- Да, похоже на правду, - вздохнул Хачик. - Господи! А сколько красивых фраз нам дашнаки говорили: "Друзья армян - французы, англичане - не оставят нас в беде, за их спиной нам бояться нечего, они нас защитят". А во время младотурецкой революции целовались с турецкими главарями, манифестации устраивали, факельные шествия и с утра до ночи кричали на площадях: "Да здравствует свобода, справедливость, равноправие!" Медали с изображениями Талата и Энвера в петлицах носили.
- Теперь Талат и Энвер показывают им справедливость и равноправие по-турецки, - вставил охотник Ншан.
- Одним словом, младотурки ловко обманули наших столичных франтов и оставили их в дурачках… Но черт с ними, тут словами делу не поможешь, лучше рассказывайте, что у вас делается, - обратился Гугас к Хачику.
Тот опять посмотрел на сидевшего на краю тахты Мурада и на Сирануш, убиравшую подушки с пола.
- Мурад! По-моему, тебе пора спать, - сказал Гугас, без слов поняв Хачика. - Ты, Сирануш, оставь все это, позже уберешь.
Мурад, досадуя, что ему не позволили присутствовать при беседе, вышел из комнаты. Сирануш последовала за ним.
Хачик встал и прикрыл дверь.
Новости у нас тоже невеселые, - начал он. - На днях опять убийство было, убили сапожника Крикора.
- Кто? Почему? - сдвинул брови Гугас.
- Обыкновенно, как это делалось не раз и не два. Жена потом рассказала… Как-то Крикору заказал сапоги один знатный турок из соседней деревни. "Сшей из лучшей кожи, за ценой не постою", - сказал он. Через неделю поздно вечером турок пришел за заказом; он подозрительно долго возился с сапогами, рассматривал их со всех сторон, несколько раз примерил, наконец похвалил: "Молодец, мастер! Хорошие сапоги сшил, удобные. Соседи завидовать мне станут", - и пошел себе, ничего не заплатив. Крикор, не оскорбляя турка, вежливо напомнил ему о плате: мол, уважаемый ага, наверное, забыл заплатить. Турок заявил, что стоимость сапог он оплатил полностью еще при заказе. Завязался спор. Дальше - больше, и наконец турок с криком: "Как ты смеешь, грязный гяур, обвинять правоверного мусульманина во лжи?" - выхватил кинжал и заколол Крикора на глазах у всей его семьи. Полицейские прибежали, конечно, только тогда, когда убийца скрылся… У жены Крикора трое детей.
- Ох, мерзавцы! - заскрипел зубами Гугас. - Какой мирный человек был Крикор! Тихий, мухи не обидит.
- Вот потому, что он чересчур тихим был, его и убили, - вставил Ншан. - Я ему не раз говорил: "Крикор, ты бы пистолет купил себе или кинжал завел, а то в недобрый час нападут на тебя, зарежут, как курицу". - "Кому, говорит, я нужен? Врагов у меня нет, ни с кем я не в ссоре. И стрелять-то не умею…"
- Что и говорить, ни за что пропал человек, жаль его, - добавил Мазманян.
- Еще что-нибудь есть? - спросил Гугас Хачика.
Хачик замялся было. Гугас встревоженно посмотрел на друзей.
- Давай выкладывай все, дядя Хачик, - нетерпеливо попросил он.
- Свидетель бог, столько накопилось, что не знаю, о чем и рассказать, что важнее… Да, месяц тому назад у Маркара молодую жену увели. Шла женщина из сада домой, напали на нее и увели. Сидит парень и воет, как волк, того гляди - бросится на кого-нибудь, бед натворит. Убью, говорит, первого попавшегося, а там будь что будет.
- Да, вижу, невеселые у вас новости, - покачав головой, произнес Гугас. - И когда этому конец будет?
- Никогда, видно. Наша проклятущая жизнь так и будет тянуться, как мутная вода арыка, пока совсем не высохнет, - ответил Ншан.
Гугас задумался. В его душе бушевал гнев, он понимал все горе сидевших рядом с ним людей, он понимал и то, что они ждут четкого и ясного ответа, как жить дальше, но что ответить, не знал, и поэтому, наверное, так сурово-печальны были его глубокие черные глаза.
Молчание нарушил Хачик:
- Вдобавок ко всему эти молодчики из дашнакского комитета безобразничать начали.
- А именно? - Ни один мускул не дрогнул на лице Гугаса, оно, казалось, застыло в непроницаемой суровости.
- На каждом перекрестке кричат, что настала пора поднимать восстание и избавиться от турецкого ига. Как будто это очень просто: захотел и восстал! А сами с каймакамом, бинбаши и другими чиновниками дружат, в гости друг к другу ходит. Запомните мои слова: эти мерзавцы своими предательскими поступками столкнут наш народ в пропасть, если их вовремя не обуздать!..
- Слава богу, их у нас не много, - вставил Ншан.
- Знаешь, что я скажу тебе, дядя Ншан: муха хоть небольшая тварь, но когда попадет в еду, то тебя затошнит, - ответил Хачик.
- Да, дела тут у вас серьезные, нужно хорошенько подумать обо всем, - сказал Гугас и встал.
Поднялись и гости. Дед ради приличия приглашал их посидеть еще.
- Нет, уже поздно. Гугасу нужно дать отдохнуть с дороги, - ответил за всех Хачик и направился к дверям.
За ним пошли и другие.
Гугас проводил гостей до калитки. Прощаясь с Хачиком, он нагнулся и на ухо прошептал:
- В моих тюках кое-что есть, нужно переправить в безопасное место.
- Сейчас? - спросил Хачик так же шепотом.
- Нет, завтра, и обязательно днем и открыто, чтобы не вызвать подозрений.
- Ладно, я утром зайду. - И Хачик исчез в ночном мраке.
Гугас постоял у калитки, глядя на город. В узких переулках лениво лаяли собаки и медленно шагали взад и вперед ночные сторожа. Погрузившись в темноту, город спал тревожным сном.
Глава вторая
Школа
Армянская школа помещалась в самом большом здании города, и армяне не без основания гордились ею. Они не жалели для нее средств. В школе было прекрасное оборудование. Учителя тоже были неплохие. Каждый год весной, когда открывалась дорога, жандармы приводили в город новую партию ссыльных армян со всех концов Турции, главным образом из ее европейской части - Измирни, Стамбула и с островов. Среди ссыльных было много учителей, редакторов газет, студентов и ученых. Здесь, в этом небольшом городке, они могли зарабатывать только уроками. Потому-то в школе преподавали даже ученые, известные своими трудами в области лингвистики, права и истории.
Дети искренне любили свою школу. Смуглые мальчуганы восторженно слушали на уроках рассказы о прошлом своей родины. Когда учитель говорил о далеких временах, о странах, где никто не произносил презренное слово "гяур" и людей не убивали на каждом шагу без причины, ребята слушали затаив дыхание и мысленно переносились в прошлое, когда их предки свободно пасли свои стада на высоких лугах и с оружием в руках защищали родину от многочисленных врагов. Мальчики вздыхали, мечтали о подвигах… Но грубые крики муллы на уроке турецкого языка и истории ислама возвращали их к мрачной действительности.
Этот учитель имел обыкновение врываться в класс со страшными ругательствами.
- Ну что, собачьи дети? Наверное, опять урока не знаете? - кричит он. - Тупоголовые скоты! Разве с вашим умом изучать священную историю ислама!
Мальчики, стоя навытяжку, слушают, как ученый мулла поносит их последними словами.
- Ты, коровья голова, - тычет пальцем учитель в сторону одного из них, - выйди вперед и расскажи нам о мудрых делах халифа Омара: как он своим священным мечом истреблял неверных?
- Простите, мулла эфенди, мы еще не проходили историю благословенного халифа Омара, - робко возражает вызванный к доске долговязый Смпад, сын Манукяна.
- Не возражать! Кто здесь кого учит: вы меня или я вас? Раз я требую рассказать историю халифа Омара, значит, ты обязан знать ее. Давай руку! - И мулла бьет линейкой по руке до тех пор, пока у несчастного Смпада не выступают слезы на глазах.
- Садись! Садитесь и вы. Что стоите, как олухи? Ты, - вызывает мулла Мушега, - расскажи, что ожидает неверующих на том свете.
- Все неверующие попадают в ад, где их ожидают страшные мучения, - скороговоркой выпаливает Мушег.
- Ах ты балда! Разве так нужно отвечать урок? Недаром твой отец гяур. "Все неверующие!.." - хорошо сказано! Выходит, не все собаки-христиане попадут в ад, а только неверующие. Хорош фрукт, нечего сказать! Вдолби себе в башку, что райское блаженство уготовано только для правоверных мусульман! - Мулла снова пускает в ход линейку.
- А кто расскажет, через какие испытания пройдет правоверный, прежде чем попадет в блаженный рай?
Класс в трепете молчит.
- Клянусь бородой пророка, я вдолблю знания в ваши ослиные головы! - кричит разъяренный учитель. Ну, как тебя зовут: Хачик, Крикор или как-нибудь в этом роде… отвечай!
Новая жертва выходит к доске.
- У ворот рая мост, тонкий, как волос, острее, чем сабля. Безгрешный человек смело шагает по этому мосту, без страха, и ворота рая раскрываются перед ним, - без запинки отвечает мальчик выученный, как видно, урок.
- А грешник?
- Грешник падает.
- Куда падает?
- Вниз.
- Ах ты осел! Да разве тебе не известно, что под мостом течет кипящая смола? Грешник попадает прямо туда, и смола уносит его в ад.
Наконец раздается долгожданный звонок, и мальчики выскакивают из класса, словно из того ада, о котором твердил им мулла.
Однажды на перемене Мурад гулял со своим двоюродным братом Качазом в обширном дворе школы. За чрезмерную смуглость товарищи прозвали Качаза "Арапом". Хотя Качаз был на год старше Мурада и заметно выше ростом, но он находился под влиянием Мурада и открыто признавал его превосходство. Он часто бегал к Мураду решать арифметические задачи, к которым Качаз питал отвращение.
- И кто только выдумал эти ужасные уравнения? - жаловался он каждый раз. - Наверное, какой-нибудь учитель из Стамбула от нечего делать сидел и выдумывал эти головоломки. И на что они нужны человеку? То ли дело история: одно удовольствие, только запоминай!
Сегодня они разговаривали о серьезных делах.
- Давай подкараулим муллу и забросаем его камнями или просто изобьем, - предложил Качаз.
- А дальше что? - спросил Мурад, стараясь казаться серьезным, почти суровым, как отец: он во всем подражал ему.
- Побьем - и все!
- Польза-то какая от этого? На следующем уроке он еще больше изобьет нас, а если заметит, кто его бил, то в полицию начнут таскать.
- Что же, по-твоему, так и позволять ему издеваться над нами? - не унимался Качаз.
Мурад задумался и вдруг весело улыбнулся.
- Знаешь, что я придумал? К следующему уроку муллы намажем стул клеем и всадим несколько булавок, пусть покорчится от боли…
Качаз охотно согласился. Они разыскали среди играющих ребят своих одноклассников и стали обсуждать подробности плана действия. Все согласились с тем, что надо проучить зловредного учителя. Только Смпад отказался.
- Вы как хотите, а я не согласен, - сказал он.
- Почему? - раздались возмущенные голоса.
- Узнают - тогда нам плохо будет. Исключат из школы, могут и в полицию отправить.
- Что, по-твоему, весь класс, двадцать шесть человек, исключат? - спросил Качаз.
- Нет, тебя побоятся.
- Ну что ж, пусть исключают. - Качаз даже присвистнул.
- Тебе все равно, а мне нет. Ты скоро пойдешь в чабаны, а я хочу окончить школу и стать адвокатом, - хвастливо заявил Смпад. - Отец говорит, что ничего не пожалеет для моего образования.
- Трус, вот кто ты! - возмутился Мушег. - Если боишься, то сиди себе дома, а муллу мы проучим.
- Как хотите, дело ваше… - И Смпад убежал.
На большой перемене Сирануш принесла Мураду завтрак - горячие оладьи из пшеничной муки и два яблока.
Сирануш в последнее время была какой-то задумчивой, даже ее всегда розовые щеки чуточку побледнели. По вечерам, готовя свои уроки, Мурад часто замечал, как Сирануш, сидевшая с рукодельем на коленях у окна, выходящего на улицу, грустно смотрела вдаль и тихо напевала какие-то печальные песенки.
А однажды рано утром Мурад увидел ее у родника рядом с Апетом. Он в чем-то горячо убеждал Сирануш, но она, опустив глаза, отрицательно качала головой. Заметив Мурада, они смутились. Сирануш схватила кувшин и побежала домой.
Сейчас, передав завтрак, Сирануш не ушла, как обычно, а в нерешительности остановилась возле Мурада.
- Я подожду, пока ты съешь все, и унесу посуду, - предложила она.
- Зачем же! Вечером я сам принесу.
Помолчав немного, она, не глядя на Мурада, спросила его:
- Ты сегодня не собираешься на стоянку каравана, к отцу?
- Может быть, пойду. А что?
- Я хотела тебя попросить… - Щеки Сирануш вспыхнули. - Ты никому не скажешь?
- Ну конечно, не скажу! - охотно подтвердил Мурад. Его одолевало любопытство.
- Мурад, миленький! Найди там Апета и передай ему, что я его буду ждать у садовой калитки, пусть непременно придет, мне нужно кое-что сказать ему.
- Хорошо.
- Только смотри - никому ни слова.
Сирануш повернулась и торопливо ушла.
Апет считался самым храбрым из всех смельчаков в этом затерянном в горных кряжах городке, где мужество и храбрость ценятся выше всего. Здесь на каждом шагу человека ждет тысяча опасностей, и беда тому, кто растеряется перед лицом врага, струсит и попытается улизнуть от него. Такой рано или поздно погибнет. А погибнет он непременно: его догонит меткая пуля, пущенная из берданки курда, угоняющего скот с пастбища, или свалит острый нож во время драк, столь часто провоцируемых турецкой молодежью в узких переулках городка. Нет, чтобы жить в этом царстве произвола и бесправия, нужно уметь постоять за себя, защитить своих, иначе увезут молодую сестру, жену и даже маленьких детей. До сих пор кое-где в горах сохранился обычай, по которому чабан, перед тем как выдать свою дочь замуж, рассматривает спину жениха: нет ли там пулевой раны или рубцов от удара ножа? Не струсил ли его будущий зять перед лицом врага и, удирая, не подставил ли ему свою спину?
У Апета орлиное сердце, это знают все. Он на лету подстреливает птицу, хорошо владеет кинжалом, а в метании ножей ему нет равных. Он не раз и не два показал храбрость, выручая друзей и соседей из беды. Недаром Гугас всюду таскает Апета за собой. К тому же Апет строен и красив, длинные волосы падают на его широкий лоб, а из-под них смотрят необыкновенно живые черные глаза, умные и задорные. Апет - лихой наездник, замечательный танцор, вдобавок ко всему у него приятный голос и он неплохо поет. Одно портило Апета - это чрезмерная вспыльчивость; за это люди прозвали его "Атеш", что означает "огонь". Со временем все так привыкли к этому, что никто иначе и не называл Апета.
Молодые девушки втайне вздыхали по Апету, не смея с ним встречаться, так как он слыл легкомысленным человеком: в городе поговаривали о какой-то незаконной связи его с одной вдовой, и матери предупреждали своих дочерей.
Гугас очень любил Апета. Кроме личных качеств Апета, которые были по душе караванщику, у Гугаса были и другие причины такой привязанности к этому юноше. Говорили о большой дружбе между караванщиком и покойным отцом Апета, погибшим далеко от родины на руках у Гугаса.
Мурад считал за большую честь для себя быть в дружеских отношениях с таким молодцом, как Апет, и поэтому с удовольствием принял предложение Сирануш. Дружба с Апетом - это значило прежде всего катанье верхом на лошади, затем стрельбу из настоящей винтовки и метание ножей - искусство, которым Апет владел в совершенстве.
На постоялом дворе Апета не оказалось. Опасаясь попасться на глаза отцу, Мурад не стал дожидаться Апета, а отправился в верхнюю часть города, где в маленьком домике, неподалеку от дороги, жил Апет со своей матерью - старухой Заназан. Мурад застал его за обычным занятием. Наклеив на стене лист разрисованной бумаги, Апет шагов с двадцати пяти метал маленькие ножи. Ножи, перевернувшись несколько раз в воздухе, врезались в рисунок. Увидев в дверях Мурада, Апет, не прекращая своего занятия, крикнул:
- Заходи, Мурад! Если хочешь испытать меткость своих глаз, бери ножи и попробуй.
Мурад, от радости позабыв о поручении Сирануш, весь отдался любимому занятию. Но ножи, как нарочно, чтобы опозорить Мурада в глазах Апета, то не долетали до стены, то врезались в нее метра за полтора от цели. От неудач Мурад еще больше волновался и еще больше ошибался.
- Да ты не спеши, - сказал Апет, заметив его волнение. - Подойди-ка ближе! Смотри, как надо. Держи нож обеими руками, вот так, поставь ноги пошире. Левой рукой потяни конец к себе, а правой швыряй! Вот видишь, уже хорошо. Если хочешь научиться метать ножи как следует, то нужно часто практиковаться, - ну, скажем, по часу в день. Дело нелегкое, это тебе не задачи решать.
- У меня таких тонких ножей нет, - смущенно сказал Мурад.
- Хочешь, я тебе подарю?
Мурад молчал.
- Вот возьми эти ножны, тут шесть ножей. Тренируйся дома, когда-нибудь пригодится, особенно если не окажется с собой револьвера. Ко мне приходи почаще, вместе будем метать.
Мурад был в восторге. Наконец-то сбылись его мечты. Теперь у него настоящие ножи! Вот позавидуют ребята!
Уходя, он вспомнил о поручении Сирануш и передал его Апету.
- Хорошо! Спасибо тебе, Мурад. - И Апет крепко, как взрослому, пожал ему руку.
К уроку муллы все было подготовлено. На перемене, перед уроком, ребята намазали стул густым слоем клея, вколотили в сиденье несколько булавок и возбужденно ждали момента, когда мулла сядет на этот стул…
За две минуты до звонка, когда дети уселись по местам, раскрылась дверь и вместо муллы показался директор. Он строго посмотрел на сидящих за партами ребят и сказал:
- Я был лучшего мнения о вас, считал неспособными на такие недостойные шалости.
За директором вошел хромой сторож. Он молча сменил стул и ушел.
- После урока останетесь в классе, и мы поговорим.
Только ушел директор, в класс торопливо, как всегда, вбежал мулла. Началась обычная ругань, битье по рукам линейкой - доказывание превосходства истинной веры, ислама, над всеми остальными.
Ребята сидели угрюмые. Не было никакого сомнения, что их предали, но кто? Этот вопрос занимал каждого.
- Кто донес? - не вытерпев, спросил Качаз Мурада, сидевшего рядом с ним на последней парте.
- Не знаю.
- Надо выяснить и всыпать как следует.
- Узнаем, - сказал Мурад и наклонился над книгой, заметив устремленный на них взгляд муллы.
- Эй ты, арап! Как тебя зовут? - закричал мулла.
Класс оживился: мулла угадал прозвище Качаза.
- Молчать! - еще громче заорал мулла. - А ну, отвечай!
- Качаз, мулла эфенди.
- Выходи сюда. Почему на уроке разговаривал?
- Я не разговаривал.
- Ах ты насекомое! Выходит, я вру? Протягивай руку!
Качаз отказался. Мулла размахнулся, чтобы ударить его, но в этот миг среди полной тишины отчетливо прозвучал голос Мурада:
- Простите, мулла эфенди, это я разговаривал.