- Жить бы людям и дальше так хорошо, да один из них усомнился в справедливости того, что говорят старики. И решил он стать выше всех, важнее всех. Объявит себя главным. Ни с того ни с сего. Кто не хотел ему подчиняться - силой заставлял. И еще сказал тот человек, что женщине место только у домашнего очага, что она существо нечистое. Разгневался тогда на этого человека Наргынэн и решил показать, кто в действительности сильный, кто хозяин в этом мире. Наслал такую неслыханную бурю, что даже сверкали редкие в этих краях молнии. Огромные волны обрушились на низменные места, сметая на своем пути яранги. Люди, оставшиеся в живых, побежали спасаться на высокие горы - Имаклик и Инатлик. Впереди, конечно, мчались мужчины, потому что женщины несли на своих плечах младенцев, да и одежда у них неудобна в движении. Много народу погибло в ту ночь. А те, что спаслись на горах Имаклик и Инатлик, глянули утром - нет кос, кругом простирается вольное море. И в жизни все переменилось. Иными стали охотники, разделенные проливом. Иными стали женщины. От той поры до нас дошли только имена. Вот твое имя, - старик повернулся к Тэгрынэ, - тоже появилось, когда женщины стояли на носу охотничьих байдар и держали в руках гарпун…
Трещали дрова в костре. Легкий ветер уносил искры в море, высвечивая темную воду. Слушатели неохотно освобождались от волшебства легенды, возвращались в реальный мир.
Приближалось начало учебного года, и Маша Тэгрынэ по поручению райкома партии занялась проверкой готовности школ. Дело знакомое, близкое. Она с удовольствием отправилась в командировку по стойбищам и селам Чукотского района.
Первая остановка была в Лукрэне. Село славилось по всему округу тем, что здесь происходило оседание кочевников. Для них строились новые дома.
Маша ехала на тракторных санях, ползших по каменистой и кочковатой тундре со скоростью десять километров в час. А иногда и медленнее.
Поражало обилие грибов. Спутники ее время от времени соскакивали с саней и, обогнав трактор, быстро набирали полный подол крепких, больших грибов.
- Чукотские грибы самые лучшие! - авторитетно заявила заведующая лукрэнским магазином, приезжавшая в районный центр за новыми товарами. - В них нет червей, да и чистить их почти не надо.
Только к вечеру, когда на землю уже опустилась плотная осенняя темнота, вдали показались огни Лукрэна. Директор начальной школы отвел Маше одну из классных комнат, поставил там кровать и тумбочку.
Перед сном Маша прошлась по пустым, гулким классным комнатам и с грустью подумала: "Вот где мое истинное призвание. Не надо было соглашаться на секретарство".
В годы учебы в педагогическом училище она не отличалась бойкостью. Наоборот, слыла тихоней. Но вот стали ремонтировать общежитие. Маша взялась за самое трудное - ездила с ребятами добывать белую глину, месила эту глину, штукатурила стены. Измазанная, посиневшая от холода, она не покидала своего рабочего места, пока не заканчивала дневное задание. Ребята заприметили это, и, когда начался учебный год и состоялось очередное комсомольское собрание, кто-то предложил ее кандидатуру в состав бюро, а на заседании бюро Марию Тэгрынэ единогласно избрали секретарем комсомольской организации педагогического училища.
Не случись тогда этого, готовилась бы она сейчас к первому своему уроку. Через несколько дней вошла бы в такой вот класс и, волнуясь, сказала заветные слова: "Здравствуйте, ребята. Я ваша новая учительница. Зовут меня Мария Ивановна Тэгрынэ…"
Школьное здание в Лукрэне было большим. Впору бы размещать здесь восьмилетку, а не начальную школу.
Утром, позавтракав в колхозной столовой и подивившись здешней дешевизне, Маша пошла к директору школы. Это был молодой парень, выпускник Хабаровского педагогического института. Он уже приготовил для Маши все необходимые документы в отдельной аккуратной папке.
Маша отодвинула папку.
- Почему у вас начальная школа, а не восьмилетка? - спросила она.
Директор даже растерялся.
- Об этом, наверное, надо спросить районный отдел народного образования.
- А мне интересно ваше мнение. У вас помещения хватит на то, чтобы учить здесь всех детей Лукрэна и окрестной тундры? - домогалась Маша.
- Помещения достаточно, но кадры…
- Сейчас учителей хватает, - твердо заявила Маша. - Значит, все дело в желании. Почему вы сами не поставили вопрос перед районом?
Директор только пожал плечами.
Поначалу он понравился Маше - одет в модный костюм, в белую рубашку, носит галстук, предупредителен, не лебезит перед районным начальством. Теперь он стал ей безразличен. Маша взялась за аккуратную папку. Погрузилась в учебные планы, в расписания занятий.
Перелистав расписания, она подняла голову, спросила:
- Почему нет уроков родного языка?
- Мы сняли их, - спокойно ответил директор.
- Как это сняли? - удивилась Маша.
- Преподавателя нет…
Все остальное в лукрэнской школе было вроде в порядке: классные помещения отремонтированы, оснащены всем необходимым, расписания составлены, дети привезены в интернат. И все же что-то не понравилось здесь Маше. С таким настроением ей не хотелось уезжать, и она зашла в сельский Совет.
Председатель сельсовета Вуквун внимательно выслушал Машу, помолчал и как-то грустно произнес:
- Может, так и должно быть?
- Как? - встрепенулась Маша.
- Ведь дело-то идет к тому, что рано или поздно все народы на земле смешаются.
- Что значит смешаются? - не поняла Маша.
- Пойдем со мной, - позвал Вуквун.
Они направились к большому, самому красивому в селе зданию. Здесь размещалось учреждение, которое на Севере называется несколько страшновато - "Деткомбинат".
В красивом доме жили ребятишки из тундры, дети русских служащих, дети охотников. Все они были резвые, шумные и как на подбор здоровые, упитанные.
Заведующая комбинатом выдала Вуквуну и Маше халаты, повела по группам. Они побывали в малышовой группе, в средней и в старшей, где ребятишки уже начинали читать и писать. На улицу вышли оглушенные детским гомоном, со звоном в голове.
Председатель сельского Совета спросил:
- Ну как?.. Слышали здесь хоть одно чукотское слово?
Только теперь до Маши дошло, что все ребята, даже самые маленькие, лопотали по-русски.
- Приехал как-то сюда из тундры мой старый друг Мэк, - продолжал Вуквун, - навестить внучку, которую год не видел. Является потом ко мне и плачет - оказывается, внучка его не понимает. Пришлось через переводчика с ней говорить. Деду с внучкой - через переводчика! Вот тогда и перевернулось у меня тут, - Вуквун показал себе на грудь, - и тут. - Он поднял руку к голове. - Подумалось мне: может быть, торопимся мы с этим смешением? Пусть бы все языки расцветали.
- Так и должно быть! - горячо поддержала его Маша. - В этом суть ленинской национальной политики!
- Я знаю, - откликнулся Вуквун. - И все другие это знают. А все-таки иногда слышишь: "Зачем учить родной язык? Его и без школы ребята узнают. Лишняя морока, лишние расходы на отдельного учителя".
- Тогда для чего создавали письменность? - в свою очередь, спросила Маша. - Ведь даже в ту пору, когда наша страна жила совсем бедно, издавались учебники на языках народов Севера. И преподавателей готовили - никому не приходило в голову, что это дорого.
- Что ты меня агитируешь? - рассердился Вуквун. - В районо агитируй…
По возвращении из командировки Маше пришлось выдержать несколько нелегких разговоров - и с заведующим районо и с председателем райисполкома. В командировке она пробыла только десять дней, и почти столько же жалоб поступило на нее.
Секретарь райкома Маршалов сухо сказал:
- Разберемся на бюро. Кстати, и Вуквуна вызвали…
До бюро оставалось еще дня два. За это время Маша успела узнать, по какому случаю вызван Вуквун.
Под обрывом, где из-под скального основания выходит галечный лукрэнский берег, стоят вельботы и лежат на высоких подставках байдары. В бурю они укрываются в небольшой лагуне, а в горячие дни летнего зверобойного промысла их даже не вытаскивают на берег - круглые сутки на плаву.
На другой день после Машиного отъезда из Лукрэна с промысла долго, не возвращался один вельбот. Гарпунером там был молодой парень Кикиру. Но пришел он с богатой добычей: два трактора еле вытянули на берег китовую тушу.
По мере того как туша выползала из воды, все больше мрачнело лицо Вуквуна. И когда его вначале смутная догадка превратилась в уверенность, он крикнул:
- Кикиру, подойди сюда!
Ничего не подозревавший гарпунер подошел к председателю сельского Совета, широко улыбаясь.
- Гляди, кого ты загарпунил!
Кикиру оглянулся. Огромная туша почти целиком лежала на берегу. Кит как кит…
- Ты загарпунил матку! - гневно сказал Вуквун.
У Кикиру холод пополз между лопатками. Он знал старинную легенду о прародительнице чукотского народа - Матери-китихе, которая, плавая по морям, обеспечивает морским зверьем всех береговых людей.
- Я гарпунил в темноте, - стал оправдываться Кикиру.
А перед ними на морском берегу, заарканенная стальным тросом, лежала Мать-китиха с плодом в огромном вздувшемся чреве.
Бригадир подошел к Вуквуну, осторожно осведомился:
- Что будем делать?
- Вина велика! - вздохнул Вуквун. - На моей памяти только один раз случилось такое.
Пока шел этот разговор, в светлом кругу, образованном тракторными фарами, председатель колхоза Сергей Иванович вместе с бухгалтером прикидывал, сколько приблизительно может весить эта туша и какую она даст прибавку к годовому плану. Молодец Кикиру! Зря держали его столько коровьим пастухом.
Но недаром Сергей Иванович вот уже второй десяток лет жил на Чукотке. Он вдруг почувствовал странное возбуждение на берегу, услышал перешептывание, суетню.
Люди уходили в темноту, снова возвращались, перекидывались малопонятными словами.
Сергей Иванович тоже подошел к Вуквуну.
- Что случилось?
Вуквун с минуту колебался. Сказать Сергею Ивановичу? Поймет он или только посмеется над ним? Председателю колхоза уже раз попало на партийной конференции за потворство темным пережиткам. В прошлом году, когда умирал первый председатель этого колхоза, по старинному обряду его "опросили" о последних желаниях. Тот высказал только одно желание: чтобы гроб с телом его везли на кладбище на тракторе, а не на погребальной нарте и чтобы следом шел весь механический транспорт колхоза "Ленинский путь".
У Вуквуна хранится фотоснимок этой удивительной похоронной процессии, за которую Сергею Ивановичу пришлось потом держать ответ…
- Сергей Иванович, - медленно начал Вуквун. - Случилась беда.
- Какая? - У председателя похолодело в груди.
- Кикиру загарпунил матку.
- Что ты говоришь! - Председатель колхоза хорошо знал, что по правилам китобойного промысла категорически запрещалось убивать китих. Правило это иногда нарушалось промысловыми судами, на которых гарпунеры не могли отличить самку кита от самца. Это доступно только таким опытным китобоям, как Вуквун. - Авось инспекция не узнает, - успокоился Сергей Иванович. - Давайте побыстрее разделаем тушу, и, как говорится, концы в воду.
- Туша-то с приплодом, - покачал головой Вуквун. - Мать-китиха.
- Что же делать?
- Идите домой, - посоветовал Вуквун. - Мы тут сами обмозгуем. Все будет в порядке.
Сергей Иванович по многолетнему опыту знал, что на Вуквуна можно положиться. Он кликнул бухгалтера, трактористов и велел им идти домой.
На берегу остались только старики. Из молодых задержался лишь виновник происшествия - Кикиру.
От туши отняли стальные тросы, убрали все лишнее в сторону и принялись за разделку. Вуквун остро отточенным лезвием, насаженным на длинную палку, сам вскрыл брюшную полость и извлек детеныша. Китенок был не больше средней нерпы, гладенький, покрытый совершенно ровной и чистой голубоватой кожей, напоминавшей пластик. Он казался искусно выполненной моделью кита.
Разделка туши происходила в полном молчании. Лишь слышалось тяжелое дыхание работающих да треск костра; в котором горели чадным жирным пламенем китовые кости. И еще прибой, мерно накатываясь на галечный берег, шуршал камнями.
К середине ночи туша была разделана. Жир ее и мясо перевезли в ледник, вырубленный тут же в прибрежной скале.
Китенка положили на платформу вагонетки. Вуквун чего-то шептал над ним. И удивительное было не в том, что председатель сельсовета шепчет слова заклинания, а то, что внешне он остается при этом именно председателем сельского Совета. Держится так, словно ведет очередное заседание.
- Принесите большие весла и сделайте треножник над костром, - попросил Вуквун.
Охотники связали треножник и водрузили над пламенем. Тем временем кто-то притащил огромный котел, в котором можно было сварить целого тюленя.
Китенка подтащили к воде
Вуквун вытащил свой нож, подержал над пламенем костра. И быстро разделал китенка. За несколько минут. Отрезанные куски мяса бросал в котел, наполненный морской водой.
Все делалось так, словно люди заранее сговорились. Из темноты показался нос кожаной байдары. Она все лето без дела пролежала на подставке и вот только сейчас понадобилась. В нее бросили внутренности китенка и, оттолкнувшись от берега, поплыли.
Гребли размеренно, стараясь не шуметь.
- Здесь, - тихо сказал Вуквун, и гребцы остановились.
Послышался всплеск - это Вуквун опустил в воду внутренности китенка. И теперь уже громче прозвучали слова его заклинания:
- Из далекого, покрытого морозным туманом прошлого пришла ты, родительница живущих у моря людей. Дети твои, не узнавши тебя, причинили боль. Мы молим тебя о прощении, зная о великой твоей доброте. Мы оставили тело твое в нас, оставшихся жить на земле, а сущность твою вернули морю, чтоб снова родились киты, братья наши, и наши жизни, плывущие во мраке зеленом воды…
Когда байдара вернулась на берег, там уже было все готово к священной трапезе. На платформе вагонетки, чисто выскобленной, были разложены куски вареной китятины.
В полном молчании люди принялись за еду. Кости бросали в темноту, в которой алчно блестели глаза собак.
Последний кусок был доеден, когда на востоке проклюнулась, заря. Все это время бедный Кикиру не находил себе места и молча повиновался указаниям Вуквуна. Когда солнце оторвалось от воды, люди разбрелись по своим жилищам. Вуквун и Кикиру вместе поднимались по узкой тропке. Вуквун сказал:
- В старое время того, кто нечаянно или намеренно убивал Мать-китиху, приносили в жертву: закалывали ножом и топили в море.
- Спасибо вам, - дрожащим голосом поблагодарил Кикиру. Только теперь до него дошло, почему председатель сельсовета взял на себя отправление древнего ритуала.
Маша одна сидела за своим рабочим столом, когда в дверь постучался Вуквун.
Старик уселся напротив.
- Худо у меня на душе, - начал он. - Я выполнил долг, завещанный предками, но нарушил партийный долг. Как же быть-то теперь? Я пришел к тебе, потому что сам был комсомольцем, ходил по ярангам, где жили шаманы, и выволакивал на свет дневной их закоптелые амулеты, божков разных - изображения касаток, нерп, лахтаков, воронов. Грозный Франк - уэленский шаман - насылал на меня самый сильный "уйвэл". Но и против него я устоял, потому что был комсомольцем.
- Наверное, тебя поймут на бюро, - тихо сказала Маша.
В кабинет Маршалова они прошли вместе. Вуквун решительно направился к столу секретаря райкома, взял графин и прямо из горлышка глотнул воды.
- Вы все знаете, - переведя дух, начал он, - каким слабым был раньше человек перед необъятным морем. Но море - это все для берегового жителя. Морской охотник всегда думал: там, в море, у него родственники. И он больше боялся этих родственников, чем любил их. Старался ничем не гневить. Отсюда множество обычаев, обрядов, которые требовалось исполнять перед морем, перед хозяевами жизни…
- Это кто же такие - хозяева-то жизни? - перебил начальник милиции.
- Боги, наверное, - предположил директор средней школы.
Вуквун оставил это без внимания.
- Не все обычаи были вредны, - продолжал он, понемногу успокаиваясь. - Были и такие, которые помогали человеку. Разные запреты удерживали зверя на лежбищах…
Вуквун совсем успокоился, даже сел на стул и деловито рассказал обо всем, что случилось темной ночью на берегу Лукрэна.
- Главная вина - на мне. Я руководил всем.
Члены бюро молчали. Даже начальник милиции, почувствовавший за рассказом Вуквуна дыхание прошедших веков, не задавал никаких вопросов.
Маршалов обвел взглядом присутствующих. Не впервые ему доводилось разбирать подобные дела. В таких, как Вуквун, нередко как бы сосуществовало сразу несколько человек, живущих в разных временах. Один проглядывал из далекого прошлого, сквозь пламя первого костра, словно бы озирался на открывшийся перед ним мир. Другой - человек наших дней, обремененный вполне современными заботами и делами. И, наконец, третий - весь устремленный вперед, невесть откуда вдруг обретший черты будущего человека, искренне бескорыстный, какой-то нездешний, фанатически преданный идее, как, например, председатель Уэленского сельского Совета Кэлы… Но бывает, вдруг схватятся между собой эти три человека, и один одержит верх, пересилит… Вот так в тот раз и случилось у Вуквуна.
- Вопросы будут? - спросил Маршалов.
Члены бюро по-прежнему молчали.
- Вроде бы все ясно, - вяло заметил директор школы.
- Тогда позвольте мне. - Маршалов встал. - С Вуквуном действительно все ясно. Разве что надо предупредить его, чтобы впредь был поосмотрительнее в отношении обычаев и обрядов. Уважать обычай нужно, но шаманствовать председателю сельсовета не к лицу.
А дальше он говорил о том же, о чем недавно поведал Маше сам Вуквун. Она слушала и дивилась, что этот человек, такой сухой на вид, всегда погруженный в заботы о дне насущном, так точно и правильно угадал мысли, заботившие и Марию Тэгрынэ и Вуквуна…
- По результатам поездки нашего нового секретаря райкома комсомола Марии Ивановны Тэгрынэ нам, видимо, придется обратиться в соответствующие организации. То, что мы упустили дело с преподаванием родного языка в начальной школе, - это позор. Пока существует чукотский язык, пока существует Чукотский национальный округ, пока есть на Чукотке Советская власть - а она здесь обосновалась прочно, - обучение правильному чтению и письму на родном языке означает проведение в жизнь ленинской национальной политики. На этом нельзя экономить копейки. А что до рассуждений вроде того, - Маршалов повернулся к заведующему районным отделом народного образования, - будто чукотский язык мешает высокой успеваемости, тормозит развитие школьника, то это просто глупости.
Когда все члены бюро разошлись, Маршалов попросил Машу задержаться.
- Начинаем новое на Чукотке дело, - сказал он. - Организуем зверофермы в колхозах. И крепко надеемся на помощь комсомола.
- Что в наших силах, сделаем! - весело ответила Маша Тэгрынэ.
До самой весны она не слезала с нарт и тракторных саней, налетала десятки тысяч километров на вертолетах и самолетах. А когда льды ушли от берегов Чукотки, Маша Тэгрынэ сама поехала за голубыми песцами, которых уже доставили из Якутии в бухту Провидения.