Генерал коммуны - Евгений Белянкин 9 стр.


Весна в этом году была ранняя, снег лежал по краям межи, и зыбинское поле, распростертое во всю ширь черной пахоты, дышало теплой согревающей влагой. Сколько раз Сергей приходил сюда весной в утреннюю рань… Нагибался, руками щупал землю, брал влажные комочки на ладонь, растирал их. Кое-где по полю проблескивали ледяшки. Ударишь по ним сапогом - посыплются снежные искры.

Каждый раз, возвращаясь домой с зыбинского клина, Сергей думал о сроках сева. Он был убежден, что сеять на зыбинской земле надо поздно, в последнюю очередь. Такая уж земля. Но председатель был другого мнения… Злой, с красными пятнами возле носа, что означало у него высшую степень волнения, Чернышев потрясал перед лицом Сергея телефонограммой.

- Да согласен я, согласен, - отвечал Русаков, отлично понимая послушного приказам свыше Чернышева, - сеять так сеять. Но не у зыбинского оврага. По взгорью, на других полях.

- Посмотрите, какое солнце! Жарища!

- Не Кубань мы и не Украина. Вы же прекрасно знаете - у нашего района свои сроки сева. И наши поля, каждое в отдельности, опять же свои сроки имеют. Я советовался со стариками…

Эти вот "старики" больше всего злили Чернышева. "Нашел с кем советоваться. На каком году Советской власти? Когда наука определяет все, он, вишь, со стариками советуется… Ты что, не агроном?"

- Знаешь что, за тебя отвечать на райком не поеду, - заявил председатель. - Сам ответишь.

- А я и не боюсь. Отвечать будем хлебом…

Не будь Русаков секретарем парторганизации, ни за что бы не уступил Чапай (так прозывали на селе председателя - не то за крутой характер, не то просто за имя-отчество). А тут все же сдался.

- Ладно, приглашу Староверова, послушаю. Да только не очень-то мне нравится твой Кузьма. Норовист.

- Да, с гонором. Может в правление и не прийти.

- Не послать ли машину за ним? - съязвил Чернышев.

Но Староверов пришел в правление и без машины.

- Вызывал, председатель?

- Вызывал. Скажи мне, дядя Кузьма… Что это зыбинский клин за земля, что к нему так надо приноравливаться?

Староверов приосанился, покашлял.

- За зыбинским оврагом, - солидно начал он, - завсегда сеяли позже. Завсегда после того, как везде отсеемся. Земля там другая, отходит медленно…

- Да что ты говоришь, жарища какая, пар от земли… - развел руками председатель.

"Вишь ты как хитришь! - подивился Чапаю Староверов. - Будто хуже знаешь, чем я". И продолжал настаивать на особых свойствах зыбинского клина.

Решили подождать сеять. А когда узнал об этом Волнов (а случилось это почему-то скоро), то даже побелел:

- Опять отсебятину городишь? - спросил он, вызвав агронома.

- Петр Степанович, - с иронией сказал Русаков, - насколько мне помнится, мартовский Пленум дал возможность каждому агроному самому решать подобные деликатные вопросы.

На лице Волнова зазмеилась усмешка.

- Смотри ты какой смелый! Что ж, думаешь, если свобода действия тебе дана, то и ответственности никакой?.. Смотри, брат… - с угрозой закончил он.

А потом был звонок из райкома…

- Ты чего там сроки не выдерживаешь? - спросил Батов. - Надо считаться с товарищами из района…

…Пшеница обступила со всех сторон и, высокая, ядреная, покачивалась широкими волнами. Выпала роса, и запах хлеба сделался резче.

- Ну вот и пришел твой день, - вслух сказал сам себе Сергей. И опять вспомнил Волнова…

Неожиданно справа, почти рядом, низко стелясь над землей, полем быстро промчался ястреб, и пораженный Сергей увидел маленького светло-серого пушистого котенка, с боку на бок переваливавшегося по пашне.

- В какую даль на гибель отнесли.

И Сергей, протянув руки, позвал котенка. Тот испуганно поднял мордочку с белым пятнышком на лбу и таращил слезящиеся глазенки.

"Не погибать же ему здесь", - подумал Русаков, держа на руках маленький пушистый комочек, доверчиво лизавший Шершавую ладонь агронома.

Ему припомнился из далекого детства случай. Сосед дядя Миша, держа на ладони медную мелочь и ногой подталкивая корзинку со слепыми котятами, весело подзадоривал их, деревенских пацанов:

- А ну, братва, кто ловчее?..

Котят надо было утопить в Хопре, и ребята наперебой набивались дяде Мише. Проходивший мимо отец, увидев в этой компании Сергея, отстегнув солдатский ремень, пригрозил:

- А ну марш домой, и чтобы духа твоего не было…

Слепые сморщенные котята тыкались мордочками в корзинку, еще не познав белого света, а веселый дядя Миша, озорно бряцая мелочью в горсти, подмигивая одним поблескивающим глазом - другой вытек в детстве, - дразнил ребятишек: а ну, кто ловчее?..

Русаков снял кепку и посадил в нее котенка. Мягкая предвечерняя трава покрылась скользкой росой. Пшеничный запах усилился. Взметнулся перепел, расплескав пшеничное море, совсем близко пискнул какой-то зверек.

23

Это было напастью: каждый день с утра начиналась духота, воздух, напоенный влагой, на солнце походил на кисею, сотканную из маленьких крапинок радуги. Парило. А к вечеру собирался дождь, погромыхивал гром. К дождю стали привыкать. И всякий раз после дождя над Хопром коромыслом нависала дуга; Марья Русакова ее называла "лебедушкой": "Опять в небе-то наша лебедушка, смотри, какая разнаряженная, да как высоко забралась!.. Уж как не ко времени…"

…Сергей был на дальних полях. Идя по жнивью, время от времени ногой переворачивал валки. Пшеница во многих местах стала прорастать. Еще бы, много влаги и жарко. Агроном вчера сказал об этом Чернышеву. Тот выругался, в чей адрес - не понять. Не в адрес же небесной канцелярии!

Чернышев за эти дни осунулся. Во всегдашнем своем поношенном сером пиджаке, в белой рубашке с пожелтевшим по краям воротом, и галстуке, выгоревшем, какого-то неопределенного цвета, мотавшемся на шее, как веревка, - он был скорее похож на бригадира из захудалого колхоза, чем на председателя. Из машины почти не вылезал. Совсем замотал шофера. Не успеет тот приехать, помыть машину, а председатель уже торопит - давай, давай, не мешкай!

Да, резала погода… Чернышев с надеждой глядел на закат. Искал добрые приметы. Но толку было мало.

- Можно сразу - и косить, и молотить… - заикнулся как-то Егор Егорыч Мартьянов.

- А влажность? А кондиция? Да и никто не разрешит, - хмуро отозвался Чернышев. Он не забыл еще, как в прошлом однажды за нарушение раздельной уборки чуть не поплатился партбилетом.

- Да, тут не очень против попрешь, - резонно заключил находившийся здесь Маркелов и навалился на Мокея: - Это ты, старый, со своей бабой там пустыми ведрами грохочешь, все колдуешь? Вот он и льет, как из трубы, все в одно место. Как тебя, грешника, мать сыра земля носит!

Маркелову страсть как хочется "завести" Мокея. Но тот отмалчивается, сердито ковыляя, уходит от Маркелова подальше, что-то шепча себе под нос…

Над полями висит нежная пелена. Говорят, что это мельчайшие частицы воды, испарение. Земля, напоенная доотвалу, не жалея отдает свою влагу…

- Дочка, Сергей Павлович, у меня к земле приросла, - говорил Егор Мартьянов Русакову. - Ей век здесь куковать бухгалтером. А вот сынка надо в городе пристраивать. Пятнадцать годков. Ты не мог бы помочь? Мы и с отцом твоим дружбу водили, да и с тобой работаем вроде бы слаженно - не слышал я нареканий от тебя. Ну, как, Сергей Павлович? Учился ты в городе, у тебя, наверное, там и связи остались?..

Сергей удивленно спросил:

- А зачем ему, Егор Егорыч? Пусть школу кончает, а там видно будет. Летом же он - помощник отцу. Паренек хороший, ладный.

- Чудной вы, Сергей Павлович! - сказал Мартьянов, от обиды переходя на "вы". - Своего сына нет, вот и рассуждаете… Нет, я своему сыну не лиходей!

- Да при чем тут лиходей! Школу бросит и куда-то в ученики пойдет… Да зачем это нужно? Ведь ему там будет хуже. Глядишь, при чужих-то людях и пить научится.

Мартьянов сконфузился и мял в руке картуз. И только сейчас Сергей понял, что Валерий Мартьянов скорее не в Клавдию, которая похожа на мать, а в отца: такие же густые брови, красивые живые глаза. Только волосы Егора Егорыча посеребрились, как ковыль в жаркую погоду, а у Валерки они - черные, смоляные, недаром на улице его кличут "цыганок". Повторял Валерка отца и своими повадками…

Егору Егорычу, видимо, хотелось быть откровенным с Русаковым, и в тоже время он чего-то боялся.

- Знаете, Сергей Павлович, жизнь такая…

Сергей читал, что после войны население городов выросло в два с половиной, а то и в три раза, и все за счет сельских жителей… На все люди идут: на неудобства, на бесквартирье… В селе культуры, конечно, меньше, но ведь не так и пусто: и кино, и радио, и телевизоры… А лето? Не помнит Сергей, чтоб подростком скучал в Александровке!

- Зря вы, Егор Егорыч… Сейчас, наоборот, молодежь все больше и больше в селе остается, а вы парня в город толкаете. Давайте подумаем…

- Да что здесь думать, Сергей Павлович! - воскликнул, перестав смущаться, Мартьянов. - Давно обдумано все. Пусть уходит мой Валерка. Так-то! Паспорт получит… Работать можно и на производстве, на железной дороге… Везде лучше, чем здесь. А пить научится - так ведь если головы не будет, то и здесь научится. Человек - как птица, - продолжал взволнованно Мартьянов, - как подрос, так тесно в своем гнезде. Надо стремиться к большему, а прозевал, упустил жар-птицу - не твоя, значит, судьба, так и останешься неучем навечно.

После разговора с Егор Егорычем Русаков, идя по проулку, встретил Валерку. Тот перелезал через плетень соседского огорода.

- Ты чего по чужим огородам шныряешь? - строго спросил Русаков.

Валерка покраснел.

- Тетя Мотя попросила ей плетень поправить.

- А ты сначала поправил, а затем ломаешь?

- На Хопер я, купаться, а здесь путь короче.

Русакову пришли на память слова Валеркиного отца: "Прозевал, упустил жар-птицу - не твоя, значит, судьба, так и останешься навечно…" И он пытливо глядел на мальчишку. С виду Валерка худенький, чернявый, смотрит простодушно и открыто.

- Говорят, ты в город собираешься? - спросил Сергей.

- Не знаю. Как батя решит.

- Как батя? - удивился Сергей. - А у тебя головы своей нет?

- Есть. А мне что?

- А хочешь быть комбайнером? - вдруг спросил Русаков. - На самоходный посадим, новейшей конструкции дадим.

По лицу мальчишки пробежала ухмылка. Только уважение к дяде Сереже мешало ему ответить на шутку шуткой.

- Ну, так как? - повторил Сергей вопрос.

- Хочу. Да кто меня возьмет? - по-взрослому и недоверчиво вымолвил Валерка. - На комбайнера надо учиться.

- Надо, и мы тебя возьмем.

- Возьмете? Это хорошо, - неопределенно и опять недоверчиво отозвался мальчик. - Да отец-то не согласится.

- Почему же не согласится? Специальность - отличная. И тебе по душе.

Валерка кивнул и торопливо, видимо опаздывал на Хопер, где договорился встретиться с ребятами, побежал по проулку. Но отбежав метров десять, вдруг обернулся и крикнул:

- Дядя Сережа!

- Ну, что тебе?

- Я хочу… Я согласен. Смотрите же, не забудьте про то, что сказали.

- Хороший хлопец, - вслух подумал Сергей, проводив глазами подростка.

24

Попав вскоре после собрания в Александровский колхоз, Волнов не стал искать председателя и агронома, а прямым путем поехал к Остроухову.

Механик принял гостя радушно. Повел его к тракторам.

- Вот, Петр Степанович, положение с уборкой горячее, полевое сражение, можно сказать, а мы ухитряемся трактора на профилактику ставить… Хвастаюсь - уж извините!..

- Это здорово! А председатель не злобится? Они, председатели, всегдашние противники профилактики в это время.

- Чернышев - председатель понимающий. У нас ведь график разработан и правлением утвержден.

Остроухов скрыл недавнее утреннее происшествие; Чернышев, узнав, что механик поставил на техуход сразу несколько тракторов, завелся, как говорят трактористы, с полоборота.

- А кто мне будет зябь пахать? Немедленно в борозду!

- А график, Василий Иванович?

- Пошел ты со своим графиком…

Не таков Остроухов, чтобы из-за техухода ссориться с председателем. Он тут же приказал пустить к обеду трактора в борозду. Волнову же об утреннем наезде председателя и словечка не сказал.

- Председатель наши нужды понимает, Петр Степанович.

Механизаторы на него не в обиде - чуткий Василий Иванович, всегда сам все выслушает, запишет - и сделает… Агроному-то при нем вольготно: авторитет себе завоевывает на популярности председателя. На такой благодатной почве и всякий вырастет…

Волнов был согласен с Остроуховым. "С головою человек… И себе на уме, - подумал он о механике. - Если будет надо, вполне заменит Русакова".

Остроухов пригласил Волнова в избушку, угощал чаем, и они долго говорили. Вспомнив добрым словом МТС, оба пожалели, что в районе нет такой организации, о которой говорил на партсобрании Остроухов. Волнову нравились мысли механика, и он, посматривая на его отливающее желтизной заросшее лицо, все время ловил себя на мысли: "Хороший мужик, пьет вот только, но очень даже нужный мне…"

* * *

Дни были для комбайнера страдные, ни одной свободной минутки - чего там, в бане некогда вымыться.

Еще в старину говорили, что любовь сильнее усталости. Мягкая синева ложилась, будто туман, на поле, и Катенька, шагая по колючему жнивью, махала белым платочком Ивану. Иван остановил комбайн.

- Ну, как там на току, работяги, - веселый, с запыленным лицом, встретил он зазнобу.

- Как всегда, - спокойно отвечала Катенька. - Приезжал Чапай. Погибну, говорит, я с вами, девоньки… Ведь хлеба-то сколько! Так я уж вас прошу, по-военному. А тетка Авдотья ему как резанет: ты бы, председатель, по стаканчику поднес, работа веселей пошла бы, это уж так…

- Знаешь, Катенька, не махнуть ли нам на Хопер? - вздохнул Иван. - Вода теперь, что парное молоко… - И как бы оправдываясь перед Катенькой: -А что? Потом я наверстаю. Я сегодня должен две нормы дать. В отместку Шелесту.

- Опять с ним споришь?

- Да нет, так просто - интересно. Его завести легче, чем мотор у комбайна.

Дорога круто спускалась прямо к Хопру. Вправо - лесные массивы, Галыгино. А там внизу, поближе к Хопру - сама Александровка. Вот здесь Хопер делает заворот - и с пригорка кажется, до него рукой подать.

Вода действительно парная. Тело нежится, и сразу становится легко. Иван, сильными, ловкими взмахами разрезая воду, выплыл на середину реки.

- Катенька, жми сюда…

- Что ты, Иван… Я так не сумею.

Катенька держится ближе к берегу. А Иван орет на весь Хопер:

- Да разве так плавают! Родилась на Хопре, а плаваешь по-собачьи…

Потом они сидят на песке, и Иван вроде незаметно, игриво бросает песок на ноги Катеньки.

- Не надо, Иван.

- Вот я думаю, Катенька, что прав Бедняков. Надо косить на прямую…

- Ты о чем, Ваня?

Иван берет ветку и на песке рисует загоны.

- Так это ж дело твоего брата.

Иван усмехнулся.

- Сережка одержимый - это правда, но не все иногда в нашей власти. Поняла?

- Нет, не поняла.

Вдруг Иван вскочил и, схватив белье, потащил Катеньку в кусты.

- Ты что?

- Батька твой.

По берегу вниз, прямо к тому месту, где они сидели, неторопкой походкой шел Кузьма. Подошел, постоял немного и, закурив папироску, так же неторопко пошел вдоль берега. Иногда он взмахивал рукой, будто с ним рядом был собеседник. Но слов его слышно не было. Наблюдая за ним из-за кустов, Иван сказал Катеньке:

- Неужто выследил?

- Да нет, Ваня. Он, наверно, перемет поставил…

- Ну, мне пора… Приходи вечером в поле, - Иван озорно подмигнул Катеньке. - Бате приветик от меня!

25

Иван оглянулся и увидел сбоку от комбайна на стерне широкую и грозную фигуру Кузьмы. Старик внимательно из-под лохматых бровей следил за его работой.

Иван остановил комбайн, не ожидая в поле столкнуться с Кузьмой. "Неприятная встреча", - подумал он. Но Кузьма, шевеля усами, видимо, меньше всего думал о переживаниях Ивана.

- Хорошо работаешь, - неожиданно сказал Кузьма, хмуря брови. - Потерь почти нет…

- Дожди замыли, дядя Кузьма, - отозвался Иван.

- Иди сюда, - позвал Кузьма.

Иван слез с комбайна, подошел. Старик помолчал, потом ковырнул сапогом стерню.

- Надо на прямую косить, - сказал он.

- Установки нет, дядя Кузьма, - шутливо заметил Иван.

- Установки? - вскипел Кузьма. - До каких же пор вам будут нады установки? Установки дает сама погода - вот наша установка. А говорят, ты еще на агронома учишься… Мозговать надо. - Он разжал ладонь, и на землю посыпались зерна.

- У раздельной уборки есть тоже преимущества, - подал голос Иван.

- Сам знаю. Не первый год на свете живу. Да погода-то какая? Все спреет в валках. Здесь надо сразу брать, как на фронте, приступом, пока пшеничка в руки дается… Ты об этом скажи Сергею.

- Хорошо, дядя Кузьма, скажу. Я и сам так думаю.

- Вот и ладно! - похвалил Кузьма.

Сергею нужно уже было идти в поле, но он никак не мог найти свой новый плащ, привезенный из Пензы… "Опять небось Иван форсит", - огорчился Сергей и накинул старенький, в пятнах и дырах, видавший виды плащ.

- Не беспокойся, я скоро, - сказал он, целуя жену. - И глупости выкинь из головы…

"Глупости" - это был страх Нади перед родами, которые вот-вот должны были подойти.

Дождь вроде стал поменьше, когда Сергей вышел. Только чуть моросил. В просвет между тучами даже выглядывало солнце. "Глядишь, денек-другой и разветреет, - прикидывал Сергей. - Ведь надо же так: зарядил обложной! Вся душа изныла…"

Сергей свернул к маячившему вдалеке комбайну Беднякова. Николай Степанович со штурвальным сидел возле комбайна, курил.

- Как дела? - спросил Русаков.

Бедняков посмотрел на небо, послюнявил палец и затем кончиком пальца затушил самокрутку. С неба падали редкие крупные капли. Ветер весело гнал рваные, лохматые остатки облаков. Влажный воздух рассеивался. Понемногу разветривало.

- Ждем у моря погоды, - Бедняков встал, цыкнул на штурвального. - Покурил, и будя. Я тебе что сказал? Проверить…

Штурвальный нехотя поднялся с вязанки соломы.

Бедняков повел Сергея вдоль валков, лежащих прямыми рядками. Он подцеплял сапогом пшеницу, перевертывал мокрые охапки.

- Видите, полежало и уже проросло… А потом гнить будет. Сергей Павлович, - комбайнер внимательно посмотрел на агронома. - А не лучше ли сразу под комбайн?.. На току можно довести и до кондиции… Ни к чему сейчас, Сергей Павлович, раздельная уборка: не по погоде она. Урожай пропадет.

Пшеница в валках не имела вида. Да и та, что не скошена- стояла понурая, низко свесив колосья к земле. Русаков, слушая Беднякова, понимал, что дело говорил комбайнер… Еще недавно перед глазами морем качалась пшеница почти в рост человека. Не эта, мокрая и перепутанная, а та, перед которой он, затаив дыхание, с восторгом стоял на меже… Было жалко людского труда.

- Ты, пожалуй, прав, Николай Степанович. Я вот с утра хожу и все думаю об этом же… Вон и Кузьма предлагает.

- На прямую косить сподручнее. - Бедняков обрадовался: сдается агроном.

- Двум смертям не бывать, одной не миновать, - улыбнулся Русаков.

Назад Дальше