- Ещё бы!.. Мне кажется, - нет, не только кажется, я в этом убеждён, - что такой, как она, больше нет на свете!.. Она из богатой семьи, но с родителями порвала, оставила привычную среду и соединила свою судьбу с моим отцом - революционером…
Мой рассказ произвёл впечатление. Маро слушала не шевелясь, глаза её стали ещё задумчивее. Она умела слушать.
Воодушевлённый её вниманием, я описал всё, что случилось со мной после бегства из дома, умолчал только о своих приключениях в тылу у белых и о позорном случае с сапогами. Подробности моего решения, борьба с врачами за спасение ноги от ампутации заставили Маро побледнеть.
- Сколько вы пережили! - Она торопливо поднялась и вышла. Мне показалось, что на глазах у неё блеснули слёзы.
Со временем у нас установились дружеские отношения. По вечерам Маро приходила ко мне, садилась у окна, и мы разговаривали, главным образом о прочитанных книгах. Выяснилось, что мы любим одних и тех же писателей, что нас одинаково сильно волнуют судьбы героев Стендаля и Толстого. Мы вслух читали стихи. Маро помнила их гораздо больше, чем я. Особенно хорошо она читала моего любимого Лермонтова.
…Гляжу в окно: уж гаснет небосклон,
Прощальный луч на вышине колонн,
На куполах, на трубах и крестах
Блестит, горит в обманутых очах…
Как печально, как задушевно звучали эти стихи, прочитанные ею!..
Маро избегала говорить о себе, но всё же кое-что я узнал о ней. У её отца был винный завод - он поставлял вино во многие города России. Человек деспотичный, скупой, он для дочерей не жалел ничего, хотя и сокрушался, что не имеет сына, которому мог бы оставить наследство. Честолюбивый по натуре, он связался после революции с националистами, занимал какие-то важные посты в их марионеточном правительстве. Мать Маро тоже родилась в богатой, потом разорившейся семье. Отец женился на ней, пленившись её красотой и не взяв приданого. У тёти Ашхен судьба сложилась по-иному: муж её убил жандармского офицера за то, что тот слишком притеснял местное население. Ему удалось скрыться. Не найдя иных средств для жизни, он занялся контрабандой и погиб, застигнутый в горах снежным бураном. Тело его нашли только весною.
- Тётя Ашхен до сих пор свято хранит память о муже. Она любила его самоотверженной любовью, на которую способны только женщины Востока, - сказала Маро.
- Почему же только женщины Востока? - спросил я.
- Не знаю, - тихо ответила она.
Поправляя подушки, Маро наклонилась, её мягкие душистые волосы коснулись моего лица. Потеряв над собою власть, я схватил маленькую, тёплую руку девушки и поцеловал. Руки она не отняла, только печально посмотрела на меня. Губы у неё дрожали. Ничего не сказав, она выскользнула из комнаты.
Какие чувства и мысли терзали меня после этого случая - трудно передать. Теперь в ожидании прихода Маро я с замирающим сердцем прислушивался к каждому шороху в доме. И если она немного запаздывала, я не находил себе места, метался в постели как сумасшедший. И во сне и наяву мысли мои были поглощены только ею. Я даже перестал читать, - книги не доставляли мне такой радости, как бывало. Иногда во мне пробуждался разум. В такие минуты я старался внушить себе, что поступаю глупо. Полюбить меня Маро не может. Да и я не должен любить её!.. Но стоило ей появиться, стоило мне увидеть её милое лицо, услышать её тихий голос, как разумные доводы мои улетучивались и я опять терял голову.
Теперь Маро держалась настороже, старалась не приближаться к моей постели, хотя по-прежнему была приветлива и ласкова.
Здоровье моё улучшалось с каждым днём, опухоль на ноге рассосалась, температура давно была нормальной. Появился аппетит, и я поглощал всё, что приносили Маро и Ашхен. Наконец врач разрешил встать с постели. Опираясь на костыли, я раза два прошёлся по комнате - ничего, только слегка кружилась голова.
Левон часто навещал меня. Принёс он и обещанную бритву.
- Наводи красоту, чтобы явиться в горком молодцом! Тамошние девушки часто справляются о твоём здоровье, а товарищ Брутенц ждёт тебя, - сказал он.
- Уж и ждёт!.. Зачем я ему?
- Значит, нужен. Он связался с твоим полком, и комиссар дал тебе великолепную рекомендацию. Иван Силин и такой и сякой!..
- Чепуху мелешь!
- Сам читал… Оказывается, ты тоже работал в Чека. Почему ничего не говорил об этом?
- Не о чем было рассказывать…
- А что случилось?
Выслушав мою исповедь, Левон покрутил головой.
- Здорово!.. Говоришь, чуть в расход не пустили? Бывает!.. Нашему брату нужно держать себя особенно аккуратно, чтобы пылинка не пристала. На то мы и стражи революции. Ничего, говорят, за одного битого двух небитых дают! Ты уже имеешь опыт и впредь не ошибёшься.
- К счастью, работа в Чека мне не угрожает!
- Это ещё как сказать! Пошлют - будешь работать.
- Сперва поеду в полк. Как там скажут, так тому и быть.
- Как партия скажет, так и будет…
Я был уверен, что меня никто не задержит, но после ухода Левона невольно задумался, - он чего-то не договаривал.
Первый раз после болезни я вышел в столовую и сразу заметил, что отношение ко мне изменилось. В ответ на приветствие старуха едва кивнула, а Белла и вовсе не ответила. Я решил, что просто надоел им и что надо мне как можно скорее выбираться отсюда.
Вечером, когда Маро заглянула ко мне, я спросил:
- Почему ваша мать и сестра встретили меня сегодня так холодно?
- Вам показалось. - Она смутилась, опустила глаза.
- Нет, не показалось! Впрочем, понятно - я надоел.
- Нет, совсем не то!
- Что же тогда?
- Мама запретила мне ходить к вам, а я… я не послушалась… Вы не должны сердиться на неё, она так воспитана!..
- Ответьте мне, Маро, на один вопрос… Почему вы не послушались мамы?
Она некоторое время сидела молча.
- Мне так было интересно слушать вас! - ответила она наконец. - Вы совсем не похожи на тех молодых людей, которые окружали нас…
- Но ведь я большевик!
Она молчала ещё дольше, прежде чем ответила:
- У вас есть цель в жизни, вы знаете, чего хотите… А у меня - ни цели, ни убеждений, ничего!..
- Маро, милая Маро!
Я обнял её, привлёк к себе. Она задрожала, прошептала: "Не надо, не надо…" Но я не хотел ничего слушать. Губы наши встретились.
Все последующие дни я был счастлив - бездумно, самозабвенно счастлив. Чего стоили все мои мудрствования по сравнению с тем счастьем, какое я испытывал теперь! Я радовался каждой мелочи, строил радужные планы на будущее, не думая о том, что на пути к моему счастью могут возникнуть препятствия. Между тем их оказалось даже больше, чем можно было предполагать…
Началось с того, что старуха и Белла перестали разговаривать со мной. Это было полбеды, - мне самому опостылело пребывание у них, и, если бы не Маро, я ушёл бы немедленно. Главное заключалось в другом: мать и сестра преследовали бедную, девушку. Она часто приходила ко мне с красными от слёз глазами, и, хотя ничего не рассказывала, я сам догадывался о причинах её слёз.
Случайно подслушанный семейный разговор моих хозяев окончательно подтвердил мои подозрения.
- Скажи, пожалуйста, Белла, почему ты отравляешь жизнь Маро? Что тебе от неё нужно? - гневно спрашивала Ашхен.
- Вы ничего не понимаете, тётя! Она просто бессовестная - забыла о нашем несчастном отце и кокетничает с этим хромым большевиком! - отвечала Белла.
- Ну конечно, где мне понять! Ты же умнее всех! Я об одном прошу вас - оставьте Маро в покое. Это относится и к тебе, сестра!
- А я прошу не вмешиваться в дела, которые тебя не касаются! - сказала старуха.
- Я вообще могу уйти от вас, мне всё равно, где быть прислугой! - Ашхен хлопнула дверью и вышла.
- Вот и Ашхен начала дерзить! Боже мой, боже мой, что творится на свете! - сокрушалась хозяйка. По-моему, лучше всего отослать Маро в деревню к дяде, там она забудет о своём большевистском рыцаре! - предложила Белла.
- Не знаю, ничего не знаю, - со слезами в голосе ответила мать.
Мне стало невыносимо оставаться в этом доме. В тот же день я бросил костыли, взял палку и прошёлся по комнате. Ступать на раненую ногу было больно, но всё-таки я сумел пройти несколько раз из угла в угол и так обрадовался, что решил уйти сейчас же, не откладывая.
Нашёл Маро одну в библиотеке и шепнул ей:
- Нам нужно поговорить.
Она молча кивнула, и я ушёл к себе.
После ужина в доме, как всегда, стало тихо. Я взял книгу, сел в кресло, но читать не мог. Сидел, думал. Маро полюбила меня - это правда. Такая искренняя и чистая девушка, как она, не может притворяться, да зачем, ради чего? Однако она не ребёнок и должна отдавать себе отчёт в том, что её любовь ко мне связана со множеством осложнений и жертв. Хватит ли у неё решимости, воли претерпеть из-за меня всё, что встретится ей в жизни? Или я уйду - и она забудет меня?.. Такой конец больше всего страшил меня.
Но где-то в глубине души шевелилась и другая мысль: что скажут мои товарищи по партии, узнав о моей любви к дочери врага? Ведь Левон уже однажды предостерегал меня…
Маро пришла поздно. Она была сильно взволнована, бледна.
- Что случилось? - спросил я.
- Ничего, просто устала. - Она избегала моего взгляда.
Мы проговорили почти до рассвета. Вернее, говорил я, а она слушала. Прежде всего я рассказал всё, что слышал днём.
- В этом нет ничего неожиданного, - говорил я как можно мягче. - В их глазах я бездомный босяк, к тому же большевик, враг, и, конечно, недостоин тебя! - Я и не заметил, что стал говорить ей "ты". - Но раз мы любим друг друга, то сможем преодолеть любые препятствия. Завтра я ухожу. Без меня твоя мать, а в особенности Белла будут внушать, что я тебе не пара, что, полюбив меня, ты загубишь свою жизнь. Сможешь ли ты отстоять нашу любовь? Будешь ждать меня?
Вместо ответа Маро обняла меня, прижалась ко мне. Я целовал её волосы, глаза, губы.
- Помни обо мне, - сказал я, всматриваясь в её бледное, осунувшееся лицо, - где бы я ни был, что бы со мной ни случилось, я всегда буду с тобой!
- Верю, верю! Только возвращайся скорее, - прошептала она. И от этих её слов сердце моё наполнилось теплотой, нежностью.
Мы долго сидели, прижавшись друг к другу, тихонько мечтая о нашем будущем. Как только кончится война, мы поедем в Ростов, к маме. Будем работать, учиться, заниматься музыкой. Я говорил Маро, что моя мама много поработала на своём веку, много пережила и заслуживает отдыха. Мы должны обеспечить ей спокойную старость. Маро во всём соглашалась со мной.
Приближался рассвет. В открытое окно дохнул свежий утренний ветерок. Пора было расставаться…
И вот я один стоял у окна. Спать не хотелось. Я смотрел, как вершины высоких гор медленно окрашивались в нежный розовый цвет. Рождался новый день.
Снова Чека
Я вышел на улицу и полной грудью вдохнул свежий воздух. Я был счастлив: наконец-то покинул дом, пребывание в котором так тяготило меня. В нём я оставил свои костыли: шагал, опираясь на палку, чуть прихрамывая.
Было тёплое солнечное утро. На деревьях набухли почки, кое-где зеленела трава. В арыках, вдоль узких тротуаров из каменных плит, весело журчала вода. Над головой, в голых ещё ветках деревьев не прекращался гомон птиц. Весна чувствовалась во всём.
Город тоже изменился и уже не казался мне таким запущенным, пустынным, как тогда, когда я добирался до него из госпиталя. На улицах много прохожих, оживлённые, улыбающиеся лица, визг и крик детворы. Жизнь, судя по всему, постепенно налаживалась.
В горкоме партии девушки обрадовались моему приходу, но поговорить нам не пришлось. Открылась дверь кабинета секретаря, и товарищ Брутенц пригласил меня к себе.
- Заходи, заходи! Дай взглянуть, как ты выглядишь. Молодец, ну просто молодец! - он похлопал меня по плечу. - Поправился, в глазах задор. Видно, буржуйские харчи пошли тебе на пользу! - Он сел за стол, достал из ящика какую-то бумагу. - Полк твой разыскали, связались с комиссаром. Он о тебе хорошо отзывается и не возражает, если ты останешься здесь у нас.
- Не понимаю…
- Сейчас объясню. Война, брат, кончилась! Кое-кому из националистов и белогвардейцев удалось переправиться через персидскую границу, - англичане там приголубят их. Остальные сдались. Теперь нужно нам поскорее покончить с внутренней контрреволюцией, наладить мирную жизнь. Понял?
- Не совсем… Почему же я должен остаться здесь?
- Работать будешь! Армия демобилизуется, зачем же, спрашивается, тебе ехать в полк? Чтобы вернуться обратно?
- Я и не собирался возвращаться сюда… Поеду к себе, вернусь в мастерские. У меня в Ростове мать осталась.
- Коммунист, друг мой, обязан работать там, где он больше всего нужен, - таков железный закон нашей партии. Ты перестал быть бойцом Красной Армии, но остался солдатом партии и обязан подчиняться её решениям!
Я, понурив голову, напряжённо думал. Понимал, конечно, что секретарь прав. Если каждый коммунист будет поступать по-своему - что же получится? С другой стороны, очень уж не хотелось оставаться здесь. "Раз нельзя в полк, лучше ехать домой, чем оставаться в незнакомом городе… Об этом мы и с Маро договорились!" - думал я.
- Что я смогу здесь делать? Ведь я ничего не умею, кроме как точить болты да стрелять из винтовки…
- Будешь работать в Чека! - был ответ.
От неожиданности я даже привскочил.
- Ну уж нет! Где угодно, только не в Чека!..
- Что так?
- Однажды я там уже осрамился, хватит с меня…
Строгое лицо секретаря посветлело.
- Краем уха я слышал о твоих приключениях. Ничего. Кто не ошибается? Важно не повторять ошибки. Комиссар ваш, товарищ Власов, пишет, что ты сообразительный парень, хорошо выполнил важное задание и вообще прирождённый разведчик. К тому же ты знаешь французский язык, а у нас - граница, перебежчики, шпионы. Кому же работать в Чека, как не тебе? Я уже говорил с председателем Чека, он ждёт тебя.
Я был в затруднительном положении: не пристало мне, молодому коммунисту, упираться, а секретарю уговаривать меня, словно красную девицу.
- Товарищ Брутенц, буду с вами совершенно откровенным, - сказал я. - Если вы спрашиваете, согласен ли я остаться здесь и работать в Чека, я отвечу: нет, не согласен. Но если это приказ партии, то ответ у меня один: распоряжайтесь мной, как найдёте нужным.
- Вот это ответ коммуниста! - Секретарь улыбнулся и перешёл на дружеский тон. - Пойми, Иван, ты нам очень нужен. В Чека собрались хорошие боевые ребята, они помогут тебе. Не сомневаюсь, что ты станешь настоящим чекистом.
Судьба моя решилась.
Брутенц позвонил председателю Чека и попросил его прислать за мной Левона.
- Прежде всего устройте Силина с жильём, а решение об откомандировании его в ваше распоряжение пришлю завтра, - сказал он и повесил трубку.
Дальше всё пошло очень просто. Явился Левон, повёл меня в Чека, к председателю.
Товарищ Амирджанов, высокий, худой, бледный, с острыми, пронизывающими глазами, показался мне сухим, чёрствым.
Ещё больше я уверился в этом, когда он начал говорить. Коротко, отрывисто.
- На первых порах приглядывайтесь, знакомьтесь с делами. Следите за иностранной прессой, - там иногда бывают любопытные сообщения. У старшего коменданта получите мандат и карточки на паёк. Место, где будете жить, покажет вам Левон. Всё. Вопросы есть?
Вопросов не было. Признаться, я был ошеломлён таким приёмом.
Он даже не пригласил меня сесть…
- Можете идти. Да, есть у вас оружие? - спросил он.
- Есть наган, полученный лично от комиссара полка, - не без гордости сказал я.
- Чекисту одним наганом не обойтись. Попросите у коменданта браунинг и держите его всегда в заднем кармане. Идите.
Моё невинное хвастовство не произвело на председателя никакого впечатления, он даже не поинтересовался, за что я получил наган "лично от комиссара".
Старший комендант, молодой человек атлетического сложения, встретил меня приветливо, с детски доверчивой улыбкой на лице, совершенно не вязавшейся с его ростом и шириной плеч. Он тут же приказал машинистке напечатать мандат, отнёс его на подпись председателю и, возвратясь, выдал мне ещё удостоверение, карточки, талоны на обед и маленький, хорошо смазанный браунинг.
- Сегодня отдохни, а завтра в девять часов приходи на работу. Снимешься у нашего фотографа, - наклеим карточку на удостоверение. Возникнут вопросы - обращайся прямо ко мне без стеснения, - сказал он и спросил: - В шахматы играешь?
- Нет.
- Научу! По ночам, во время дежурства, неплохо сыграть партию-другую. Время быстрее летит!..
Выйдя из кабинета, я не удержался и тут же, в приёмной, заглянул в выданный мне мандат. Заглянул и ахнул - какие только права не предоставлялись мне! Беспрепятственно пользоваться всеми видами транспорта и связи, в том числе прямым проводом; задерживать людей, подозреваемых в контрреволюции, спекуляции, бандитизме; беспрепятственно посещать все правительственные учреждения и пограничные посты; изымать из советских учреждений необходимые документы; носить любые виды оружия и, в случае необходимости, производить обыск без специального на то ордера. В конце мандата - обращение ко всем советским, партийным, военным и иным органам власти оказывать мне полное содействие при исполнении мною служебных обязанностей… Словом, ничем не ограниченные права!..
На улице Левон, шагая рядом, весело болтал:
- Сведу тебя к одной симпатичной пожилой женщине. Она хотя и не в партии, но вполне своя; во время подполья скрывала наших товарищей, не одного спасла от верной смерти. У неё домик из двух комнат, тебе там будет хорошо. Конечно, это не хоромы, где ты обитал, зато чисто, уютно. И садик есть, а в нём шелковицы, виноград, персики!..
- С какой радости она сдаст мне комнату? Мне ведь и платить-то ей нечем!..
- Чудак! Сказано, тётушка Майрам мировая женщина. Мы уже уговорились с ней…
- Как, разве ты знал, что я останусь здесь, буду работать у вас?
- Конечно, знал! - самоуверенно ответил Левон. - Какой же я чекист, если не буду знать таких простых вещей?
- А всё-таки, как ты узнал?
- Очень просто - путём логического мышления! У нас создан новый отдел. Но в нём нет ни одного сотрудника, знающего иностранные языки. Даже для допроса шпионов приглашают людей со стороны. Это раз. Ты имел отношение к разведке, что видно по письму вашего комиссара, и знаешь французский язык. Два. А в-третьих, я и сам немного постарался - рассказал про тебя товарищу Амирджанову, а он договорился с секретарём горкома.
- Мне остаётся только поблагодарить тебя за такую услугу. Подложил свинью и доволен…
- Не стоит благодарности! Свои люди - сочтёмся.
- А председатель ваш не понравился мне, - он сухарь!..
- Не торопись с выводами! Товарищ Амирджанов замечательный человек. Умница, чекистскую работу назубок знает - недаром был руководителем большевистского подполья. Познакомишься с ним поближе - увидишь!