- Сумеешь и будешь смыслить. Для чего партия тебя учила шесть лет? Это была твоя школа, Ильзит! Завтра же попрошу Карклиня - он твой старый знакомый и назначен секретарем укома партии вашего уезда, - пусть переговорит с тобой.
- И это называется брат… - Ильза притворилась обиженной. - Ждала его из тюрьмы, а он в первый же вечер причиняет сестре неприятности.
- И буду причинять… - смеялся Ян. - Пока не добьюсь своего и пока ты не признаешь, что это правильно… А об Айваре… ничего не известно? - спросил он вдруг, и у Ильзы сжалось сердце, когда она услышала, как дрогнул голос брата. Эта рана, наверно, не заживет у Яна никогда.
- Не знаю… - ответила она, виновато опустив глаза. - Никто ничего не знает. Но теперь ведь у тебя повсюду хорошие друзья. Может, общими усилиями удастся найти.
- Если только он жив, я найду его… - шепотом произнес Ян. - Теперь найду. Никакими законами об усыновлении его от меня больше не скроют.
Ильза положила руку на его большую ладонь, и так они сидели долго, думая одну и ту же думу.
2
В кабинете начальника уезда и командира полка айзсаргов Риекста происходило весьма важное совещание. Приглашены были очень немногие: уездный старшина Руткис, городской голова Гариндрик, начальник местного отделения охранки Пека и пробст Зирак. Риекста только недавно перевели сюда из соседнего уезда, поэтому его отношения с участниками совещания были пока официальные. В серой форме, часто поглаживая холеную бороду, уездный столп власти сидел за письменным столом и вел совещание.
"Что с нами будет?" - можно было прочесть на всех лицах, и наконец городской голова Гариндрик, не вытерпев, произнес этот вопрос вслух, за что был награжден уничтожающим взглядом Риекста.
- Что будет? - прорычал Риекст. - Будет драка не на жизнь, а на смерть. Все зависит от того, насколько мы сумеем сплотиться. Если опустим руки, нас в один день растопчут, а если станем держаться мужественно, им придется считаться с нами, оглядываться на каждом шагу: не забежали ли слишком далеко вперед? Вспомните, что сказал наш вождь несколько дней тому назад: "Я остаюсь на своем посту - оставайтесь и вы на своих!" Вы понимаете, что означает эта директива президента? Мы остаемся на своих местах, будем по-прежнему выполнять его волю при любых обстоятельствах. Ошибаются те, кто думает, что мы побеждены.
- Но что мы - можем теперь делать? - вздохнул старшина уезда Руткис. - Где у нас сила?
- Наша сила - в нашей вере, - раздался голос пробста Зирака. - С божьей помощью и при большом желании мы будем скалой, которую не разбить никакой буре. Мои пасторы в приходах своими проповедями будут укреплять уставшие души и не дадут угаснуть пламени надежд. Пусть каждый терпеливо несет свой крест и не заботится о завтрашнем дне - господу известно, что уготовано каждому.
- Гм, да… - проворчал Риекст. В комнате было жарко и душно, но расстегнуть форменный френч он все же не хотел. - Вера и молитвы - вещь хорошая, но в настоящих условиях хорошее огнестрельное оружие ценится больше, уважаемый отец пробст. Церковь должна стать цитаделью не только в духовном, но и в прямом смысле этого слова.
- Что вы этим хотите сказать? - спросил пробст.
Риекст встал, дошел до двери и приоткрыл ее. Убедившись, что передняя хорошо охраняется, он, снова тщательно затворив дверь, вернулся на свое место и заговорил приглушенным голосом, пристально глядя то на одного, то на другого:
- Нам надо быть готовыми к тому, что противники поспешат разоружить наших людей. В распоряжении полка айзсаргов есть много оружия. Его, несомненно, прикажут сдать. Но не все винтовки, пулеметы и боеприпасы внесены в списки полкового вооружения. Не станем же мы и эти излишки сдавать им. Часть, конечно, придется спрятать в лесах, а другую часть надо будет отцу пробсту разместить в подвалах своих церквей.
- Это, конечно, можно, - согласился пробст. - Мы все христовы воины.
- Распоряжение я дам сегодня же ночью, - продолжал Риекст. - Прошу позаботиться о том, чтобы пастыри приходов были готовы выполнять свои обязанности.
- Будет сделано, господин Риекст, - сказал пробст.
- Господин Пека, уничтожены ли списки и документы могущие скомпрометировать наших людей? - обратился начальник уезда к начальнику местного пункта охранки.
- Прошлой ночью сожгли последние бумаги, - ответил Пека. - У меня они ничего не найдут, но я не ручаюсь за Ригу. Главная картотека находится в управлении. Надо надеяться, что господин Фридрихсон тоже не дремал.
- Будем надеяться… - буркнул Риекст.
Они совещались довольно долго и, наверно, просидели бы до ночи, если бы в девять часов вечера не случилось нечто, непредусмотренное повесткой дня. Внезапно, без доклада и стука, в кабинет Риекста вошли трое мужчин. Старший из них, почти седой, был огромного роста; второй, невысокий, лет пятидесяти, и третий - еще молодой мужчина, с загорелым лицом и военной выправкой.
- Добрый вечер, господа… - приветствовал старший. - О чем вы здесь совещаетесь?
Его спокойный иронический тон привел в бешенство Риекста.
- Кто вы… что вам нужно? - крикнул он и вскочил со стула. - Кто вам разрешил войти?
- Кто разрешил? - незнакомец посмотрел в глаза начальника уезда таким взглядом, что у Риекста затряслась борода. - Народ разрешил. Больше ни у кого мы разрешения не спрашивали. Чтобы вам было ясно, с кем имеете дело, давайте познакомимся. Это - Индрик Регут, новый начальник уездной полиции… - он показал на молодого мужчину с военной выправкой. - Приказ о его назначении подписан только сегодня утром, так что вы могли и не знать об этом. А это наш новый уездный старшина Лиепа… Документы у него в полном порядке, в этом можете не сомневаться. А я… мое имя Ян Лидум. В тысяча девятьсот тридцать четвертом году вы меня, господин Риекст, арестовали, так что мы с вами старые знакомые. Решением Центрального Комитета Коммунистической партии большевиков Латвии я утвержден первым секретарем партийной организации этого уезда. Все понятно, господа?
- Ясно… - пробормотал Риекст. - Когда прикажете сдавать дела?
- Об этом договоритесь с Регутом, - сказал Лидум. - Я думаю, что он вас долго не задержит с формальностями. Насколько мне известно, в Риге новые министры приняли свои ведомства от предшественников за полчаса. А теперь нам придется разрешить несколько мелких вопросов. Вы позволите сесть, господин Риекст?
- Пожалуйста, пожалуйста… - командир полка айзсаргов силился говорить вежливо, но глаза его злобно сверкали, а руки дрожали от бессильной ярости. - Когда вы меня арестуете?
- По этому вопросу вам тоже придется говорить с Регутом, - ответил Лидум. Он сел и, немного подумав, продолжал: - Как вы уже слышали, в уезде теперь будет комитет коммунистической партии. Будет еще и другая организация - комитет комсомола. У этих организаций много работы, а поэтому нужны подходящие помещения. Что вы можете рекомендовать мне?
- Сколько комнат вам нужно? - спросил городской голова Гариндрик, плотный мужчина с голым черепом. - Тремя обойдетесь?
- Пожалуй, маловато, - ответил Ян Лидум, почти любезно взглянув на говорившего. - Лучше всего подошел бы какой-нибудь двухэтажный дом. По дороге сюда я видел подходящий - около базарной площади.
- Но ведь он занят! - воскликнул Гариндрик. - Там помещается уездная управа.
- Попросим освободить, - сказал Лидум.
- А куда деваться уездной управе? - спросил сквозь зубы Риекст. - Выбросить ее на улицу?
- Почему на улицу? - удивился Лидум. - Некоторые учреждения окажутся лишними. Уездную управу переведем в освободившиеся помещения.
- Не будет ли двухэтажный дом слишком велик для вас? - вставил пробст Зирак. - Насколько мне известно, обстановка там тоже… мягкая мебель и полированные шкафы…
- Мы умеем сидеть и в мягких креслах, - ответил с усмешкой Лидум. - На лесных сходках достаточно насиделись на мхе. Господину Риексту это должно быть известно.
Командир полка айзсаргов покраснел до кончиков ушей, но промолчал.
- Значит, договорились? - сказал Лидум и встал. - Надеюсь, что господин Риекст сегодня же вечером отдаст соответствующие распоряжения. Иначе…
- Что иначе? - не выдержал наконец Риекст, вскочив с кресла и принимая прежний грозный вид. - Вы не имеете права…
- Товарищ Регут вам объяснит, как обстоит дело с этими правами… - сказал Лидум. Затем он обратился к Регуту и Лиепе: - Когда примете дела, придите ко мне в гостиницу. Нам надо договориться о первом заседании укома.
Ян Лидум ушел. Пробст Зирак тоже хотел удалиться, но Индрик Регут попросил его остаться:
- У меня могут возникнуть вопросы по вашей части, и неудобно будет нарушать ваш ночной покой.
…На следующее утро Ян Лидум совещался с Регутом, Лиепой и несколькими местными коммунистами - бывшими подпольщиками. Речь шла о кадрах.
- Не думайте, товарищи, что на все руководящие должности нам пришлют людей из Риги, - говорил Лидум. - Центральный Комитет дал, сколько мог. Остальных надо найти на месте. Назовите мне всех честных людей в городе и в уезде - рабочих, батраков, интеллигентов, мужчин и женщин, стариков и молодых. Не может быть, чтоб мы не нашли несколько сот таких людей, которым можно доверить ответственную работу. Если в ком-либо и ошибемся, народ поможет исправить ошибку. Чем скорее мы заменим старых волостных старшин своими людьми, тем скорее начнется новая жизнь. Завтра же должно быть хотя бы по одному надежному человеку в каждом предприятии, магазине, учреждении - тогда ничего не утаят, не разбазарят и не украдут у народа. К полицейским надо приставить людей из вспомогательной службы. В каждой волости провести народные собрания и разъяснить жителям мероприятия нового правительства и нашей партии по переустройству жизни. Надо работать дни и ночи: если не будем работать мы, вместо нас потрудятся враги. Поэтому нельзя терять времени.
И люди нашлись. Из гущи народа, из его недр шли новые кадры. Во главе волости вместо кулака стал батрак и безземельный крестьянин. Рабочий наделялся правами государственного комиссара на фабрике, заводе, в магазине. Культурной жизнью стала руководить прогрессивная интеллигенция, которой прежний режим не давал работы. Выдвинутые из населения кадры вспомогательной службы заботились о порядке, становясь постепенно ядром организующейся народной милиции. И все это продвигала, создавала, видоизменяла и направляла сильная и смелая рука партии.
С каким наслаждением и вдохновением работал сейчас Ян Лидум! Энергия, накопившаяся за долгие годы вынужденного бездействия, требовала применения. Как теперь пригодились знания, накопленные в стенах тюрьмы! Работа Лидума охватывала все, что делалось в уезде. Другие могли уставать, у других могло не хватать времени, а первый секретарь уездного комитета партии не имел права ни уставать, ни в чем-либо опаздывать. И пока все не было поставлено на место, он должен был забыть о себе, о своих личных нуждах.
Поглощенный огромной работой, Ян Лидум сумел выкроить время только на одно личное дело: с первого дня свободы он искал своего сына. Помещал объявления в газетах, сносился с товарищами из других уездов и городов, обращался к заведующим архивами и в судебные учреждения, но напасть на следы Айвара ему так и не удалось. Оставалось предположить, что сын или умер, или так упрятан, что найти его немыслимо. Понемногу Ян Лидум свыкся с этой мыслью, но старая рана продолжала кровоточить.
3
Предположение Ильзы оправдалось: она считала неделю удачной, если ей удавалось раз или два видеть сына. Организовав уездный комитет комсомола, Артур большую часть времени проводил в волостях, на предприятиях, в школах. По заданию укома партии он участвовал во многих народных собраниях, разъяснял политику партии и правительства. Население помогало ему, и он выдвигал на работу новых людей. Быстро рос актив. Понятно, что Артур ни на мгновение не упускал из виду основной задачи - организацию молодежи. Почти во всех волостях уезда ему удавалось создать комсомольские группы. Юноши и девушки, вместе с которыми он работал в подполье, образовали ядро уездной организации комсомола, вокруг них объединилась прогрессивная молодежь.
Артур, как член уездного комитета партии, участвовал во всей его работе.
Уездный комитет комсомола находился в одном доме с укомом партии - новая смена борцов и строителей жизни чувствовала, в буквальном смысле этого слова, рядом плечо старшего поколения, и эта близость, эта согласованность действий придавала смелость и уверенность молодому поколению.
Однажды, когда Артур вернулся из поездки по волостям, в уком комсомола пришли несколько посетителей, все по таким важным вопросам, что разрешить их будто бы мог только первый секретарь.
В маленькую, просто обставленную рабочую комнату Артура, которую называли кабинетом первого секретаря, вошел посетитель - пожилой, седой человек. Это был директор начальной школы Лейниек.
- Приветствую вас, господин Лидум… - сказал он, угодливо кланяясь и улыбаясь так, будто встретился с дорогим другом. - Не забыли еще старого учителя? Вы были у меня самым лучшим учеником, я всегда с гордостью вспоминал вас. Самое приятное для учителя - это видеть своего воспитанника известным деятелем и честным человеком! Вы, господин Лидум, уже давно стали гордостью родной школы. Поздравляю, поздравляю…
Глядя на его притворную улыбку, Артур думал: "Ах ты, старый жулик… Что тебя привело ко мне? Не ради Дружбы и приятных воспоминаний пришел ты сюда".
- Прошу садиться… - сказал он. - Чем могу быть полезен?
- Не правда ли, приятно делать добро людям? - шепелявил Лейниек. Его рот был полон искусственных зубов. - Эту добродетель я всегда старался привить своим ученикам. - Не дождавшись, чтобы Артур подкрепил это заявление, он несколько умерил пыл и приступил к делу. - Если бы все были такими уравновешенными, справедливыми и дальновидными, как вы, - новая власть имела бы гораздо больше надежных друзей, чем, к сожалению, можно наблюдать сейчас. Я понимаю, молодежи свойственны горячность, желание быстрее достичь своей цели… но такая горячность, однако, не должна превращаться в предрассудок и бездушное сведение счетов с нами, стариками. У нас ноги не такие быстрые, мы не успеваем за молодыми. Если иногда зацепимся, споткнемся, отстанем, разве за это нас надо сразу уничтожать?
- А в чем дело? - спросил Артур.
- Третьего дня меня отстранили от должности директора школы, - продолжал Лейниек. - Понимаете ли вы, что это для меня значит? Тридцать пять лет проработать на ниве народного просвещения, растить молодые поколения… в позапрошлом году весь город отмечал двадцатипятилетний юбилей моего пребывания в должности директора. И вдруг я больше не гожусь. Как кость, выбрасывают на свалку… собакам. Где же тут справедливость?
- Каковы официальные мотивы вашего увольнения? - поинтересовался Артур. - Не может быть, чтобы это сделали без всяких причин. Если произошло недоразумение, я постараюсь это выяснить и помогу вам.
- Понятно, недоразумение! - воскликнул Лейниек. - Досадное и чрезвычайно неприятное недоразумение. Они обвиняют меня в политической демонстрации против нового государственного строя, обзывают реакционером, а всему виной моя старая, забывчивая голова. В мои годы это вполне естественно. Ну поймите, господин Лидум, я забыл в актовом зале снять портрет Ульманиса и красно-бело-красные флажки. В моем кабинете они тоже нашли висевший на стене портрет Ульманиса. Разве это такое большое преступление? Я…
- Простите… - прервал его Артур. - Мне известно, что эти портреты и флажки были сняты еще в конце июня. Это сделали сами ученики. А вы тогда не разрешили их уничтожить.
- Разве можно так просто уничтожать? - удивился Лейниек. - Ведь это государственное имущество, внесенное в инвентаризационные списки. При ревизии мне придется отвечать за малейшую недостачу.
- И поэтому вы снова повесили их на стены? - спросил Артур.
- Но сейчас их там уже нет.
- Школьники сняли?
- Да… пионеры и комсомольцы. Не только сняли, но облили чернилами, а потом сожгли. Когда государственный контроль начнет проверять, мне придется отвечать.
- И больше ничего не случилось?
- Так точно, это все.
- А "то наказал комсомольцев и пионеров за уничтожение портретов фашистов? - спросил Артур, не спуская глаз с Лейниека. - Кто требовал, чтобы их исключили из школы, несмотря на то что это самые прилежные и успевающие ученики вашей школы?
- Но проступок нельзя оставлять без наказания! - заволновался Лейниек. - Что станет с дисциплиной, если я буду смотреть сквозь пальцы на такое самоуправство? Инспектор народного образования меня бы с землей сравнял за такие вещи.
Артур поднялся в знак того, что разговор окончен.
- Вы многого не понимаете, гражданин Лейниек. А если понимаете, то ведете себя, как большой наглец, и вам никак нельзя доверять воспитание молодого поколения. Если не ошибаюсь, у вас недалеко от города есть дом с большим садом и пасекой. Ухаживайте за ним, а молодых советских людей разрешите воспитывать другим, которые не так забывчивы.
- И это говорит мой бывший ученик, которого я воспитал порядочным человеком? - удивился Лейниек.
- Не вы воспитали меня таким. Лейниек покраснел от злобы и сказал:
- Я все же буду добиваться справедливости. Дойду до Москвы. Не может быть, чтобы Советская власть разрешила всяким молокососам сводить счеты с заслуженным педагогом…
Сказав это, "заслуженный педагог" ушел.
Его место в кабинете Артура заняли другие посетители - мясник Трей и его сын Лудис, оба плотные, круглые, с красными лицами.
- Здорово, старина! - фамильярно воскликнул Лудис и долго тряс руку Артура. - Не забыл еще старых Друзей? Ведь одиннадцать лет проучились вместе… в одно время кончили среднюю школу.
- Все детство и юность, так сказать, шагали по одним тропам, - поддакнул мясник. - Значит, есть что вспомнить.
- Вспомнить действительно есть о чем, - согласился Артур. Он предложил посетителям стулья и, когда те сели, будто между прочим спросил:
- Как тебе понравилось в Финляндии? Я слышал, ты воевал.
- По дурости, послушался командира полка Риекста, - поторопился объяснить старый Трей. - Он ведь не хотел ехать, всячески отговаривался, но этот проклятый не давал покоя.