Я помню, Венька тогда вернулся с Врангеля. Усталый, злой - что-то там стряслось у них по дороге, долго сидел на койке, потом сказал:
- Вы слышали про этот финт? Через три дня Варг прилетает из отпуска - я узнавал у ребят, - а еще через день у него открытие навигации. Вам очень хочется увидеть, как старый капитан стоит на мостике своего лихого корыта и смотрит на пустой берег? Мне не хочется это видеть. И даже представить не хочется.
- Дай телеграмму протеста в Главсевморпуть, - сказал Олег.
- Твои бы остроты - да к делу, - огрызнулся Венька. - Вот что; мы будем встречать Варга на станции. У меня неделя отгула: часы вылетал полностью.
Надо ли говорить, что ребята мы были тогда шустрые. До станции восемьдесят километров, а дороги нет никакой. Точнее - дорога одна: морем. А в море еще шевелится лед, ни лодка, ни катер не пройдут, только ледовый буксир Варга таскает по такой воде баржи.
- Подумаешь, - сказали мы, - эка невидаль.
Веня тут же созвонился с ребятами из авиагруппы, и оказалось, что как раз к мысу Кюэль идет вертолет ледовой разведки. Мы вылетели за день. Нина, я доложу вам, это была работа! Представьте несколько комнат, в которых пировали мужчины, зная, что сюда больше никто не вернется. Представили? Так вот, мы все это вычистили, навели порядок, от которого нам самим стало не по себе.
Ну и, конечно, еды наготовили. Строганина, кета в масле, чай - инструкцию мы получили у старой смены. Даже бутылку спирта приготовили на случай, если капитан изменил своей привычке.
И еще мы привезли Пирата. Он жил в поселке, у сердобольного сторожа; мы арендовали его на время.
Ровно в полдень буксир был на рейде. Мы прильнули к окнам. Капитан не торопился - должно быть, шла приборка. Потом заревел гудок, и с соседних скал сорвались в небо чайки. Их было столько, что если бы каждому москвичу дать по птице, то хватило бы, наверное, еще на пригород.
А дальше все шло по ритуалу: мы отсалютовали карабинами, капитан ловко выбросил на берег ялик, и вот мы уже сидим в кают-компании, строганина съедена, и впереди чай.
В нарушении ритуала было только то, что капитан пришел не один - с ним была Надя. Но это опять уже другая история, скажу лишь, что именно в тот день они и познакомились с Веней.
Торжественный, в парадном кителе, в ослепительной рубашке сидит капитан Варг. Глаза его, уже выцветшие, в красных прожилках, сияют радостью: такие молодые ребята, наша смена, и так хорошо встретили капитана.
Он пьет густой чай, рассказывает много интересного и о себе - капитан не отличался ложной скромностью, и о друге, который всю жизнь хотел стать моряком, а судьба сделала его председателем колхоза. Вот ему бы, Варгу, быть агрономом, он бы весь Север преобразил, честное слово!
Потом он вспоминает молодость, смотрит на дочку, и глаза его теплеют еще больше.
- Александр Касимович, - говорит Веня. - Вот, чтобы не забыть. - И протягивает ему бланк. Это персональная сводка погоды на месяц. Специально для капитана Варга. Так уж заведено.
Капитан становится серьезным; он берет бланк, прячет его в нагрудный карман и говорит:
- Спасибо… Сводку я получить не думал.
Потом мы также цепочкой спустились к морю. Впереди бежал Пират. Ему уже трудно было бегать, но он решил, что раз все, то и он. Такой уж сегодня день.
Капитан отвернул голенища сапог - форма формой, но лодку-то надо толкать. Потом обернулся к нам.
- Ну… - начал было Венька, но капитан перебил его.
- Ребята, - сказал он. - Такое дело. Вчера мне радио дали на борт. Чтобы, мол, не огорчался. Закрыли станцию, говорят. Пропади она пропадом.
Мы растерянно молчали.
- Надюша со мной пошла, чтобы мне не так пусто было. А гудок я дал - ну, гудок всегда давать надо. И не поверил, когда вы стрелять стали.
И тут я увидел в его глазах слезы. Это были настоящие слезы, Нина. Но капитан улыбался.
- Спасибо, ребята…
Он шагнул в лодку. Надя минуту помедлила, обернулась, каким-то чутьем поняла, кто был во всем этом деле главным, подошла к Веньке и поцеловала его.
- За отца, - сказала она. - И за меня.
Я хотел рассказать вам про Варга, Нина. А получилось про всех нас. Это потому, что мы были вместе. Почти всегда…
8
- Да, - сказала Нина. - Я понимаю…
В эти минуты она вместе с Веней летела над замерзшей Чаунской губой, отыскивая дорогу последнему каравану судов. Низко, почти касаясь торосов, самолет проносился над ледовой трассой, по которой шли машины. Самолет Вени покачивал крыльями, что значит - все хорошо, можете ехать спокойно, дорога в самый раз.
Вместе с ним по первому снегу она вывозила из тундры геологов. Они долго таскали в самолет всякий походный скарб и мешки с камнями, потом все вместе пили чай у последнего костра, рассказывали друг другу свежие небылицы, и Веня говорил, что, если они в будущем году не навялят ему хариуса, он просто не прилетит за ними.
Она стояла с ними на берегу Теплого озера и смотрела, как из-за гряды Куэквуня восходит солнце; вода в озере, густая и темная, как мазут, вспыхивала под его лучами глубокими малиновыми бликами. Рядом стояли его друзья. Капитан Варг, Олег и Надя, Павел. Они всегда были рядом. Даже тогда, когда были врозь. Потому что иначе нельзя.
Только в последний свой полет он не взял ее. Потому что там он должен был быть один, чтобы одному распорядиться своей жизнью…
Она закрыла лицо ладонями, боясь, что сейчас расплачется. Павел прикоснулся к ее руке и тихо погладил; она ответила ему слабым пожатием, не ощутив его успокаивающей ласки, потому что все еще была далеко отсюда. Павлу захотелось укрыть ее пиджаком, защитить от ветра. Сделать что-нибудь, чтобы она снова рассмеялась, сказала бы, что вот Веньку собаки не кусают, а на него рычат, но ничего такого он сделать не смог.
- Нина, - сказал он. - Не надо… Видите, эта репейчатая дворняжка смотрит на вас с обожанием. А капитан, похоже, загулял.
Они уже собрались уходить, когда из-за угла дома показалась грузная фигура Варга. Капитан тащил авоську с капустой. Павел поднялся ему навстречу.
- Бог в помощь, - сказал он. - Погодка нынче жарковата для старого полярника.
- Не говорите, - пробурчал Варг. - Наказание одно. О, господи! Ну, слушай-ка, откуда ты? Давно ждешь? А я вот… - он кивнул на авоську, - врачи, понимаешь, капусту жевать заставляют. Как все равно козла старого. Ну чего стоим? Жарища такая.
Тут он увидел Нину, дотронулся рукой до фуражки.
- Здравствуйте! Капитан Варг!
- Александр Касимович, это сестра Вени.
- Вот оно что… - Он долго смотрел на Нину. - Вы очень похожи на брата. Я рад, что вы пришли. Вениамин… мог стать моим сыном. Он был очень хороший человек, Нина. - Капитан говорил глухо, вся его грузность вдруг исчезла; Павлу показалось даже, что он стоит по стойке "смирно", а его распахнутый китель наглухо застегнут. - Он был очень щедрым человеком, Нина. Я любил его… Ну… Почему мы все еще стоим? Прошу ко мне!
В квартире царил продуманный, раз навсегда установленный беспорядок. Кипы старых газет лежали на продавленном диване: Павел знал, что Варг занимается историей русского флота. В углу были свалены северные безделушки - позвонок кита величиной с табуретку, пластина китового уса, череп моржа с выщербленными клыками и прочие предметы, которые должны были вызывать у посторонних уважение и зависть.
А над большим рабочим столом висели фотографии Нади и Вениамина. Надя стояла на мостике отцовского буксира, щурила глаза и улыбалась. А Веня был заключен в овальную медную рамку. Рядом, в таких же рамках, висели фотографии старых друзей капитана, погибших во время войны.
- Разговаривать будем за столом, - сказал Варг. - Разносолов не ждите, но кое-что есть.
Он вынул из холодильника тарелку с мочеными яблоками. Потом немного подумал и достал запотевший графин с водкой.
- Разбаловала вас столица, - сказал Павел. - К рюмочке прикладываетесь. Мне, к сожалению, нельзя, я за рулем.
- А я тебя и не уговариваю, - проворчал капитан. - Водка в доме стоит для неожиданных и радостных встреч, а ты - какая же ты неожиданная встреча? Мы выпьем с Ниной. По наперстку.
- С удовольствием, - сказала Нина.
- Вы умеете готовить салат из капусты? С яблоками и с клюквой. И с прованским маслом, конечно.
- Наверное, - сказала Нина. - Я попробую.
Варг увел ее на кухню, потом снова вернулся в комнату. Сел напротив Павла.
- Ну, - спросил он, - что нового?
- Да ничего вроде.
- Как Татьяна?
- Живет. Что с ней случится.
- И то верно… С ней ничего случиться не может, потому что она человек не тебе чета, у нее жизнь на серьезную ногу поставлена.
- За то и ценим.
- Правильно… Вы еще себе дачу не присмотрели? Положительные северяне в вашем возрасте уже о старости думают. Будешь крыжовник разводить. Собаку заведешь. Не баловства ради, а чтобы соседских ребят в строгости держать. Не присмотрели?
- Нет еще, - рассмеялся Павел. - Не присмотрели… Что-то все сегодня меня воспитывать взялись, на путь истины наставлять. Только у вас это получается неуклюже, капитан. И, между прочим, коли вы о даче разговор развели, у вас тут, я вижу, тоже не шалаш. Богатые хоромы.
- Еще бы не хоромы, - сказал Варг. - Аристократы, чай, живут.
- Какие аристократы?
- Настоящие. С родословной, уходящей во тьму веков. Графья. Одного из них ты, кстати, знаешь.
- Ну, вряд ли. Я как-то стесняюсь с графьями общаться.
- Не сказал бы. Помню, как ты стеснялся, когда один пожилой граф у тебя резиновую лодку о камни распорол.
- Так это Запольский? Геолог из Мечкарева?
- Он самый. Потомственный граф. Отец его держал в Ницце виллу, яхту имел, все как полагается. Только потом завелся в нем червь сомнения. Сразу же после революции он распропагандировал свой полк и перешел на сторону Советской власти. Каким-то путем ему удалось реализовать свое имущество за границей, и все денежки он тоже вложил в дело революции, передал государству. Ну квартиру ему, как видишь, оставили приличную. Помер он совсем недавно, а Семен Запольский с женой сейчас в Африке. Вот я и пользуюсь пока…
- Сроду бы не подумал, что он из графьев. Голубая кровь, а тушенку из банки ножом лопает. И бородавка на носу. Измельчал нонче граф.
- Не привередничай. Вутыльхин тоже с ножа тушенку ест.
- А при чем тут Вутыльхин? - спросил Павел, но тут же спохватился, что действительно Варг вспомнил о нем к месту. Их общий друг, бригадир звероводов Василий Васильевич Вутыльхин хоть и не был сыном графа, но зато был сыном одного из самых богатых оленеводов западно-чукотской тундры и сам еще в начале тридцатых годов имел несколько тысяч оленей, а это по тамошним масштабам было не меньше, чем иметь виллу в Ницце.
Потом, когда на берег Чаунской губы пришла Советская власть, отец Вутыльхина, к ужасу соседей, первым записался в колхоз, а сам Василий Васильевич, тогда еще не имевший ни имени, ни отчества, стал каюром красной яранги, или, проще говоря, кочующего по тундре клуба.
"Чего это вы с отцом так быстро от богатства отказались? - спросил его однажды Павел. - Могли бы повременить. Другие вон откочевали подальше и еще несколько лет хозяевами были".
"А я не знаю, - сказал Вутыльхин. - Мне отец говорит: давай на Чаун подадимся, там колхоз будет. Какой, спрашиваю, колхоз? Не знаю, говорит, какой, вроде все в кучу, только давай и мы туда. Я думаю: давай. Вот и все…"
- Да, Вутыльхин, - сказал Варг. - С ним не соскучишься. Помнишь, как он на свадьбу все яблоки в магазине закупил?
- Так я же не был на свадьбе.
- Ах, да.
- Зато я помню, как он в Магадане заблудился.
Они не виделись всего два месяца, но сейчас говорили как люди, расставшиеся по крайней мере несколько лет назад: вспоминали смешные подробности, истории, о которых на Севере не принято говорить, настолько они кажутся обычными и будничными, и все это произошло потому, что встретились посредине Москвы два северянина, которым очень вдруг захотелось домой.
- …А помнишь, как у Вени самолет разрисовали, когда он из-за погоды на Лабазной заночевал?
- Еще бы! Я даже знаю, кто это сделал: старшая дочка Вутыльхина, Катерина. Написала мелом на фюзеляже: "Веня плюс Надя равняется любовь". А потом кто-то сердце изобразил. Венька целый час тряпкой орудовал, еле отмыл.
- Это я тоже помню, - сказала Нина. - Мне Венька писал.
Она стояла в дверях и ела кочерыжку.
- Я смотрю, Веня держал вас в курсе, - улыбнулся Варг. - Ну как, готов салат?
- Почти. Сейчас я доем кочерыжку, потом побью капусту с солью меж двух тарелок, она даст сок, - правильно, Александр Касимович? - мы его сольем, чтобы убрать горечь, и вот тогда можно будет сказать, что еда готова.
- Нехорошо получилось, - сказал Варг, когда Нина снова вышла на кухню. - Я ведь давно собирался навестить семью Вени, да вот, знаешь, болячки меня проклятые замучили. Ты молодец, что привез Нину ко мне.
- Я тоже только сегодня выбрался к ним, - признался Павел. - Суета, Александр Касимович. Заботы. То да се… Сами понимаете.
- Не понимаю, - жестко сказал Варг. - Нет таких забот, за которыми можно было бы забыть о Вене.
- Александр Касимович! Это уж вы напрасно. Я всегда помню о нем.
- Черта стоит такая память! - Варг встал, заходил по комнате. - Тебя суета заела, меня болячки… К Нине-то нам следовало поехать в первую очередь. Сперва к ней, а потом уж ко всем остальным. Ты в бутылку не лезь, слушай. Напомнить хочу, что все мы, мужики, народ жилистый, на полюс летаем, врагов колотим, а придет главный час в жизни, когда не храбрость нужна, не сила, а мужество нужно самое настоящее - тогда и выходит, что не всегда ты самый главный… А вот эти ручки наманикюренные, они не только на фортепианах играть могут, они и от края могут отвести. От самого края.
Павел удивленно посмотрел на Варга: капитан никогда раньше не говорил таких слов.
- Ты многого не знаешь, Павел. Веня человек гордый, ему тяжело было все время помнить, что он в трудную минуту где-то не выдержал, сломался; он хотел забыть об этом и потому молчал. Тут его судить не надо - все только со стороны просто. Когда он упал с парашютом и врачи даже не скрывали, что он всю жизнь будет хромать, - это в лучшем случае, а в худшем - всю жизнь будет прикован к кровати, ты знаешь, что он тогда сказал Нине?
- Нет… Я, наверное, действительно многого не знаю.
- Он сказал: "Я не Маресьев, героя из меня не получится. А гнить заживо - благодарю покорно. Постараюсь умереть достойно". Ты понимаешь? Это конец, если человек смирился. И вот смотри - мне самому понять трудно: девчонка, пигалица, можно сказать, шестнадцать лет - она не только на себя все заботы взяла, когда мать свалилась, она его из этой слабости вытягивала, и как! Высоты боится до смерти, на балконе голова кругом идет, и все-таки учится прыгать, летать, и все затем только, чтобы быть с ним на равных, чтобы иметь право говорить ему: "Ты должен летать! Ты будешь летать!"
Варг замолчал. Павлу вспомнилась фотография над Венькиной кроватью. Его слова: "Это не первая любовь, это любовь на всю жизнь", и то, как яростно торговал он у знакомого охотника медвежью шкуру, потом долго выколачивал на снегу, ревниво осматривал - нет ли где залысин; как упаковывал в ящик, предварительно обернув заранее припасенными тряпками, - и это делал Веня, который не успевал купить себе шарф или зубную щетку, для которого даже письмо написать - и то было целым событием.
- Вот такие пироги, Павел… - Варг ходил по комнате, переставляя с места на место свои сувениры. - Вот такая ситуация. Ты когда домой возвращаешься?
Только теперь Павел вдруг сообразил, что Варг уже несколько месяцев на материке, что он и знать не знает ни о Танькином отъезде, ни о его назначении в Ленинград, и даже когда поддразнивал его, говоря о даче и видах на будущее, имел в виду действительно будущее, которое всем им, северянам, видится где-то в далеком пенсионном возрасте.
- Когда отпуск кончается? - снова спросил Варг, но в это время Нина позвала его на кухню.
"Когда отпуск кончается? - повторил про себя Павел. - Да уже кончился. Все. Амба. Вышло время летних отпусков на шесть месяцев. Теперь будут обыкновенные, как у всех советских служащих. И будет он по вечерам слушать сводку погоды, будет каждый раз вздрагивать, когда диктор скажет, что на Чукотке оттепель, идет дождь: если это случится весной, значит, его приятель пастух Эттугье снова гонит свое стадо по обледеневшему насту, спешит в распадок Эргувеема, где с осени припасены на этот случай корма; если диктор скажет, что на Чукотке сильный ветер, переходящий в штормовой, он увидит, как срывается с пологой сопки возле Певека сумасшедший "южак", от которого нет защиты, кроме разве самой простой - не выходить из дому. А если диктор… Да к черту эти метеосводки, он ими сыт, он будет теперь любоваться туманной перспективой Невского и бликами солнца на Адмиралтейской игле".
Вот только сказать об этом Варгу он не может. Язык не поворачивается. Дернуло его со своими расспросами. Лучше бы он продолжал говорить о Нине. Павлу хочется слушать о Нине, ему приятно, что Варг так говорит о ней.
- Посмотрим, посмотрим, что вы тут наготовили, - сказал Варг, входя вслед за Ниной в комнату. - Ну-ка, Павел, хоть ты и непьющий нынче, налей нам по стопке.
Нина стояла в коротком фартуке, с засученными рукавами и держала на вытянутых руках блюдо с салатом. Вид у нее был трогательный и торжественный.
- Только уж судите не строго.
Павел встал и взял у нее поднос.
Ему вдруг захотелось грохнуть его об пол. Чтобы нелепым этим поступком вернуть себя к действительности. К фактам. К машине за окном. К приказу, что лежит у него в кармане. К завтрашней Нининой свадьбе, к своей ленинградской квартире, где ждет его выбранная им женщина, - вернуть себя ко всему этому, потому что в ту секунду, когда вошла Нина, он очень явственно представил себе, что вот сейчас возьмет ее за руку и уведет. Совсем уведет. К себе. Уведет на глазах у Варга, и Варг не удивится.
Варг не удивится. Потому что он еще из той жизни, что осталась позади, из тех дней, когда все они, и Павел тоже, больше всего боялись, чтобы не пришли к ним сытое благополучие и самодовольство. "Самодовольство - когда ты стоишь посередине мира и весь этот мир для тебя. И самая жирная кость, и самая теплая конура".
- …А вот когда идет горбуша где-нибудь в крохотной речке - это, доложу я вам, Нина, зрелище! - рассказывал Варг. - Это неправдоподобно. Представьте себе…
- Капитан, - перебил его Павел, - я расскажу это Нине по дороге. Нам пора. Склянки пробили время.
Он шутливо взял под козырек.
- Ну, чепуха какая! - разволновался Варг. - В кои-то веки…
- Нам действительно пора, - сказала Нина. - Но я еще приду к вам, Александр Касимович. Вы позволите?
- Конечно же, Нина! А ты? - он повернулся к Павлу. - Ну с тобой мы увидимся скоро. Я ведь их обманул, ты знаешь? Пенсия пенсией, но зачем же человеку умирать в чужом лопушином дворе? И вот я еду обратно, буду теперь капитаном порта. Уже билеты заказал на поезд. В международном поеду, с зеркалами.
- На поезд? - удивилась Нина. - Я думала, к вам только летают.
Павел хмыкнул. Он-то знал, в чем дело.