Возникает вопрос: подлец ли человек? Семейство Мармеладова живет на счет Сони, но Соня – своеобразная героиня, хотя она и преступница – нарушительница прав нравственности.
Включение новой темы изменяет старые задания. Дочь Мармеладова Соня – подруга сестры убитой ростовщицы и сама жертва Раскольникова. Лизавета не только раба старухи, но и случайная проститутка, она когда-то обменялась нательным крестом с Соней и подарила подруге Евангелие; тем самым она и после смерти как бы присутствует в романе.
Возникает целый ряд обиженных обществом людей. Раскольников оттого ободрился в квартире Мармеладова, что здесь его преступление как будто бы получило моральное оправдание. Он увидал в этой семье погубленных жизнью людей, увидал преступление общества, которое превышает его преступление.
Таким образом, из взаимодействия двух замыслов произошел большой роман, с совершенно другим решением, с другими мотивировками действий героев.
Два замысла в результате срослись в одном произведении, хотя они имели разную направленность и разное целевое задание. Вероятно, они были и жанрово различные уже в замысле, так как в беглом описании темы "Пьяненькие" чувствуются какие-то отзвуки поэтики физиологического очерка.
Художественное произведение получается в результате сложного процесса. Во время этого процесса писатель включает в свое произведение все новые и новые элементы действительности, понимая это слово в широчайшем его смысле.
II
Попробуем понять причины тех трудностей в завершении романов, которые постоянно мучили Достоевского.
Обязательства Федора Михайловича кажутся безнадежными: писатель обещался одновременно написать два романа.
Но Достоевский иногда выполнял самые невероятные, поставленные перед собой задания, и причины его бросания от темы к теме, причины того, что мы называем спешкой в работах Достоевского, гораздо сложнее, чем просто бытовые обстоятельства.
Федор Михайлович любил набрасывать планы вещей; еще больше любил развивать, обдумывать и усложнять планы и не любил заканчивать рукописи.
Анна Григорьевна Достоевская пишет: "Идеями своих романов Федор Михайлович иногда восторгался, любил и долго их вынашивал в своем уме, но воплощением их в своих произведениях, за очень редкими исключениями, был недоволен".
Достоевский сам уже на первой странице "Униженных и оскорбленных" говорит, изображая писателя (явно с автобиографическими чертами): "…мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле писать их, и, право, это было не от лености. Отчего же?"
Конечно, не от "спешки", так как Достоевский работал со многими черновиками, "вдохновляясь ею (сценой. – В. Ш.) по нескольку раз " (1858 г. Письмо к М. Достоевскому). Но планы Достоевского в самой своей сущности содержат недовершенность, как бы опровергнуты.
Полагаю, что времени у него не хватало не потому, что он подписывал слишком много договоров и сам оттягивал заканчивание произведения. Пока оно оставалось многопланным и многоголосым, пока люди в нем спорили, не приходило отчаяние от отсутствия решения. Конец романа означал для Достоевского обвал новой Вавилонской башни.
В старых книгах Достоевский искал и находил споры.
Всякое ограничение при анализе творческого процесса условно. Часто конкретная правда, выделенная, так сказать, слишком крупно, как говорится в типографиях "дубовым шрифтом", становится своеобразной ложью.
Если в книге мы противопоставим одного писателя другому и изолируем их от всего литературного процесса, а главное, от жизни, выражением которой является литературный процесс, то мы начнем утверждать, что Достоевский всю жизнь только и делал, что спорил со Щедриным, или что Щедрин занимался этим, в конце концов, узким делом. Мы заключаем литературу в литературу.
Если мы будем утверждать, что Достоевский в "Идиоте" или "Братьях Карамазовых" разоблачал каких-то определенных писателей-нигилистов то, в результате мы, пытаясь установить частичную правду, скажем ложь или, по крайней мере, наделаем ряд ошибок.
В книге "Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования" есть запись:
"VIII. Я славнейший из Серафимов. Что мне легко было оторваться от тебя, что ли?
– Сатана и Михаил".
Следующая запись:
"VI. Сатана и Бог. Ты бы тотчас простил меня. Но здравый смысл… самое несчастное свойство мое, нет, я бы этого не выдумал, сколько проклятий посылали мне эти добрые люди – две правды, моя и твоя".
Н. Борщевский в своей чрезвычайно добросовестной книге "Щедрин и Достоевский" из этой записи делает следующий вывод: "Из краткой записи в черновых материалах к "Братьям Карамазовым" видно, что Достоевский в каком-то смысле сближал черта Ивана с семинаристом Михаилом Ракитиным".
Мне кажется, что это не так. В книге Иова есть разговор сатаны с богом. Есть еще разговор сатаны с небесными силами. Архангел Михаил – один из названных архангелов в Библии: он, как и Гавриил, является антагонистом сатаны. Приведу цитату из Нового завета.
"Михаил Архангел, когда говорил с диаволом, споря о Моисеевом теле, не смел произнести укоризненного, но сказал: да запретит тебе Господь" [6] .
Поэтому Достоевский и соединяет имена Михаила и сатаны. Этот Михаил не семинарист, а архангел.
Достоевский в поисках доводов за и против нашел в Евангелии спор.
В произведения есть ряд соотнесений, в которых автор обращается к памяти читателя, изменяя свое отношение к преданиям, изменяя значение вещей. В книгах приходится выбирать предмет анализа, но при этом не надо суетиться и идти по своему собственному следу, кружась. Художественное произведение, возникшее в результате включения самого разнообразного материала, после своего создания неделимо.
Какую бы часть его ни изолировать, сейчас же оказывается, что при изоляции изменился и смысл выделенного; часть реально существует только в целом ряде соотнесений.
Замыслы переосмысливаются, сопоставляются, и результат художественного анализа не тот, какой был задуман.
Поэтому мы должны ограничивать значение самовысказываний художника. Сам художник и в начале произведения не знает, к чему он придет, если бы знал, то ему и не надо было бы писать; он бы дал результат, но результат этот вне художественного произведения не существует.
Художественное произведение, как и изобретение, не существует до того, как оно создано; думать, что происходит только оформление прежде задуманного, неверно.
Замысел субъективнее того, что получается у художника. Самый процесс художественного труда отображать процессы жизни, так как он является результатом использования опыта поколений.
Такими способами объективная действительность прорывается через заблуждения художника и осуществляется в произведении.
Новое произведение частично дает и новые способы разгадок действительности в ее литературном отражении.
Накапливается художественный опыт, который в следующих произведениях используется, в следующих произведениях переосмысливается.
Соблазнительной кажется попытка понять произведение, последовательно раскрывая черновики его, то есть идя по пути творческого процесса.
Этот путь иногда нам помогает.
Черновик – сам художественное произведение; в то же время он представляет собой часто попытку иного решения конструкции, чем то, которое принято в окончательной рукописи. Но надо помнить, что в черновике автор записывает как бы крайние моменты своей мысли, фиксирует выводы и сопоставления; к новым же выводам он часто приходит из серединных, переходных моментов процесса художественного построения, а моменты эти часто оказываются не закрепленными в рукописи.
Художественное произведение развивается часто не последовательными стадиями обдумывания одного и того же материала, а противопоставлением разных материалов; только в этом смысле можно говорить о литературных предшественниках произведения.
В Евангелии часто приводятся пророчества Исайи, которые как будто бы выполнялись в новом произведении – в Новом завете, но выполнялись они переосмысленно, почти спародированными. Получается не следование за Старым заветом, а спор Нового со Старым, переосмысливание прошлого для утверждения настоящего.
Любопытно отметить, что и это полусовпадение получалось не по еврейскому подлиннику, а по греческому переводу. Следование же за литературными предшественниками произведения, искание "заимствований и влияний" ведет нас к бесконечности, как будто мы повесили зеркало перед зеркалом: они отражают друг друга – получается уходящий, все более и более мутный ряд.
Реальностью, тем, к чему стремится писатель, является разгадка действительности; такой разгадкой является произведение в своем законченном виде. В нем выделены и сопоставлены явления, которые в этой новой художественной замкнутости заново разрешены.
Включив материал "Пьяненьких" в рассказ о том, как студент убил ростовщицу, Достоевский переосмыслил тему. Вопрос о пьянстве перестал решаться как частный. Пьяненький оказался человеком, затоптанным жизнью; он связан с судьбой Раскольникова не только тем, что Родион видит его и его семью, но и тем, что негодование за участь семьи Мармеладова на время помогает Раскольникову снять с себя бремя раскаяния. Социальный фон произведения расширяется, и смысл его становится шире, уходя от первоначального авторского решения.
В то же время художественное произведение редко оказывается законченным, и эта незаконченность обычно связана с тем, что писатель не находит разрешения тем вопросам, которые перед ним возникли в результате художественного анализа.
Существование так называемых эпилогов в романе показывает, что писателю очень часто приходится договаривать свое произведение, заканчивать его именно потому, что оно не кончено, недорешено.
Очень часто идеологическая нерешенность темы, сомнения писателя заставляют автора в конце или отсылать читателя к следующим романам, к следующим частям, которые он не напишет (так не написал Толстой истории Нехлюдова, хотя и обещал это сделать), иногда же давать ироническую оценку конца [7] .
Вальтер Скотт в одном своем романе сравнивал эпилоги с остатками зеленого чая в чашке, который не допила женщина: на дне чашки осталось немного чая и слишком много сахара.
Эпилоги западных вещей часто содержат такой счастливый, но не доказанный, сладкий или хотя бы успокоительный конец.
Сомнения не решены.
Можно попытаться возможно более точно анализировать жизненный материал, который был известен писателю, и от этого материала перейти к художественному произведению; решив, что получил писатель от жизни, мы еще не решили, какое произведение перед нами находится.
Есть китайский рассказ: человек оставил три фунта мяса, мясо пропало, ему сказали, что мясо съела кошка. Человек положил кошку на весы: оказалось, что весит она три фунта.
– Три фунта, – сказал человек, – столько было мяса, где же кошка?
Выяснив жизненный материал, мы не выяснили произведения: поступка художника, его намерения, его метод исследования и то, почему произведение пережило действительность, которой оно порождено.
Неоднократно указывалось, что Достоевский был внимательнейшим читателем газет. Но в то же время указывалось и другое, а именно то, что похожее на преступление Раскольникова дело студента Данилова совпало с началом печатания романа.
Студент Московского университета Алексей Михайлович Данилов убил с целью ограбления 12 января 1866 года отставного капитана Попова и служанку его Марию Нордман. Ограбление было крупное. В "Судебном вестнике" 13 ноября 1867 года (№ 252) приводилась еще любопытная подробность: содержавшийся в московском тюремном замке крестьянин Матвей Глазков, уже осужденный за одно убийство, принял на себя убийство Попова и его служанки. Глазков знал подробности убийства, но в результате оказалось, что он был подкуплен Даниловым принять на себя обвинение. Подкуп происходил через отца Данилова, который, может быть, сам был соучастником преступления.
Таким образом, характер преступления и появление человека, принявшего на себя вину, в судебном деле и в романе совпадают, но так как это дело произошло после написания романа, мы не можем думать, что Достоевский пользовался этими материалами [8] . Мы можем сказать, что Достоевский в какой-то мере говорил не столько о существовавшем, но о могущем существовать. Именно по этому совпадению вымышленного с тем, что существует, поэтов называли поэтами, то есть пророками.
Темой Достоевского является не само преступление. Краткая наметка содержания произведения, данная в письме к Каткову, включает в себе три части: решение убить, мотивы преступления, причины раскрытия преступления.
III
Какие отличия программы от законченного произведения?
Во-первых, Достоевский предполагал написать не более шести печатных листов, а написал около тридцати.
Таким образом, при кажущемся совпадении содержания произведение, хотя бы жанрово, хотя бы масштабом анализа резко отличается от того, что было задумано.
Старуха – объект преступления в романе – осталась именно такой, какой была задумана. Тут ничего не развернуто.
Главные изменения – в мотивах преступления.
Все литературные произведения, из которых мог бы взять Достоевский замысел произведения, неоднократно выяснялись. Подробный анализ источников можно найти в книгах Л. Гроссмана.
Л. Гроссман считал, что источником может быть роман Бальзака: это можно сейчас подтвердить тем, что в черновом наброске к речи о Пушкине сам Достоевский писал: "У Бальзака в одном романе один молодой человек, в тоске перед нравственной задачей, которую не в силах еще разрешить, обращается с вопросом к (любимому) своему товарищу, студенту и спрашивает его: послушай, представь себе, ты нищий, у тебя ни гроша, и вдруг где-то там, в Китае, есть дряхлый, больной мандарин, и тебе стоит только здесь, в Париже, не сходя с места, сказать про себя: умри, мандарин, и за смерть мандарина тебе волшебник [пошлет] сейчас миллион…"
Таким образом, происхождение от Бальзака той идеи, которая овладела Раскольниковым, ясно.
Достоевский замечает, что у Бальзака студент только спросил: а где живет этот мандарин?
Дальше идет неожиданное переключение: а вот Татьяна Ларина не может пойти на преступление против своего мужа для своего счастья.
У Достоевского мысль приобретает новый – универсальный характер: это вопрос о праве на любое нарушение нравственного закона, эгоизм любви здесь уже преступление.
От Бальзака ли взял этот вопрос Достоевский и Пушкин ли подсказал ему отрицательный ответ?
Существовал измышленный Пушкиным старший по инженерному училищу товарищ Федора Достоевского – инженерный офицер Германн. Он захотел получить богатство. Объект, который ему показался ничтожным, была старуха графиня. Об этом совпадении писали много раз.
Дело не в том, вспомнил ли Достоевский Пушкина, создавая своего Раскольникова, дело в другом: студент у Бальзака хочет миллиона для личного торжества. Ему нужна карьера, а не проверка законов нравственности и самооценка себя. Ему нужно счастье личное и любой ценой.
В разговоре, подслушанном Раскольниковым, студент говорил, что вот существует старуха процентщица, она угнетает свою сестру и стоило бы эту старуху убить.
"Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, – и все это на ее деньги. Убей ее и возьми ее деньги, с тем, чтобы с их помощью посвятить потом себя на служение всему человечеству и общему делу: как ты думаешь, не загладится ли одно, крошечное преступленьице тысячами добрых дел? За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика! Да и что значит на общих весах жизнь этой чахоточной, глупой и злой старушонки? Не более как жизнь вши, таракана, да и того не стоит, потому что старушонка вредна. Она чужую жизнь заедает: она зла; она намедни Лизавете палец со зла укусила; чуть-чуть не отрезали".
Офицер спрашивает:
" – Вот ты теперь говоришь и ораторствуешь, а скажи ты мне: убьешь ты сам старуху или нет?
– Разумеется, нет! Я для справедливости… Не во мне тут и дело…
– А по-моему, коль ты сам не решаешься, так нет тут никакой и справедливости! Пойдем еще партию!
Раскольников был в чрезвычайном волнении: конечно, все это были самые обыкновенные и самые частые, не раз уже слышанные им, в других только формах и на другие темы, молодые разговоры и мысли. Но почему именно теперь пришлось ему выслушать именно такой разговор и такие мысли, когда в собственной голове его только что зародились… такие же точно мысли? И почему именно сейчас, как только он вынес зародыш своей мысли от старухи, как раз и попадает он на разговор о старухе?.."
Может быть, разговор студентов нужен был Достоевскому и для своеобразной ссылки на Бальзака. Недаром же он сохраняет социальное положение человека, который задает вопрос о преступлении, – "студент". Но вопрос поставлен Раскольниковым, как вопрос о себе, о своих качествах, о своей принадлежности к особому разряду людей.
Студент хочет денег не для себя: у него была другая цель, чем у французского студента. Дело шло о праве нарушать законы.
Таким образом, правильно сделанное и подтвержденное находкой нового материала наблюдение нас еще мало приближает к пониманию сущности произведения. Нас интересует вопрос о том, что заставило Достоевского попробовать поставить своего героя выше моральных "перегородок".
IV
Книги не мир, а окна в мир. Окна из разных домов могут открывать вид на один и тот же пейзаж; пейзаж этот один и тот же, хотя он по-разному виден. Сходство пейзажа в то же время не является заимствованием одного окна у другого.
Посмотрим из другого окна.
Достоевский хорошо знал Виктора Гюго. Мы уже говорили, что он писал об "Отверженных", писал о "Соборе Парижской богоматери".
Прославленным и старым человеком, однажды Достоевский написал письмо Софье Ефимовне Лурье. Было это в апреле 1877 года:
"На счет Виктора Гюго я вероятно вам говорил, но вижу что вы еще очень молоды, коли ставите его в паралель с Гёте и Шекспиром".
Сам Достоевский в молодости так и делал.
Но продолжим его высказыванья: "Les Miserables я очень люблю сам. Они вышли в то время, когда вышло мое Преступление и Наказание (т. е. они появились 2 года раньше). Покойник Ф. И. Тютчев, наш великий поэт, и многие тогда находили, что Преступление и Наказание несравненно выше Miserables. Но я спорил со всеми и доказывал всем, что Les Miserables выше моей поэмы, и спорил искренно, от всего сердца, в чем уверен и теперь, вопреки общему мнению всех наших знатоков. Но любовь моя к Miserables не мешает мне видеть их крупные недостатки. Прелестна фигура Вальжана и ужасно много характернейших и превосходных мест… Но зато как смешны его любовники, какие они буржуа-французы в подлейшем смысле!"
Достоевскому нравился Вальжан и нравились мошенники в романе.
Тургенев говорил, что Жан Вальжан – Илья Муромец по телесной силе и ребенок по развитию: бывший каторжник искренне верит в свою вину.