В этот же вечер Катюша, прихватив с собой Костю, покатила на бударке искать партизан, чтобы передать им приготовленные погибшим мужем продукты.
Долго петляли они по непролазным ильменям - бесконечным приморским озерам, забитым вековой камышовой крепью. А сколько избороздили они ериков, протоков! Только под утро напали они на след партизан. Передав им продукты, Катюша и Костя решили пробираться обратно в Островок, но командир оставил их в отряде. Вместе с партизанами они чуть ли не все лето провели в набегах на казаков, перехватывая их баркасы, уничтожая заставы, пока не прибыл из города на помощь батальон Красной Армии, сообща с которым был быстро очищен от белых весь ловецкий район. Партизаны вернулись домой, приступили к добыче рыбы. А Катюша уехала работать реэалкой на дальний промысел. Нелегко было Косте расставаться с нею. За время совместной борьбы в партизанском отряде, когда они с Катюшей под видом мирных ловцов ездили в разведку, возили донесения в город, добывали продукты, подвергаясь опасностям, выручая друг друга, он крепко привязался к ней... Через полгода Катюша вернулась в поселок. Костя радостно встретил ее. Но вскоре она уехала работать в город. Костя затосковал. Он не знал тогда, испытывала ли то же самое Катюша. Не знал он этого и позже, не знал истинного отношения к нему Катюши и теперь, хотя виделись они много раз. Катюша иногда приезжала в поселок к матери, бывал и Костя в городе, заходил к землячке. Она всегда была рада встрече с ним. Они подолгу беседовали. Катюша рассказывала о работе консервного завода, он - о жизни поселка. И странное дело, ни разу не обмолвился он хотя бы единым словом про свои сокровенные, сердечные дела; раньше не обмолвился, вероятно, потому, что, будучи еще совсем пареньком, стеснялся и боялся, как бы не обиделась Катюша, позже - потому, что она, тоскуя, часто вспоминала своего погибшего Василия, а в последние годы - он и сам не знал, почему молчит, испытывая тягостную душевную муку. Да и Катюша, казалось, не давала ему повода к тому, чтобы решиться на признания, хотя и была с Костей всегда ласкова и предупредительна. Они несколько раз были в театре, в кино, ходили в музей. А когда долго не виделись, писали друг другу письма, но неизменной темой их было состояние здоровья Маланьи Федоровны. Костя иной раз, наедине с собой, припоминая до мельчайших подробностей встречи с Катюшей, догадывался, что вся беда заключается в его нерешительности. Он вспоминал теплый, ласкающий взгляд ее иссиня-черных глаз, вспоминал мягкий, певучий Катюшин голос, вспоминал и то, как она сдержанно-радостно встречала его, как наряжалась в лучшие платья, заботилась о нем. А когда он собирался уезжать в поселок, она, вдруг слегка огорчившись, быстро пожимала ему руку и спешила на завод. Последний раз Костя видел Катюшу в позапрошлом году. Она попрежнему жила одиноко...
- И чего я не расспросил Ильиничну как следует про Катюшу! - взволнованно сказал Костя, когда опомнился и увидел в руке странички Катюшиного письма.
Он только сейчас заметил, что стоит у забора дойкинского двора, словно кого-то поджидая.
- Чего это я...
Тревожно взглянув по сторонам - не смеется ли кто-нибудь над ним, - Костя сунул письмо в карман и, бережно ощупывая его, зашагал по тихой улочке к протоку.
В поселке притаилась пустынная тишина; ловцы, рыбачки и дети были на берегу, откуда доносились глухой говор, звяканье цепей, отдельные выкрики.
Чувство гнетущей раздвоенности охватило Костю. Незадача с подготовкой к путине тяготила его, и он с тревогой ожидал возвращения Андрея Палыча. Письмо же Катюши приятно волновало его, рождало радостные мысли о встрече с ней, в то же время письмо заставляло его думать о том, о чем говорил недавно Лешка, - о борьбе с рыбниками.
Но видя, как на берегу копошатся ловцы, готовясь к выходу в море, Костя снова задумчиво оглядывал Сазаний проток, по которому вот-вот должен был возвратиться из района Андрей Палыч... И опять возникало перед ним письмо Катюши, и с еще большей силой его охватывало волнение. Увидев же, как иной ловец с ворохом сетей на плечах спешил на берег, Костя, будто просыпаясь, снова думал о путине, об Андрее Палыче, о Лешке. А зажатые в руке странички Катюшиного письма упорно возвращали к мыслям о ней...
Под конец эти мысли овладели им окончательно; и, не замечая того, как не замечает иногда ловец, когда опустит весла, чтобы подымить махоркой, и лодка сама скользит по течению, - Костя задумчиво шагал к широко разбросанным камышовым шишам.
Когда проходил он мимо последнего двора, его кто-то громко окликнул:
- Ко-остя!
От мазанки, что стояла на самом краю поселка, отделился Антон и неторопливо пошел навстречу Косте.
- Мое почтенье, Костя!
Они пожали друг другу руки.
- Как жинка? - спросил Бушлак.
- Не спрашивай! - Антон безнадежно махнул рукой. - Никак не помереть ей... Лежит, а не помирает. Ты знаешь, хотел я... Думалось, с весны сам буду хозяевать. А ей все молочка да яичек, того да сего... Бабку-то Анюту не захотела. По зарез, видишь ли, спонадобился ей доктор. И он тоже под ее дудочку - кормить, слышь, побольше жинку надо. Она и пошла пуще прежнего: "Молочка, яичек"... А всему виной Митрий Казак. Заходил он как-то ко мне, говорили об артели. Ну, и насказал жинке: доктор, дескать, вылечит непременно, а бабка Анюта в могилу угонит...
Антон помолчал, громко вздохнул.
- Сполна мне теперь и не справиться. Порастранжирил я деньжата. А она все свое... После доктора-то, знаешь, вроде и на самом деле полегчало ей. Даже сама с постели начала подыматься. И харчи разные откуда-то в достатке появились, - говорит, добрые люди дают. А мне что - пусть дают!.. Мне бы только еще сотнягу-полторы достать - и баста! Сам хозяин!
Он мечтательно улыбнулся, но тут же посуровел, нахмурился.
- А где же достанешь-то?.. И сойтись ежели - не найти мне подходящего ловца. У вас вот с Андрей Палычем и Лешкой своя компания, да и то теперь, кажется, дело обернулось решкой - после шургана-то!
Антон тоскливо посмотрел вдоль улочки: в конце ее виднелся засиненный край протока. Оттуда доносились отзвуки предпутинной суеты: стук топоров, грохот шестов, приглушенные голоса.
- Ну, а Андрей Палыч как? - наконец, после долгого раздумья спросил Антон.
- Ожидаем со дня на день, с часу на час.
- А мне, видно, опять к Алексею Фаддеичу придется... - Антон задумался.
- Обожди! Андрей Палыч вот-вот заявится.
- А чего ждать-то?
- Артель будем организовывать!
- Артель?.. - Антон недоверчиво покосился на Костю, подумал. - Посмотрим... - и, приподняв на прощанье шапку, вразвалку поплелся на берег протока.
Глава вторая
На песчаном пологом берегу было людно и шумно.
К морским посудинам продолжали свозить сети, бочонки с пресной водой, канаты, паруса, ребятишки наперегонки несли шесты, багры, мачты.
Громко звякали якорные цепи, заглушая ловецкую перекличку на судах. Около реюшки Василия Безверхова толпился народ; реюшка была новая и рыжая- смола не успела еще зачадить ее.
Ловцы завистливо осматривали морскую лодчонку.
- Хороша реюшка! - говорили они.
Хлопали по бортам, старались заглянуть внутрь.
- Хороша!
Поочередно приподымали корму.
- Легка, что птаха!
А Василий Безверхов, хозяин реюшки, такой же рыжий и рябой, как и его новая посудина, не обращая снимания на ловцов, кичливо покрикивал на Тупоноса:
- Павло! Пошли-поехали!
Беспомощно свесив длинные, словно весла, руки, Павло Тупонос прислонился к мачте и задумчиво поглядывал на берег - в стороне от толпы стояли его Ольга и двое ребят.
Не раз порывался он сойти с реюшки, но Ольга решительно качала головой и, указывая глазами на ребят, осторожно, чтобы никто не заметил, грозилась пальцем, словно говорила: "Нельзя! Видишь ребят? Им есть надо. Непременно ты должен идти в море!"
Ольга, маленькая женщина, похожая на девочку, боялась, как бы Павло не раздумал выходить на лов.
"Он ведь такой! - недовольно думала она о муже. - Найдет на него, как в холодину спячка на рыбье царство. Будет дома дрыхнуть да махрой чадить, песни тянуть... А я работай, корми ребят и его..."
- Павло! Пошли-поехали! - снова закричал Василий Безверхов.
Сдвинув корму реюшки с берега, он повернулся к жене и строго сказал:
- Прощай, Лена!
Рыбачка, убрав руки под синий, с белыми горошинками фартук, пристально посмотрела на мужа.
- Прощай, Вася! - И, спохватившись, тихо сказала. - Обождал бы немного. Ни один еще человек не выбег в море. Обождал бы... Скоро краснощековские, дойкинские пойдут и еще, может, кто. Тогда б и ты с ними. А то, вон... - и, замигав карими, кроткими глазами, рыбачка шепотом закончила: - Васьки-то Сазана нету...
Сдвинув на затылок шапку и взглянув на ловцов, Василий хвастливо ответил на уговоры жены:
- Что ж, по-твоему, у моря сиди да погоды жди?
Вспрыгнув на корму реюшки, он опять важно прикрикнул на Тупоноса:
- Пошли-поехали!
Мимо брел дедушка Ваня; он вернулся с рыбоприемки и теперь, нагруженный веслами и шестами, направлялся к своей мазанке.
Заслышав голос Безверхова, древний дед призадержался, уставясь на ловцов глубокими глазными ямками.
- Жидковато, ребятки, теплынь идет, - сердито сказал он. - Рановато еще в море выбегать... - Спустив с плеча весла и шесты на землю, дед выставил руку вперед, словно пощупал пальцами воздух. - И солнышко будто греет, а теплыни нет. Вот оно что, ребятки! Стыли много, - отзимок может случиться. Да и отродясь в эдакую рань люди не выходили в море. - Слепой ловец снял шапку и отер ею лицо. - И чайка пришла рано...
Над протоком носились белокрылые чайки, - они стремительно падали в проглеи, на лед и, мгновенно вырываясь оттуда, стрелою взлетали ввысь и опять неугомонно кружили над протоком.
Чайки пронзительно и беспрестанно кричали.
Взбросив на плечи весла и шесты, дедушка Ваня двинулся домой, недовольно повторяя на ходу:
- Опаска большая сейчас в море выбегать... Отзимок может хлынуть...
Елена забеспокоилась, окликнула мужа:
- Вася, переждал бы денек-другой!
Внезапно с реюшки шумно спрыгнул на берег Павло Тупонос; в руке у него болтался мешок с припасами.
- Ты куда? - спросил его удивленный Василий.
Вскинув мешок за плечи, Павло беспечно сказал:
- Домой пошел-поехал.
Василий, потрясая шестом, сердито закричал:
- Ты чего? Шутишь?!.. В море надо! И четвертную взял!..
Павло неторопливо ответил:
- Заработаю - и отдам, - и, сплюнув, направился к жене.
Ольга, закрыв лицо руками от стыда, громко зарыдала и повернула в поселок; ребята, заголосив, побежали следом за матерью.
- Вот скандальная баба! - Павло в нерешительности остановился и, не зная, то ли идти ему домой, то ли возвращаться на реюшку, с тревогой посмотрел на проток, где синели и вспухали под солнцем льды.
Нахлобучив на глаза шапку, он быстро зашагал в поселок.
- Куда?! - снова закричал Василий.
Усмехаясь, ловцы свертывали цыгарки.
- Лодырь царя небесного! - кричал вдогонку Тупоносу Василий. - Лодырь!..
Макар поучительно сказал Безверхову, попыхивая цыгаркой:
- А чего ты с ним спутался? Знаешь, что это за рыбеха! - и крепко выругался.
Он, казалось, до самых костей был просолен: вся одежда его заскорузла, обросла рыбьей чешуей, пропиталась солью.
Сердито взмахнув рукой, Василий крикнул жене:
- Беги за Сенькой! Скажи, чтобы живо собирался! - и, обращаясь к ловцам, с досадой добавил: - Думал ведь о Сеньке, а вот поди ж ты - этого лежебоку взял.
Спрыгивая на берег, он прокричал вслед жене:
- Скорей, Лена! Скорей!.. - и, присев на корточки, начал скручивать цыгарку.
Туже затягивая на шее платок, Елена поспешно шагала в поселок.
Ловцы опустились в кружок около Василия; некоторое время они молча дымили махоркой.
Макар медленно поднял сплошь заросшее рыжими волосами лицо; блеснув изумленными, навыкате, глазами, он сплюнул в ладонь и в ней затушил окурок, потом потер ладонь о ладонь и, очистив их от пепла, спросил Безверхова:
- Не знаешь, что это за прыщ прикатил на бударке? К Ваське Сазану, слышь. А Васька-то в относе.
- Не видал такого. А когда прикатил-то?
- Да вчера или позавчера. В сапожках эдаких. Городской!..
- Может, родня какая, - и Василий, привстав с корточек, опустился на одно колено.
В это время пахнуло крепким ледяным норд-остом.
Все настороженно переглянулись. Макар глухо сказал:
- Пожалуй, дедушка Ваня правду говорил: ударит отзимок, вернется еще к нам зима.
- Оно того... похоже на то, - подтвердил широкоплечий, могучий ловец и быстро перекрестился: - С нами бог...
Вдруг кто-то громко выкрикнул:
- А с нами власть Советов!!
Ловцы оглянулись, - к ним подходил Лешка-Матрос и, как всегда, широко улыбался. Бескозырка у него была лихо заломлена на затылок. После рассказа Кости о письме Катюши он вновь повеселел, принарядился.
- Здорово, ловцы! - задорно сказал он.
Опускаясь в кружок к ловцам, Матрос поочередно оглядел их и спросил:
- Ну? О чем дебаты ведете?
Все оживились - одни, улыбаясь, друг другу подмигивали, иные заново скручивали цыгарки, третьи усаживались попрочнее, ожидая, что Лешка подробно расскажет про драку с Дмитрием Казаком и про события на маяке.
- Так о чем же совет-то ведете? А? - У Матроса восторженно сияло лицо.
Макар язвительно сказал:
- Толкуем о твоей женитьбе - скоро ли на свадьбу позовешь...
Сразу наступило, тягостное, напряженное молчание.
Все слышали про Лешкину историю с Максимом Егорычем и Глушей, и многим, как и Макару-Контрику, хотелось подробно разузнать, чем же все это кончилось.
Но с Лешкой шутки плохи: вгорячах он может выкинуть такое, что потом и не расхлебаешь...
Лицо Матроса посуровело, всегдашнюю улыбку его словно сдунула моряна, губы задрожали. Глянув исподлобья на Макара, он угрожающе приподнялся:
- Все брешешь? Неймется?
Быстро сообразив, что Лешка не намерен рассказывать о себе, Макар заискивающе засмеялся:
- Брось, Лексей Захарыч! - и дружески похлопал его по плечу.
- То-то! - удовлетворенный, Матрос снова засиял улыбкой, опускаясь на песок. - О чем же вы тут прения-то вели?
- О погоде гадаем, Лексей. Дедушка Ваня отзимок предсказывает, - сообщил Макар.
Василий Безверхов не вытерпел:
- Чепуху дедушка порет! Стар он, и мозга у него высохла! Придет Сенька, и я в море выбегаю!
- А ты постой! - перебил Лешка. - Дедок Ваня погоду ладно примечает. На то и жил он целый век, а может, и полтора.
- Все одно, сейчас же в море выбегу - и, вскочив, Безверхов быстро прошел к своей реюшке.
- Брось хорохориться, Вася! - Лешка поправил бескозырку и подмигнул ловцам: - Сядь-ка вот с нами да расскажи, как это ты реюшку зачалил? Горбом своим? Или Дойкин сосватал? А может, Коржак наградил?
- Да-да! - привскочил как ужаленный Макар. - Расскажи-ка вот нам!
Василий вызывающе бросил:
- Кредитка справила!
- Креди-итка! - задыхаясь, вскричал Макар. - А почему нам не справила? Чем мы хуже тебя? И ты ловец, и мы ловцы. Только ты член правления, и все тут. Почему, спрашиваю, нам кредитка не справила?
Поднявшись, Макар шагнул к Василию:
- Давай нам ответ! Почему так? Тебе есть кредит, а нам нет? Сказывай!
- Правильно! - поддержал Макара Матрос. - Держи, правленец, ответ!
Ловцы наперебой заговорили:
- Дай ему жару, Макар!
- Почему такое с кредитами?
- Выкладывай, Васька, ответ!
Все двинулись к Безверхову, громко ругаясь, размахивая руками.
А Макар уже кружился подле него и неистово кричал:
- Почему, спрашиваю, кредитка нам не справила? А? Почему?
Отстраняя наседающего Макара, Василий важно, подчеркнуто разъяснил:
- Кредиты возвращать ко времени надо! Кто в срок не воротил, тому и нет ни шиша! Да еще и описать могут...
- Стращать?! - взвизгнул Макар и схватил Василия за руку. - Кого описать? Чего описать?
- Тряхни, тряхни его, Макарка!.. - закричали ловцы. - Ишь, чего выдумал, - стращать нас... Мы тебе опишем! - И плотно обступили Безверхова.
Лешка насторожился, надвинув на лоб бескозырку, он бросился к толпе.
- Кончал базар! - и, расталкивая ловцов, стал пробиваться к реюшке.
Притиснув Василия к корме посудины, ловцы кричали, грозились.
- Хватит, говорю! - Лешка рванул одного ловца за ворот, другого за рукав. - Кончал базар!..
На шум спешили к реюшке Василия ловцы, рыбачки, дети.
- Чего там?
- Бьют!
- Кого? Кто?
- Макарка там!..
А Макар, выхватив из кармана потрепанную, измочаленную газету, которую всегда носил при себе, и, потрясая ею, не переставал кричать:
- Всё себе хапаете, а нас газетками угощаете!.. Кредиты-де маломощникам, бессбруйникам... А где они, эти кредиты-то? Где?.. Реюшку себе справил! Да дойкины с коржаками!.. А нам?.. Правленец!.. Власть тоже!..
- Контра! Ш-ша! - оборвал Макара Матрос. - Власть ругать?! Ваську ругай, а власть не трожь! Понял? Знаешь, чем добыта она?
И Лешка, показав глазами на свою покалеченную ногу, грозно шагнул к Макару.
Тот отступил и примиряюще сказал, искоса поглядывая на Матроса:
- Да я так, Лексей. К слову пришлось... Обидно или нет! Тут на лов выбегать надо, а сетки нету. Толкнулся в кредитку - отказ. Прошлым летом я у них на бударку взял. А он, слышал ты, чего сказал? Описать могут!.. Да ты прежде дай мне на сетки, и я путину встречу как надо. Тогда можешь получить обратно и прежние деньги, и те, что на сетки дадите. А то - описать! Как же это так?
- А так, - неожиданно вставил один из ловцов. - Шукнёт Васька Дойкину, а тот Коржаку, а Коржак-то - главный заправила в этой самой кредитке, - и опишут. Помнишь, как у Тупоноса?
- Теперь не опишут! - уверенно заявил Лешка. - Довольно! В городе-то их описали, а не нас!
- Оно так, - охотно согласился ловец.
- А ловить-то, - поспешно вставил Макар, - штанами приходится! - и стал аккуратно складывать вконец растрепанную газету.
- Ты бы хоть газету-то сменил, а то вроде как мочало она у тебя, - усмехаясь, заметил Лешка и, подумав, серьезно добавил: - За свежей, что ли, в район съездил бы. Может, новости какие...
Макар сунул газету в карман и молча отошел в сторону.
Василий, стоя задом к корме реюшки, оправлял телогрейку, - ее чуть не порвали ловцы.
- Ну, правленец, что скажешь? - и Лешка вплотную подошел к Безверхову.
- И чего бучу затеял? - уже без гонора и с упреком сказал Василий, влезая на реюшку.