Светлана была очень благодарна Багрянову за то, что он не прогнал ее от себя, и смело, не боясь очутиться в реке, принялась выводить лыжной палкой льдины из проруби, которая вытягивалась к берегу, на стремнину полыньи.
- А пойдет он сюда? - спросила она за делом.
- Пойдет. Он умный…
- Смотрите, смотрите, он уже повернул сюда!
- Соображает. Жить охота!
Лось подплыл довольно, близко и, осторожно кося одним глазом в сторону людей, положил морду на кромку льда.
- Устал, - заметил Багрянов, остановившись на минутку, чтобы обтереть платком разогревшееся, облитое потом лицо. - А здоров бычище! В самой силе. Девятый год.
- Это вы по рогам узнали, да? - спросила Светлана.
- По рогам… Скоро сбросит, уже отбали-вают…
Он опустил пешню в воду, но не достал до дна и попросил Светлану:
- Идите сюда, промеряйте своей палкой… Узнав глубину, он ласково подбодрил лося:
- Ну, держись, держись, еще немного! Снова взявшись за дело, Багрянов стал так
бить пешней, что Светлана не могла надивоваться, откуда у человека такая яростная и красивая сила. Несколько точных, ловких ударов - и от ног Ба-грянова отплывала новая льдина. Светлана не успевала теперь выводить их в полынью.
Между тем лось, вероятно уже изрядно устав, стал проявлять нетерпение. Он то отплывал на середину полыньи, то вновь подплывал и клал морду на лед, но с каждым разом все ближе и ближе к людям. Вскоре он подплыл совсем близко к проруби, и Светлана, выводя очередную льдину в. полынью, очень хорошо разглядела, какие у него большие, ясные, умные и немножко грустные глаза.
Достав пешней дно, Багрянов сказал устало:
- Теперь выйдет.
Увидев, что люди бросили на лед все, что держали в руках, и отошли немного в сторону, лось, фыркнув во все ноздри, немедленно направился в прорубь. Раздвигая мелкие льдинки, он быстро, рывками поплыл к берегу, а когда, наконец, встал копытами на дно, в один бешеный рывок вымахнул на лед. Но здесь, к немалому удивлению Светланы, слегка отряхнувшись, он стал как вкопанный и некоторое время, отдыхая, и приходя в себя, осматривался вокруг, поводя в стороны слегка опущенной мордой. Потом, подняв рога, он не спеша вышел на берег, оттуда еще раз оглянулся по сторонам, на людей, собравшихся поблизости, и только тогда уж спокойной рысцой направился в овраг, по следам своего стада…
Все лыжники бросились с берега на лед.
- Сколько мяса-то ушло! - в шутку пожалел Зарницын.
- Пешней бы его, - вполне серьезно сказал Белорецкий.
Светлана посмотрела на них с укоризной и, отвернувшись, своим дыханием согревая озябшие руки, стала осторожненько наблюдать за Багря-новым. Не отвечая друзьям, он все еще смотрел в сторону оврага, сосредоточенно и задумчиво. О чем он думал? Что вспоминал? Теперь Светлана знала, что у него не только ласковые, теплые руки, но и отзывчивое, доброе сердце. Она еще не понимала, что с ней случилось в эти минуты, и желала только одного: быть всегда-всегда; около этого человека…
В следующее воскресенье Леонид Багрянов не появился на лыжной базе. Краем уха Светлана услыхала, что его послали в составе бригады, в командировку на один из заводов Урала. Как и думала Светлана, лыжная прогулка на этот раз вышла утомительной и скучной.
С той поры со Светланой стало твориться что-то странное. Она почти всегда была чрезмерно возбуждена и жила в постоянной, беспричинной тревоге. Всякая работа и на заводе и дома теперь валилась из рук. Все она делала поспешно, нетерпеливо, будто стараясь побыстрее освободиться для более важного дела. Нигде она не находила себе покоя и места. Все ей чего-то недоставало, все что-то искали и ждали ее глаза… Вечерами она старалась бывать во Дворце культуры, среди молодежи, и вполне серьезно считала, что без этого ей невозможно жить. Но возвращалась она домой всегда одинаково расстроенная и разочарованная, а здесь ее особенно одолевала горестная тоска.
Однажды она увидала во сне Леонида Багря-нова. Он держал ее руки в своих теплых, ласковых руках, не зябнущих на морозе, - и что-то рассказывал об Урале, а глаза у него в эту минуту были необычайно ясные, умные и немножко грустные, как у того лося, что спасали они на Москве-реке. Она поднялась на своей кровати за ширмочкой, поняла все, что случилось с ней, и тихонько заплакала…
Леонид Багрянов пробыл на Урале больше месяца. С каждым днем метание и тоска Светланы становились несносней. Когда же, наконец, она увидела Багрянова издали во Дворце культуры, ей вдруг подумалось, что легче провалиться сквозь землю, чем встать перед ним: она была убеждена, что он сразу, с одного взгляда, поймет, как она тихонько, незаметно для людей, умирает от любви, и это, может быть, скорее рассмешит его, чем вызовет какой-то ответ. И она, вся дрожа, скрылась из Дворца.
Мысль о том, что она полюбила первой и должна искать ответное чувство, совершенно убивала Светлану. Она душой рвалась к Багрянову и всячески избегала оставаться с ним наедине, когда случались редкие, долгожданные встречи. Где-то уже в феврале она определенно поняла, что и Багрянов любит ее; казалось бы, здесь-то и конец ее робости, но она, так и не совладав с собой, на этот раз унеслась от него еще с большей резвостью.
А тут над Москвой взлетело и зазвенело, как жаворонок над степью, чудодейственное слово - целина…
V
В течение зимы при каждом воспоминании о Светлане душа Леонида неизменно обливалась тем холодным и жгучим огнем, каким облилась впервые в жизни во время прогулки у Москвы-реки. Вернувшись из командировки с Урала, где в разлуке, которая показалась ему вечностью, он стал настойчиво искать случая, чтобы встретиться и поговорить с ней… Признание могло произойти быстро и решительно, что было в натуре Леонида, но его внезапно смутило и остановило поведение Светланы. Встречи были досадно редки, а она решительно избегала оставаться с ним наедине. Леониду невольно показалось, что это никак не объясняется одной ее чрезмерной девичьей робостью. Он стал искать другие причины, которые могли как-то объяснить ее поведение, и вскоре обратился к самому себе. Однажды у него мелькнула мысль, к которой он и привязался быстро, - мысль о том, что он с первой же. встречи со Светланой, показывая ей гнездо клеста, случайно зарекомендовал себя с самой наихудшей стороны. Что может быть неблаговиднее того поступка, какой совершил он, самовольничая с беззащитной рукой почти незнакомой робкой девушки? Правда, она не подала виду, что оскорблена, и даже потом охотно помогала ему спасать лося, - это, конечно, говорит лишь о ее благородстве и доброте, но ничего о том, что она извиняет его поступок. Как нельзя лучше это подтверждалось тем, что уже тогда, на Москве-реке, она как-то замкнулась и неожиданно стала сторониться, но особенно - всем ее теперешним поведением "Ну, ясно, она причислила меня к тем ухажерам, какие, вероятно, вьются около нее тучей, - решил Багрянов. - Тем более что я, как она думает, в мои-то годы только о пошлости и думаю…" И Леониду стало очень стыдно перед Светланой. "Что ж я, дурак, наделал? - казнился он перед собой, - Что наделал?" С той поры он решил не добиваться встреч со Светланой, не надоедать ей, а терпеливо выжидать, пока она сама, понаблюдав за ним издали, не разуверится в своей ошибке.
Но все это только до крайности осложнило дело. В последнее время Леониду уже думалось о том, что теперь-то в любом случае объяснение со Светланой грозит бедой: если окажется, что она не любит, он невзвидит света белого, не то что целины; если любит, попытается, конечно, задержать в Москве, отчего ему легче не будет. Но и оставить Светлану в неведении относительно своей любви он не мог. Мать права: до осени много воды утечет. Девичья душа - потемки, с девушками случается, что они выходят замуж с горя, а то и назло.
…В самую последнюю минуту, уже прощаясь с Можайцевым, Леонид вдруг увидел в дальнем конце комнаты Светлану в полюбившейся ему сиреневой кофте. По тому, как она стояла, слегка опустив голову и сиротливо сжав плечи, он мог безошибочно определить, что она с напряженным вниманием, волнением и даже растерянностью прислушивалась к разговору у дверей. "Испугалась! - пронзило Леонида. - Неужели и правда любит?" Он вышел из дома сам не свой и заметался по скверику, понимая, что решающая встреча со Светланой должна состояться сегодня же, вот здесь, пусть ему придется ждать ее до вечера…
Устроясь на скамейке в углу скверика, он стал наблюдать за подъездом, где толпилась молодежь. С этой минуты его неожиданно стало мучить чувство виноватости перед Светланой. Пусть она почему-то избегала его, опасалась, но разве ее редкие, случайные взгляды не говорили все же о том, что она как-то выделяет его среди парней? Что он чем-то нравится ей? Стало быть, одно это уже обязывало его отнестись к девушке со всей внимательностью и сердечностью. "Конечно, она обиделась, - думал Леонид от волнения рассеянно. - Решил один, внезапно. Но ведь я же обязан был прежде говорить с ней! Пусть мы еще далеки друг от друга, но все равно я уже обязан!"
Светлана вышла из дома гораздо раньше, чем он предполагал, и, к счастью, почему-то без подруг. Когда она, тоненькая, изящная, в синем пальто, отделанном светло-серым каракулем, вышла из толпы молодежи на асфальтированную дорожку, под молодые темные липки, Леонид на мгновение увидел ее в пустой, диковатой степи, до колен в бурьянистой траве… "Да разве можно было говорить ей? Разве она поедет? - горячась подумал Леонид, но тут же решительно возразил себе. - Все равно я обязан был сказать! Все равно! Вон она как обижена!" У Светланы в самом деле был обиженный и взволнованный вид. При виде Багрянова у нее на мгновение удивленно поднялись брови, она порозовела, но впервые сдержалась, не прибавила шагу…
Поднявшись со скамьи, Леонид всей своей фигурой, как глыбой, загородил ей дорогу и, полуприкрыв глаза, едва сдерживая волнение, сказал тихо и несколько угрюмо:
- Я ждал вас…
Еще не встретясь с Багряновым, Светлана поняла, что сейчас он скажет ей именно эти слова, и у нее заранее сдавили спазмы горло: сколько нужно было выстрадать, пролить слез, провести бессонных ночей, чтобы услышать эти простые слова… Простые? Совсем нет! Какие это, оказывается, большие, звучные, светлые, радостные слова! От них веет точно первым днем весны. Да уж слыхала ли она их когда-нибудь прежде?
У Светланы то пылало, то бледнело лицо. И все же она в первый раз за все время знакомства осмелилась встретиться с его взглядом.
- Вы хотите что-то сказать?
Леонид кивнул ей в ответ, страдая от стыда.
- Может быть, о том, что едете на целину?
- Да, конечно, - подтвердил Леонид.
- Спасибо, я уже знаю.
Он освободил ей дорогу и, когда она пошла дальше, смело пошел рядом, сказав:
- Мне надо говорить с вами…
Он был очень рад, что она промолчала, а только выше подняла голову, будто вдруг залюбовавшись небом. Теперь можно было в молчании прошагать два-три квартала, вроде бы потому, что кругом слишком людно, и тем временем собрать воедино свои мысли. "Ну, слава богу!" - сказал себе Леонид, от радости не чуя под ногами земли.
Когда они очутились у входа на небольшой бульварчик, Леонид остановил Светлану взглядом у невысокой чугунной решетки и, пригнув свисающую над головой ветку клена, загораживаясь ею и рассматривая на ней набухшие почки, наконец-то заговорил:
- Весна! Молодые клестята давно уже улетели из гнезда…
У Светланы дрогнули брови, она еще больше отвела лицо от взгляда Леонида, но в то же время, пусть и несмело, потянулась рукой к ветке клена.
- Вы помните? - едва спросили ее губы.
- Всегда, - ответил Леонид. - А вы?
- Зачем вы спрашиваете?
- Я уезжаю, - продолжал Леонид после небольшой паузы. - Мне будет тяжело без вас, но я не мог не ехать. Простите меня, что я не сказал вам об отъезде раньше.
- Я боюсь спрашивать, почему вы так поступили, - с трудом выговорила Светлана и долго с немалым усилием сдерживала слезы. - Вы хотели уехать один?
- Я никогда этого не хотел, - с горечью ответил Леонид.
- Почему же вы молчали?
- Я боялся звать…
- Значит, вы не верили мне?
Я прежде не верил себе, своим глазам! - ответил Леонид и, не в силах сдержать себя, отпустил ветку и схватил Светлану за руку. - Я не верил, что это возможно…
Светлане было стыдно, что Леонид держит ее за руку: могли увидеть люди. Но рука решительно отказывалась подчиняться: она точно онемела в большой и ласковой руке Леонида, тепло которой она помнила в течение всей зимы.
- Почему же вы не верили, что это возможно? - переспросила Светлана чуть слышно. - В этом я виновата?
- В счастье не всегда легко поверить. Светлана вдруг обласкала Леонида долгим взглядом, благодаря его за то, что он считает счастьем ее любовь…
- Я боялся звать еще и потому, что вам сейчас будет очень трудно на целине, - продолжал Леонид, досказывая то, что хотелось сказать минуту назад.
- Оставаться одной не легче, - возразила Светлана.
Совсем забываясь, Леонид схватил и другую руку Светланы и, заглядывая ей в глаза, попросил:
- Повторите…
От обеих рук Леонида шло так много тепла, что Светлана испуганно попросила:
- Я прошу… Я прошу… отпустите мои руки.
- Простите, я не знаю, что я делаю! - почти в отчаянии сказал Леонид, отпуская ее руки. - И не знаю, что могу сделать! Все могу! - воскликнул он тихонько и счастливо. - Значит, вы не хотите оставаться?
- Я уже решила. Я еду.
- Вместе, да? - почти вскрикнул Леонид. Она поняла все, что он сказал одним словом,
и так залилась румянцем, что готова была сгореть на месте или провалиться сквозь землю, лишь бы он не видел ее лица и наливающихся слезами глаз…
- Не отвечай, - глуховато Сказал ей Леонид.
Солнце плавилось над Москвой. В центре города, где Леонид и Светлана, ошалевшие от счастья, очутились вскоре совершенно не зная зачем, было особенно тепло, сухо и нарядно. Слежалый, прочерневший снег здесь можно было увидеть лишь во дворах да на скверах; на Москве-реке стояло, не двигаясь, сплошное ледяное крошево; одинокие вороны зачем-то бродили по льдинам… На всех площадях, улицах и набережных центра бурлили, стекались и растекались бесконечные потоки гуляющего люда. Во всех киосках шумно расхватывались золотистые ветки мимозы. Ребятишки всюду таскали охапки обрезанных садовниками однолетних липких побегов тополей. В излюбленных местах, на виду у глазеющих любопытных, голуби-сизари, сладостно воркуя, выплясывали вокруг своих подружек, а то и хватали их за чубики…
Леонид и Светлана без устали безотчетно бродили и бродили среди говорливых толп, вместе с ними толклись у киосков, рассматривали витрины и рекламы, любовались Кремлем и храмом Василия Блаженного, который совсем недавно заблистал во всей своей первозданной красе… Радость сближения и узнавания друг друга переполняла их души. Они были счастливы своей любовью, и потому все вокруг, на чем останавливался взгляд, казалось им сегодня особенным, занимательным, словно теперь, когда они стали близкими, для них преобразился весь огромный мир Москвы.
- Как хорошо, что сегодня так солнечно! - с восторгом сказала Светлана, когда они остановились на Москворецком мосту, любуясь панорамой Кремля. - Трудно смотреть, слепит глаза, но правда, хорошо? Если бы сейчас стоял мороз или бушевала метель, было бы совсем не то… Правда?
Леонид ответил ей радостной улыбкой.
- Начало весны я очень люблю, - сказал он затем. - Знаешь, как у нас в деревне называлось это время? Провесень. Красиво, а?
- Да, это красиво - провесень!..
- А знаешь, как еще называется начало весны, когда много-много солнца? Не знаешь? Весна света.
- Чудесно!
Светлана прижала руки к груди и, посмотрев на Леонида доверчивым, сияющим взглядом, тихонько призналась:
- У меня вот здесь тоже весна света.
На душе у нее в самом деле было светло, солнечно, как и во всей Москве. Смотрела она смело, улыбалась внезапно и ослепительно, всему удивлялась и восторгалась, как ребенок, но говорила мало, больше слушала Леонида, и всегда с широко раскрытыми глазами: ей казалось, что он каждый раз, начиная говорить, произносит значительные, редкостные слова, а того больше произносит их в своей душе…
И она не ошибалась: Леонид действительно говорил ей в душе самые красивые слова на свете. "Уму непостижимо, - вместе с тем думал он, - как я мог, ничего не сказав ей, решиться ехать на Алтай? Как я мог думать, что уеду один? Как бы я жил там без нее?" Он все время испытывал чувство виноватости перед Светланой и необычайный прилив нежности к ней… "Надо бы жениться, а потом и ехать! - подумал он, услышав, что и у нее в душе весна света. - Но когда? Такие сборы!" И Леонид, подержав Светлану за локти, как бы сказал ей, что пройдет немного времени, оглядятся они на алтайской целине и закатят свадьбу на всю степь…
- Все ясно, да? - спросил он, не сомневаясь, что Светлана отлично понимает его мысли.
Она ответила одними глазами и сказала:
- А на Алтае сейчас сильные морозы и вьюги.
- Ничего! - ободрил ее Леонид, подумав, что в ее словах есть тайный смысл. - Когда мы приедем туда, там тоже начнется весна света.
- А правда, что многие люди весной, как птицы, все рвутся куда-то, все им хочется лететь? - вдруг спросила Светлана.
- По-моему, правда, - ответил Леонид, вспомнив, как он каждую весну мечтал о путешествиях по стране и досадовал, что не могли сбыться его мечты. - А что плохого в этом? Ведь полеты у птиц хотя и бездумны, но не бессмысленны. Все делается ради жизни.
- Но ведь многих, птиц не тянет летать, они спокойно живут на одном месте, и это тоже жизнь, - возразила Светлана.
- На одном месте, кажется, живут только воробьи, - сказал Леонид, улыбаясь. - И жизнь у них называется воробьиной.
- Значит, ты часто рвался куда-нибудь лететь?
- Каждую весну!
- А куда чаще всего рвался?
- В разные места, - ответил Леонид. - Особенно тянуло на север, в тайгу, в горы… О степи я никогда, не думал.
Светлана быстро взглянула на Леонида и промолчала.
- Я отлично понимаю твою мысль, - поймав ее взгляд, сказал Леонид. - Ты хочешь знать, не рвался ли я и нынче в полет, как птицы? И не оттого ли только так внезапно загорелся лететь на Алтай? Ты об этом подумала?
- Да, - призналась Светлана. Леонид вдруг расхохотался от всей души, а потом, нахмурясь, сказал серьезно:
- Нет, я лечу с большой думой…
- А я нигде еще не была и почему-то никуда из Москвы не рвалась, - поведала Светлана с легким вздохом. - Действительно жила воробьиной жизнью. А вот сейчас и мне хочется лететь на Алтай, честное слово! Именно лететь! На собственных крыльях!
В эту минуту Светлане казалось, что и она едет на Алтай с большой думой о подвиге. Но ей только казалось так, а на самом деле она совершенно не думала о работе в степи: она жила одной своей любовью и своим счастьем…
- Ты знаешь, о чем я сейчас думаю? - спросил Леойид, приблизясь к Светлане. - Очень важно именно в молодые годы сделать что-то большое, памятное… Мне отец говорил: "Возьмешься за дело пораньше с утра, многое сделаешь! Так и в жизни: берись за дело пораньше, пока молодые годы!"
- Хорошо! - мечтательно воскликнула Светлана.