Содержание:
ИЗ ЖИЗНИ НАРОДОВ СЕВЕРА 1
ВАУЛИ ПИЕТТОМИН - (Из прошлого ненцев) - ГЛАВЫ ИЗ НЕОКОНЧЕННОЙ ПОВЕСТИ 1
В ТАЙГЕ 10
РОЖДЕНИЕ ПЕСНИ 11
ЕЕ РАССКАЗ 14
ПАВЕЛ И НУМГИ 15
ЯДКО ИЗ РОДА СЕГОЕВ 18
ПАДОРГА 20
ПО ПОРОШЕ - (Очерк) 21
РАССКАЗЫ О ПОЛЯРНИКАХ 30
ЧЕЛОВЕК С ПЕСНЕЙ 30
АНТ-9 32
САМОЛЕТ В КОСМОСЕ - (Из записной книжки участника арктических полетов) 34
БУХТА ТЮЛЕНЬЯ 35
СОДЕРЖАНИЕ 37
Северные рассказы
Сборник "Северные рассказы" талантливого уральского писателя Анатолия Матвеевича Климова (р. в 1910 г. - ум. в 1945 г.), автора популярных книг - "Мы из Игарки", "Урал - земля золотая" и "Твои сверстники" - состоит из оригинальных произведений, написанных на малоразработанную и актуальную тему - о людях и природе Крайнего Севера.
Большая часть этих произведений написана в начальный период творческой деятельности А. М. Климова.
В книге два отдела.
В первый включены произведения, описывающие дореволюционный и послеоктябрьский периоды в жизни северных народов, а также рассказы о гражданской войне на Севере; второй самостоятельный раздел представляют рассказы о советских полярных летчиках и зимовщиках.
ИЗ ЖИЗНИ НАРОДОВ СЕВЕРА
ВАУЛИ ПИЕТТОМИН
(Из прошлого ненцев )
ГЛАВЫ ИЗ НЕОКОНЧЕННОЙ ПОВЕСТИ
ГЛАВА 1
Весть!..
Она пришла неожиданно и быстро полонила всю Ямальскую тундру от Енисея до Уральского камня. Ни ветры, ни пурги многодневные, заносные и колючие, ни долгая темень полярной ночи, ни бездорожье безмолвного снега, ни древние курганы предков и старых тадибеев-шаманов Конца Земли - не смогли удержать ее у себя и упрятать. Они не в силах были схоронить ее под снегом, не сумели запутать в лабиринтах звериных следов, безымянных речушек, взгорий и в урочищах лесотундры...
Весть неслась по тундре: она проносилась по бестропью, боролась с ураганами снега, распутывала хитрые следы нарт и неизбежно пробиралась к чумам ненцев-кочевников; она врывалась в жалкие бедные чумы громкая, торжествующая, если ее принимали как свою, как долгожданную, и просачивалась в щели жилищ тихо, медленно, но упрямо, если ее встречали настороженно, боязливо, с содроганием, а иногда и с проклятиями...
Дряхлые от времени шаманы - глашатаи бога Нума, хитрые и желчные старейшины родов - правители и законники пытались украсть ее у снегов. Они прятали ее у себя в просторных, теплых, обильных женами и песцами чумах, глушили и перевирали. Но весть неслась все дальше и дальше, властвуя, ликуя и побеждая своею правдой косноязычность и ложь богатых князей... Она неслась на легких ездовых нартах за четверкой стремительных, подобных порыву ветра, оленей, искала дорог на лыжах и из уст в уста, из чума в чум, из стойбища в родовые станы, плескалась над снегами.
Весть!..
В истерзанном ветрами жилище Нырмы Тырово властвовал холод. Сам хозяин чума лежал умирающий на ветхих шкурках ногами к огню. Всю жизнь, долгую жизненную тропу Нырма пас чужих оленей и не видел счастья. Горе постоянно сопутствовало ему... Тырово умирал.
Вокруг костра сидели его пять сыновей. В бабьем углу безмолвно ютилась жена, выплакавшая все свои слезы. Умирающий говорил:
- Вы слушали, мужчины, голос снегов? Весть пришла ли к вашему огню?
Сыновья молча кивнули головами.
- Мои дети, говорю вам, - идите на зов! Идите на Таз, уходите дальше от царских людей, купцов и русских шаманов с их лживыми и такими же мертвыми, как и наши, богами! Ступайте к нему, сыновья. Он - истина. Он - правда. Бегите к нему от несчастий, от горя и нищеты. - Нырма закашлялся...
Старик был слаб и немощен. Удивительным казалось, что он еще живет. Только глаза у него иногда вспыхивали внутренним стремлением и упорством - жить! Он знал, что умирает, и старому Тырово было тяжело. Жаль было умирать именно теперь, когда в тундру пришла эта весть о герое, освобождающем его народ. Пришла правда, которую он так безуспешно выслеживал всю свою жизнь.
- Скоро Нум позовет меня к себе и я уйду. Князя белых оленей - лютого Ваську Сэротетто, который избил меня и отнял жизнь за пять потерянных в пургу важенок, я отдаю вам, сыновья. Он - несчастье нашего рода... Идите, мужчины, по дороге того ненца с Таза... Идите...
И старик умер.
Десять упряжек лежали уже у чума беднейшего в роду Пыеда, но новые все еще продолжали прибывать. Пыеда Оковой встречал гостей с мороза и тряски. Пламя костра высоко лизало дымную темноту чума. Два десятка ненцев в разных позах и положениях разместились у тепла. Трубка мира, мудрости и единомыслия беспрерывно переходила из рук в руки...
- Сказывали ненцы: он сзывает к себе всех бедных и дает им оленей богатых... - перекрикивая других, сообщал Порунгуй Хэвко, батрак князя Мессовской тундры Мочидомо Хороля.
- Он разоряет богатых и ничего не несет к себе в чум - все отдает бедным, - добавляет Тер Хэлло.
- Говорит: платить ясак царям, попам и князцам не надо...
- Товаров, сахару, жиру, калача, и медных вещей будут давать много-много за шкуру зверя...
- С каждого охотника, умеющего стрелять из лука, будут брать не двух, а одного белого песца...
- Работник у богатого будет у него в чуме жить, есть много будет, за работу оленей получать будет...
...Говорили все.
Трубка мира и мудрости много раз заново наполнялась и обходила сидящих вновь и вновь. Выкрики, говор, возбужденные восклицания слились в один дышащий надеждами и гневом крик. И над всем этим носилось гневное, но простое, ласковое и суровое, близкое, но и далекое имя:
- Ваули...
- Вавля...
- Пиеттомин...
Крики вместе с дымом вырывались в дымоход чума и хороводились вокруг в морозном застое. Потом вдруг налетал ветер и уносил в снега, в незнаемые просторы - не обхоженные, не объезженные - ликующую весть и простое имя:
- Таз... Фю-у!.. Мятеж... Вавля... Народ... Ясак... У-ух!.. Собирайтесь... Правда... Ваули!
Шла весть могучими порывами, и она была желанной. А имя - Ваули Пиеттомин суровые дети снежных, промороженных тундр произносили с такой же любовью, как некогда произносил имена Степана Разина и Емельяна Пугачева русский крестьянин.
* * *
И до всесильного, главного тадибея заснеженного Ямала - хитрого, хромоногого Вывки - дошла весть страшная и тревожная. Старый Вывка еще пять лун назад разослал по тундрам двадцать зарубок о дне большого сбора князей, почетных шаманов и старейшин родов, чьи оленьи отрубы мощнее туч на хмуром небе. Сегодня, в день сбора, одна за другой мчались оленьи упряжки с богатыми, сильными в тундре ездоками.
Когда все собрались и молча расселись на снег вокруг святого кургана, не смея войти к великому шаману и помешать его разговору с божествами, Вывка вышел и, ковыляя, быстро направился к кургану. Святое, привычное для Вывки место, встречало его уже обильной данью приезжих: золотом, мануфактурой, серебром, шкурами песцов и лисиц и черепами оленей.
Вывка вошел на курган, напялил на сутулую спину и детские плечи одежду из тряпья и лент и начал свой бессмысленный, неистовый обрядовый танец... Все молчали, боясь гнева могучего тадибея. Только слышалось ритмичное постукивание руки в пензер (бубен) и смех игривых бубенцов и медных побрякушек. Да луна бесстрастно глядела на танец Вывки прямо из-за кургана. Шаман танцовал, нелепо извиваясь и бормоча. Ударами кулака он все чаще и чаще пробуждал неподвижную жизнь звуков бубна. И было непонятно, во что же колотит Вывка: в бубен или в луну, вырисовывающуюся за его спиной.
После пляски шаман, обессилев, упал. Все молчали, затаив дыхание.
Долго лежал тадибей, пока, наконец, не пришел в себя от порывов холодного ветра, поднялся и глухим нечеловеческим голосом заговорил:
- Великое горе идет, ненцы. Ой, горе! Сами себя убивать будем! Роды разбредутся врозь! Мох исчезнет и олени умрут и разучатся узнавать своего хозяина! Кто виноват? - взвизгнул Вывка. - Все он, проклятый!
Люди под курганом шарахнулись в сторону от злобы Вывки и притихли.
- Он, проклятый!- донеслось, наконец, из-под кургана.
- Ваули - наше горе! - продолжал шаман. - Он отбирает у богатых оленей, он грозит отменить ясак, - Вывка покосился на дары приезжих, - он рушит законы тундры, старейшины! Он смеется над ними! Пусть будет проклят такой ненец, люди!
- Проклят такой ненец, - вторила толпа.
- Где ваши глаза, люди, - трусливые, как куропатки, послушные, как чумовские лайки? Берегите свои аргыши и непои. Вор пришел к нам и от нас. Он убивает детей и плюет табачную жвачку на богов. Позор вам, мудрейшие ненцы!
- Позор нам! - отзывались фигуры на снегу.
- Идите к русскому начальнику, просите его защитить вас. Поймайте, убейте или отдайте проклятого ненца русским!
- Поймаем, отдадим... - виновато шептала толпа.
- Так хотят боги, берегитесь их гнева, старейшины! Я сказал.
Шаман отпустил всех. В чуме за мясом и чаем он сказал прислуживающей ему старшей (по счету четвертой) жене:
- Скажи, баба, батракам, чтобы они всех оленей, слышишь, всех, кроме ездовых, увели на Конец Земли, дальше от волков...
ГЛАВА 2
В чуме, приютившемся на опушке таежной глухомани, кажется, нет никаких признаков жизни. Ветхий чум еле сдерживается под напорами ветра - ветер вот-вот сорвет его с земли, и взлетит он огромной черной птицей в воздух...
Сугробы завалили его вход. Вокруг не видно ни следов человека, ни собаки, ни оленя, ни полозьев нарт. Лишь из дымового отверстия вверху ветер изредка вырывает клочки дыма и развевает их в пространство. Это - единственный признак теплящейся жизни.
У костра посреди чума сидит женщина и неподвижно смотрит в огонь. Время от времени она бросает в него хворост и снова каменеет. Только когда порывы ветра содрогают жилище, когда в щели ветхого покрова его врывается колющий тысячами неведомых лезвий холодный северяк, она зябко кутается в свою изодранную одежду.
Беден чум снаружи, беден он и внутри. Котел висит над костром, несколько шкур в углу - вот и все. Большая нужда, безжалостная нищета глядит из каждого предмета в чуме. Пустынно. Неуютно. Холодно...
Вот опять жестокий порыв ветра потряс жилище. Кутается в лохмотья шкур женщина у костра. Из угла с лежанки поднялся мальчик, подошел к огню.
- Что, мой маленький Майри, холодно? Грейся у огня, - говорит женщина. - Почему не спишь, сын?
- Холодно, - ответил мальчик, присаживаясь к костру. - Холодно. Есть хочется. Хочу мороженой рыбы, большой-большой кусок. Где отец, почему он не привез нам из лавки кренделя и сахара?
Мать взглянула на него печальными глазами и ответила:
- Ты, Майри, большой вырос. Скоро в лес один белковать пойдешь, по звериным тропам пойдешь, слопцы и луки настораживать будешь. Везде ходи, сын, но далеко обходи дома царских людей. Никогда, Майри, не меняйся подарками с ними и не ходи в лавку к ним. Ты видишь сам, какой отец стал! Как приехали в леса к нам царские люди, построили стойбище на реке, привезли пьяную воду, худо шибко стал жить наш род. Ясачники берут большой ясак, поят мужчин водкой и отбирают оленей и добытого зверя...
Она говорила теперь уже для себя. Маленький Майри, как и отец, сутулый и плосколицый, многого не понимал из слов матери. Он сидел и слушал больше не ее слова, а таинственный говор тайги.
Женщина продолжала:
- Вот и твой отец слаб стал к веселой воде. Добрые хозяева давно ушли в леса от худых людей, увели с собой олешек, унесли капканы и скликали собак. А твой отец остался, ходит меняет на водку оленей, собак, зверя, утварь... Ум его ушел из него, Майри. Три дня назад взял он мою последнюю ягушку и ушел в стойбище русских.
- Он придет скоро и даст мне сахар и рыбы? - встрепенулся мальчик..
- Да, принесет, сын, принесет много кренделя, много жира и чая, - говорила мать и лгала сыну и себе. А потом она посадила Майри рядом с собой, спрятала его голову в свои колени и стала рассказывать ему и блуждающим ветрам древнюю хантэйскую сказку:
"...Мышонка, реки у изгиба, гнездышко там находится.
Однажды льдинки пронеслись... Мышонок сказал:
- Льдинка! Подальше! Мое гнездышко не задень.
Лед заговорил. Сказал:
- Раз если пронесусь, по обыкновению не спрашиваю, гнездышко ломаю.
Мышонок сказал:
- Льдинка! Отчего твой нос по амбару вырос? Солнце тебя растопит. Пользы от тебя обыкновенно не бывает.
Солнце заговорило. Сказало:
- Мышонок! Почему твой нос по амбару вырос? В моем таянии льда твое какое дело?
Мышонок сказал:
- Раз пронесусь - много льда речек пробегаю. Кочки по склону увижу - забегу. Тучи по верху идут - ты вовсе не светишь. В это время от тебя пользы не бывает.
Облако заговорило. Сказало:
- Мышонок! Солнца в моем закрывании тебе какое дело?
Мышонок сказал:
- Облако, почему твой нос по амбару вырос? На Голом Камне если твоя половина останется - от тебя пользы не бывает.
Голый Камень заговорил. Сказал:
- Мышонок! Тучи половина на моем хребте - тебе какое дело?
Мышонок сказал:
- Голый Камень, почему твой нос по амбару вырос? Самец росомахи если тебя обмочит, пользы от тебя никакой нет.
Росомаха заговорила. Сказала:
- Мышонок! Голый Камень как я обмочу - тебе какое дело?
Мышонок сказал:
- Почему по амбару нос поднял? Хантэ пасть твою воду разбрызжет, пользы от тебя не бывает.
Хантэ пасть очень уже деревянная. Она не заговорила..."