руку и, получив разрешение, спросил:
- Товарищ преподаватель! Зюйдовую веху ставят только в море, да?
- Не только зюйдовую, - пояснил Билли Бонс. - Знаки ограждения навигационных опасностей мы еще будем проходить.
- А в прошлый раз, - не унимался Димка, - вы сказали о том, что зюйдовая вешка была на бульваре.
- Вот ты о чем? - рассмеялся преподаватель. - Ну ладно. Пять минут травли для сплочения коллектива…
За партами прошелестел ветерок радостного оживления. Билли Бонс вытащил гнутую вересковую трубку и, поглаживая резной чубук в виде головы шкипера, начал рассказ:
- Идешь, бывало, в Севастополе по Примбулю. Клеши полощут, как стакселя при повороте оверштаг. На тужурке пуговицы золотом и еще две перламутровые сбоку…
- Зачем перламутровые? - выкрикнул Жорка Куржак уже без всяких церемоний и радостно подмигнул Майдану.
- Объясняю: для фасона! - Борис Гаврилович с сожалением опустил незажженную трубку в карман и махнул рукой. - Вопросы потом… Итак, курс на Примбуль фасон давить. Кр-расота… Высший шик… - увлекался Билли Бонс, и голос его грохотал, подобно морскому прибою. - Смотрю, справа на крамболе зюйдовая вешка. Обводы, подзоры на полный ход…
Ребята завороженно слушали. Хоть и не каждый еще понимал, что красивое слово "на крамболе" указывает направление на предмет, что "подзор" - наклонный изгиб корпуса судна в районе кормы… Билли Бонс пояснял рассказ выразительными жестами.
- Отчего же веха на бульваре? - снова поддал жару Майдан.
- Так-таки не дошло? - поразился преподаватель.
Он решительно подошел к доске и изобразил мелом знак навигационного ограждения - вертикальный шест с конусообразной корзинкой раструбом вниз.
- Так? - обернулся преподаватель к классу.
- Так! - подтвердили Донченко и Тырва. Остальные скромно промолчали.
- А дальше все очень просто! - сказал Билли Бонс и сделал мелом несколько дополнительных штрихов: на верхнем конце шеста - кружочек со шляпкой, из-под раструба голика - пару туфелек на каблучках.
Грозовым разрядом в классе грянул хохот. Ребята смеялись, не подозревая, что с этого момента облик зюйдовой вехи навсегда врезался в память каждого из них. И через несколько лет, в училище, и позже, на ходовом мостике кораблей, они уже никогда не спутают зюйдовую веху с другой.
- Итак , кладешь руль право на борт, - сказал Билли Бонс, насладившись произведенным эффектом, - и, естественно, разворачиваешься для швартовки.
Тут он согнул руку калачом, посмотрел на синий шевиот, где не было никаких нашивок, и продолжал:
- На рукавах шевроны… во! До локтя! Тогда воинских званий еще не было. Я был командиром тринадцатой категории.
- Почему только тринадцатой? - снова выкрикнул Димка и тут же понял, что вопрос был лишним.
Рассказчик хотел было объяснить, но потом сразу скис и помрачнел.
- Чего дали, то и носил, - хмуро подвел он черту. - Ну ладно! Продолжаем занятия…
Однако двадцать минут урока, отведенные на проверку знания военно-морского свода сигналов, уже истекли. Борис Гаврилович потянул за золотую якорь-цепь, громко щелкнул крышкой массивных часов и перешел к изложению нового материала.
Курс не привел к опасности. Ребята с благодарностью смотрели на Димку. Находчивый "штурман" Майдан торжествовал.