4
Габо дома один. Все ходит и шарит по комнате. Вытащил из ящика письма Гугуты. Надел очки, перечитал их. Ни в одном не пишет Гугута, что скоро приедет. Пишет только, что очень соскучилась, и в конце благодарит за деньги.
Старик вложил письма в конверт и снова спрятал их в ящик шкафа.
Гугута ничего не писала о приезде, но старик верил: рано или поздно она приедет, навестит его. Раз соскучилась по нему, значит, приедет. А ведь Гугута в каждом письме так и пишет: очень соскучилась.
Старик не стал бы и дожидаться ее приезда, сам бы поехал за Гугутой в деревню, да только… Хоть и не винил старик невестку, не должна же она была состариться возле него, а все же где-то в глубине души не утихала обида: не мог Габо пережить, что женщина, которую он лелеял, как родную дочь, так быстро забыла его сына.
Долго ждал Габо приезда Гугуты. Обманывал себя, обманывал других, уверял, что в конце вот этого именно месяца Гугута приедет обязательно. Но месяц уходил за месяцем, а Гугута все не появлялась, беленькая, красивая Гугута.
И сейчас вернулся Габо от Михо опустошенным, словно ограбленным. Ложная радость испарилась по дороге. Еле дотащил он до дому свои усталые старые кости. Некоторое время рылся, копался в ящиках шкафа, потом приготовился ко сну, разделся, потушил свет и улегся в постель.
Крик паровоза разбудил его. Старик сел на кровати, прислушался. Кругом была тишина. Габо напряг слух: на улице мяукала кошка.
Он накрыл голову одеялом, попробовал уснуть. Душераздирающее мяуканье на улице продолжалось. Габо встал, сунул ноги в тапочки. Пошарил рукой по стене, включил свет. Вышел на железный балкон. Посмотрел вниз на улицу. Кошка должна была быть где-то здесь, поблизости.
- Брысь, кошка!
Кошка замяукала сильнее. Старик вернулся в комнату. Чиркнул спичкой, зажег железнодорожный фонарь и снова вышел на балкон. Осветил фонарем углы улицы.
- Брысь! Кошка, брысь!
Кошка перестала мяукать…
Погасил фонарь, закрыл дверь.
После ночной прохлады старику была приятна теплая постель.
Он как следует подогнул по бокам одеяло. И вот уже незнакомая станция всплыла в тумане, битком набитый людьми, ярко освещенный вокзал.
Пассажиры суетятся, прощаются друг с другом, целуются… Звонок. Поезд сейчас отойдет, вот-вот тронется… Тронулся уже. Габо глядит на перрон. Там пусто, только красивая беленькая девочка стоит и машет ему рукой. Габо узнал ее, позвал даже, но крик паровоза перекрыл его голос… Крик разбудил старика.
На улице истошно мяукала кошка.
- Тьфу, проклятая, чья это кошка!.. И чего она орет в самую полночь. - Потом добавил: - А со мной-то что творится: кошачье мяуканье принял за гудок паровоза.
Старик опять встал, зажег свет. Одевшись, осторожно спустился по лестнице, прошел через двор на улицу.
Под железным балконом сидела и мяукала здоровенная кошка; завидев человека, она зло сверкнула зрачками и скрылась в ночную тьму.
5
Он встал рано. Подмел комнату, прибрал ее. Габо любит порядок… Любит, чтобы все было на своем месте.
Габо вынес на железный балкон стул и уселся погреться под утренним солнцем. Старик закрыл глаза, нет, он не спит, просто глаза у него закрыты. Он ждет, когда закипит чайник. Габо и чай любит, горячий, ароматный чай и грузинский хлеб с тушинским сыром.
Раздался осторожный стук в дверь. Старик поднялся, возя по полу тапочками, поплелся открывать.
Он открыл дверь. На пороге стояла круглолицая, краснощекая, светловолосая женщина.
- Дедушка Габо! - вскрикнула женщина и кинулась на шею старику. - Не узнал? Я ведь Гугута!
У Габо подогнулись колени, задрожало все тело. Трясущимися руками водил он по спине внучки, ласкал ее, гладил.
- Гугута!.. Гугута!
За Гугутой стояли три черненьких мальчика, один в одного, загорелые, круглолицые, все как налитые… А за ними - их отец, тоже весь как налитой. Большое четырехугольное скуластое лицо. Кепка со вздернутым вверх козырьком, не охватив всей головы, улеглась на макушке. Отец улыбался вместе с детьми. И черные четырехугольные его усы растянулись до ушей. Гугута представила дедушке все свое семейство.
Габо пригласил их в комнату, засуетился.
"Бог ты мой, Гугута приехала", - бормотал он про себя и на скорую руку накрывал стол. Завтра придет он в парикмахерскую и скажет: Гугута приехала!
Гугута приехала! - завтра весь город узнает об этом.
А Гугута тем временем достала из чемодана хлеб домашней выпечки "шотис пури", крутые яйца, вареную курицу. Давно притихшая комната Габо ожила, зашумела. На радостях старик никак не мог усидеть на месте, вертелся, суетился, ласкал то Гугуту, то правнуков. Видно было, что мальчики изрядные шалуны. Едва освоившись, они уже сцепились, пустили в ход кулаки, не давали поесть друг другу.
Отец терпел, терпел, а потом как стукнет каждого по голове. Да так, что Габо чуть не лишился чувств, но не позволил себе сделать замечание зятю.
- Они у меня, - сказал зять, - и клопа в стенке не оставят в покое.
Мальчики примолкли, успокоились и снова принялись за еду.
- Почему не сообщила, что собираешься приехать? - спросил Габо у Гугуты.
- Не знаю… Я и не собиралась приезжать… Это потом как-то надумали.
- Оказывается, замуж вышла, и дети уже у тебя… А я и не знал ничего… Разве так можно, доченька.
- Не знаю… Мама говорила, не пиши, мол.
- Почему же?
- Потому… - Гугута застеснялась, покраснела, наконец все-таки сказала: - Если, говорит, узнает о твоем замужестве, денег больше не будет присылать.
- Эх, как могла она сказать такое… На кой черт мне эти деньги, все, что видишь здесь, все твое, доченька. Мне-то ведь на два дня жизни осталось, какого же дьявола держаться мне за все это… Или в могилу с собой тащить?
До конца завтрака зять еще раз отлупил детей, еле унял их. Потом все встали, Гугута попросила деда повести их по городу, сказала, что ей надо сделать кое-какие покупки. Старик сменил одежду (надел железнодорожную форму) и пошел впереди внучки и зятя. Мальчиков оставили дома. Строго-настрого наказали им ничего не трогать, вести себя смирно, не устраивать беспорядка, а то, мол, худо вам будет…
И мальчики остались в комнате одни. А взрослые ушли в город сделать кое-какие покупки.
6
Вечером вернулись домой усталые…
Мальчики на славу поработали за день. Габо не узнал свою комнату, так она была разорена и разгромлена. Все переломали, перемешали, перевернули вверх дном. Выбили стекло в окне, разбили графин, пол залили водой. Обшарили ящики шкафа, раскидали по мокрому полу разные бумаги, письма, карточки, вилки и ножи, тарелки… Сами тоже вымазались, перепачкались. Разодрали друг на друге одежду, в которую их специально нарядили по случаю поездки в город.
Старик в отчаянии опустился на стул. Гугута стала прибирать комнату, а отец набросился на детей.
Габо хотел было остановить зятя, но ничего из этого не вышло. Зять не успокоился, пока не вздул мальчишек.
Потом все как-то улеглось. Гугута накрыла на стол, сели ужинать.
- Дедушка, если все это мое, - нерешительно начала Гугута, - тогда… Тогда мы кое-что, сколько осилим, заберем с собой…
- Твое, дочка… Сказал ведь, что твое…
Гугута многозначительно посмотрела на мужа: вот мол, тебе, а ты еще не верил, что старик правду говорит.
Габо пил чай и смотрел на Гугуту. В этой полной, сильной, краснощекой женщине он искал свою маленькую Гугуту, красивую, беленькую Гугуту. На миг у него даже появилось сомнение, может, это не она, но старик сразу же отбросил эту мысль. Конечно, это была Гугута, только она очень изменилась. Повзрослела, пополнела. Выражение ее глаз не узнал старик, целый день думал он об этом и только сейчас догадался: во взгляде Гугуты пряталась незнакомая ему жадность. Только одни волосы остались прежними, светлые, блестящие волосы.
Гугута… Гугута… Маленькая, красивая, беленькая Гугута…
- Сейчас бы самое время укладывать спать, - сказал зять.
- Да, ложитесь, дети мои.
- А ты?
- Я тоже лягу… Все будем спать…
Габо постелил себе на тахте. Детей уложил на одну кровать, на другую легли муж и жена.
Потушили свет.
А дети - никто, мол, нас не видит - принялись колотить друг друга ногами.
- Тихо! - раздался голос зятя.
Дети ворочались, смеялись, прямо давились от смеха.
- Сейчас же спать, не то дождетесь у меня!..
Теперь у Гугуты начался приступ смеха. Муж что-то шептал ей, а она смеялась, сунула голову под одеяло и тихо хохотала.
Заснули.
Потом все стихло.
- Ребятки, спите? - спросил зять, потом этот же вопрос повторила Гугута:
- Ребятки, спите?..
Дети не отвечали.
Габо неподвижно лежал на тахте. Широко открыл глаза и уставился в темноту.
Он ни о чем не думал. Он так вымотался за день, что и не мог думать о чем-нибудь. Вдруг послышался шорох и шепот. Габо невольно прислушался. Смутился, покраснел, лицо у него запылало. Он накрыл голову подушкой, одеялом… Невозможно… Ведь он, Габо, здесь, в этой комнате, еще не спит… Хоть бы подождали, пока старик уснет…
И снова все затихло… Зять повернулся и захрапел…
Габо не пытался уснуть. Он лежал лицом вниз и плакал старческими слезами.
Гугута… Гугута… Маленькая, красивая, беленькая Гугута…
7
- Дедушка, этот матрац и одеяло мы тоже возьмем. Хватит тебе одной пары, на что тебе больше?
Габо хотел сказать: "Ко мне иногда приходят друзья. Захмелеет кто-нибудь - я укладываю его вот в эту постель: пусть отдохнет до утра". Но не мог сказать. Да и как скажешь, быть может, им одеяло и матрац нужней, чем ему…
- Возьми, доченька…
- Дедушка, и эти тарелки, куда тебе столько тарелок?
Габо хотел сказать: "Иногда друзья собираются у меня. Я накрываю им на стол… Вот из этой тарелки с позолоченной каемкой любит кушать Михо…" Не сказал. Как он мог сказать?..
- Возьми, доченька.
- Дедушка, и эти бокалы возьмем… Зачем тебе одному так много бокалов?
Габо хотел сказать…
Ничего не сказал. А сердце сжалось: ведь большеголовый Гогия любил как раз вон тот высокий стройный бокал, только из него и пил.
- Возьми, доченька.
Отъезжающие уложились, упаковали, перевязали весь багаж. Взвалили на себя поклажу и зять и Гугута, детей тоже нагрузили понемногу и так, навьюченные, отправились на вокзал.
Габо проводил их до ворот. Попрощался. Долго смотрел вслед уходящим. Когда они скрылись из виду, старик вернулся во двор.
- Кто это были, дядя Габо, кого провожал? - спросили соседи.
- Родственники из деревни гостили.
- А мы-то думали, Гугута приехала с мужем и детьми…
Старик, мотнув головой, прошел мимо.
Снова один семенит он по комнате. Суетится старик. Любит Габо порядок, любит, чтобы все было на своих местах. Они уехали, и теперь он приберет комнату, вернет ей прежний вид. Мучается старик, трудится вовсю, а комнату так и не может убрать по-прежнему. Чего-то недостает, не хватает, не то что не хватает - просто ничего больше нет, опустошена комната.
Умный человек Михо, прозорливый. Габо повторяет его слова:
- Такова жизнь… Мы выполнили свой долг. Такова жизнь!
И Габо выполнил свой долг.
- А что значит "выполнили долг"? - вспоминает старик большеголового Гогию.
- То и значит.
- А что у меня вот тут болит? - Как и большеголовый Гогия, Габо прижимает руку к груди и горячится. - Это не больше долга?
- Больше, больше!
- Так не хочу я никакого твоего долга, верните мне мой паровоз! - Это сказал большеголовый Гогия.
Может быть, и Габо не хочет выполнять свой долг. Верните ему маленькую Гугуту, которую он ждал пятнадцать лет. Верните ему красивую, беленькую Гугуту.
Габо вернет, он пойдет и разыщет. Кто-то говорил, что его паровоз в Хашури, что хороший парень водит его и смотрит за ним как следует… Что-то Габо перепутал, в чем-то ошибся, а может быть, и не ошибся, просто это ему кажется, что он ошибся. Может быть, это потому, что уже стемнело и он почувствовал усталость!..
Сон одолел старика, надавил на веки, силой заставил закрыть глаза.
Габо засыпает, не раздевшись. Во сне поезда снова зовут его:
"Га-бо, Га-бо, Га-бо!"
"Га-бо, Га-бо, Га-бо!"
"Габриэ-эл!"
Испуганный, он вскочит и прислушается. Трясется дом, дребезжат стекла. Это уже настоящий поезд, кошачье мяуканье больше не будит его. Настоящий поезд, такой же, какой он сам мчал когда-то по дорогам земли.
Старик смотрит с железного балкона в пространство, туда, где вверху между двумя домами очень скоро промелькнут бледно освещенные окна.
Даг-дуг… Даг-дуг… Даг-дуг!..
У-у-у-у!
Старику хочется увидеть поезд совсем близко, совсем рядом почувствовать его.
…Выходил из комнаты тихо, как будто в ней был еще кто-то и старик убегал от него, выбрался на цыпочках наружу, заторопился.
Лишь шуршание его шагов нарушало покой полутемной безлюдной улицы. Габо знал, что не успеет застать поезд, и все-таки спешил к железной дороге. Линия проходила наверху, за маленьким холмом.
Поезд прогрохотал и ушел. В пространстве остался звук паровозного гудка, лязг колес. С удивительной скоростью отдалялись эти звуки от слуха старика и пропадали где-то вдали.
Улица постепенно суживалась, тянулась вверх. Габо уже стоял на холме, впереди уже показались длинные, нескончаемые нити рельсов, мерцающих в ночном свете. На этих путях провел Габо половину жизни, по этим путям гнал он поезда от станции к станции, от перрона к перрону. Эта дорога нигде не кончается, останавливается иногда, но не кончается.
Габо еще ближе подошел к полотну. Он почувствовал резкий запах, знакомый запах шпал. Он встал между двумя рельсами и медленно пошел по путям. Когда-то очень давно, еще тогда, когда он бегал здесь мальчишкой, ему казалось, что шпалы лежат очень близко друг от друга. Все время ему приходилось укорачивать шаг. Зато теперь шпалы уложены как раз по его шагам. Свободно ступает он с одной на другую.
"Даг-дуг… Даг-дуг… Даг-дуг!.."
Бьется у Габо сердце…
Посторонитесь, поезд идет, старый, стариковский поезд! Паровоз гремит семьюдесятью семью вагонами, в них двадцать восемь тысяч пассажиров, даже больше…
Идет, сопя, пыхтя, грохоча… Машинист взглянет на семафор. Горит в ночи зеленый глазок. Путь открыт. Идет он, лязгая, громыхая… Впереди большая станция встречает его, светлая, с высокими платформами, встречает его большая станция.
Дорогу… Дорогу! Идет старый стариковский поезд.
8
Одинок этот старый машинист, живет он в Сванетис-убани… Он часто сидит на повисшем над улицей железном балконе и смотрит в пространство. Иногда он дремлет. В туманной памяти его всплывают далекие станции и платформы, но старик не знает, почему то появляются, то исчезают в тумане эти незнакомые станции. Интересно, что же это за станции, когда он их проезжал? И почему так холодно мерцают бесконечные рельсы?
Порой по ночам разбудит его крик паровоза. Испуганный, он приподнимет голову, вслушается в тишину.
Получив пенсию, старик делит ее пополам, одну половину оставляет себе, другую посылает в деревню… Потом заходит в парикмахерскую.
- Пожалуйте, дядя Габо.
Старик молча садится перед зеркалом.
- С почты, дядя Габо?
- Да, с почты.
- Послал деньги?
- Послал.
- Что пишет, когда, мол, приеду?
Габо улыбается, улыбка его горька и таинственна. Что-то знает старик, но скрывает, не говорит…
- Другой такой девочки не было в нашем районе.
- Только в нашем?
- Во всем Тбилиси, - поправляется парикмахер и, помолчав, спрашивает: - Сколько ей было, когда ее увезли?
- Девять лет.
- Будь она сейчас здесь, вот бы приглядела за тобой.
- Еще бы…
- Интересно, она все такая же красивая?
- А ты думал?
- Такая же, наверно, такая же!.. - говорит парикмахер.
- Так-то, так-то!..
Побрившись, старик встанет, сунет парикмахеру деньги в карман белого халата и просеменит к дверям. У порога обернется и с горькой улыбкой откроет парикмахеру свою тайну:
- В конце месяца приедет.
- Что ты говоришь?
- Ага!
- Что я слышу?!
- Приедет, приедет красивая, беленькая Гугута… Маленькая Гугута приедет.
___________________
(1960 г.)
Перевод А. Абуашвили
Слепые щенки для Ивана Бериташвили
Собака принесла пять щенят. Она лежала в корзине с отодранной ручкой и виновато взирала на хозяина, словно молила о прощении; у ее опавшего живота копошились слепые щеночки.
Старый кожемяка, довольный, оживленно хлопотал в комнате. Сготовил собаке еду, понес ей своими дрожащими руками полную миску и поставил у самой морды. Потом, опустившись на корточки, улыбнулся ей, еще раз пересчитал щенят и встал, кряхтя. Бесцельно покрутился немного и вышел во двор. Он охотно перемолвился бы словечком с соседями, ведь такой случай - собака пять щенят подарила миру. Но мощенный булыжником чистенький дворик и окружавшие его балконы были безлюдны.
Собака никогда не приносила больше трех щенков, и старик не переставал сейчас удивляться.
Первых трех ее щенят он завернул в тряпье и еще слепыми выкинул в Мтквари. И не очень переживал, потому что соседи дружно твердили ему: избавься ты от них, на кой тебе множить бродячих псов, сделай доброе дело, прояви милосердие! И он без особых угрызений совести избавился от щенков, уверенный, что совершает благое дело…
Незадолго до того, как собака ощенилась, старик сидел как-то, отдыхая, на скамейке у ворот дома. Теплый весенний ветер одурял запахом акации. Уютная покойная улочка террасой пересекала отлогий склон, плавно поднимавшийся от берега Мтквари к бывшему Арсеналу. Обитатели домиков с верандами, усеявшими склон, знали друг друга, и любой посторонний тотчас привлекал к себе их равнодушные взоры.
Сидевший у ворот старый кожемяка тоже сразу приметил незнакомого человека, свернувшего на их улочку.
Человек шел неторопливо, как бы прогуливаясь, и всматривался в дома, балконы, ворота и даже заглядывал во дворы.
Был он лет сорока, невысокий, с черной бородкой и усами, одет в серый костюм и белую сорочку, горбатый нос его украшали очки в золотой оправе.
Увидев старика, он направился прямо к нему и, подойдя, поздоровался.
Старик поднялся со скамейки, отвечая на приветствие.