Она стояла на крыльце. Он сел у ее ног, осторожно прислонился к тёплым коленям; и еще полчаса они побыли, совсем одни; не шевелясь, слушали вздохи ветра и отзывы–шорохи травы, кустов и деревьев. Потом из поля послышались громкие голоса, звон ненастроенной гитары Игорька… Вадик поднял голову, увидел склонившееся над ним Олино лицо; коснулась и сбежала по его щеке прядь ее волос, и почти в глаза она шепнула ему: "Иди… иди… до завтра!"
Он послушался - ушел на берёг, далеко от лагеря, сел на обрыве и вернулся в лагерь за полночь, чем–то растроганный; и воодушевленный, и долго ворочался в жаркой постели на скрипучей раскладушке, мял жесткую подушку, вздыхал и выходил покурить, маясь от непривычной бессонницы, таращился на окрестности с порожка медпункта.
Вышла луна; на траву лег ее холодный свет, появились неподвижные тени; на минуты все застывало, как на рисунке или фотографии, и каждое движение; нарушало, казалось, всемирный покой и требовало осторожности и было, опять казалось, преисполнено каким–то особым смыслом.
Вадик загасил сигарету и, усмехаясь своим ощущениям; вернулся в остывшую, постель. И теперь скоро заснул, как всегда, крепко, и счастливо, без снов. И проспал. Утром открыл дверь и услышал голоса ребят в столовой, лязганье мисок, увидел веселый, крутящиеся над кухонной трубой дым… Сконфуженно улыбаясь, сунул голову в дверь кухни.
- Привет.!. Я, кажется, проспал? - Таня весело кивнула ему, а Оля дернула плечом. - Виноват, каюсь. Все нормально? Комиссар пробу снял?
- Ты не беспокойся, без тебя не погибли, - сказал за спиной Вадика командир. - На санаторном режиме живешь? - Он хорошо выглядел, командир - курс терапии закончился еще вчера.
Вадик не нашелся, что ответить, и вернулся к себе в медпункт. Там он медленно брился и злился, замечая между тем необычную суету на линейке - время было, ребятам отправляться на стройку, а они все еще не уходили. Потом до него донеслась команда, и в лагере наступила тишина. Тогда Вадик вышел из медпункта. И увидел в дверях кухни Олю. Она держала в руках миску с завтраком.
- Барин, кушать подано, - молвила она с поклоном.
- У меня сегодня разгрузочный день, без завтрака, - покраснев, объявил Вадик. - Не беспокойтесь, прошу вас.
Оля вдруг засмеялась и ушла на. кухню, сказала там что–то- Тане; и Таня тоже засмеялась, а потом показалась в дверях кухни и неуверенно позвала: - Доктор, кушать идите. Остынет все!..
Вадик сделал вид, что не слышит.
Через полчаса есть захотелось совсем уж невтерпеж, и он отправился в магазин. Вера–продавщица набила ему пакет каменными пряниками и крощащимся печеньем и, из личного расположения, одарила его бутылкой сладковатого пастеризованного молока; поэтому Вадик не решился сделать ей замечание - она работала за прилавком без халата, в заляпанном пятнами платье, помялся–помялся и вышел из магазина. На берегу "моря" он выбрал уютное местечко и устроил себе пикничок, поглядывая на голубое нёбо, синюю воду и желтый песок. Кругами парили и падали на воду чайки, шуршал камыш и лепетала вода.
Поев, он заключил, что жизнь не так уж плоха, а здешняя природа просто чудесна, и непоправимых ситуации не бывает. "Главное, чтобы у них не было формальных поводов придираться. А себя мы в деле покажем".
С тем и вернулся в лагерь, залег с "Терапией" на раскладушку и очень скоро увлекся подробностями ишемической болезни сердца.
Когда он поднимался и выходил покурить, слышал, что где–то совсем неподалеку ревут моторы и доносятся голоса ребят. А в полдень к открытым дверям медпункта подошел дядя Саша, заглянул в комнатушку:
- Читаешь? Ты б пошел туда, слышь?
- Куда, дядя Саша? - Вадик отложил книгу, оглядел бритого и трезвого егеря.
- Да к церкве! Бунт ведь у нас, не знаешь, что ли? Ваши–то церкву доламывают, а старухи и сбесились. Крестный ход! Я - туда!..
- Подожди меня!..
Вадик поднялся и побежал на кухню - там никого не было, кипела вода в. огромном котле, а фартуки девочек висели на гвоздиках.
Еще подходя к заросшему кустами взгорку, на котором стояли развалины церкви, услышали громкие голоса, крики.
- Во, бить уже принялись! - весело гаркнул дядя Саша и побежал вперед. Вадик тоже припустился бегом.
Весь отряд сбился в кучу у входа в церковь, лица у ребят были встревожены. Инструменты лежали на земле. В стороне вхолостую урчал самосвал. А женщины, в большинстве своем старухи, напирали. Вадик увидел 'среди них Веру–продавщицу, что–то горячо втолковывающую в ухо высокому старику, опиравшемуся на длинную клюку. Старик слушал Веру и бисерно плакал, голова его тряслась.
- Саранча зелёная! - вопила, перебегая от одной бабки к другой, дородная старуха в красной кофте. - Как есть саранча! Чего выдумали - святые камни ломать! Фашист не разбил - так это племя удумало. Крови–то, крови нашей на этих камнях сколько пролито! Помнишь, Маня? Сколько собрали–то тогда солдатиков?
Остатки стен церкви были испещрены оспинами, язвами. И весь ее угловатый остов каким–то памятником, робко–печальным, укоряющим, торчал среди густой зелени.
- Не дадим! - тонким голосом выкрикнул вдруг старик и пристукнул клюкой. - Уходите отсюдова!.. - Он мелко переставлял тонкие ноги, обтянутые высокими вязаными белыми носками. - Пустите меня! Я с ими сейчас поговорю! - грозно кричал он, и старухи расступались, давая ему дорогу.
- Где ихнее начальство? - оглядываясь, спрашивала старуха в красной кофте. - Верно, верно Глазова говорит! Где начальство их?
А Глазова наступала на красного, затравленно озирающегося Сережу–комиссара: - Говори, говори, ты ихнее начальство?!
А командир сидел на поваленном кирпичном столбе ограды и курил, сплевывая себе под ноги. За его спиной стояла Оля, вытянувшаяся, со сжатым ртом.
- Да побегите кто за директором!..
- Побегли уже. На почту побегли. Звонят уж в контору!
- Чего удумали!.. И докторову могилку затоптали, - взвился чей–то голос, и все посмотрели налево - там худая высокая старуха, одетая во все черное, бледная, встав на колени у колес самосвала, пальцами выскребала замятый в землю металлический крест. И замолчали. Шофер, молодой парень, торопливо впрыгнул в кабину, включил мотор и, громко просигналив старухе, отогнал самосвал далеко в сторону. И уже не выходил из кабины.
- Бабушка, бога нет, - в наступившей тишине сказал командир старухе, стоявшей перед ним. - Да и вся эта церковь уже не церковь, а… - повернулся он к Сереже–комиссару, сокрушенно качая головой.
- Это у тебя бога нет! Глядите, фюрер это, фюрер, как есть!..
И вдруг вперед вышла та худая, бледная старуха. Вадик увидел ее сбоку - резкий профиль с большим хищным носом, узкими губами, что–то несшими на себе, и тяжелыми веками. Старухи попятились, натыкаясь и хватаясь друг за друга.
- Ух, - шепнул егерь. - Ведьма пошла. Ну, сейчас она его…
- Что, бабуся? - спросил командир, вскинув голову. - Нету ведь бога.
Старуха нагнулась к его лицу и, чуть наклоняя, голову, как бы нацеливаясь ему в глаза, негромко сказала:
- Не предавайся греху и не будь безумен: зачем тебе умирать не в свое время? Кто копает яму, тот упадет в нее, и кто разрушает ограду, того ужалит змея. - Она будто втолкнула эти слова командиру в глаза и, медленно подняв руку, дотронулась пальцем до его лба. Резко повернулась и пошла в деревню. Старухи охнули.
Егерь рядом с Вадиком перевел дух, посматривая на трогающего лоб и оглядывающего свои пальцы командира.
- Все, спекся ваш командир. Прокляла.
- Брось, дядя Саша! - успокоил его Вадик. - Не пугайся, он это переживет. Вон, смотри, директор!
Около самосвала остановился "газик", из него выскочил директор, на ходу снимая кепку.
- Это кто же распорядился? - еще издали крикнул он. - Кто? Да вы… Граждане! Идите по домам, не беспокойтесь! Ни один кирпич отсюда на стройку не уйдет, это я вам обещаю. Пожалуйста, граждане! - Он комкал кепку в руках, вытирал пот, проступивший на лбу. - Это самоуправство я сейчас разберу, обещаю вам, граждане!.. Пожалуйста, граждане!..
И старухи послушались его, медленно побрели к деревне, оборачивались, останавливались и снова шли, поддерживая старика с клюкой.
- Да вы что? - хрипло спросил директор, быстро оглядывая весь отряд. - Как вы можете? Это же ведь… Зачем? Что за баловство?
Командир крякнул, поднялся.
- Это не баловство. Это я велел. Ну? Бутового камня нет - не достал. Камень сейчас - промблема. Вот так!
- Да нельзя же так - любой ценой! - дернулся директор и повернулся к командиру спиной. - Ведь это памятник, неужто не понятно вам? Да после всего, что эти люди здесь пережили, - это памятник! Прошлому их. Войне! Крови сколько на этих камнях, ребята!.. Что же вы - варвары? Или без роду, без племени? Да кто же вы, ребята?
- Я виноват, - подошел к директору красный до ушей Сережа–комиссар. - Они ни при чем. Не подумал я.
- Обожди виноватиться! - оборвал его командир. - Не лезь, не спеши. Это еще как дело повернуть. А что случилось–то? - Он склонил голову набок, смотря на директора. - Вам дом нужен? А бутовый камень у вас есть? Нету! Сами себе сук рубите, на котором сидеть хотите. Необходимость была - вот что скажу. И спокойно, голос на меня не повышайте. - Командир обернулся к отряду: - Все, ребята. Собирайте инструмент, пошли на обед. Работы, похоже, сегодня не будет.
- Будет работа! - крикнул директор ему в спину и вытер рукой лоб. - Будет! Достал я для вас камень. Ты мне только скажи, командир, что можно делать, а что делать нельзя?
- Все можно делать за ради дела, - нагибаясь за ломом, ответил командир. - Надо было - на пушки колокола переливали. Из могильных оград баррикады делали. И все ради дела. Дело само за себя говорит, У нас есть задача, и мы выполним. Верно, ребята?
- На кладбищах не сеют, а на крови не дома - памятники ставят, - сказал директор. - Замученные здесь люди погребены в землю, осторожно здесь ворочать надо. С умом.
- А–а–а!.. Пошли! - отмахнувшись, приказал командир и зашагал в лагерь. И отряд торопливо потянулся за ним, а около директора, вытирающего платком лоб и щеки, остались Сережа–комиссар и Вадик. Да в сторонке на корточки присел егерь.
- А вы что же, доктор? - спросил директор. - Не остановили, не объяснили?.. Вам–то бы…
- Я не знал, честное слово, - покраснел Вадик. - За ним не углядишь.
- Как теперь дело–то поправить? - переминаясь, спросил Сережа–комиссар.
- Не знаю, - мотнул головой директор. - Зло добром исправляют. Подумайте, что сделать можете. Ну и ну!..
И на обеде и вечером в лагере было тихо, перешептывались. Громко разговаривали только командир и Игорек. А Сережа–комиссар после ужина вместе с тихим невысоким Юрой Возчиковым, мастером и художником отряда, ушли к церкви. Юра взял с собой кисточки и краски. Вернулись они поздно, встали у костра, трещавшего сушняком.
- Слышь! - Комиссар толкнул Вадика плечом, присаживаясь на кожанку. - Подвинься. Там на кресте не разобрать ничего. Так я тебе поручение дам, ладно? Узнай про доктора, имя–отчество, фамилию, даты. Сделай доклад? Коллега все–таки был, тебе это с руки. А то со мной разговаривать никто не стал, плюются, как на фашиста. Сделаешь? И вообще походи по деревне! Стариков–то сколько здесь, видал? Полечи их. Будь поактивней, доктор! Загладь как–нибудь нашу промашку, - глухо сказал он, потирая руки, измазанные в серебряной краске, и вдруг поднялся, отошел. Вадик повернул голову и увидел, что рядом стоит Оля.
- Можно сесть? - Она была одета не в кофту, как обычно, а в брюки и куртку застегнутую на все пуговицы, перепоясана ремнем.
- Знобит? - подвигаясь, спросил Вадик, - Давайте температуру померяем? Я серьезно, напрасно вы улыбаетесь.
- Погулять хотела, вот и оделась. А вы сразу - "температура"! Иди сюда! - позвала она Таню.
Когда Таня проходила мимо командира, он хлопнул ее по спине так, что она даже споткнулась.
- Ну, Татьяна, и худющая же ты! Ешь больше, раз такая возможность представилась. А то Юрка любить не будет. Чего любить–то? - Ребята засмеялись. И беспокойно качнулась фигура Юры Возчикова.
- Ничего! - весело сказала Таня. - Сухие дрова жарче горят. - И засмеялась вместе со всеми.
Костер пригасал, обступала темнота. Ребята потихоньку уходили к "морю" сполоснуться на ночь, потом - в избу спать, и скоро у костра остались вчетвером: Вадик с Юрой и Оля с Таней.
- Погулять хотела, иди! Мы костер погасим, - негромко предложила Таня, и Оля встала и посмотрела на Вадика. - Слезай, - велела Таня Юре и поднялась с кожанки. - К воде идете, возьмите, замерзнете, доктор!
Спустились на берег и пошли по его изгибам, переступая через выброшенные на песок голые белесые стволы топляка, спотыкаясь о большие камни и обходя валуны. Оля шла впереди, не оглядываясь, и Вадик, сначала ждавший какого–то разговора, скоро привык к ее молчанию.
- А я не думала, что вы завтракать откажетесь, - нарушила молчание Оля. - А котлеты ваши мы никому не отдали, стоят на плите. Хотите?
- Барин сыт. - Вадик усмехнулся.
- Обиделись? Зря. На что обижаться? На правду не обижаются.
- Я не барин, Оля, Я врач. Если надо, я ночь спать не буду, а то и две. И работать столько, сколько потребуется. А нет работы, буду спать. Я специалист, понятно?
- Ясно, А то непонятный вы мне были. Теперь всем так объяснять и буду. А то все спрашивают друг друга: зачем он нам? Спрашивают, - с усмешкой сказала Оля. - А что это вы читали все время сегодня?
- "Терапию". Учебник.
- Интересно?
- Ага.
- А мне наши учебники читать совсем не интересно. И нужно, а не могу, - поделилась Оля. - Что это там? - Она показала на темное пятно под козырьком обрыва. Вадик вскарабкался по осыпающемуся склону наверх и обнаружил глубокую сухую нишу. Оля поднялась к нему, отказавшись от протянутой руки, огляделась. - Хорошо, - сказала она. - Все видать. - Вадик заметил легкую одышку и, высвободив из–под обшлага куртки ее кисть, начал считать пульс. - Вот еще! - хотела выдернуть руку Оля, но он не отпускал ее руку, наоборот, притягивал к себе, и вот ее отворачивающееся лицо оказалось рядом, и он заспешил целовать ее щеку, нос, шею, а Оля как будто ждала этого и уступала ему.
- …Сколько уже времени? - спросила она, руками задерживая его движение. - Опять проспишь.
- Куплю будильник, - зашептал Вадик, сильно обнимая ее.
- Где это ты так научился? - позже оттолкнула его Оля.
- А ты?
- Верно, - вставая, признала Оля. - Не мое это дело.
- Нигде я не учился. Так получается. - Он сидел, недовольный ее вопросом, ее тоном, ею самой. А она вдруг погладила его по голове. И оказалось, что это приятно. И, расставаясь у крыльца, она скороговоркой сказала:
- Ты хоть сдерживайся завтра. А то так смотришь… Ну, даже стыдно голову при ребятах поднять. Хорошо?
- Постараюсь, - вздыхая, пообещал Вадик,
…Через два дня пришла первая почта: в обед в лагерь с маленьким чемоданчиком явился странный парнишка. На худом озорном лице под белобрысой копной волос сияла подпорченная фиксой жизнерадостная ухмылочка.
Он предъявил направление, подписанное районным штабом, а из чемодана вытащил толстую пачку писем. Этот парнишка, Вовик, хорошо держался.
- Спокойно! - сказал он обступившим его ребятам. - Почта работает с гарантией. - И, зачитывая фамилии, вручал письма. - Андреев В. В.! - выкрикнул он. - Вам. - Взгляд его мгновенно оценил должностное положение Вадика, и он с поклоном повторил: - Вам.
"Здравствуй, сыночек! Получили твое письмецо, но читала его только я - папа улетел в командировку, а Маша уже уехала на каникулы. Перед отъездом оба нежно вспоминали тебя - папа скорее всего потому, что увез твой фотоаппарат, а Машка - та раскулачила тебя на те голубые штаны, над которыми ты трясешься. У нас стоит жара, надеюсь, что и у вас - то же. На базаре много зелени, появились фрукты. Мой дорогой доктор, не забывай про витамины! Тебе звонили; два раза какая–то девушка - очень вежливая! - и Слава. У него все в порядке, отпуск в сентябре. Мы с ним решили, что вы поедете на море. Я позвонила к тебе на кафедру, разговаривала с доцентом Китом. Он помнит тебя, мой дорогой! Но сказал, чтобы ты прислал телеграмму на кафедру о предоставлении неиспользованного отпуска в сентябре этого года. Так что, дорогой мой сын, я заставлю тебя отдохнуть перед началом профессиональной деятельности - так, кажется, говорят в канцеляриях? Тебе надо отдохнуть - ведь это твои последние каникулы.
Напиши мне еще и обязательно расскажи о том, что ты делаешь, а то в твоей записочке об этом ни слова.
Целую тебя. Мама".
Вадик заулыбался, представив себе, как мама, присев, на уголке кухонного стола писала эти строчки.
В столовой почти каждый читал письмо, хлебая щи, лица у ребят были серьезными, но время от времени на каждом возникала улыбка.
Вадик отнес свою миску на кухню, постарался попасться Оле на глаза, и она, как ни была занята, мимолетно улыбнулась ему. День должен был его порадовать: с утра к нему приходил больной, говорливый, напуганный рыбачок–любитель - проглотил рыбную косточку. Расставаясь с Вадиком, успокоенный, что не умрет от кровотечения, он с чувством сказал:
- Спасибо большое. - Потряс ему руку. - Все, что назначили, выполню. - Уже с улицы, заглядывая в дверь медпункта, добавил: - Только вы молодой, не зазнавайтесь… Но вы очень хороший доктор!
Вадик, усмехаясь, сел на бревнышко, закурил. "В нашей профессии без шаманства не обойтись, - заключил он. - В следующий раз вообще халат надену. А теперь вот и письмо - как домой заглянул. А вечером - Оля".
Но вечером командир оставил весь отряд после ужина в столовой. Вадик решил, что будет производственное собрание, и устроился в сторонке, не со штабом.
Командир встал, обвел всех таким взглядом, что ребята притихли.
- Вот, ребята, глядите, наш воспитуемый. Встань! - приказал он Вовику. - Направлен районным штабом. - Вовик, церемонно поклонился, шаркнул ногой. Ребята довольно захихикали. - Состоит на учете в отделении милиции. Не успел приехать - уже номер отколол. Мы, понимаешь, с комиссаром праздник "Первого кирпича" наметили, а он, понимаешь, целый первый ряд самовольно выложил!..
- И криво!.. - засмеялся комиссар. - Весь наш дом скривил…
- Я поправил, - оборвал его командир. - Сорвал нам мероприятие. Ты гляди, Вовик!.. Мало этого, так еще одно ЧП, - Командир выждал паузу и выпалил: - Оказывается, наши девчонки к гадалке бегали. К той, которая меня постращала. Да! - Он кивнул удивленному комиссару. - Ну, по этому вопросу ты давай - дело политическое. - И сел, насмешливо улыбаясь.
Ребята тянули головы, рассматривали сконфузившуюся Таню, заволновавшуюся Элизабет и, казалось, равнодушных Олю и Галю.
- Правда, что ли? - негромко спросил комиссар. - И когда успели?
- После обеда, - призналась покрасневшая Таня. Она прятала глаза, руки, сжалась. Вадик пожалел ее и подал голос:
- Да бросьте вы, ребята! Что вы шум поднимаете?
- Ты, доктор, в наши дела не лезь, - привстал командир. - Твое дело - йод–бинты, кухня, туалет. - Ребята неуверенно засмеялись. - Тут комиссар главный. Ну, девочки, рассказывайте, о чем гадали, что нагадали. - Девочки молчали. - Говори, Оль!