И, покоряясь их дружескому вниманию, он постепенно успокаивался, раскрывал тайники своих сомнений; забыв о Тонкове, сам подсказал возможные возражения.
- Взяв за основу мысль, что я был не прав по всем пунктам, я решил подтвердить это исследованиями…
Губы Одинцова дрогнули в одобрительной улыбке, но Андрей не видел ее. Если бы ему удалось увлечь и воодушевить всех, кто сидел в зале, - во сколько раз возросли бы его силы! Сознавая, что он допускает, с точки зрения Тонкова, грубейшую оплошность, он не утаивал ни одного недостатка локатора, выдавал то, о чем многие и не догадались бы. Он словно отходил от кафедры, подсаживался к каждому и советовался, что тут можно еще надумать.
Слушатели постепенно втягивались в поток его поисков. Они думали вместе с ним, по-хозяйски озабоченные. Находились, разумеется, и разочарованные: коли ты не того, так и я не того.
О статье Тонкова - Григорьева он решил упомянуть в конце доклада, надеясь, что к тому времени подъедет Новиков с результатом измерения. Тогда Андрей скажет: "Что же касается опубликованной статьи, то лучшим ответом на нее может служить этот протокол". Если же Новиков не поспеет, то Андрей сошлется на полевые и лабораторные испытания, а протокол зачитает в заключительном слове.
Чуть скрипнула дверь, Андрей поднял глаза и увидел входящего Григорьева.
Тонков обернулся, удивленный и недовольный, - чувствовалось, что приход Григорьева был для него неприятной неожиданностью. Он настойчиво поманил Григорьева, приглашая его сесть рядом с собой. Лицо Григорьева болезненно скривилось, он осторожно потрогал щеку.
- Матвей Семенович, - вполголоса позвал Тонков.
Григорьев опустил глаза и бочком пробрался к Тонкову.
Странно, но еще тогда, у Савина, прочитав статью, Андрей не испытал никакой враждебности к Григорьеву, было только неловко и стыдно. И сейчас Андрею стало неловко, ему некогда было думать, что означала короткая сцена, которая сейчас произошла между Тонковым и Григорьевым. Он старался просто не смотреть на Григорьева, но, куда бы он ни смотрел, ему все время мешало это старание не смотреть на Григорьева.
Он вдруг раздумал говорить что-либо по поводу статьи. Конец доклада получился скомканным.
Пришло несколько записок. Спрашивали, сколько будет стоить локатор, можно ли по этому принципу определять разрывы в газопроводах и так далее.
Любченко спросил с места:
- Чем вы объясните, Андрей Николаевич, неудачу вашего локатора в опытах Тонкова и Григорьева?
- Вы, очевидно, имеете в виду статью, - сказал Андрей. - Здесь присутствуют авторы. Я надеюсь, они расскажут нам.
В перерыве к Андрею подошел Одинцов.
- Доклад неплохой, - строго, сказал он, - но я тысячу раз говорил вам: поменьше формул.
И Андрей почувствовал, что Одинцов простил его. Снова он почувствовал себя учеником Одинцова, этого на всю жизнь близкого, родного человека.
- Не принимайте слишком близко к сердцу то, что будут говорить в прениях, - советовал Одинцов. - Теория, заслуживающая доверия, устоит при любых нападках. Живите на год вперед.
В его словах таилось предчувствие разгрома. Для сведущих людей, знающих силу Тонкова, положение Лобанова выглядело безнадежным, особенно после тех нападок на Тонкова, которые позволил себе Андрей.
Андрей вышел с Мариной на лестничную площадку. Внизу стоял Усольцев, он смотрел сквозь оконные стекла на улицу.
Подошел Смородин, весело протянул Андрею руку, ясными глазами бесцеремонно ощупывая Марину.
- Как понимать, Андрей Николаевич, ваш ответ Любченко? Вы что же, идете на мировую с моим шефом? - спросил Смородин, продолжая с интересом разглядывать Марину.
- Вы скверный разведчик, - сказал Андрей. - И вообще, Смородин, я вас давно раскусил.
Смородин беспечно рассмеялся:
- Ну и чудесно. Когда вас попросят из лаборатории, приходи те к нам, чего-нибудь для вас подыщем. Между прочим, Кунина-то шеф мой съел. А? Слыхали? Вот вам, Кунина! - Смородин вдруг повернулся к Марине. - Ну, не буду вам мешать. Мы, кажется, незнакомы. - Он представился, пожав ей руку.
Андрея поражала неуязвимость этого человека. Никогда не удавалось Андрею смутить его.
- Понравился? - спросил Андрей, когда Смородин отошел.
- У него потные руки, - брезгливо сказала Марина.
Прения начались хорошо организованной атакой тонковцев. Ассистент Тонкова, черненький, с маслянистым голосом, с маслянисто-скользкими движениями, плавно водил указкой по чертежам:
- Откуда взялась такая точность? Сомневаюсь. Правдоподобны ли такие диаграммы? Сомнительно. Явно недостаточно количество замеров.
Вся схема локатора была подвергнута разъедающему сомнению. Тонковцы не приводили никаких доказательств, они просто расставляли повсюду вопросительные знаки, и, как всякая голословность, их слова звучали неопровержимо. Пренебрегая фактами, они лишали сторонников Лобанова возможности спорить.
Выступающие один за другим тонковцы опирались на сомнения предыдущих, как на факт: ах, раз предпосылки сомнительны - значит, выводы неверны. Они забирались на плечи друг другу, забрасывая подозрениями прибор, перекидывая огонь на самого Лобанова.
- Договаривайте до конца. Выходит, мы подтасовывали данные? - вспылил Андрей во время выступления Смородина.
- Желаемое часто принимают за действительное, - отпарировал Смородин. - Этим грешат даже крупные ученые.
"Смородин, отрицая достоверность точки В, тем самым…" - Андрей не мог дописать фразы.
"Тем самым, - повторял он про себя, пытаясь вернуть спокойствие, - они не брезгуют никакими средствами. Им наплевать на пользу, которую может принести локатор, они заботятся о себе…"
Один из выступавших, инженер-"дальник" - так называли среди связистов работников дальней связи, - недоуменно развел руками: стоит ли практически ставить вопрос о локаторе, если в нем так много недоработок. Конечно, принцип интересен, но…
Сбитый с толку предыдущими выступлениями, он бесхитростно выражал разочарование той части слушателей, которые пришли сюда, надеясь получить новый прибор для своих нужд. Из доклада Лобанова они поняли, что прибор готов. Они готовились к разговору о практических вещах: во сколько обойдется такой прибор, как его эксплуатировать, как приспособить для телеграфных и других линий. А тут, оказывается, и то не то, и это не так, и сам Лобанов чуть ли не обманщик, и вместо делового обсуждения получается какой-то отвлеченный научный спор.
"Дальник" напрямик спросил:
- Что же, в конце концов, локатор лучше остальных приборов или нет? Можно пользоваться локатором, действует ли он?
На Андрея смотрели ожидающе, сочувственно, встревоженно.
Где Новиков, где протокол? Почему они задерживаются? Он снова подумал: "Сто шестьдесят или двести восемьдесят?" И, подавляя в себе эти малодушные мысли, громко сказал:
- Локатор действует, пользоваться им… - Но председатель прервал его.
Председатель вел себя как клапан: он не препятствовал сторонникам Тонкова и мгновенно захлопывался, когда пытался протестовать Андрей. Андрей посмотрел на своих. Они сидели притихшие. Маленькие сонные глаза Краснопевцева умоляюще смотрели на Андрея. И вдруг Андрей почувствовал: все, что здесь творится, касается не его лично, а всех, кто работает над локатором и кто заинтересован в этом приборе. И Новиков бесконечно прав: локатор - прибор не Андрея Лобанова, а детище и Краснопевцева, и Кривицкого, и Любченко, и всех их, и он, Андрей, обязан защищать не себя, а их всех, они доверили ему это право, и он не смеет сдаваться.
Эта простая мысль взбодрила его. Не обращая внимания на председателя, не ожидая больше Новикова, он ринулся в драку, в которой уже, чувствуя себя безнаказанными, брали верх тонковцы. Ответы его стали быстрыми, находчивыми. Там, где ему не хватало фактов, он действовал убеждением.
- Я ручаюсь за эти показания, - говорил он.
Или:
- Нет, вы докажите, докажите, что это не так.
И, как ни странно, такие реплики, не имеющие ничего общего с настоящим обсуждением, к которому стремился Андрей, действовали на его противников и на слушателей. Он сам переходил в наступление и стойко защищался даже там, где противник оказывался сильнее. Только в одном случае он упорно отмалчивался - когда речь заходила о статье Тонкова и Григорьева.
Какой-то перелом в ходе прений, несомненно, произошел, и этот перелом был в пользу Андрея. Несколько инженеров, пробиравшихся к выходу, остановились.
Тогда председатель предоставил слово Тонкову.
Стоя за кафедрой, Тонков несколько секунд задумчиво молчал. Тишина нарастала. Точно уловив ее предел, Тонков сказал:
- Тот, кто с самого начала в научных исследованиях задается узкой практической целью, ожидая извлечь немедленную пользу, часто обречен на неудачу. Лягушечья лапка Гальвани завершилась в конце концов электростанцией, а кто мог считать тогда, что это имело какой-то практический интерес? Признание ученым бездны неизвестного требует скромности и отучает от скороспелой заносчивости. - Он посмотрел на стенографистку, подождал, пока она запишет, и продолжал: - На протяжении многих месяцев я тщетно пытался предостеречь нашего молодого коллегу от его поспешных выводов. Сегодня мы с вами стали свидетелями его научного фиаско. Напрасно я искал в его докладе, в прениях каких-либо фактов, которые позволили бы мне помочь ему. С грустью приходится признать - слишком мало опытов, экспериментальный материал беден. Нужны еще годы и годы лабораторных исследований. Но нужны ли они? - Он сделал паузу, вздохнул. - Я не так самоуверен, как Андрей Николаевич, и вместо "нет" говорю "пока нет". Нас хотят свернуть с пути, освященного традицией величайших русских ученых. Методы, которые пытается зачеркнуть Андрей Николаевич, зачинал еще на заре отечественной электротехники Лачинов!
- Нашли чем хвастаться! - буркнул Тимофей Ефимович. Его насмешку услышало несколько человек, сидевших поблизости; шепотом они передали эти слова соседям, и этот шепоток, возбуждая улыбки, пошел гулять по залу, добираясь до задних рядов. Пользуясь случаем, Андрей прервал Тонкова:
- Скажите, пожалуйста, в каком году был введен ваш метод?
- К вашему сведению, в тысяча девятьсот тридцать пятом году, - язвительно сказал Тонков. - Не мешало бы вам…
- Позвольте, это почти пятнадцать лет назад, а прибавьте еще Лачинова, так все шестьдесят наберется.
Тимофей Ефимович одобрительно кивнул, как припечатал.
Председатель тронул графин.
- Отрицать старое - не значит еще создавать новое, - закончил Тонков этот мимолетный спор и далее, подведя философскую базу, обвинил Лобанова в отступлении от законов диалектики. Нужно копить факты скромно и осторожно. Собирать факты, а не высасывать из пальца идеи, подобно идеалистам в физике.
- Признаться, я не собирался сегодня выступать. Мне трудно добавить что-либо к той картине, которая ясна всем. Если тут и есть кое-что ценное, - он обвел рукой диаграммы, - то все портит предвзятость и жажда быстрого успеха.
Так можно было говорить, когда сущность вопроса решена и остается только оценить события. Тонков, не стесняясь в средствах, силой присоединял большинство к своим союзникам, очерчивая вокруг Андрея запретный круг отчуждения.
- …Поскольку Андрей Николаевич просил высказаться авторов статьи, то я могу сообщить следующее. Испробовав вариант схемы локатора, предложенной Лобановым, мы убедились в не качественности этой схемы. - Он улыбнулся, придавая своим словам оттенок зловещей двусмысленности. - И в дальнейшем опыты шли по моей схеме…
- По какой? - быстро спросил Андрей, подавшись вперед.
- …Естественно, это задержало ход исследования, но нет худа без добра.
Андрей встал:
- Еще раз прошу сообщить, как выглядит ваша схема?
Андрей подошел к Тонкову, протянул ему мел.
Тонков посмотрел на его руку: она дрожала.
- Пока схема не опубликована, я не считаю удобным… - Снисходительная степенность его слов подчеркивала всю бестактность просьбы Андрея.
В зале росла и росла тишина. Не спуская глаз с Тонкова, Андрей взял свернутый в рулон чертеж.
- Вот схема локатора, которую я предложил профессору Григорьеву для его измерений, - он развернул чертеж, поднял его перед аудиторией. - Будьте добры показать, в чем тут, по-вашему, порок?
Тонков скользнул глазами по схеме и тотчас настороженно повернулся к залу; он уже приготовился было произнести очередную убийственную фразу, но его опередил высокий, натянутый до предела женский голос.
- Товарищи! - По проходу почти бежала Анечка. Она остановилась перед Андреем, спиной к залу. - Андрей Николаевич! Ведь это же не ваша схема. Как вам не стыдно! Это схема профессора Тонкова. Мы по ней работали. Мы на ней получили все замеры.
Лист бумаги жестяно зазвенел в руках Андрея.
- Удивительное совпадение, - бесчувственно сказал Андрей, смотря на Григорьева.
- Настолько… удивительное, что я не вижу смысла продолжать, - торопливо сказал Тонков и направился к выходу.
- Подождите! - Навстречу ему поднялся Григорьев. Цепляясь за стулья, он медленно шел к кафедре. Красные пятна вспыхивали и меркли на его щеках.
Одергивая криво застегнутый пиджак, он напомнил Тонкову, как он, Григорьев, сообщал ему схему Лобанова.
- А потом вы сказали мне, что по схеме Лобанова ничего не получается и замеры сделаны по вашей схеме. Как же так? Выходит, у вас своей схемы не было?
- Вы что-то путаете, Матвей Семенович, - твердо сказал Тонков.
Григорьев, ошеломленный, втянул голову в плечи, пристыженно-беспомощно переводя глаза с Андрея на Анечку.
В маленьком, ярко освещенном зале все было хорошо видно, но многие почему-то привстали.
- Наша схема, - раздался голос Майи Устиновой, - то есть схема профессора Тонкова, оказалась недостаточной. Я лично ее опробовала… - Майя говорила тихо, тем не менее каждое слово звучало отчетливо. - Мы никак не могли на ней добиться точности, которую обещал профессор Тонков. Мы отказались от этой схемы…
Андрея поражала не низость поступков Тонкова, открывшаяся ему сейчас во всей скандальной неприглядности, а то, что рассказала о ней Майя, Майя, для которой работа с Тонковым стала делом престижа, чести. С этой работой Майя связывала все свои надежды, она была ее оправданием, ее верой… Бледное, чистое лицо Майи словно окаменело. Двигался только ее рот. Андрей вспомнил почему-то партийное бюро, потом отчетно-перевыборное партсобрание, выступление Борисова и почувствовал какую-то крепкую внутреннюю связь между всеми этими событиями и тем, что творилось сейчас.
- Вы утверждаете, профессор Тонков, что ничего не знали о моей схеме, - сказал Андрей. - На каком же основании вы писали в статье, что она не годится?
- Это что, допрос?
- Нет, опровержение, - раздался негодующий голос Кривицкого.
- Значит, вы… - Анечка напряженно смотрела на Тонкова. - Как вам не стыдно! И мы… - Глаза ее заблестели, она резко повернулась и вышла в боковую дверь…
Григорьев с силой потер щеку, оставляя на ней белые полосы.
- Андрей Николаевич, я не имел права… - тихо начал он.
- Громче! - потребовали в зале.
Григорьев повернулся к аудитории, уперся глазами в толстую спину уходящего Тонкова и, торопясь, чтобы Тонков услыхал, вдруг закричал, размахивая руками:
- Вы опозорили мое имя, мою честь… Все, что угодно, но фальсификация научных данных - это… я не знаю… За это судить надо! Да, да! Я сам виноват, я сам преступник, я поверил, слепо верил Тонкову. - Этот лысый, щуплый человек был сейчас страшен в своем гневе. - Принцип локатора правилен. Практически не берусь судить, но, во всяком случае, я верю теперь Андрею Николаевичу, а не профессору Тонкову.
Встал Тимофей Ефимович. Андрей подумал, что он хочет уйти, но старик, постукивая палкой, направился к столу, поднял на лоб очки, сразу стал похожим на старого мастера.
- Михаил Фарадей перед смертью писал, - сказал он: - "Постоянный опыт показывает, что наша осторожность чаще распространяется на ошибки прежних лет, чем на наши собственные". Я всегда склонен объяснять поступки моих коллег высокими побуждениями. Неоднократно, впрочем, я наставлял себе синяки за подобную наивность. Сегодня тоже. Кроме той осторожности, против которой восставал Фарадей, сегодня проявилась другая. О ней предупреждал Ленин. Он как-то говорил, что когда новое только родилось, то старое остается некоторое время сильнее. Тогда-то и происходит издевательство над слабостью нового, этакий дешевый интеллигентский скептицизм. Насколько я разобрался в обстановке, против Лобанова особо яростно ополчились ученики и соратники профессора Тонкова. Почему? - Даже стенографистка замерла, остановив свой быстрый карандаш. - Престиж свой боятся утерять! И разные льготы и выгоды. Их интересуют не поиски истины, а безопасность своего положения в науке. Появился конкурент - дави его, уничтожай любыми средствами! Подобные люди рады уничтожить всякий талант, который может как-то соперничать с ними. - Он стукнул палкой. - Вот мы и увидели их голенькими.
Освежающим гулом прокатились аплодисменты. Никого не смущала их неуместность в этой деловой обстановке.
- Когда чувствуешь, что силы начинают иссякать, - тихо говорил старый ученый, - то единственным утешением служит возможность помочь тем, кто придет после нас и будет бесстрашно идти по тому пути, который мы смутно предвидим.
Аплодируя вместе со всеми, Андрей выронил записку, которую давно уже машинально вертел в руках. Он поднял ее, развернул и прочел: "А. Н.! На 160-м порчи не оказалось. Как быть? Новиков".
Новиков, стоя в дверях, видел, как лицо Лобанова словно опустело. Ничего не осталось - ни боли, ни испуга, ничего.
Новиков вышел в соседнюю комнату. Там, поджидая его, из угла в угол ходил Усольцев. Махнув рукой, Новиков зашагал по другой диагонали. Встречаясь, они останавливались, прислушивались к голосам из-за полураскрытой двери и вновь расходились.
Когда Тимофей Ефимович кончил, Андрей извинился и направился к выходу. Стоя у дверей, он коротко, шепотом обсудил с Новиковым и Усольцевым положение. Кабель на сто шестидесятом метре был цел, никаких повреждений на нем нет. Наумов с бригадой ждет указаний.