- Так я тебе и поверил, ты слишком весел для того, чтобы говорить правду.
- Ну, честное слово, давно. Да вот возьмем, скажем, сегодняшний случай: ты предал родину, отказавшись от нее и от женщин ее, ты предал сына, отдав его подарок.
- Но сын же обещал украсть моего коня.
- Обещал, но не украл. Дальше, ты изменил ради девки, которая из любопытства променяла задачи своего класса на проституцию. Ты плюнул на свою саблю, подаренную тебе многими полками, которыми ты имел честь командовать.
- А если я никем не командовал?
- Тоже лежит на твоей совести. Одним словом, дорогой мой, я сплю.
Сон, что ли? Он слышит голос:
- Роща, позади залива, там у меня в песке нора, и мне ее рыть довольно долго до рассвета. И, кроме того, ты должен был сказать слово над последним из умерших аристократов и буржуев Мануфактур, ты прозевал. Ты воин, ты бегаешь за портретами девок и продаешь своего коня, не зная сам, что делаешь! Их!
- Нет, это ты мне подсунул духа, и я убежал от вас, и таким образом, вы вылезли мстить мне. Девка - это некий подосланный вами дух.
Дракон Магнат-Хай высунул все семь голов и закурил каждой по папироске. Все головы блаженно закрыли глаза. Курили они отличный табак. Измаил пошарил в карманах, табака не было, он выронил его, когда неловко слезал с коня.
- Уходи! - воскликнул Измаил. - Стыдно с тобой спорить.
- Зачем же? - ответил дракон. - Мне этот мир понравился. Я люблю пиво, воблу и сосиски с капустой, люблю кино с идеологическими картинами, люблю цирк… Художественный театр… ревю…
Падал снег.
Измаил взмахнул саблей и понесся сквозь снег на дракона. Дракон был готов к сражению, но снег помогал Измаилу, он удачно орудовал саблей. Дракон сначала хохотал и пробовал уговорить Измаила, но затем вырвал дерево и стал размахивать. Чем он больше махал, тем ему становилось трудней, так как со снегом вместе он поднимал и пыль.
Измаил отрубил ему голову, другую…
Дракону мало выгоды быть такому широкоплечему, и он влез в речку. В заводь одна за другой падали головы. Заводь кипела. Измаил кричал:
- В твою голову набьются раки, и мы ее вытащим, когда она уже разложится!
Он прыгал, и конь его прыгал выше деревьев, и ему было легко.
Наконец дракон вздохнул и сказал:
- Я извиняюсь перед вами, Измаил. Конечно, шутки мои были неуместны И вы вправе обладать дерзостью большей, чем напостовцы. Ты не можешь бороться за революцию, но предупреждаю тебя, что при самом благоприятном случае я вылезу. Что же касается срубленных голов, то это даже удобно, меньше табака потребуется, а то сам знаешь, какой табак сейчас отвратительный вырабатывают, не додерживают, с пылью. Всего вам доброго, и еще раз извините за беспокойство.
Он нырнул, посыпался песок, он зарывался в землю, там он не мог зарыться - торфяное болото.
Затянуло льдом заводь. Лед поколебался последний раз. Дракон вздохнул, засыпая, и чему-то весело, во сне, рассмеялся!
- Я желал уничтожить телесную силу Клавдии, а затем захватить Агафью. Она открыла бы мне, в чем сила Кремля, как спасти моего сына, - услышал сам себя Измаил.
VI
- Варварство, варварство! - кричал Вавилов, но все-таки пошел на первую стенку.
Он пошел один и отлично поступил, так как когда шел, то услышал разговор, что нашли труп Афанаса-Царевича, последнего владельца Мануфактур. Его хоронила сама Агафья и вырыла ему яму. Он повесился на осине.
Вавилов понял, что ему не с пути вешаться и что едва ли он теперь пойдет к березе. Образ блаженного преследовал его. Он вспомнил, что может еще покончить с собой револьвером, возвращенным ему О. Пинкусом.
Утро было морозное, и не хотелось думать о смерти. Кора соскабливалась с трудом… Общее собрание удалось, и рабочие голосовали за передачу храма Успенья под клуб. Церковники, говорят, собирали какие-то подписи.
Все это он услышал на лугу, перед заводью, затянутой молодым льдом. Там показывали медведей и шел разговор, что произойдет стенка. Опасались, что придет милиция и что П. Ходиев, которого хотели подготовить кремлевцы, не придет.
Ходил по заводи кругом М. Колесников, хвастался, что вот он приехал возобновить стенку, а никто не хочет.
Вавилов смотрел на все это с холма.
Собрались все парни, которые были у него в спортивном кружке. Он-то думал, что народу соберется мало! Странное волнение владело им. Он боялся того, что знал по войне, - он боялся и трепетал крови.
При виде крови и первого удара у него болезненно защемило сердце, и он ослабел. Он чувствовал, что не мог ничего сделать, и даже то, что общее собрание рабочих, где он осмелился выступить и сказал бессвязно несколько слов, приводя какие-то никчемные доводы, - все это повело к тому, что он все-таки не преодолел себя.
Когда вышли плотовщики, и он увидел высокую фигуру Л. Селестенникова, и плотовщики пошли, и пошел П. Ходиев и Н. Новгродцев, он узнавал их по возгласам мальчишек, и мальчишки не так, как прежде, начинали драки, а народ сразу озверел, и все кричали. Тряслись по холоду! И у Вавилова не было сил воскликнуть о варварстве даже и тогда, когда П. Ходиев поразил великана М. Колесникова, и тот упал, и кровью его окрасился истоптанный снег, и извозчик С. Гулич вез его в больницу, и за ним устремился архитектор, к которому Вавилов не подходил, и архитектор побежал в больницу и обмывал и всячески ухаживал за Колесниковым и "трое думающих" были смущены и задумчивы, все это не поразило Вавилова.
М. Колесников лежал, стиснув зубы и со сжатыми кулаками все еще в приемном покое, и надо было его отвезти, но С. Гулич уже распряг коня, и видно было, что им не хочется переносить его гнев на себя, и они опасались его.
VII
Хоронили Афанаса-Царевича тайком от И. П. Лопты, ему сильно не здоровилось. Он бормотал что-то и о том, что он сам его похоронил, и не хотел верить тому, что говорили при нем. Агафья сама обмыла и сама убрала в гроб Афанаса-Царевича. И. П. Мургабова плакала сухими глазами, она готовилась к смерти, которую, как ей сказали, несет актер. Л. Селестенников грубым и сухим своим голосом пытался ее утешить, пытливо всматриваясь в нее.
В Кремле уже знали об общем постановлении рабочих по поводу храма Успенья. Все понимали, что какие-либо меры бессильны.
Гурий чистил конюшню, пришел Е. Чаев, одетый в теплую одежду Гурия. Е. Чаев сообщил, что плотовщики объединены, и теперь есть от них некоторая защита и благословение церкви, и что если они пойдут подраться за святой Кремль с Мануфактурами, то это только соединит их на деле веры.
Гурий молчал и ковырял вилами навоз. Он понимал, что косвенно Е. Чаев пришел за советами. Он слегка растерян захватом храма Успенья, хотя печатанье библии уже идет к тридцати листам. Скоро установят две смены наборщиков, которые не успевают спускать [набор] в машины. Неплохи, если и мнихи-наборщики подерутся, ненависть к Мануфактурам должно быть подогреваема.
Гурий понимал, Чаев хочет, чтобы он уговорил мнихов подраться, Он понимал, что Е. Чаеву лестно будет покрасоваться и быть некоторым образом не только водителем духовных, но и телесных чад церкви. Гурий почтительно, но крепко отказался.
Агафья ходила крепкая и опрятная, она не пошла на кулачный бой и была недовольная, что пошел Е. Чаев. Беспокойство овладело ею. Она осмотрела все. Она искренно плакала об Афанасе-Царевиче.
И. П. Лопта смотрел на нее хмуро, хотя и старался выражать покорность. Еварест и на самом деле мечтает об епископстве! Лука Селестенников оправился, но скрывается от профессора, который несколько раз пытался пройти даже в Мануфактуры, - но дойдет до столба, изрешеченном пулями, и вернется!
Надо бы профессору ехать в Москву или Ленинград в Институт искусств, кафедра его ждет. Даже и А. Щеглиха выражала беспокойство и передавала какой-то артели свою чайную, предлагала даже церкви. Лука Селестенников сказал ей строго:
- Ой, не пущу тебя, мать, не удерешь.
Она и села.
VIII
П. Ходиев и Н. Новгродцев были вместе в кавалерии на фронте. Они были друзьями. П. Ходиев видел, что народ уже стал забывать войну, появилось хулиганство, драки, он всеми силами скрывал свою силу, он хотел тихо жить с женой своей Ольгой, она любила пышность и требовала, чтобы он поступил в церковь, он и поступил. Он был горяч и боялся выдержать стенку, Достаточно было одного слова, чтобы превратить его в бойца. Он жил шитьем хомутов, а Н. Новгродцев поставлял ему кожу, стоял в очередях.
Н. Новгродцев поехал за сеном для коня общественного, который обслуживал общину. Они работали в очередь. Сено застряло в грязи. П. Ходиев выпряг коня, втащил сани на холм и еще раз просил никому не говорить о [его] силе. Где здесь была правда - неизвестно!
Новгродцев проболтался. Ему показалось, что Агафья относится несколько благосклонно к П. Ходиеву. П. Ходиев спросил:
- Не измените ли вы мне и не предадите ли вы меня, если я буду драться с Колесниковым, который больно хвастается женой и прочим, и вообще ревнует?
Они поклялись. П. Ходиев смотрел со злобой на своего родственника и ждал, чтобы пришел Е. Бурундук. Но перья его прекратились. Река замерзла. П. Ходиев смотрел, как Колесников хвастался на базаре, что он приехал на коне Измаила, и Ходиев шел рядом и сказал:
- Разве можно ездить на таком коне?
Толкнул его и чуть не задавил шагавшего с конем рядом С. П. Мезенцева.
И вот они встали друг против друга, М. Колесников обошел вдоль всей кремлевской толпы и ударил первого - П. Ходиева.
- Я тебе покажу, на каком коне ездить к чужим женам!
Ходиев опешил и упал, но вскочил. Спортсмены и футболисты дрались обширно и крепко.
Е. Чаев красовался в поддевке, очень манерный и красивый. Выглянуло солнце. Драка разгорелась еще быстрей. Измаил поддакивал и кричал:
- А где же у вас Ефим Бурундук? Дайте нам Ефима!
Колесников ударил. П. Ходиев чувствовал, что в нем нет уверенности, и упал. М. Колесников стал бить лежачего. Подбежал Е. Чаев и стал поднимать - "не так бьетесь", - и он положил П. Ходиеву в руку что-то твердое.
[П. Ходиев] ударил М. Колесникова, тот изумленно открыл глаза и рухнул со сжатыми кулаками. Мануфактуристы побежали. М. Колесников лежал неподвижно. С. Гулич подал ему коня.
IX
П. Ходиев понимал, что сразил М. Колесникова подло, но был доволен, как встретила его жена Ольга, которая его редко хвалила и мало на него надеялась и все ставила ему в пример М. Колесникова, отважного родственника - они были троюродные братья.
П. Ходиев разозлился, и злость в нем не утихала. Он торопил Н. Новгородцева ехать за хворостом в лес. Н. Новгродцев тоже не желал упускать ему Агафьи, его она попросила. И тут же стоял и слушал П. Ходиев, который тоже согласился ехать для церкви и ради церкви, хотя и спешная работа у него, но раз необходимо, и он поедет.
Н. Новгродцев был веселый и задорный парень. Он любил подзуживать, а П. Ходиев был мрачноват.
Они ехали, и Н. Новгродцев постоянно перегонял, он дразнил, лошаденка у П. Ходиева была неважная.
П. Ходиев думал, что ему пора бежать из Кремля и что мануфактуристы теперь не простят ему поражения своего Колесникова, и больше всего его поражало то, что он поступил плохо.
Затем П. Ходиев стал рубить, и хотя он был сильнее, но Новгродцев взял ловкостью. П. Ходиев стал рассказывать о войне и как полк его устоял на польском фронте, а полк, в котором служил Н. Новгродцев, бежал. Н. Новгродцев стал спорить, и П. Ходиев сказал, подходя к нему сзади с топором:
- А ты вот скажи, раз ты больше моего знаешь стратегию и тактику: как считается в армии - лучше рубить или колоть?
Н. Новгродцев устал, но он ответил:
- Трус колет.
П. Ходиев точил огромный кол, и он сказал:
- Заточи и ты кол, Никита, не будем трусами.
Н. Новгродцев струсил и стал отговаривать. Тот точил топором, он наклонился, чтобы подобрать брошенный кол, и, когда он наклонил голову, кровь ударила в голову П. Ходиева, он не стерпел и ударил в плечо Н. Новгродцева. Тот упал и, сжимая плечо, смотрел в небо. П. Ходиев понял, что поступил инстинктивно, словно ждал того момента, (…) но злость его против Никиты, который толкнул его на драку, не проходила, и он подошел к нему:
- Плачешь, брат? Умирать не хочется? Агафью боишься бросить?
Н. Новгродцев, зажимая рану, сказал:
- Я плачу не о том, что бросаю Агафью, а о том, что ты обманул меня. Люди подумают, что я сам себя зарубил.
П. Ходиев вернулся в дом. Одна его жена и Агафья знали, что он ездил с Н. Новгродцевым по дрова.
Н. Новгродцева привезли с разрубленным плечом, и по всему было видно, что парень заработался и топор соскользнул. Милиция опросила, съездила на место происшествия, снег повалил, все замерзло.
П. Ходиев гнал коня, ему было стыдно, он мчался в метель. Он прибежал к Агафье, она сказала сурово:
- Ради библии и собора приходится нам молчать и нести испытания, иди.
X
Тело Н. Новгродцева лежало в горнице. Плотовщики рыли ему могилу. Могила была рядом с могилой Афанаса-Царевича. Агафья устала, и ей было трудно сдерживаться. Гурий читал псалтырь над телом. Горели свечи. Они вышла на Кремлевскую стену. Шел лед по Волге. Ужга была занесена крепко.
Она знала, что общее собрание, назначенное на завтра, после похорон Н. Новгродцева сильно напугается и даже вздумает переизбрать правление общины. Никто не думает, но Лука Селестенников хитро улыбается. Или ей чудится? Страх владел ею.
Она торопилась печатать, но не хватало денег, и опять Гурий повторил свое предложение о блоке с баптистами, и опять община отвергла его уже после обширных доводов Агафьи, которая понимала, что призови баптистов - это значит, что в общину вольется контроль: баптисты - люди практичные, а не изуверы.
Да, тропки ее разбились, и плохо она держит свое обещание о вырывании жала у смерти, и недаром Гурий не намекает об этом, но он знает. Она будет печатать библию.
На крыльце разговаривал народ. Форточки были открыты, и сквозь незамазанные окна доносился высокий и торжественный голос Гурия.
Еварест Чаев имел с ней после заседания продолжительный разговор, глаза у него стали масленые, он округлился и был страшно самоуверен.
Он вилял и не то соглашался, и не то спорил, как ему быть. Он страшно занят в артели на заседаниях вместо умершего секретаря и казначея Н. Новгродцева. Лука Селестенников выдвигает его, так как сам Лука куда-то сбирается.
Ее встревожило сообщение об отъезде Луки еще потому, что Еварест Чаев стал отменно ласков и внимателен, погладил волос выбившийся и мгновенно отдернул руку. Она поняла, что значит это поглаживание и что пока она еще не нашла никакого способа, чтобы его к себе привязать. Затем он выразил желание стать по возможности скорей епископом, разозлился и стал кричать.
Он подбежал к ней, размахивая руками, как бы нацеливался в ее голову, она взяла со стола ножницы и смотрела на него спокойно, он успокоился и стал хвастать тем, что он побеждает и что помимо Шурки Масленниковой на него заглядываются еще и Даша Селестенникова и Маша, сестра "пяти-петров". Он приглаживал волосы.
Льдины похожи на перья. Надо бы послать за Е. Бурундуком, так как нет свидетелей ранения Мустафы, а тот, узнав, что Агафья по-прежнему одна, отказался от первых своих показаний и сказал, что был выпивши и, должно быть, сам напоролся на вилы, вот почему так поспешно и сделал и повторил ее портрет Е. Чаев.
Баня покрыта снегом. Она опустила тяжелую сахарницу так, что сахарница раскололась, и сказала:
- Подбери сахар.
И когда он наклонился, она ударила его ботинком в лицо. Он встал, щека у него горела. Он сказал:
- Извиняюсь.
И стало для нее несомненным, что она должна с ним сойтись.