- Согласно прежним установкам, так оно и будет, - ответил Улуп. - Только плохо - здоровье у меня никуда не годится. Год, самое большее два, а потом нужна будет смена, но думать об этом надо уже сейчас. Не исключено, Мартын, что когда-нибудь тебе придется возглавить организацию.
- Да что я… - смущенно пробормотал Мартын. - Нет никакого опыта… знаний тоже маловато.
- В работе накопишь.
- Какие будут указания на ближайшее время?
- Надо сделать все, чтобы больше не потерять ни одного члена организации и не распылить сил. Еще больше конспирации и бдительности. Но работа ни на день не должна прекращаться. С этого момечта я уже буду не Улупом, а… Цинисом. На лесных лугах есть небольшой крестьянский хуторок, зовется он Терце. На первых порах я буду встречаться только с тобой. Первый раз придешь на хуторок через две недели. Я буду ждать тебя у старого сарая. Если случится что-нибудь непредвиденное, чрезвычайное или тебе придется спасаться, - приходи туда, на хуторок Терце. А если ты мне понадобишься, к тебе - на работу или домой - придет человек с приветом от двоюродного брата Циниса. Ты ответишь: "Как его здоровье?" Запомни это, Мартын.
- Запомню, Яков.
- А теперь вот какое дело… - сказал Улуп. - Лаунаг был одиноким человеком, у него родных не осталось. Родители и братья Зенты трудоспособны и продержатся без материальной помощи, а вот у Акота остались без кормильца жена и маленький сын. О них надо будет позаботиться. Кто-нибудь из наших должен их навестить и передать им хоть немного денег. Без нашей поддержки им будет трудно.
Улуп достал бумажник и дал Мартыну несколько кредиток.
- Только имей в виду: жена Акота не была вовлечена в нашу организацию, Акот скрывал от нее свою подпольную деятельность, она отсталый человек, с мещанскими взглядами и разными там предрассудками, к ней нужен особый подход.
- Если у тебя, Яков, не будет возражений, я попрошу об этом мою мать. Ей легче сговориться с женой Акота, да и ее посещение не бросится в глаза людям.
- Верно, Мартын, так будет лучше.
Крепко пожав друг другу руки, они расстались. Улуп окольной дорогой направился к лесным лугам, где уже загодя, на всякий случай, было приготовлено конспиративное убежище, а Мартын ушел предупреждать товарищей. До утра ему предстояло пройти много километров, но он не унывал: разве считаешься с трудностями, когда дело касается великой борьбы?
4
Через день после ареста Яна Лидума в батрацкой избушке Лаверов снова появился начальник айзсаргов Олинь вместе с полицейским надзирателем и каким-то агентом охранки. Целых полдня допрашивали они Ольгу о родных и знакомых Яна Лидума, обо всех, кто за последнее время навещал его и с кем он встречался вне дома.
- Вам же будет лучше, если вы чистосердечно расскажете обо всем, что видели и слышали, - старался внушить Ольге агент охранки. - Ваш муж обвиняется в весьма тяжких государственных преступлениях, но мы не хотим вести следствие односторонне, поэтому делаем все, чтобы найти таких людей, которые могли бы показать что-нибудь в пользу Лидума.
В подобных делах у Ольги не было опыта, но она догадывалась, что ее хотят обмануть - напасть на новые следы, по которым найдут товарищей Яна. В сущности она и не знала, с какими людьми он встречался на стороне.
Убедившись, что эта женщина не откроет им ничего нового, следователи попытали счастья у Айвара: ласково разговаривали с мальчиком, угощали его конфетами, спрашивали, какие дяди и тети приходили в гости к отцу. Но Айвар прятался за спину матери и смущенно молчал.
Наконец они ушли, заметно рассерженные и разочарованные. В тот же вечер в батрацкую хижину пришел Лавер. Без всякого приглашения он уселся на стул и, почесывая бородку, скороговоркой выпалил:
- Выходит, нам следует расстаться. Твоему коммунисту придется долго сидеть, а мне ждать, пока он выйдет из тюрьмы, нет резона. Мне нужен работник, семейный, а работнику нужно жилье. Даю неделю сроку, после этого тебе придется отсюда убраться. Ты пока подумай, куда переселяться. Ничего страшного в этом нет, где-нибудь угол найдешь. Значит, через неделю.
Сказав это, Лавер ушел, а Ольга в ту ночь до самого утра не сомкнула глаз.
Куда ей деваться? К кому обратиться за советом и помощью? Родители Ольги умерли от тифа, и нет у нее сейчас ни одного близкого человека… только Ильза. Но у той свои беды и заботы. Ольга не сомневалась, что Ильза приютила бы ее, но именно к Ильзе ей не хотелось обращаться: с первого дня замужества у Ольги сложилось убеждение, что золовка в глубине души считает выбор Яна роковой ошибкой. И эта мысль превратилась потом в предубеждение, от которого Ольга не могла освободиться даже сейчас, в самую трудную пору своей жизни. Если не будет уже никакого другого выхода, только тогда она постучится в Ильзины двери, но не раньше.
Ольга ожесточилась и с гордым упрямством решила идти навстречу всем испытаниям. В поисках работы и крова она исходила всю округу, побывала во всех крупных усадьбах. Одну ее соглашались принять на работу, но когда узнавали, что есть ребенок и ему семь лет, хозяева отказывали ей. Наконец ей посчастливилось зайти в какую-то усадьбу, где недавно, бросив работу и не полученный за два месяца заработок, ушли в город две батрачки. В Кукажах - так называли эту усадьбу - позарез требовалась еще хоть одна батрачка, поэтому хозяин без лишних слов отвел Ольге угол в людской комнате и послал батрака с подводой в усадьбу Лаверы за ее домашним скарбом. Назначенный Лавером срок еще не прошел, а Ольга с Айваром уже покинули батрацкую избушку. Когда Лавер и кое-кто из батрачек стали интересоваться, куда она переезжает, Ольга гордо сказала:
- К богатым родичам, подальше от этого мерзкого места, где честным людям жить не дают.
- Вот как, у тебя, оказывается, есть богатые родичи? - удивился Лавер.
- А вы думали, они могут быть только у вас? - насмешливо спросила Ольга. - Иногда случается, что у бедных тоже находится богатый дядюшка или двоюродный братец.
Когда через несколько дней в Лаверы завернула мать Мартына и спросила об Ольге, сам хозяин ответил ей совершенно серьезно:
- Позавчера уехала со всеми пожитками. У нее нашлись состоятельные родственники. Раньше, наверное, из-за мужа не знались с ней, а сейчас, когда этого коммуниста посадили, они взяли ее к себе. Теперь она заживет на славу.
Мать Мартына поговорила с батрачками и батраками Лавера, они тоже подтвердили слова хозяина:
- Оказывается, у Ольги Лидум есть важные родственники. Какой-то там двоюродный брат или дядя - так заявила сама Ольга. Прислали за ней батрака с повозкой.
- А куда она уехала? - спросила мать Мартына.
- Точно не знаем. Верно, поближе к городу, в ту сторону поехали.
Богатые родичи… дядя или двоюродный брат… Это казалось вполне правдоподобным. Когда вечером мать Мартына рассказала об этом сыну, тот задумался.
- Если это правда, Ольга Лидум сейчас в нашей помощи не нуждается, - решил он. - Может, позже. Надо думать, Ольга скоро даст знать Яну, куда она перебралась. Тогда и мы узнаем, где она живет, и кто-нибудь сможет проверить, как ей с сыном живется.
- А что делать с деньгами? - спросила мать.
- Их мы перешлем Яну Лидуму, - ответил Мартын. - Они ему очень пригодятся.
- Как же вы это сделаете? Ведь он в тюрьме.
Мартын улыбнулся.
- Не беспокойся, мама. В тюрьме или на воле, мы никогда не забываем о товарищах и не оставляем их без помощи. Ну, а теперь я пойду.
Мартын уже несколько ночей не был дома.
- Если меня кто будет спрашивать, говори, что вызван к дорожному мастеру. Кстати, завтра я должен быть у него с отчетом.
5
Жилой дом в Кукажах был разделен на хозяйскую и батрацкую половины. Дверь хозяйской половины выходила в сторону фруктового сада, а в батрацкую попадали через общую кухню. Мимо кухонной двери проходила дорога.
Приехав в Кукажи, Ольга Лидум поставила свою кровать в углу большой людской комнаты. Старый платяной шкаф теперь отгораживал пожитки Ольги и Айвара от остальных обитателей людской. Это был работник Судмал с женой и тремя детьми; младший еще лежал в люльке, подвешенной к тонкому концу гибкой еловой жерди, прикрепленной к почерневшей потолочной балке. Был еще старый, слабоумный батрак - хромой Микель, он прожил здесь лет двадцать и работал на хозяина лишь за еду и одежду. В отдельной избушке по другую сторону проезжей дороги ютился пожилой бобыль с женой.
Уже в первый вечер Ольга убедилась, что настоящим хозяином в усадьбе была властная и энергичная хозяйка. Ее муж был примаком и боялся в чем-либо перечить жене. Дебелая, высоченная и грубая, хозяйка Кукажей, даже не дав Ольге устроиться, отправила доить коров, и, пока Ольга доила, она стояла и наблюдала, как новая батрачка справляется с работой. За этим последовали другие дела: Ольга нарубила картофель и кормовую свеклу, наполнила водой большой котел для варки пойла скоту, затопила печку на хозяйской половине и притащила из клети мотовило и веретено.
Со следующего дня рабочее время Ольги начиналось до зари и кончалось глубокой ночью. Мучная болтушка на завтрак, синеватая похлебка на снятом молоке с кусочком селедки и ломтем черствого ржаного хлеба в обед, вареная картошка, немного соленого творога и кружка простокваши на ужин - вот каково было питание Ольги и Айвара. К вечеру Ольга так уставала, что у нее не хватало даже сил поболтать с Айваром, но, ложась в постель, она подолгу не могла уснуть. Мрачные, полные отчаяния мысли мучили ее. Временами хотелось плакать, чуть ли не выть, или наложить на себя руки; удерживал Айвар.
Однажды вечером Айвар, набегавшись на дворе с детьми Судмала, подошел в кухне к матери, варившей пойло для скота, приласкался, а потом так грустно и долго глядел на огонь очага, что сердце Ольги чуть не разорвалось от жалости.
- Что с тобой, сынок? - спросила она. - Отчего ты такой грустный?
- Где сейчас папа? - тихо заговорил Айвар. - Почему он не приходит домой?
Кровь отхлынула от лица Ольги, и она дрожащими руками принялась гладить голову, плечи и руки сына, глядя затуманенными глазами куда-то вдаль.
- Он не может, сыночек, прийти к нам… - шептала она. - Твой папа в тюрьме. Возможно, он навсегда оторван от нас. Тебе придется самому заботиться о себе… тяжелое у тебя будет детство.
- А почему он не пришлет письма? - не успокаивался Айвар.
- Наверно, нет возможности написать, - ответила мать. - Ведь он не знает, где мы живем.
- А почему ты ему не напишешь, где мы с тобой живем?
Вопрос Айвара, высказанный с детской непосредственностью, словно заставил Ольгу очнуться: и вправду, почему она до сих пор не написала Яну? Как это она не догадалась известить его о своем уходе из усадьбы Лаверы, попытаться что-нибудь выяснить о его судьбе?
- Я обязательно напишу, Айвар, отцу… - пообещала мать. - И от тебя передам привет. Только ты никому не говори, что папа сидит в тюрьме, иначе хозяин нас прогонит отсюда.
- Не скажу, мамочка, - обещал Айвар. - А письмо папе ты напишешь сегодня?
- Нет, мой сыночек, времени сегодня не будет, - ответила Ольга. - Напишу в воскресенье. Ведь еще надо купить бумагу и конверт.
- И папа тогда получит письмо и напишет ответ, правда? Он скажет, когда вернется к нам?
- Конечно, сыночек, может, и об этом напишет… - прошептала Ольга и тайком от Айвара смахнула рукавом слезы. - Только ты никому ничего не говори… ни детям, ни взрослым… Иди теперь в комнату, посмотри книжку с картинками. Сейчас понесу скотине пойло.
Айвар ушел, а Ольга опять принялась за работу. Она много раз выходила из кухни в хлев, отнесла коровам пойло и все время думала про Яна: что-то сулит ему судьба? Она любила Яна по-прежнему, только одного не могло простить ее сердце: как это он тайно от нее занимался такими делами, которые довели его до тюрьмы.
"Ах, Ян, милый, зачем ты так поступил? - мысленно корила она его. - Разве тебе было плохо со мной и Айваром?"
Не будучи в состоянии по своему развитию подняться до Яна, она не могла понять ни смысла, ни величия его борьбы. В ее представлении Ян в лучшем случае был мечтателем, вообразившим, что, безумно дерзая, человек может изменить незыблемый порядок жизни, установившийся испокон века. Понятно, что из этого ничего не выйдет, - ведь тогда люди могли бы заставить воду потечь вверх на гору. Почему Яну надо было подвергать себя опасности? Разве его совсем не беспокоило, что будет с семьей, если случится беда? Теперь эта беда пришла, а все остальное на свете осталось неизменным. Так не лучше ли Яну и тем, кто поступал так, как он, забыть мечты и жить тихо, смирно, довольствуясь тем, что у них есть, как большинство людей? Может, со временем посчастливилось бы приобрести небольшой клочок земли, свой уголок, и на старости лет своей семьей спокойно закончить жизненный путь…
Только такую малость требовала она от жизни и за эту малость готова была бороться неистово, упорно.
В воскресенье Ольге не удалось сходить в лавку за бумагой и конвертами, потому что к хозяину приехали гости и она весь день проработала на кухне. Хозяйка не осталась в долгу: за эту работу она принесла Ольге и Айвару мисочку куриного супа с клецками, недоеденного на хозяйской половине. Вечером, подоив коров, Ольга вырвала из тетрадки Айвара листок и написала Яну письмо. Она рассказала о переменах в ее жизни, спросила про его здоровье и в конце добавила:
"Айвар постоянно вспоминает Тебя, каждый день спрашивает, когда вернешься. Трудно ребенку расти без отца. Другие дети спрашивают, где папа Айвара, но мы не хотим, чтобы они узнали правду, тогда они станут дразнить и высмеивать Айвара. Милый Ян, не можешь ли сделать так, чтобы Тебя освободили и Ты мог бы снова жить с нами? Повинись от всего сердца, обещай больше такими делами не заниматься - может, тогда они простят и выпустят на свободу. Ты ведь можешь жить так же, как все честные люди. Тогда никто Тебя не тронет и Твоему сыну не придется расти без отца. Я Тебя очень прошу подумать об этом.
Жду от Тебя хоть несколько строчек. Если что нужно, напиши, я сделаю все, что будет в моих силах. Сердечный привет от меня и Айвара. Не забывай, что мы очень ждем Твоего возвращения домой. Ольга".
Листок она сложила вдвое и спрятала в одну из немногих книг, привезенных из Лаверов. На днях она пойдет в лавку, купит конверт и заодно опустит письмо в почтовый ящик - тогда в Кукажах никто не узнает, что она посылала письмо в тюрьму.
6
В понедельник утром, сразу же после того как Ольга подоила корову, хозяин велел ей ехать в лес, помогать батраку Судмалу. Кукажа недавно купил на торгах несколько кубометров пней, их надо было привезти домой, тогда хромому Микелю хватит работы на несколько недель, пока он их расколет.
Судмал и Ольга поехали в лес на двух подводах. Около полудня они достигли вырубки, где на краю дороги были сложены пни.
- Попробуй, взвали таких чертяк на подводу! - сердился Судмал. - Подохнешь, пока справишься с ними.
Он все время чертыхался, накладывая воз. Если бы только Кукажа слышал, какими словами честил его батрак!
- Скупердяй, хоть бы разок купил для людской настоящих дров. За десять сантимов готов черту душу продать. В прошлом году навез в усадьбу трухи да мокрой ольхи, сейчас - набросился на пни. В будущем году разыщет еще какую-нибудь дрянь. Сам только пухнет от нашего пота. До тех пор будет пухнуть, пока не лопнет.
Ольга хотела помочь, но Судмал не дал ей дотронуться до пней.
- Это не бабье дело. В два счета надорвешься, и тогда уж ты больше не человек - покойник. Я и один как-нибудь справлюсь.
Прошло больше часу, пока нагрузили обе подводы. Поев хлеба и немного передохнув, они поехали домой - Судмал впереди, за ним, шагах в двадцати, Ольга. На пнях сидеть было нельзя, поэтому весь путь пришлось пройти пешком. Шагая рядом с возом, Ольга задумалась.
"Вот так и проходят лучшие мои годы - в одних мучениях и тяготах. Незаметно подойдет и старость, и не останется у меня радостных, хороших воспоминании. Всю жизнь только тяжелый труд, нужда да вечные издевательства хозяев. А когда Айвар вырастет, разве его ждет лучшая доля? Чего может ждать от жизни сын батрака? Три-четыре зимы школа, а потом впрягайся в ту же лямку, которую тянули твой отец и дед. Чужие люди будут распоряжаться тобой, выматывать твои силы, а платой за это будет скудный кусок хлеба. Стоит ли тогда жить? Нет, не стоит. Ян тоже думал, что не стоит, но он вообразил, что можно изменить эту жизнь. Ах, если бы все эти тяготы были только сном и можно было утром проснуться в довольстве и счастье… Если бы произошло чудо…"
Нет, ни в какие чудеса Ольга больше не верила. Сердце постоянно переполняли мрачные предчувствия: ей казалось, что со времени ареста Яна жизнь превратилась в непрестанное страдание.
"Только бы Ян попросил прощения и обещал господам исправиться… Это совсем не так трудно, надо только превозмочь свою гордость. Из-за одного Айвара стоит это сделать. Завтра обязательно надо отнести письмо и бросить в почтовый ящик… обязательно".
Так размышляла она, меся холодную грязь и совсем не чувствуя, что начинают мерзнуть ноги.
До усадьбы оставалось еще около полутора километров, когда Судмал услышал за своей спиной отчаянный крик. Остановив лошадь и оглянувшись, он увидел накренившуюся набок подводу, а под ней, в придорожной грязи, придавленную пнями Ольгу. Судмал бросился на помощь, но прошло несколько минут, прежде чем удалось откатить в сторону тяжелые пни и освободить Ольгу.
Она лежала, не открывая глаз, в груди ее что-то страшно хрипело и из уголков рта текли струйки крови.
- Что с тобой? - встревоженно спросил Судмал. - Ты сильно разбилась? Наверно, лошадь чего-нибудь испугалась и бросилась в сторону?
Но Ольга была в глубоком обмороке. Судмал тяжело вздохнул:
- Ох, беда, ох, несчастье…
Он откатил пни к придорожным кустам, поднял телегу, уложил на нее Ольгу, подсунув под голову мешочек с овсом; Ольга даже не стонала, только в груди хрипело по-прежнему да из уголков рта тоненькой струйкой бежала кровь. Судмал снял пиджак, накрыл им Ольгу и, взяв лошадь под уздцы, повел ее по раскисшей дороге, стараясь избегать рытвин.
- Ох, несчастье, ох, беда… - все время повторял батрак. - Что теперь будет?
Управляясь с обеими подводами, он через полчаса достиг Кукажей. На пустой подводе лежала неподвижная и безгласная Ольга. Ехать за врачом не было смысла - каждому было ясно, что никакой помощи ей уже не надо.
- Едут, как скоты! - закричал хозяин, узнав о случившемся. - Сами себе ломают шею, а мне теперь отвечать!
Старого бобыля сразу же послали за полицейским. Надо было составить акт о смерти Ольги. Покойницу внесли в каретник и временно, пока не были оформлены все нужные в таких случаях документы, никого туда не пускали.
Айвар узнал о смерти матери только поздно вечером, но и ему не разрешили войти в каретник. Растерянный и испуганный, сидел он на кровати и долго-долго плакал. Старшие дети Судмала старались успокоить своего товарища.