- Ввиду того, - заговорил Воланд, усмехнувшись, - что возможность получения вами взятки от этой дуры Фриды совершенно, конечно, исключена - ведь это было бы несовместимо с вашим королевским достоинством, - я уж не знаю, что и делать. Остается, пожалуй, одно - обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни!
- Вы о чем говорите, мессир? - изумилась Маргарита, выслушав эти действительно непонятные слова.
- Совершенно с вами согласен, мессир, - вмешался в разговор кот, - именно тряпками, - и в раздражении кот стукнул лапой по столу.
- Я о милосердии говорю, - объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. - Иногда совершенно неожиданно и коварно оно проникает в самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках.
- И я о том же говорю! - воскликнул кот и на всякий случай отклонился от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши.
- Пошел вон, - сказал ему Воланд.
- Я еще кофе не пил, - ответил кот, - как же это я уйду? Неужели, мессир, в праздничную ночь гостей за столом разделяют на два сорта? Одни - первой, а другие, как выражался этот грустный скупердяй-буфетчик, второй свежести?
- Молчи, - приказал ему Воланд и, обратившись к Маргарите, спросил: - Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?
- Нет, - с силой ответила Маргарита, - я знаю, что с вами можно разговаривать только откровенно, и откровенно вам скажу: я легкомысленный человек. Я попросила вас за Фриду только потому, что имела неосторожность подать ей твердую надежду. Она ждет, мессир, она верит в мою мощь. И если она останется обманутой, я попаду в ужасное положение. Я не буду иметь покоя всю жизнь. Ничего не поделаешь! Так уж вышло.
- А, - сказал Воланд, - это понятно.
- Так вы сделаете это? - тихо спросила Маргарита.
- Ни в коем случае, - ответил Воланд, - дело в том, дорогая королева, что тут произошла маленькая путаница. Каждое ведомство должно заниматься своими делами. Не спорю, наши возможности довольно велики, они гораздо больше, чем полагают некоторые, не очень зоркие люди…
- Да, уж гораздо больше, - не утерпел и вставил кот, видимо гордящийся этими возможностями.
- Молчи, черт тебя возьми! - сказал ему Воланд и продолжал, обращаясь к Маргарите: - Но просто, какой смысл в том, чтобы сделать то, что полагается делать другому, как я выразился, ведомству? Итак, я этого делать не буду, а вы сделайте сами.
- А разве по-моему исполнится?
Азазелло иронически скосил кривой глаз на Маргариту и незаметно покрутил рыжей головой и фыркнул.
- Да делайте же, вот мучение, - пробормотал Воланд и, повернув глобус, стал всматриваться в какую-то деталь на нем, по-видимому, занимаясь и другим делом во время разговора с Маргаритой.
- Ну, Фрида, - подсказал Коровьев.
- Фрида! - пронзительно крикнула Маргарита.
Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, но уже без всяких признаков хмеля женщина с исступленными глазами вбежала в комнату и простерла руки к Маргарите, а та сказала величественно:
- Тебя прощают. Не будут больше подавать платок.
Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простерлась крестом перед Маргаритой. Воланд махнул рукой, и Фрида пропала из глаз.
- Благодарю вас, прощайте, - сказала Маргарита и поднялась.
- Ну что ж, Бегемот, - заговорил Воланд, - не будем наживать на поступке непрактичного человека в праздничную ночь, - он повернулся к Маргарите, - итак, это не в счет, я ведь ничего не делал. Что вы хотите для себя?
Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите:
- Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть!
- Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, - сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой.
Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером. Он был в своем больничном одеянии - в халате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался. Небритое лицо его дергалось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а лунный поток кипел вокруг него.
Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долго сдерживаемые слезы теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его:
- Ты… ты, ты…
Мастер отстранил ее от себя и глухо сказал:
- Не плачь, Марго, не терзай меня. Я тяжко болен. - Он ухватился за подоконник рукою, как бы собираясь вскочить на него и бежать, оскалил зубы, всматриваясь в сидящих, и закричал: - Мне страшно, Марго! У меня опять начались галлюцинации.
Рыдания душили Маргариту, она шептала, давясь словами:
- Нет, нет, нет, не бойся ничего! Я с тобою! Я с тобою!
Коровьев ловко и незаметно подпихнул к мастеру стул, и тот опустился на него, а Маргарита бросилась на колени, прижалась к боку больного и так затихла. В своем волнении она не заметила, что нагота ее как-то внезапно кончилась, на ней теперь был шелковый черный плащ. Больной опустил голову и стал смотреть в землю угрюмыми больными глазами.
- Да, - заговорил после молчания Воланд, - его хорошо отделали. - Он приказал Коровьеву: - Дай-ка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь выпить.
Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом:
- Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут.
Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его дрогнула, и опустевший стакан разбился у его ног.
- К счастью! К счастью! - зашептал Коровьев Маргарите, - смотрите, он уже приходит в себя.
Действительно, взор больного стал уже не так дик и беспокоен.
- Но это ты, Марго? - спросил лунный гость.
- Не сомневайся, это я, - ответила Маргарита.
- Еще! - приказал Воланд.
После того, как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными.
- Ну вот, это другое дело, - сказал Воланд, прищуриваясь, - теперь поговорим. Кто вы такой?
- Я теперь никто, - ответил мастер, и улыбка искривила его рот.
- Откуда вы сейчас?
- Из дома скорби. Я - душевнобольной, - ответил пришелец.
Этих слов Маргарита не вынесла и заплакала вновь. Потом, вытерев глаза, она вскричала:
- Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.
- Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, - спросил у пришедшего Воланд, - у кого вы находитесь?
- Знаю, - ответил мастер, - моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
- Как же, как же, - отозвался Воланд, - я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я?
- Приходится верить, - сказал пришелец, - но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, - спохватившись, прибавил мастер.
- Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, - вежливо ответил Воланд.
- Нет, нет, - испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, - опомнись! Перед тобою действительно он!
Кот ввязался и тут:
- А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внимание на мой профиль в лунном свете, - кот полез в лунный столб и хотел еще что-то говорить, но его попросили замолчать, и он, ответив: - Хорошо, хорошо, готов молчать. Я буду молчаливой галлюцинацией, - замолчал.
- А скажите, почему Маргарита вас называет мастером? - спросил Воланд.
Тот усмехнулся и сказал:
- Это простительная слабость. Она слишком высокого мнения о том романе, который я написал.
- О чем роман?
- Роман о Понтии Пилате.
Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим никого не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.
- О чем, о чем? О ком? - заговорил Воланд, перестав смеяться. - Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть, - Воланд протянул руку ладонью кверху.
- Я, к сожалению, не могу этого сделать, - ответил мастер, - потому что я сжег его в печке.
- Простите, не поверю, - ответил Воланд, - этого быть не может. Рукописи не горят. - Он повернулся к Бегемоту и сказал: - Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
- Вот она, рукопись! Вот она!
Она кинулась к Воланду и восхищенно добавила:
- Всесилен, всесилен!
Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
- И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…
Маргарита вцепилась в больничный халат, прижалась к нему и сама начала бормотать в тоске и слезах:
- Боже, почему же тебе не помогает лекарство?
- Ничего, ничего, ничего, - шептал Коровьев, извиваясь возле мастера, - ничего, ничего… Еще стаканчик, и я с вами за компанию.
И стаканчик подмигнул, блеснул в лунном свете, и помог этот стаканчик. Мастера усадили на место, и лицо больного приняло спокойное выражение.
- Ну, теперь все ясно, - сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи.
- Совершенно ясно, - подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой галлюцинацией, - теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? - обратился он к молчащему Азазелло.
- Я говорю, - прогнусил тот, - что тебя хорошо было бы утопить.
- Будь милосерден, Азазелло, - ответил ему кот, - и не наводи моего повелителя на эту мысль. Поверь мне, что всякую ночь я являлся бы тебе в таком же лунном одеянии, как и бедный мастер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, о Азазелло?
- Ну, Маргарита, - опять вступил в разговор Воланд, - говорите же все, что вам нужно?
Глаза Маргариты вспыхнули, и она умоляюще обратилась к Воланду:
- Позвольте мне с ним пошептаться?
Воланд кивнул головой, и Маргарита, припав к уху мастера, что-то пошептала ему. Слышно было, как тот ответил ей:
- Нет, поздно. Ничего больше не хочу в жизни. Кроме того, чтобы видеть тебя. Но тебе опять советую - оставь меня. Ты пропадешь со мной.
- Нет, не оставлю, - ответила Маргарита и обратилась к Воланду: - Прошу вас опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было.
Тут мастер засмеялся и, обхватив давно развившуюся кудрявую голову Маргариты, сказал:
- Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. - Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: - Бедная, бедная…
- Не бывает, вы говорите? - сказал Воланд. - Это верно. Но мы попробуем. - И он сказал: - Азазелло!
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный и близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом в руках и в кепке. От страху этот человек трясся и приседал.
- Могарыч? - спросил Азазелло у свалившегося с неба.
- Алоизий Могарыч, - ответил тот, дрожа.
- Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? - спросил Азазелло.
Новоявившийся гражданин посинел и залился слезами раскаяния.
- Вы хотели переехать в его комнаты? - как можно задушевнее прогнусил Азазелло.
Шипение разъяренной кошки послышалось в комнате, и Маргарита, завывая:
- Знай ведьму, знай! - вцепилась в лицо Алоизия Могарыча ногтями.
Произошло смятение.
- Что ты делаешь? - страдальчески прокричал мастер, - Марго, не позорь себя!
- Протестую, это не позор, - орал кот.
Маргариту оттащил Коровьев.
- Я ванну пристроил, - стуча зубами, кричал окровавленный Могарыч и в ужасе понес какую-то околесицу, - одна побелка… купорос…
- Ну вот и хорошо, что ванну пристроил, - одобрительно сказал Азазелло, - ему надо брать ванны, - и крикнул: - Вон!
Тогда Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни Воланда через открытое окно.
Мастер вытаращил глаза, шепча:
- Однако, это будет, пожалуй, почище того, что рассказывал Иван! - совершенно потрясенный, он оглядывался и наконец сказал коту: - А простите… это ты… это вы… - он сбился, не зная, как обращаться к коту, на "ты" или на "вы", - вы - тот самый кот, что садились в трамвай?
- Я, - подтвердил польщенный кот и добавил: - Приятно слышать, что вы так вежливо обращаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят "ты", хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта.
- Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, - нерешительно ответил мастер, - меня все равно в больнице хватятся, - робко добавил он Воланду.
- Ну чего они будут хвататься! - успокоил Коровьев, и какие-то бумаги и книги оказались у него в руках, - история болезни вашей?
- Да.
Коровьев швырнул историю болезни в камин.
- Нет документа, нет и человека, - удовлетворенно говорил Коровьев, - а это - домовая книга вашего застройщика?
- Да-а…
- Кто прописан в ней? Алоизий Могарыч? - Коровьев дунул в страницу домовой книги, - раз, и нету его, и, прошу заметить, не было. А если застройщик удивится, скажите, что ему Алоизий снился. Могарыч? Какой такой Могарыч? Никакого Могарыча не было. - Тут прошнурованная книга испарилась из рук Коровьева. - И вот она уже в столе у застройщика.
- Вы правильно сказали, - говорил мастер, пораженный чистотой работы Коровьева, - что раз нет документа, нету и человека. Вот именно меня-то и нет, у меня нет документа.
- Я извиняюсь, - вскричал Коровьев, - это именно галлюцинация, вот он, ваш документ, - и Коровьев подал мастеру документ. Потом он завел глаза и сладко прошептал Маргарите: - А вот и ваше имущество, Маргарита Николаевна, - и он подал Маргарите тетрадь с обгоревшими краями, засохшую розу, фотографию и, с особой бережностью, сберегательную книжку, - десять тысяч, как вы изволили внести, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо.
- У меня скорее лапы отсохнут, чем я прикоснусь к чужому, - напыжившись, воскликнул кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него все экземпляры злополучного романа.
- И ваш документик также, - продолжал Коровьев, подавая Маргарите документ, и затем, обратившись к Воланду, почтительно доложил: - Все, мессир!
- Нет, не все, - ответил Воланд, отрываясь от глобуса. - Куда прикажете, моя дорогая донна, девать вашу свиту? Мне она лично не нужна.
Тут в открытую дверь вбежала Наташа, как была нагая, всплеснула руками и закричала Маргарите:
- Будьте счастливы, Маргарита Николаевна! - она закивала головой мастеру и опять обратилась к Маргарите: - Я ведь все знала, куда вы ходите.
- Домработницы все знают, - заметил кот, многозначительно поднимая лапу, - это ошибка думать, что они слепые.
- Что ты хочешь, Наташа? - спросила Маргарита, - возвращайся в особняк.
- Душенька, Маргарита Николаевна, - умоляюще заговорила Наташа и стала на колени, - упросите их, - она покосилась на Воланда, - чтобы меня ведьмой оставили. Не хочу я больше в особняк! Ни за инженера, ни за техника не пойду! Мне господин Жак вчера на балу сделал предложение. - Наташа разжала кулак и показала какие-то золотые монеты.
Маргарита обратила вопросительный взор к Воланду. Тот кивнул головой. Тогда Наташа кинулась на шею Маргарите, звонко ее расцеловала и, победно вскрикнув, улетела в окно.
На месте Наташи оказался Николай Иванович. Он приобрел свой прежний человеческий облик, но был чрезвычайно мрачен и даже, пожалуй, раздражен.
- Вот кого с особенным удовольствием отпущу, - сказал Воланд, с отвращением глядя на Николая Ивановича, - с исключительным удовольствием, настолько он здесь лишний.
- Я очень прошу выдать мне удостоверение, - заговорил, дико оглядываясь, Николай Иванович, но с большим упорством, - о том, где я провел предыдущую ночь.
- На какой предмет? - сурово спросил кот.
- На предмет представления милиции и супруге, - твердо сказал Николай Иванович.
- Удостоверений мы обычно не даем, - ответил кот, насупившись, - но для вас, так и быть, сделаем исключение.
И не успел Николай Иванович опомниться, как голая Гелла уже сидела за машинкой, а кот диктовал ей:
- Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутую ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства… поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши "боров". Подпись - Бегемот.
- А число? - пискнул Николай Иванович.
- Чисел не ставим, с числом бумага станет недействительной, - отозвался кот, подмахнул бумагу, откуда-то добыл печать, по всем правилам подышал на нее, оттиснул на бумаге слово "уплочено" и вручил бумагу Николаю Ивановичу. После этого Николай Иванович бесследно исчез, а на месте его появился новый неожиданный человек.
- Это еще кто? - брезгливо спросил Воланд, рукой заслоняясь от света свечей.
Варенуха повесил голову, вздохнул и тихо сказал:
- Отпустите обратно. Не могу быть вампиром. Ведь я тогда Римского едва насмерть с Геллой не уходил! А я не кровожадный. Отпустите.
- Это что еще за бред? - спросил, морща лицо, Воланд. - Какой такой Римский? Что это еще за чепуха?
- Не извольте беспокоиться, мессир, - отозвался Азазелло и обратился к Варенухе: - Хамить не надо по телефону. Лгать не надо по телефону. Понятно? Не будете больше этим заниматься?
От радости все помутилось в голове у Варенухи, лицо его засияло, и он, не помня, что говорит, забормотал:
- Истинным… то есть я хочу сказать, ваше ве… сейчас же после обеда… - Варенуха прижимал руки к груди, с мольбой глядел на Азазелло.
- Ладно, домой, - ответил тот, и Варенуха растаял.
- Теперь все оставьте меня одного с ними, - приказал Воланд, указывая на мастера и Маргариту.
Приказание Воланда было исполнено мгновенно. После некоторого молчания Воланд обратился к мастеру:
- Так, стало быть, в Арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновение?
- У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, - ответил мастер, - ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, - он опять положил руку на голову Маргариты, - меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал.
- А ваш роман, Пилат?
- Он мне ненавистен, этот роман, - ответил мастер, - я слишком много испытал из-за него.