Где-то сторонкой прошел Дойкин. Ну, и чорт с ним! Оплатят ему как-нибудь они с Дмитрием убытки: лошадь, сбрую... Подумаешь, какая беда! Разве это в первый раз? Раньше Василий с отцом жил, - и уловы были, и проловы, и штормы, и отзимки... Отец сгинул в море, и стал Василий хозяевать с братом. Удачливая путина выпала, даже бударку новую купили. Четыре года Сазан ловил как следует. Женился... Но опять случился пролов, а после - снова удача. В двадцать седьмом году, в осеннюю путину, Василия застиг в море ледяной ураган, - норд-вест неожиданно хлынул заморозью, заковал во льды лодку...
Василий снова очнулся, но теперь уже от холода, который хватко сжал его. Ловец только сейчас почувствовал, как все тело его цепенеет и, будто в самом деле, стынет кровь.
Внезапная мысль о том, что он может замерзнуть и не увидеть Настюшу, ребенка, Дмитрия, Андрея Палыча, остро ожгла его мозг:
"Неужели пропаду?"
Он открыл глаза и сквозь разноцветные слезинки увидел солнечный шар - он грузно опускался к водам.
Василий рванулся, что-то треснуло, и ловец отодрал спину ото льда. Затем он хотел повернуть ноги, но они были недвижны, точно прибиты гвоздями.
Он метнулся на бок, вскочил и упал на колени; потом снова поднялся, осмотрелся. Выдранные изо льда ноги его дрожали. Во льду остались клочья одежды.
Василий беспомощно оглядывал то ледяной остров, на котором он стоял, то сине-зеленые просторы Каспия.
Попрежнему едва приметно двигались ледяные поля. Струился жгучий ветерок. Кругом царило глухое, холодное безмолвие.
Вдруг Василию нестерпимо захотелось есть.
Он поднялся и побрел по льдине. Невдалеке маячил радужно сверкающий ледяной навал. Нащупав в кармане спички, Василий сурово улыбнулся и подумал:
"Может, кош там был... может, кто жил и оставил чего-нибудь".
Одежда на спине ловца была разодрана, - болтались клочья ваты и ледяшки.
Он едва переступал ногами.
Взгромоздившиеся одна на другую льдины были насквозь пронзены солнечными лучами - казалось, льдины горели, пылали.
Навал оказался пустым.
Изнемогая, Василий опустился на лед и притих...
Покорный судьбе, он молча наблюдал за тем, как солнце стлало по морю огромный золотистый тракт - он тянулся так далеко, что, кажется, достигал берегов родного Островка.
Встал бы и пошел по этому светящемуся тракту домой!
Но Василий ясно сознавал, что он в далеком и опасном относе. Кто знает, может, льдину отнесет под вест Каспия, к Брянску, где встретит ее пароход; может, льдину погонит к Долгим островам, и ее заметят гурьевские тюленщики, которые теперь бьют тюленя; могут заметить и ловцы: они должны скоро выехать на весенний лов подледной воблы - тогда жив Василий! Но может случиться и так, что льдину будет долго мотать по морю, а тут полыхнет весенним теплом солнце - и льдина растает. Не увидит тогда Василий ни Настюши, никого...
Ловец снова взглянул на огромный сверкающий, солнечный тракт.
"У ловцов могилы две, - вспомнил он старинную присказку деда: - одна в море, другая на земле".
Какая же из двух могил первая поглотит его, Василия Сазана? Неужели могилой будет море?
И ему стало нестерпимо жаль себя.
Выкарабкивался, рвался он в жизнь по-всякому - и вот теперь угоняет его неизвестно куда этот относ.
А как хотелось выбиться в люди - в добротные, исправные ловцы! Как хотелось иметь в достатке сети, хорошую бударку, доброго коня!.. И сколько раз Василий был на гребне этой заманчивой жизни! Гоняясь за фартом, за ловецким счастьем, он не щадил себя. Только за последние три-четыре года несколько раз фарт был в его руках. Однажды напал он на невиданный косяк сельди: рыба так густо шла, что даже задерживала ход бударки. Без помощи сетей, одной зюзьгой - сетчатым черпаком - налил он лодку доверху сельдью и покатил на промысел сдавать ее: хотя рядом с ним и стояла приемка Дойкина, но Василий боялся, как бы другие ловцы не выследили его и не перехватили косяк. Вместо того чтобы предупредить о богатой добыче поблизости ловивших соседей и вместе с ними успеть вычерпать рыбу, он тайком, через камышовые заросли, снова пробрался в счастливый проток. В это время подула моряна. Опять налив лодку сельдью, он под парусом помчался на промысел. Когда в третий раз возвращался Василий к небывалому косяку, моряна перешла в шторм; против буйного ветра трудно было гнать бударку, он до крови сбил пальцы о весла и шест. С большим трудом пробился Василий в проток, но сельди уже не было - моряна разбила косяк.
После он ловил вскладчину с Василием Безверховым. Добыча была толковая, каждый день поднимали они по десятку осетров и севрюг. Лов закончился совсем знатно: около трехсот целковых пришлось Василию. Опять он подновил свое хозяйство, опять сам себе хозяин. И в осеннюю путину исправно вышел на лов, а рыбы нет. И туда и сюда - нет рыбы! Рядом с ним ловят, а в его сетях - пусто! Перебрался он на другие места - одно и то же! Так целый месяц и гноил попусту сети. А потом напал на судака - огромного, полпуда весом! И тут чамра застигла его - ветер налетел страшенным шквалом и опрокинул судно. Погиб бы Василий, но напоследок посчастливилось: подобрал его шедший в Гурьев пароход.
Одну весну ходил он на краснощековской реюшке в море; заработали они втроем только за первую неделю полтысячи целковых. Рыба шла как по заказу: густо, косяками. И вдруг - ураган! Зачернело море, взбешенно ударил ветер, загромыхали огромные валы. Подломило на посудине мачту, и штормовой ветер распорол парус. Бросили якорь, но цепь лопнула, и ловцов понесло дальше в море. Два дня, две ночи грохотал ураган по Каспию. Реюшку разбило, и ловцы были выброшены вместе с ее жалкими остатками на остров Сухой...
Чего только не испытал Василий!.. В позапрошлом году подсек его под самый корень отзимок - внезапный и короткий возврат зимы начисто срезал тонким льдом его сети и лодку... И теперь вот ловит он сообща с Андреем Палычем и другими коммунистами. Только в эту зиму вышла незадача - не хватило для всех оханов, и Василий пошел на лов пока с Дмитрием Казаком. Но ничего! Станет Василий на ноги, выправится. А теперь-то непременно выправится, и выправится окончательно, выправятся и все его товарищи, все ловцы - партия указала верную дорожку: наступай на рыбника-кулака, организуй колхоз!.. Все будет: и сетка, и лодка, и снасти. Все, все! Только надо быстрей налаживать артель.
Эти мысли сразу пробудили Василия, вывели его из состояния оцепенения, покорности судьбе.
Чувствуя прилив новых сил, он открыл глаза - по небу плыли алые от закатного солнца облака.
Артель!.. Давнишняя мечта Василия была совсем близка к осуществлению. Он вспомнил последний разговор с Андреем Палычем. Секретарь комячейки говорил: как только вернутся люди с моря, тут же и будет решен вопрос об артели. Правда, они и до этого не раз толковали об артели, но организовать большой, настоящий коллектив им до сих пор не удавалось. А по существу, в поселке давно были уже крошечные коллективы - зародыши артели. Взять хотя бы тех же Андрея Палыча, Костю Бушлака, Лешку-Матроса, Григория Ивановича, Сеньку и его, Василия, ловивших сообща, - разве это не коллектив?! Многие ловцы также ловили совместно - по два, по три человека. И наконец теперь вот будет уже создана большая, настоящая артель.
Василий быстро приподнялся на локте, посмотрел на медленно ползущие ледяные поля и, кажется, только сейчас понял всю тяжесть своего положения - он был один в открытом море!
- Ми-и-итя-а! - вдруг громко закричал он. - Ми-и-итя-а!
Василий вскочил и побежал вдоль кромки льда.
Ему казалось, что вдали ледяные поля сходились краями.
И он быстро несся по кромке, в надежде, что там перескочит на другую льдину, оттуда на следующую, - так и доберется до берега.
Позапрошлой осенью на Каспий налетел лютый норд-вест; из банков волжской дельты пошел лед и стал относить ловцов вглубь моря. Ураганный ветер настолько был силен, что ловцы привязывали себя к мачтам. Тогда, после спада ветра, Василий бросил затертое льдами судно и вот так же, прыгая по льдинам, выбрался на берег.
"И теперь может обойтись так", - уверял он себя и безостановочно бежал по кромке льда, все надеясь на то, что где-либо его остров соединится с другой льдиной, он перемахнет на нее, а оттуда дальше...
Василий устал, от него валил жаркий пар. Он напрягал все силы, то и дело вытирал шапкой запотевшее лицо.
Но края льдин все не сходились.
Он бежал и думал о Дмитрии - где же дружок? Думал он и об Андрее Палыче, вновь и вновь вспоминал его разговор об артели. Перед воспаленными глазами Василия то и дело возникал газетный лист с глубоко взволновавшей его статьей.
- Теперь-то и у нас будет перелом! - жарко шептал он. - Непременно будет артель!
Василий спотыкался, падал и снова поднимался, снова бежал, все ожидая, что вот-вот подойдет какая-либо льдина и он, перескочив на нее, помчится дальше, а там встретятся еще льдины и, возможно, окажутся прибрежными.
С трудом переводя дыхание, он остановился и долгим, пристальным взглядом осмотрел все вокруг.
Огненное солнце, словно тяжелая глыба раскаленного металла, опускалось в стылые каспийские воды, и, кажется, воды кипели - над ними кружили розовые пары.
И вдруг Василий заметил: к ледяному острову, на котором он находился, медленно приближалась в небольших навалах льдина.
- Есть одна! - радостно воскликнул он.
Выждав, пока льдина подошла вплотную, Василий перескочил на нее и побежал быстрее прежнего. Миновав навалы, он увидел еще льдину...
В густой синеве неба далекими маяками сверкали звезды. Тянул сырой, пронизывающий ветер. Льдины сталкивались, море наполнялось тревожным шорохом.
Василий, несмотря на тупую усталость, непрерывно шел дальше.
С той стороны, где недавно пылала огненная лава солнца, быстро поднималась грозная черная туча, - у нее были лохматые, длинные лапы, которые быстро гасили яркие золотистые звезды.
Ветер беспрерывно усиливался, и скоро по Каспию загрохотали косматые валы. А Василий, перескакивая с льдины на льдину, все шагал и шагал. Неожиданно налетел шквал. Под ногами ловца дрогнуло, качнулось, он чуть не упал, и когда вгляделся во тьму, то почувствовал, что рядом с ним разводина: льдину, на которой он стоял, переломило.
Василий отбежал от пропасти и, кутаясь в обмерзший ватник, присел на лед, но тут же поднялся и вновь зашагал.
Ветер хлестал обжигающей, соленой водой. Море глухо рокотало.
Черная грохочущая ночь беспрерывно сгущалась. Шторм неукротимо гнал волны, гремел льдинами.
Каспий обволакивала кромешная тьма...
Вскоре, однако, ветер очистил небо от туч, и серебряное лунное половодье, сплошь затопив море, осветило пробиравшегося по льдинам одинокого Василия.
"Дойду! Выберусь! - думал он и, напрягаясь, шагал и шагал, зная, что стоит ему только присесть хотя бы на минуту, как усталость расслабит его и мороз скует насмерть. - Все одно дойду! Все одно выберусь! - настойчиво повторял он. - Не для того я маялся всю жизнь, не для того я так долго ждал артели, чтобы сгинуть в море. Нет, выберусь! Великий перелом наступил и в нашей ловецкой жизни. Дойду! Выберусь!.."
Мысли об артели, о взволновавшей его статье придавали ему новые и новые силы.
Василий шагал уверенно и быстро. Он был твердо убежден, что непременно достигнет прибрежного льда.
Глава одиннадцатая
Моряна, истекая просоленною влагой, минуя плывущие по морю ледяные острова, мчалась к обширным прикаспийским степям. Здесь, у морского прибрежья, уже не было льда.
Ветер с моря, сотрясая маяк и жадно слизывая с песчаных морских берегов редкий и бурый снег, со свистом несся дальше по закованной еще льдами, пустынной волжской дельте.
Волжские льды быстро теряли глянец, они набухли и потускнели. Пушистый иней каждое утро густо белил камыши, ивовый кустарник, редкие ветлы.
Все чаще и чаще подымались на разведку из преддельтовских просторов небольшие партии дикой птицы; покружившись над ледяными ильменями и протоками, птица улетала назад, на временные прикаспийские кочевья... Здесь, на обширных берегах, опускаясь на кормежку с далекого южного пролета, птица пестрела огромной живою массой точно так же, как неисчислимые косяки рыбы стояли сейчас неподалеку от морского берега, готовые ринуться в волжские банки и протоки. Птица, как и рыба, выжидала оттепели - того неуловимого перелома в природе, который вот-вот должен двинуть на север эти полчища уток, лебедей, гусей, цаплей... Дельта, изрезанная вдоль и поперек тысячами протоков, ериков, ильменей и банков, ждала влажного, с терпким рассолом, морского ветра, чтобы быстрей освободиться ото льда, который мешал входу из Каспия миллионным полчищам рыбы для нереста. Рыбе, что приходила сюда каждую весну из морских глубин, нужны были тепло, солнце.
Третьего дня солнце, прорвав наконец тяжелую тучевую завесу, обрушилось потоком горячих лучей и целый день огненно жгло, целый день над приморьем бродили серебряные туманы.
Вчера солнце только к вечеру вырвалось из-за низко и грузно ползших туч и повисло в закате огромным и холодным малиновым шаром. А сегодня, с промозглой зарей, окутанной в густой, парной туман, опять заштормовала моряна, поливая дельту пронзительной сырью...
Последние дни волжский лед в приморье начал сдавать: он сухо трещал, грозно гукал, - эхо долгим рокотом носилось по дельте.
Недавно громыхнуло особенно гулко, и несколько встревоженных ловцов Островка заспешили на берег.
Моряна валила их с ног, вгоняла обратно в дома; ловцы, преодолевая ветер, двигались боком, хватались за камышовые плетни, закрывали рукавами лица.
Во дворах и проулках ветру не было простора, и он отчаянно метался, вихрил, валил плетни на землю, выдавливал стекла, сотрясал дома. Припадая к земле, ловцы пробирались на берег: там моряна шла тяжело, но ровно, - можно было, широко расставив ноги, выдержать любой ее напор.
Молодой Турка, наклонив голову, упрямо двигался посредине улицы.
Вдруг с соседнего дома моряна сорвала крышу, высоко подбросила ее, перевернула и, покачав, словно лодку на волнах, швырнула на берег, крыша упала на ребро; ветер снова подбросил ее, потом метнул в проток и стремительно покатил по льду. Через минуту крыши в протоке уже не было - ветер вбил ее в камышовые заросли противоположного берега.
Яков в удивлении покачал головой:
- Эка, балуется...
На берегу стояли ловцы. Они о чем-то говорили, спорили, размахивали руками.
- Здорово, Яшка! - закричал навстречу Турке Павло Тупонос, стараясь пересилить ветер.
Яков посмотрел на его длинные руки и примятый, иссиня-красный нос. Подойдя ближе к ловцам и твердо расставив ноги, он громко ответил Павлу:
- Здорово!
Макар - низкорослый, в мохнатой шапке ловец, которого все называли за злой язык Контриком, - отрывисто и сердито выкрикивал Косте Бушлаку:
- А ловить чем?.. Чем ловить, спрашиваю? Штанами, что ли? А может, подштанниками?..
Макара перебил Антон:
- Ты, Костя, очень много говоришь. Смотри-ка: ни сетей, ни пряжи...
Он тоскливо посмотрел на стройный, запушенный ослепительно белым инеем камыш, который, точно зубчатый частокол, выстроился по противоположному берегу протока.
У Антона было темнокожее жесткое лицо, иссеченное бесчисленными морянами.
Елена его все болела, продолжая недвижно лежать на кровати; она каждый день требовала еды, и не только хлеба, но и молока, масла, яиц. И сейчас вот Антон ушел из дому за молоком для жены. Он слоняется уже несколько часов по поселку. "Может, забудет про молоко, чаю напьется", - думал ловец, вспоминая, как быстро тают, словно льды в весну, остатки скопленных им денег на обзавод бударкой и сетями. А тут еще Дойкин не развертывает свои дела, как это следовало бы, - все боится чего-то Алексей Фаддеич: события в городе, наверно, сильно напугали его.
Антон спохватился, вспомнив, что стоит на берегу с ловцами, и сосредоточенно вслушался в слова Кости Бушлака.
- Объединяться надо на совместный лов... - Кутаясь в тулуп, Костя отворачивался от ветра и продолжал: - Объединяться надо!.. Артель вот будем создавать. Большую артель! Андрей Палыч в район поехал. Газеты вон как пишут об артелях...
- Газетки! - возмущенно выкрикнул Макар и, рванув из кармана скомканную, засаленную газету, которую он всегда имел при себе, потряс ею над головой: - Газетки! Кредиты!.. Который уже год слышим это!..
Не выдержал и Антон, он тоже с возмущением крикнул Косте:
- Давным-давно следовало бы сколотить артель!.. - И, нахлобучив шапку, отошел к Сеньке, рослому и круглолицему парню.
Павло Тупонос безнадежно махнул рукой:
- Бросьте вы это! - Ухмыляясь и подмигивая ловцам, он обратился к Турке: - Расскажи-ка нам лучше, Яшка, как это ты с батькой подо льдом Коляку купал?! - И разразился громким дребезжащим смехом, отчего весь затрясся, лицо густо покраснело, из глаз покатились слезы.
Ловцы молча переглянулись.
А Турка, искоса посмотрев на Павла, зло выругался:
- Судак тухлый!..
Он круто повернулся и, подгоняемый ветром, быстро зашагал в поселок.
За ним двинулся Сенька.
Павло, снова подмигнув ловцам, крикнул вдогонку Турке:
- Чего же не расскажешь, Яшка? А?
- Трепло поганое! - не оглядываясь, ответил Яков.
Сенька быстро нагнал Турку.
- Зайдем, Яша, к Митрию? - предложил он.
Турка приостановился, торопливо спросил:
- А разве здесь он? Приехал с маяка? - и у него заблестели большие, черные зрачки.
- Вчера еще приехал.
- Значит, надо зайти. - Яков сразу повеселел, прибавил шаг. - Только давай сначала пополуднуем, а потом я к тебе или ты ко мне, и двинем к Митрию.
- Ладно, - согласился Сенька и свернул за угол, но тут же остановился, не в силах двинуться дальше: здесь особенно, словно из прорвы, хлестал ветер.
Хмуро улыбаясь и подталкивая товарища плечом в спину, Турка слегка нагнулся и зашагал в проулок. Мимо быстро катил на санях Лешка-Матрос.
- Здорово были, ловцы! - весело крикнул он.
Сенька и Яков приподняли шапки.
Лицо у Матроса, как и всегда, восторженно сияло.
- Откуда, Лексей Захарыч, в такой штормяк? - спросил Сенька, когда сани поровнялись с ловцами.
Лешка задорно тряхнул головой и, стегнув лошадь, что есть силы крикнул:
- С маяка! От Максима Егорыча!..
Когда проехал Матрос, ловцы снова заговорили о Дмитрии.
- Толковый Митрий парень, - задумчиво сказал Турка. - Да вот с Глушкой спутался. Закрутила она ему голову.
- Брехня это!
- Как брехня? - Турка насторожился. - А помнишь, как приехал из Красной Армии, про комсомол все говорил, об артели тоже. А спутался с Глушкой - молчок об этом. Закрутила она ему голову.
- Он ей закрутил! - резко оборвал Сенька. - Понукает ею, а до конца дело не доводит.
- До какого конца?
- До такого вот: из дома, от Мотьки ее надо бы взять. Чего она с ним, с этим тюленем, пропадает!.. А Митрий все тянет... - И тише, будто про себя, добавил: - Хорошая женщина Глуша, редкостная...
Яков молчал, угрюмо глядя под ноги.
- А ты чего такой? - спросил его Сенька. - Будто пришиб тебя кто.
Тяжко вздохнув, молодой Турка прерывисто заговорил: