– Не… не хочу, – усмехался Вася щербатым ртом. – В лесу не устою. Воровать начну. Я и так удивляюсь, как ты терпишь полную бесконтрольность. Характер, значит, такой попался. Или воля сильная, или просто тюха. Я бы давно пол-леса извел, траву и ягоду там разную на корню бы продал. Поскольку контролю нет. Если контролю нет, я все взять себе могу. Я любую вещь своей считаю. Тушу свиную привезут – я ее своей считаю. Знаю, что государственная, а все равно вроде бы как мне принадлежит. Такой странный характер попался. По улице иду – все, что ни увижу, себе взять хочется. Машина – так машина, дерево – так дерево, дом – так дом…
– Даже дом?
– А что дом…
– Ну и аппетит.
– При чем тут аппетит? Характер такой выпал. И сам не рад, да ничего с собой поделать не могу.
– Да, тяжело вам, – сочувствовал Юра.
– Очень, – вздыхал мясник. – Когда совсем уж жадность допекает, я бегу в милицию, сажусь на крылечко и сижу так час или полтора. Милиция успокаивает нервы. Приятно даже: кого-то привезли, кого-то увезли, а я себе сижу, покуриваю, наслаждаюсь свободой. Как хорошо, думаю, что я еще на свободе. Потом успокоюсь, и дня на два-три меня хватает, а потом снова начинается. Иногда так прижмет… Спасу нет, хочется чего-нибудь украсть. Хоть что-нибудь… Один раз у соседа на огороде коровий навоз украл. Наложил в мешок и побежал прятать к себе в сарай. А потом опомнился и стою дурак дураком, ругаю себя: ну зачем тебе навоз? Сроду не нужен…
Так они беседовали, и Юра Дымов даже сочувствовал мяснику Васе… И вот теперь эта странная встреча в Пещерах…
– Ты уж не обижайся, – сказал Вася. – Ни я, ни ты тут не виноваты, так уж получилось… Вот у меня мяса есть кусок… Копченное по армянскому способу… Хочешь?
Юра Дымов почувствовал возле себя острый, с дымком, запах. Желудок его сократился, оттуда до самого горла зигзагом прошла молния. Тамара придвинулась, торопливо задышала. Юра взял мясо…
Мясо было сырокопченым, обжигало перцем… Оно таяло во рту и само собой, совершенно без всяких усилий исчезало в желудке. Юра пытался хоть ненамного задержать армянское мясо во рту, но безуспешно. Потом он все-таки сделал над собой усилие, зубы перестали рвать кусок, и Юра протянул мясо Тамаре. Тамара осторожно откусила и аккуратно проглотила. Тамара вообще была аккуратной и воспитанной собакой. Юре даже стыдно стало перед ней за себя. Глотал, как зверь…
– Спасибо, – сказал Юра, протягивая остаток куска мяснику Васе.
– Ешь, ешь… когда еще придется, – в голосе мясника была искренняя забота. – У меня еще есть. Да я скоро дома буду.
– Я что-то вас не совсем понимаю, – сказал Юра. – Вы что, собираетесь бросить меня здесь?
– Да.
Юре показалось, что мясник вздохнул.
– Почему?
– Сейчас объясню… Буду говорить откровенно, потому что тебе отсюда уже не выбраться… Все характер мой проклятый… жадность. Продал я тебя, Юра… Стыдно даже говорить… Хоть бы уж цену взял… а то за машину щепы… А зачем мне щепа – и сам не знаю. Шел раз мимо кучи щепы, как раз солнышко светило, щепа так вся и сияет, так и светится, как куски золота… Показалось мне, Юра, что это золото. Знаю, что не золото, что дерьмо, не нужно мне весь век, а все равно не могу с места сдвинуться. И так захотелось мне, Юра, этой щепы… Сил никаких нет. Рублю мясо – в глазах щепа. Жену обнимаю, кажется – щепу беру. Хотя какая уж моя жена щепа – семь пудов будет… Извелся весь… До того, Юра, дошел – стал щепу из этой кучи воровать… Подойду и жду, пока никого не будет, а потом хвать щепку и в карман. Натаскал немного, кучку, да она в той кучке не смотрится. Пошел я тогда к тому человеку, что щепой ведал, рассказал все, как есть. А он мне и говорит: будет тебе, Вася, щепа, если ты одного человека в Пещерах заблукаешь.
– Человека… в Пещерах…
– Да, Юра… Вот оно, какие дела… За кучу щепы – человека в Пещеры…
– И ты согласился?
– Согласился, Юра… А куда денешься? Такой характер… Или щепа… или из ружья себе в лоб. Ну я и согласился…
– Это я?
– Нет, не ты… Ты случайно влип в эту историю.
– Алексей Павлович?
Вася вздохнул, достал из кармана мясо и стал жевать. Опять остро запахло дымом, чесноком, перцем. Тамара не выдержала, заскулила.
– Тот, что со мной был? – опять спросил Юра.
– Какое это теперь имеет значение? – Мясник продолжал равномерно жевать, как корова жвачку. – Для тебя, Юра, теперь все кончено. Вывести тебя отсюда я не могу, поскольку все знаешь, а самому ни за что не выбраться… От той пещеры, Юра, где ты меня увидел, до выхода сто два поворота. И надо знать, куда какой поворот… Каждый поворот, Юра, по-своему поворачивает… Я их наизусть выучил… Таблица есть у меня дома такая… Один человек дал… Он ее сам составил… А может, от стариков досталась. Не могу сказать точно. Кто, Юра, знает таблицу Пещер, тому Дивные не страшны. Я эту таблицу почти каждый день повторяю… Приходится иногда гулять по этим Пещерам… Для разнообразия жизни. И кроме того – клад. Вдруг попадется. Клад Старика, Юра, – это тебе не куча щепы… Обидно, что я потерял уже интерес к этой щепе. Такое со мной впервые. Еще не получил, а потерял интерес. Не то старею? Да нет, стареть вроде бы еще рано… Значит, прогадал я… Прогадал, Юра… Надо было что-нибудь получше щепы просить… Да еще вот ты мне попался… Выходит, двоих за кучу щепы загубил… Двоих за кучу такого барахла много, а, Юра? Как ты считаешь? Ладно… за тебя отдельно надо получить… Уж за того ладно – щепа… Пусть… Договор дороже денег, но за тебя надо отдельно… И что-нибудь поценнее… Ты ведь влип невинно… А за невинных, Юра, надо подороже брать… Не знаю еще что, но большое… Мне давно хочется большого, высокого… И чтобы из трубы дым шел…
– Завод, что ли? – спросил Юра.
– Нет, – покачал головой мясник. – Зачем мне завод? Завод без надобности… Что я с ним буду делать? Не знаю даже, что мне надо… Но обязательно большое, высокое и чтобы дым из трубы шел… Вот раньше локомобили выпускались… Я в кино видел… Молотилки крутили… Вот бы мне, Юра, такой локомобиль… Поставил бы на огороде, любовался. Да и польза практическая. Ворон бы с грядок пугал. Здорово! Пожалуй, я за тебя локомобиль, Юра, попрошу… Пусть достает где хочет… Раз сгубил невинного человека…
– Я еще не сгубленный, – сказал Юра.
Мясник опять покачал головой. На этот раз грустно.
– Сгинешь… обязательно сгинешь, Юра. Кто не знает таблицы Пещер, тот сразу же, как заблудился, считай, мертвец… Ты пойми меня правильно, Юра, я против тебя лично ничего не имею. Ты мне даже нравишься… Я любил с тобой поговорить… Да и сейчас вот с удовольствием говорю, хотя давно пора идти – а то схватятся, не дай бог подозрение может пасть… Ты, Юра, невинная жертва. В жизни так, Юра, бывает. Человек становится жертвой обстоятельств. И никто ему не может помочь, даже если очень хочет… Упадет на землю человек, лежит, плачет, просит его поднять, а все идут мимо, все хотят помочь, а не могут, потому что нельзя останавливаться… В жизни, Юра, если остановишься, тебе сразу же конец. Остановился – смерть. Поэтому все и спешат вперед, Юра. Некоторые даже пробегают по груди этого лежащего человека. Хотят помочь, но все равно пробегают… Вот и я, Юра, пробежал по твоей груди… Честно говоря, я не хотел, чтобы ты узнал, что это именно я пробежал… Поэтому и убегал от тебя сейчас, поэтому и ударил – хотел уйти неузнанным… Но потом мне стало тебя жалко, Юра… И я решил накормить тебя напоследок мясом. Пусть, думаю, поест перед смертью человек. Страшно умирать, Юра, голодным. Голодный человек – очень нервный. А сытый и умирает спокойнее… Я слышал, обычай такой был раньше: хорошо кормить перед смертью. Очень хороший обычай. Ты поешь, Юра, а мне пора идти… Мы с тобой прилично забрались вглубь… Думаю, километров на пять… Да… Вот еще что… Я дам тебе, Юра, маленький шанс… Скажу первую цифру таблицы Пещер… Сейчас прямо, а потом два поворота налево… Вот тебе две цифры… А остальные сто тебе надо угадать… Всего сто два поворота… Хотя… Никакой это, конечно, не шанс, Юра. Никто не может угадать сто цифр… Это я так, чтобы спокойнее на душе было… А у тебя надежда… Прощай…
Мясник Вася поднялся, взял фонарик и протянул широкую, похожую на клешню крупного рака ладонь. Пиджак ему был немного тесен, и рука высунулась почти до локтя. Получилась волосатая клешня… Юра отвернулся.
– Презираешь? – В голосе мясника не было обиды. – Правильно. Так и должно быть… Я бы тоже… Ладно… Все равно…
Мясник Вася немного потоптался возле Дымова, хотел еще что-то сказать, но потом махнул рукой-клешней и пошел, светя себе фонариком под ноги. У поворота он остановился, оглянулся. Свет скользнул по Дымову, смотревшему ему вслед и гладившему по голове Тамару.
– Ну, бывай… Не обижайся на меня… Я не виноват, что ты влип… Тебя бы я не продал… Обстоятельства…
Мясник подождал ответа, но не дождался, шагнул и скрылся за поворотом.
– Это Громов подбил тебя! – крикнул Юра. – Громов… Я уже догадался! Только Громов мог за щепу человека…
* * *
Юра Дымов разговаривал с собакой Тамарой.
– Давай, Тамара, договоримся вот о чем, – говорил Юра, поглаживая собаку по голове. – Сейчас мы с тобой отдохнем немного и пойдем… Чего сидеть, правда? Сколько сможем, будем идти… А потом давай дадим слово… Не есть друг друга… Хорошо, Тамара? Я свое слово сдержу. Я уверен. Дело в тебе. Ты сможешь удержаться? Наверно, сможешь… Ты честная, преданная собака… Ты любишь меня.
Дымов гладил собаку по голове и чувствовал, что Тамара внимательно слушает.
– Мы с тобой поели, Тамара, и у нас есть немного мяса. Мы с тобой долго продержимся… Может быть, мы дойдем до моря… Ты никогда не видела моря? Оно прекрасно. Особенно, когда солнце… и девушки… Море и девушки… Море и девушки неотделимы, Тамара. Надо мне было каждый год ездить на море… Я там всего один раз был. Да, я свалял большого дурака.
Юра Дымов замолчал. Все-таки он был очень слаб. Этот мясник здорово врезал ему. Наверно, он хотел убить Юру Дымова, а потом, когда увидел, что не убил, еще бить уже не решился. Не то чтобы заговорила совесть, а уже не было смысла…
Так долго сидел лесник Юра Дымов, набираясь сил и размышляя: стоит ли вставать и идти или, может быть, остаться сидеть вот так, привалившись к стене, не двигаясь…
Вдруг Тамара насторожилась и зарычала. Опять кто-то идет? Прямо не Пещеры, а проходной двор. Может быть, Старик? Говорят, Старик является перед смертью. А может быть, Громов? Только он знает таблицы Пещер. Это Громов поручил Васе заплутать в Пещерах Алексея Павловича. Чем-то этот человек ему опасен.
В самом деле послышались шаги. Торопливые, почти панические. Кто-то бежал с той стороны, где скрылся мясник, тяжело топая и загнанно дыша. Тамара вскочила, залаяла. Показался свет фонарика. Тени от уступов закишели на стенах хода, как какие-то твари.
Это был мясник Вася!
Мясника было не узнать. Куда делись его самоуверенность, спокойствие, назидательный тон. Весь его вид выражал страх, почти панику. Вася тяжело плюхнулся рядом с Юрой.
– Как хорошо, что ты не ушел! Я так боялся, Юра, что ты уйдешь… Я бежал… Упал… Разбил лоб в кровь… Я заблудился, Юра… Понимаешь, Юра, заблудился! Забыл таблицу Пещер! Первые цифры забыл. Или сначала три влево, пять вправо и два прямо или три вправо, два влево и пять прямо… Дальше-то я помню: один влево, два прямо и шесть влево. И потом все помню. Все девяносто два поворота. А вот первые десять забыл… Представляешь? Какой мне теперь смысл в тех девяноста, если я забыл начало? Теперь конец! Ах, какой я дурак, что не записал. Доверился своей памяти! Ах, я мерзавец!
Мясник Вася катался по полу, стонал, бессильно бил кулаками в камень. Фонарик отлетел в сторону и светил в потолок. Свет его уже стал тусклым.
– Дрянь я, беспечная дрянь! Ну что стоило взять с собой шпаргалку! Ну, гад! Что теперь делать? Подыхать как собаке! За что? За что я должен подыхать как собака? За то, что забыл несколько цифр? Три влево или три вправо… Это все ты! Ты, подлец! Если бы ты не погнался за мной, я бы не забыл!
Мясник с хриплым воем кинулся на Дымова. Тот откатился в сторону, и Вася с тяжелым мягким шлепком ударился о стену узкого хода. Тамара вцепилась в ногу забывшего таблицу Пещер. Вася отбился от собаки и затих.
– Ладно… извини, – сказал он через некоторое время. – Это истерика… Нервы не выдержали… Что же теперь сделаешь, если забыл… Может быть, потом вспомню… А может быть, и не вспомню… Как получится… У меня, Юра, есть предложение… Давай пойдем вместе… Вместе сподручней… У меня мясо есть… А у тебя собака… Собака – зверь. У нее чутье есть… Она правильное направление должна учуять… Я слышал, животные всегда правильное направление чуют… А не учует, так все веселей вдвоем концы отдавать… Я так боялся, что не захвачу тебя, одному придется…
– Нет, – сказал Юра. – Мы с вами не пойдем.
– Почему? – удивился мясник. – Вдвоем лучше. Или ты меня боишься? Так теперь мне нет смысла трогать тебя. Только ты дай слово, что не продашь меня, если выйдем… Я тебе по дороге всю историю расскажу, и ты поймешь, что у меня не было другого выхода. Я уверен, ты простишь меня, Юра…
Дымов с трудом поднялся на ноги. Тамара тоже вскочила и выжидательно уставилась на хозяина.
– Из пещеры четыре выхода, – сказал Дымов. – Выбирайте любой, а мы пойдем в противоположный.
– Все-таки боишься?
– Да, боюсь.
– Но я, честное слово… Да это и не в наших общих интересах…
– Я боюсь, что вы съедите нас с Тамарой.
– Что? Ах, да… Вон оно что… Ну нет… Добровольно я не отпущу… Во-первых, отдай мое мясо…
Вася привстал на колени и угрожающе зашевелил своими бицепсами. Юра швырнул ему оставшийся кусок. Мясник взял и спрятал его в карман.
– Потом ты отдашь мне собаку…
– Тамара, за мной! – неожиданно крикнул Юра и бросился в темноту. Сзади он услышал шум схватки собаки и человека.
"Хоть бы колодец, – думал Юра, задевая плечами за стены. – Я учую колодец, а он не учует… Я должен учуять колодец… Галка, помоги…"
Юра и сам не знал, почему он вспомнил Галку и чем ему бывшая "летняя" жена могла помочь…
12. ПОХОРОНЫ
А Костя Минаков не утонул. Когда он всплыл на поверхность после броска вниз головой в пучину, коряга сама подставилась ему под грудь, словно давно поджидала младшего бухгалтера в этом месте. Коряга была мокрая, старая, видно, не один месяц плавала в воде, сама едва держалась на плаву, но это было даже лучше. Если бы подвернулась сухая коряга, она наверняка вывернулась бы из-под Кости и умчалась по течению от усталого минаковского тела.
Они медленно поплыли по течению, поддерживая друг друга: старая, полусдохшая коряга и усталый, загнанный Минаков. Сначала Костя еще видел мельтешившего на берегу милиционера Кобчикова, даже вроде бы слышал выстрелы – на самом деле младший лейтенант стрелять не стал, жалел патроны, а ограничился киданием в воду увесистых булыжников, оставшихся от строительства моста, – потом Кобчиков растаял на фоне звезд, и Костя с корягой остались одни.
Иногда коряга погружалась, и тогда Минаков старался не давить на нее, дать отдохнуть. В свою очередь, коряга, поднабравшись сил, сильнее подпирала снизу младшего бухгалтера.
Берег все время был обрывистый, скользкий, долго нельзя было ни за что ухватиться. Один раз Костю затащило в водоворот и долго кружило у подножья заросшей лесом кручи. Ощущение было, как в вальсе. "Вальс смерти", – еще подумал Костя с какой-то удивившей его усмешкой. (Значит, человек не теряет чувства юмора даже на пороге гибели?)
Потом Минакова и корягу неожиданно вынесло на отмель. Младший бухгалтер встал, но его шатнуло, и пришлось опуститься на колени. Он постоял немного, мотая головой и раскачиваясь: так тело отдыхало почему-то быстрее. Издали Минаков, наверно, был похож на молящегося доисторического язычника. Его вырвало.
Отдохнув, младший бухгалтер встал, дотащился до коряги и выволок ее на песок. Ему не хотелось, чтобы корягу унесла река и чтобы она в конце концов утонула. Спасши корягу, Минаков разделся догола, выжал одежду и пошел вдоль берега, держа одежду на весу, чтобы она быстрей высохла. Из заднего кармана брюк выпали ручка и блокнот – все, что осталось от недавней мирной бухгалтерской жизни. Костя машинально сунул их назад. Дул противный ветерок, предвещавший холодную ночь. Над головой было черное небо с яркими крупными звездами. Тело Кости дрожало мелкой дрожью, какую он видел у собак, долго пробывших в воде. Костя побежал, пытаясь согреться хоть таким способом, но тщетно: видно, слишком мало оставалось тепла в его крови.
Куда бежал и что будет потом, когда он согреется, а одежда высохнет, Минаков не знал. Ясно было одно: ни в милицию, ни вообще людям ему показываться нельзя. Теперь он, Костя Минаков, не только опасный грабитель, но и человек, оказавший сопротивление при задержании, то есть в общественном мнении – потенциальный убийца. Теперь-то уж наверняка поднята вся милиция и его задержание лишь вопрос времени.
Постепенно Костя согрелся, одежда его слегка подсохла на ветру. Он оделся и побежал дальше. Теперь было не так страшно бежать: все-таки бежит одетый человек, а не голяк какой-то, при виде которого любого встречного рыбака может хватить кондрашка.
В общем-то, было три варианта. Первый вариант – плюнуть на все и согласиться, что он матерый преступник. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть надо сесть в товарняк и ехать куда глаза глядят, прятаться от людей, изменить внешность и фамилию – делать то, что делает уголовник из детективных книг и кинофильмов про преступников.
В конце концов – в этом Костя был убежден – он будет пойман и осужден. Доказать потом свою невиновность при таком варианте не удалось бы никому. Костя никогда не читал уголовный кодекс, но догадывался, что мера будет применена самая суровая.
Второй вариант – вторично попытаться этой же ночью сдаться милиции. Тут трудно предположить, как все это будет, но скорее всего Костю убьют. Младший лейтенант озлоблен, вся милиция считает Костю матерым преступником и в случае чего применит оружие не задумываясь. В довершение всего начальник милиции, спокойный, уравновешенный человек, к которому Минаков испытывал симпатию, сегодня выходной. Завтра тоже. Нет, шансов остаться живым при втором варианте было мало.