- Еле вырвалась! - сказала она, тяжело дыша. - Как нарочно, мама сегодня не пошла к себе после обеда, и мне пришлось придумать предлог, чтобы уйти из дому.
Шушаник говорила об этом небрежно, как будто обманывать мать для нее было делом привычным.
Они долго гуляли по саду, потом, выбрав укромное место, сели на скамейку. Шушаник без умолку рассказывала о своем доме, о своих занятиях. Она с презрением говорила об учебе:
- Зачем мне было зря мучиться и кончать школу! Я все равно учительницей быть не собираюсь, - добавила она в свое оправдание. - Зато очень люблю читать, особенно французские романы. Наши армянские писатели мне не нравятся: они какие-то тяжеловесные и все пишут скучные вещи.
Потом, как будто вспомнив что-то очень важное, Шушаник начала говорить совсем о другом:
- Мои подруги, узнав, что мы с вами знакомы, позвонили мне сегодня - наверное, Адольф им наболтал, - попросили даже познакомить с вами, но я этого никогда не сделаю.
Ашот, взволнованный близостью красивой девушки, не вникал в ее слова: он молча слушал и изредка украдкой смотрел на ее лицо…
Потом они встречались ежедневно - то в саду, то на набережной, - и каждый раз, идя на свидание, Ашот собирался рассказать Шушаник всю правду о себе, но почему-то это ему не удавалось. Он начинал говорить, что он беден, что у него никого нет, что она принимает его не за того, кто он есть на самом деле, но Шушаник, не давая ему досказать, восклицала:
- Знаю, все знаю! Хватит об этом! Вы мне нравитесь таким, какой вы есть, - сильным, смелым, - и с вами мне хорошо.
Ашот постепенно стал забывать ту горечь, которую испытал после своего изгнания из команды, и всерьез поверил в счастье, которое, ему казалось, выпало на его долю. Он искрение увлекся девушкой и, не думая о будущем, всей душой отдался своей любви. Он совсем забыл товарищей.
Левон возмущался этим, попробовал даже стыдить его:
- Конечно, сейчас тебе стыдно дружить с такими, как я, тебе нужно другое общество: стал знаменитостью!
- Брось, Левон! Я тебя люблю так же, как и раньше! - отговаривался Ашот, но вечером, после работы, снова исчезал, не сказав ничего Левону.
Мурад напрасно надеялся, что Ашот придет к нему. Несколько вечеров он даже не выходил из дому, боясь, что Ашот может прийти и не застать его, - но Ашота не было. Это искренне огорчало Мурада, но он старался найти всякие причины для того, чтобы оправдать Ашота.
Мисак и другие рабочие типографии тоже знали об успехе Ашота - им об этом подробно и с гордостью рассказывал Мурад.
- Собрать бы всех рабочих-футболистов и организовать свою команду, наши показали бы им класс игры! - загорелся турок Исмаил.
- А Ашота назначить капитаном, - подхватил Мурад.
- Вот чудаки! У вас ведь ничего реального еще нет, только одни мечты. Подумайте сами: для спортивного общества нужны инструкторы, инвентарь, наконец стадион. Положим, инструкторов вы наймете, кое-какой спортивный инвентарь купите, - а кто даст вам стадион? Нет, для того чтобы организовать спортивное общество и содержать команду, нужно иметь мощную рабочую организацию - профсоюз, вот что. Тогда со всем этим можно будет справиться, - закончил Мисак.
Услышав слово "профсоюз", несколько рабочих поспешно отошли от беседующих. Исмаил подмигнул, показывая на них.
Мурад ничего не знал о профсоюзе, это слово он сегодня услышал впервые, но идея создания рабочей организации, где будет своя футбольная команда, в которой Ашот мог бы стать капитаном, ему очень понравилась, и поэтому на следующий день в перерыв он подошел к Мисаку. В это время Мисак с Исмаилом внимательно читали какую-то газету.
- Ну как, дядя Мисак, будем мы организовывать свою команду?
- Разве позволят они нам организовать свою команду? На, почитай, что тут написано о твоем друге.
Мисак протянул ему газету "Спортивное обозрение". На одной из полос ее Мурад прочитал:
"Недопустимый поступок футболистов "Роберт-колледжа".
В прошлое воскресенье футбольная команда "Роберт-колледжа" на своем стадионе встретилась с командой Стамбульского университета, которой в прошлом году проиграла со счетом 1:4. Зная наверняка, что и в этом году встреча не сулит победы, колледжцы пошли на недопустимый спортивным этикетом поступок. Они нашли здорового, как бык, рабочего, немного натренировали его, взяли в свою команду в качестве центра нападения и только благодаря этому выиграли матч. Все три гола были забиты этим рабочим. Удары его были почти смертельны, и никакой голкипер, будь он лучшим игроком, не мог бы их отразить.
Как удалось выяснить нашему корреспонденту, этот "знаменитый" центр нападения работает кочегаром в котельной колледжа.
Достойно сожаления то, что дирекция колледжа допустила участие своего рабочего в студенческой команде. Так, чего доброго, скоро все грузчики порта начнут играть в футбол".
Мурад дважды прочитал эту заметку, и все-таки до него не дошел ее основной смысл, он понял только то, что оскорбили его товарища.
- Разве рабочему нельзя играть в футбол? - наивно спросил он.
- Как видишь, оказывается, не положено, господа буржуи не разрешают, - сердито ответил ему Исмаил и обратился к Мисаку: - Это дело нельзя так оставлять, этим оскорбляют весь рабочий класс.
- Ты говоришь так, словно у тебя сила, печатный орган, где можно выругать этих буржуазных писак, - но скажи на милость, что мы с тобой можем сделать?
- Напечатаем тысячи листовок с протестом и разбросаем по всему городу, - не задумываясь ответил Исмаил.
- Ну, уж если печатать листовки, то по какому-нибудь политическому вопросу. Это же мелочь!
- Вот именно, ты не прав! Этот вопрос на первый взгляд кажется мелким, между тем он затрагивает элементарные права рабочих. Выступая по этому делу, мы будем иметь множество сочувствующих.
Турок по национальности, наборщик Исмаил был горячим и порывистым человеком, о его доброте и отзывчивости говорила вся типография, но самое странное для Мурада было в том, что Исмаил и его двое товарищей - Кемал и Тефик - не подчинялись господствующим в то время в Турции национальным предрассудкам, они в одинаковой степени дружили как с турками, так и с армянами, греками и рабочими других национальностей. Так, Исмаил был очень близок с мастером Мисаком. Во время обеденного перерыва Исмаил непременно садился за один стол с Мисаком, они вместе читали газеты, часто спорили о политике, и это не мешало им быть единодушными, когда решались вопросы, касающиеся всех рабочих типографии; они же руководили кассой взаимопомощи, заменяющей печатникам профсоюз. Исмаил дружелюбно относился и к молодому Мураду и настоятельно советовал ему научиться набору на турецком языке.
- Мурад, ты же хорошо читаешь по-турецки, почему бы тебе не учиться набору на этом языке? - спрашивал он.
- На что это мне? Все равно никто не поручит набирать по-турецки, я ведь армянин, - отвечал Мурад.
- Это как сказать. Нужно смотреть вперед, а не жить сегодняшним днем. По-твоему, турки и армяне будут вечно враждовать?
- Не знаю.
- А вот я знаю. Турецким рабочим и крестьянам нечего делить с армянами, и вообще придет такое время, когда народы всего мира будут жить в мире и согласии.
- Когда это будет? - спрашивал Мурад.
- Когда победит мировая революция и исчезнут все богачи. Я, например, хотел бы набирать книги на всех языках мира, даже по-китайски и по-малайски, - со временем это пригодится, - говорил Исмаил и в конце концов обучил Мурада турецкому набору.
По настоянию Исмаила в Стамбуле появилась первая листовка. В выходе ее Мурад принял самое активное участие.
В этой листовке давался резкий ответ "Спортивному обозрению". Заканчивалась она словами: "И у нас в Турции нарождается свой рабочий класс, с каждым днем растет и крепнет его самосознание. Нашей буржуазии пора это понять. Хотят они этого или нет, но с этим фактом им придется считаться".
Листовка встревожила полицию. Многочисленные столичные газеты на разных языках по-разному реагировали на это событие. Оказалось, что в Стамбуле было много людей, которые остро восприняли оскорбление, нанесенное представителю их класса. О существовании их, тем более об организации, могущей отпечатать листовки, никто до сих пор не подозревал. Дело Ашота получило широкую огласку, о нем заговорили.
Спрятав две листовки в карман, Мурад после работы помчался в Бебек, к Ашоту. Отыскав его в общежитии лежащим на койке в костюме, Мурад удивился.
- Что с тобой? - спросил он, сев рядом с Ашотом.
- Ничего, - сухо ответил Ашот.
- Чего же ты лежишь, да еще в одежде?
- Просто настроение плохое.
- Давай выйдем, я должен тебе сообщить важную новость.
Ашот нехотя поднялся, и они направились в глубь парка.
Отыскав удобное место на возвышенности, откуда виднелась голубая гладь Босфора, они сели.
- На, Ашот, читай. Мы за тебя такой ответ дали, что у твоих обидчиков глаза на лоб полезут, - сказал Мурад, протягивая листовку.
- Какие обидчики? О чем ты говоришь?
- Ты ничего не знаешь?
- Ничего…
- Ну, тогда сначала читай вот это, - Мурад показал заметку в "Спортивном обозрении".
- Вот оно что! Я сейчас все понимаю! - воскликнул Ашот, прочитав газету.
- Видишь, а раньше ты не понимал…
- Я совсем не об этом.
- О чем же еще?
Ашот заколебался.
- Чего ж ты молчишь?
- Ладно, тебе скажу, другому ни за что не сказал бы. - И Ашот рассказал о своем знакомстве с Шушаник, о встречах, о своей любви к ней.
- И что же?
- Часа два тому назад я, как всегда, пошел на свидание с ней… Она не пришла…
- Что же тут такого?
- Как что? Она узнала все…
- Ну и наплевать, подумаешь! Ты лучше прочти, что мы написали в ответ.
Ашот мельком пробежал листовку, но по выражению его лица Мурад понял, что листовка на Ашота не произвела никакого впечатления.
Они молча дошли до ворот и молча попрощались.
Газетная шумиха, поднятая вокруг имени Ашота, не утихала. Некоторые либеральные газеты порицали "Спортивное обозрение", называли заметку нетактичной. Мурад, читая эти статьи, приходил в восторг, совершенно не думая о том, какие последствия все это может иметь для Ашота. Он только радовался тому, что его товарищ отомщен. Что касается душевных переживаний Ашота, то Мурад считал их пустяками. Несмотря на свою обиду, Мурад был убежден, что Ашот обязательно придет к нему и признает недостойность своего поведения. И действительно, вскоре Ашот пришел. Пришел с тем, чтобы больше не уходить.
Поставив свой чемодан в угол, Ашот молча опустился на табуретку и глубоко вздохнул. Мурад внимательно посмотрел на него.
- Ну рассказывай: каким добрым ветром тебя пригнало к нашему берегу?
- Это все из-за тебя! - сердито буркнул Ашот.
Мурад удивился.
- Да, из-за тебя, - повторил Ашот. - Защитники нашлись! Какие-то дурацкие листовки выпустили. Как будто я просил вас об этом! Если бы не ты, то никто из нас не знал бы о моем существовании, а сейчас посмотри, какая шумиха поднялась.
- Значит, ты недоволен, что нашлись люди, которые, рискуя своей свободой, отчитали твоих обидчиков?
- Есть чему радоваться! Вот выбросили меня на улицу - ты будешь кормить меня или твои товарищи?
- Если будет нужно, то накормлю, да ты и сам тоже не калека. Лучше толком расскажи: в чем дело?
- Что туг рассказывать! Все очень просто. Вызвали меня к Крокодилу. "Идите в контору и получайте расчет", - говорит. Я его спрашиваю: "За что?" - "Мы не держим рабочих, которые связываются со всякой шантрапой. Здесь благородное учебное заведение, и нам нужны благоразумные рабочие", - отвечает он. Напрасно я ему доказывал, что ничего не знаю и ни с кем не связывался, - он твердит свое: "Получайте расчет и немедленно уходите из колледжа".
По совету Левона я пошел к директору-американцу искать защиты. Как только я зашел к нему, американец вскочил с кресла как ужаленный, ткнул меня в грудь и спрашивает: "Футболист?" Я кивнул головой: да, мол. Он просто выгнал меня. Да, могу еще добавить: в приемной я встретил Смпада; оказывается, его приняли в колледж.
- Черт с ним, со Смпадом! Я одного не понимаю: чего ты так отчаиваешься? Подумаешь, трона лишили! Поступишь в другое место - вот и все.
- Тебе легко говорить: имеешь профессию, прилично зарабатываешь, - а я что? Где еще найду я такую работу - тринадцать лир в месяц и на всем готовом? - Ашот грустно посмотрел на свои большие, сильные руки. - Или ты забыл, как мы с тобой, босые, оборванные, бегали, как ишаки, по всему Стамбулу в поисках заработка и голодными ложились спать?
- Этого больше не случится, не беспокойся. Поживи у меня до тех пор, пока найдешь себе приличное место. Моего заработка вполне хватит на двоих.
- Сидеть на твоей шее, как нищий… Нет, спасибо! - Ашот ударил кулаком по столу и крикнул: - Погоди, я им горло перегрызу!
Но тут же он снова сел, опустил голову на руки, и вдруг плечи его начали вздрагивать - Ашот плакал.
Мурад растерялся. Ему приходилось быть со своим товарищем в самых трудных обстоятельствах, но никогда еще он не видел его плачущим, и Мурад понял, что с Ашотом случилось что-то более серьезное, чем потеря работы.
Глава пятая
Крушение
Жара спала. С моря доносилась приятная прохлада, ярко-зеленые листья на деревьях вдоль набережной уже тронула желтизна. Наступала осень.
Ашот был мрачен и молчалив. Он целыми днями ходил взад и вперед по узкой комнате, мурлыча себе под нос какую-то тоскливую песню. На все вопросы Мурада он отвечал односложно: "да", "нет", - и на этом разговор обрывался.
В те краткие часы, когда Мурад бывал дома, он всячески старался расшевелить Ашота, рассказывал ему о жизни типографии, о городских новостях, но напрасно - Ашот ко всему был безучастен. Даже книги, которые Мурад приносил из библиотеки, оставались нераскрытыми.
- Где только я не побывал в эти дни - нигде для меня нет работы, все хозяева отворачиваются, словно сговорились между собой, - как-то сказал он Мураду.
- А ты не торопись, хомут на шею рано или поздно найдется.
- И все время жить на твоем иждивении? Спасибо! Благодетель какой нашелся!
- Вот это ты уже зря! - обиделся Мурад. - Мы с тобой близкие товарищи, больше даже - братья. Какие же могут быть расчеты между близкими? Ты сам знаешь, заработок у меня приличный, скоро будет еще больше: Мисак научил составлять пригласительные билеты, визитные карточки. Хоть дело это канительное, но доходное. Я так насобачился, что достаточно взглянуть на заказчика, узнать его профессию, чтобы безошибочно ему угодить. Например, для вновь начинающего врача визитные карточки нужно сделать непременно с золотым обрезом, фамилию набрать как можно крупнее, но не грубо, а, скажем, пригласительный билет по случаю бракосочетания дочери лавочника следует составлять из высокопарных фраз и сверху напечатать ангелов с венками в руках.
- Что ж, желаю тебе всяческих успехов, - равнодушно сказал Ашот и опять заходил по комнате.
Мурад ко всем поступкам Ашота старался относиться как можно снисходительнее. Он понимал, что Ашоту тяжело и в таком состоянии, в каком он находится, его легко обидеть. Мурад не удивился и тому, что Ашот вдруг стал поздно возвращаться домой, а раза два пришел даже навеселе. Чтобы не огорчать его своими расспросами, Мурад сделал вид, что не обращает внимания на его поведение. Как-то Ашот протянул Мураду деньги.
- Возьми, Мурад, на общие расходы, - сказал он, смущаясь.
- Откуда у тебя деньги?
- Продал кое-что.
- Знаешь, это уж не дело! Ты сыт, деньги на карманные расходы у тебя есть, зачем тебе понадобилось продавать одежду?
- Если не возьмешь, то завтра же уйду от тебя! - мрачно пробурчал Ашот.
Еще через несколько дней Ашот явился домой вдрызг пьяным, в испачканной одежде, без шляпы, бледный как мертвец. Мурад твердо решил утром поговорить серьезно, а если разговор не поможет и Ашот будет продолжать пить, то, может быть, им придется и расстаться. Ашот некоторое время сидел на кровати, подперев голову руками, потом повернулся к Мураду и пробормотал:
- Ты отворачиваешься от меня, презираешь меня. Я потерянный человек, пьяница…
- Ладно, Ашот, давай спать, уже поздно, поговорим утром.
- Как я могу молчать? Кому скажу о том, что жжет у меня вот здесь? - Ашот ударил себя в грудь. - Ты знаешь, я сегодня видел ее в компании студентов… И Смпад с ними. Наверное, возвращались с теннисной площадки. Увидев меня, она что-то сказала своим спутникам, а те громко захохотали… Ты понимаешь, что это такое?
Он долго плакал пьяными слезами.
Наутро они поговорили по-хорошему, и Ашот дал слово больше не пить, но вечером он не возвратился домой. Его не было и на следующий день. Мурад обеспокоился и пошел искать его. После долгих поисков он нашел Ашота в портовом кабаке. Там за мраморным столиком Ашот, грязный, с опухшими глазами, пил в компании матросов. Мурад, спрятавшись за дверью, стал наблюдать.
- Эй, Ашот! Иди к нам! Выпьем с тобой стаканчик-другой! - закричал на весь зал грузчик из-за другого столика.
- И с нами! И с нами! - раздались голоса из других компаний.
- Черт возьми! Три гола - вот это по-нашему! - не унимался грузчик.
Ашот поднялся и, шатаясь, направился к столу, за которым сидел грузчик. Мурад преградил ему дорогу и тихо сказал:
- Хватит на сегодня, Ашот. Пошли домой!
Ашот колебался. Заметив это, Мурад схватил его за руку и почти силой потащил за собой.
Они молча шли по пустынным улицам Стамбула. В этот поздний час лишь дребезжащая музыка джазов доносилась из баров и многочисленных ресторанов да бездомные собаки лаяли на прохожих.
После этого вечера Ашот перестал пить. Но он даже на улицу выходил редко и постоянно был в каком-то подавленном состоянии. От его прежней жизнерадостности не осталось и следа. Мурад понимал, что Ашот болен, но чем - не знал. Не знал он, как помочь Ашоту, и это сильно мучило его, словно он сам был виноват. Так продолжалось больше месяца. Думая, что, может быть, Ашоту принесет облегчение вино, как-то вечером Мурад купил бутылку водки.
Но Ашот категорически отказался от выпивки.
- Когда я пью, на меня нападает еще большая тоска, и тогда мне совсем жить не хочется. Нет, я не стану пить.
Пришлось спрятать бутылку в шкаф. В то время, когда Мурад мучился в догадках, чем же помочь Ашоту, неожиданно вернулся Качаз. Он изменился, возмужал, даже смуглое лицо как будто посветлело.
При виде старого товарища на лице Ашота на миг блеснула улыбка, но сразу же погасла, оно приняло обычное сосредоточенное выражение.
- Насилу вас нашел. Вот уже второй день ищу. Хорошо, что детдом по прежнему на старом месте и Мушег растолковал ваш адрес, - радостно говорил Качаз. - После нашей лачужки тут у вас неплохо. Расскажите же, как живете. Так, так. Значит, ты, Мурад, по-настоящему и всерьез пополнил ряды великой армии пролетариата? Что ж, это хорошо, - пошутил Качаз после рассказа Мурада. - А Ашота, говоришь, уволили, то есть попросту выгнали… Ну, это тоже ничего, так ему и надо! Захотелось в знаменитости? Нечего, брат, приобщаться к лику святых, там все места заняты, и для таких, как мы, вакансий нет.
- Брось ты, Качаз, шутить, лучше расскажи о себе, - остановил его Мурад, боясь, чтобы Качаз не наговорил лишнего и не расстроил Ашота.