- В белом дворце? - спросил мальчик.
- Да, в белом дворце. Вот сейчас мы едем как раз мимо развалин этого древнего дворца. Вон, видишь, белые камни и даже одна плита стоит. Говорят, это и был дворец белого сайгака. Вот здесь мы и остановимся, возьмем бинокли и будем смотреть на сайгаков, среди которых есть и белый сайгачонок.
- Это тот самый белый сайгак, отец, который спас девочку?
- Нет, сынок, это другой. То было давно.
Мухарбий заехал за бугорок, остановил машину, помог вылезти малышу, взял бинокль, сумку и стал крадучись, тихо подниматься на холм. Они легли рядом, Мухарбий и мальчик Ногай, который старался во всем подражать отцу.
- Ты их видишь, отец?
- Пока что не вижу, сынок. Посмотри-ка, солнце, солнце уже заходит. А ночуют они в другом месте. Постой-ка, да вот же они! Вот же они, вся их семья. Разлеглись, отдыхают. А вот и белый сайгачонок… На-ка посмотри, сынок, тот, кто увидит белого сайгачонка, вырастет добрым, смелым… - Старик передал бинокль Ногаю, направил его и помог приставить к глазам. - Видишь?..
- Вижу, отец, он красивый. Но это же козленок!
- Да, это стенной козленок, сайгак.
- А что он делает?
- Пьет молоко, сосет соску.
- Ой, как смешно дергается. А ближе нельзя подойти к ним, отец?
- Нельзя. Они очень пугливые, вон, видишь, однорогий стоит на страже.
- Ой, они все вскочили, отец, бегут!
- Дай-ка бинокль, сынок. - Мухарбий взял бинокль. - Да, наверно, однорогий сказал им, что пора ночевать. Они тут недалеко ночуют. Я знаю где.
- Они разговаривают?
- Да, как и люди, они понимают друг друга. Хотя есть такие люди, никак но понимают…
- Что ты сказал, пана?
- Это я так, про себя.
- А что говорит сайгачонок? Он не может так быстро бежать?
- Не может. Но ведь рядом с ним и мать и отец. Мать ему говорит: скорее, сынок, не отставай.
- А он что говорит?
- А зачем, говорит, торопиться? А отец ему говорит: вон, видишь, тень орла…
- Они боятся орлов?
- Да, стенной орел может убить сайгачонка. Вот кого они испугались. Ну-ка, сынок, подержи бинокль, я сейчас… - Мухарбий побежал к машине, достал ружье и вернулся.
- Ты убьешь орла?
- Если он на них нападет… Нет. Но, слава богу, орел еще выше поднялся. А сайгаки спать пошли. Сейчас мать будет рассказывать ему сказки. Да и нам пора возвращаться.
- Ты мне тоже будешь рассказывать сказки?
- Да, сынок.
- Много сказок ты знаешь?
- Много.
- Когда я буду большой, я сам буду водить машину, правда?
Сумерки в степи сгущаются быстро. Вот уж луна появилась в небе. Она быстро поднялась, уменьшилась и залила степь желтым светом. Мухарбий ехал осторожно и медленно, оглядывая степь во все стороны. Вдруг он заметил фары машины, шедшей справа ему наперерез. Сам он еще не зажигал фары, поэтому, вполне возможно, на той машине не видели "газика", слившегося с вечерней степью. Мухарбий сразу сообразил, что это недобрые люди. Они едут не по дороге, что им делать в степи? Он остановил машину, накинул на Ногайчика шубу, усадил его на заднее сиденье.
- Что бы ни случилось, сынок, не выходи из машины и не показывайся.
- А что случилось, отец?
- Ничего. Мне надо поговорить с теми людьми, что едут на машине. Я тебя очень прошу, сынок, ты сиди здесь, хорошо?
- Хорошо, отец.
Мухарбий направил машину наперерез, точно рассчитал скорости обеих машин и, сравнявшись, остановил свою машину перед самым носом грузовика.
- Эй, кто там, что ему нужно? - раздался голос из кузова. Голос этот был очень похож на голос Эсманбета.
Мухарбий включил фонарик и оглядел всех сидящих в машине. Эсманбета среди них, слава богу, не было.
У Мухарбия полегчало на душе. Хоть и бывший друг, но друг. Может быть, снова станет другом, если все поймет.
- Эй, кто ты и что тебе нужно?
- Слезайте, хочу посмотреть, что везете.
- Кто ты такой? Тоже мне "слезайте"!
- Чья машина?
- Конечно, не твоего отца.
- Ничего, хозяина отыщем. - Мухарбий посмотрел на номер. - Водитель, ваши права?
- Я права показываю инспектору ГАИ.
- А я инспектор по охране степи.
К Мухарбию подошли те, что выпрыгнули из кузова, один положил руку на плечо Мухарбия и повернул его к себе:
- Ах, это ты! Ребята, это же наш друг Мухарбий, старый бродяга. Ну, здравствуй. Удивительный ты человек, Мухарбий, такой простор в степи, как ты успеваешь повсюду, друг?
- Не был я вашим другом и не хочу быть. - Мухарбий метнулся к кузову, поставил ногу на колесо и включил фонарик. Четыре туши обезглавленных сайгаков лежали в кузове, ничем не прикрытые.
- Жестокие вы люди, ни стыда, ни жалости в вас нет. Вы же знаете, что охотиться на сайгаков строго запрещено.
- Ну что ты, Мухарбий, откуда нам знать. Мы люди темные. Это ты один у нас знаешь все на свете, и что надо и что не надо.
- Вы поедете со мной.
- Куда?
- В милицию.
- Ну, Мухарбий, не надо так волноваться. Ты лучше оштрафуй нас, и все.
В "газике" сидел малыш и все слышал. Он думал: вот какой, оказывается, мой отец. Он хозяин степи. Он сильный, он защищает добрых сайгаков.
- Нет, тут штрафом не отделаться. Тебя я знаю и тебя - старые знакомые. Об остальных, я думаю, вы сами скажете в другом месте. Итак, четыре головы сайгаков…
- Какие головы? Ты видел там хоть одну голову? - похлопал по плечу Мухарбия самый наглый из них.
- Ну что ж, это значит только то, что вы промышляете не в первый раз. - Мухарбий был решителен в таких случаях.
- Слушай, ты, - подошел к Мухарбию один из незнакомцев, - и тебе будет лучше, и нам. Ты нас не видел, мы тебя не встречали… Договорились? Дай руку.
- Нет, не выйдет у вас ничего.
- Смотрите, какой неподкупный нашелся. У меня но выйдет? Да ты кому это говоришь?
- Тебе! - Мухарбий хотел отстранить от себя одного из знакомых. Его имя Аджигельды. Но тотчас он получил страшный удар в живот и застонал. Потом его ударили сапогом, потом все начали бить его, пинать ногами. В это время из машины выскочил маленький Ногай.
- Отец, отец! - закричал мальчик и бросился на злых людей. - Не бейте моего отца.
- Щенок, тебе что надо? - отбросил мальчишку Аджигельды. - Какой он тебе отец? Тоже мне нашел отца! Не было у него никогда детей и не будет…
- Отец, - заплакал Ногай. Мухарбий услышал голос мальчика, и это придало ему силы. Он вскочил, ударил наотмашь одного, пнул ногой другого, свалил третьего и хватил было за горло, но силы были неравные. Его хватили чем-то по голове, и он поник - потерял сознание. После этого его долго били и, бросив, как мешок, сели в машину и укатили.
Сынишка подполз к нему весь в слезах.
- Отец, что с тобой, отец?
Мухарбий лежал ничком. Казалось, уже ничто не могло привести его в чувство. Малыш, всхлипывая, пытался поднять его голову.
- Сын мой…
- Я здесь, отец. Вставай, уйдем отсюда. Уйдем. Плохо в степи, больше никогда сюда не придем.
- Нет, сынок…
- Тебе больно, отец?
- Больно.
- Это нечестно - их много, а ты один…
- Они уехали?
- Уехали далеко.
С трудом Мухарбий сел в машину, усадил на заднее сиденье мальчика и завел машину. Первой мыслью было догнать преступников и выпустить обойму из пистолета по шинам, пусть стоят в степи. "Но ведь и у них есть ружья, а со мной мой сын, - подумал Мухарбий, - опасно. Был бы я один, еще посмотрели бы, кто кого, но с сыном рисковать нельзя".
Мухарбий приехал домой. Кадрия ужаснулась, увидев своего старика избитого, в крови. Ногайчик бросился к ней, прижался, заплакал. Не умывшись, ничего не рассказав, старик снова пошел к машине.
- Присмотри за мальчиком, я скоро вернусь.
- Куда ты в таком виде, ночью?.. Избитый весь…
- Я должен сообщить в милицию.
- Думаешь, они обрадуются, если ты среди ночи их потревожишь?
Мухарбий был упрям, и Кадрия не смогла уговорить его. Он уехал.
В отделении милиции старик застал одного только сонного дежурного. Рассказал ему обо всем, но тот нисколько не оживился.
- Надо сообщить начальнику. Позвони ему домой.
- Начальник просил не беспокоить его среди ночи.
- Но пойми, это же очень важно. Мы можем поймать их с поличным.
- Ты говоришь, что двоих узнал? Что еще тебе нужно? Завтра вызовем и допросим.
- Завтра они скажут, что меня и в глаза не видели. Меня же обвинят в клевете. Дай, я сам позвоню начальнику.
- Не велел. Устал, говорит.
- Какой может быть отдых, когда такое дело?
- Ты не кричи, Мухарбий, иди домой, умойся. В тебе сейчас обида говорит…
- Значит, только обида? - разозлился Мухарбий.
- Понимай как хочешь.
- Ну что же, отдыхайте. Бандиты в степи орудуют, а вы отдыхайте…
Мухарбий сразу почувствовал слабость. Он едва доехал до дома. Ногайчик вздрагивал, плакал во сне, напугали его, проклятые! Уснуть Мухарбий не мог, мучили кошмары, все тело болело. Причем горше обижался Мухарбий не на бандитов, а на милицию. К утру у него начался жар. Кадрия позвала аульского врача.
Этот аульский врач, пожилой уже, всякого навидавшийся человек, был просто поражен живучестью Мухарбия. На старике не оказалось живого места - все тело было в синяках и кровоподтеках. И до этого не раз доктор видел старика избитым, поэтому он, конечно, спросил удивленно, почему Мухарбий не жалеет себя.
- Степь жалко, сайгаков жалко, землю родную жалко, - ответил Мухарбий.
Три дня не отходил врач от больного, три дня Мухарбий метался в бреду, но потом ему стало легче.
- Сердце крепкое у тебя, старик, - сказал доктор на третий день.
- Доброе у него сердце, - поправила доктора старая Кадрия.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Есть люди - я сам принадлежу к их числу, - которые не могут чувствовать себя в гостях свободно и непринужденно, как дома. Они испытывают непреодолимую скованность, все им кажется, что они не так одеты, не так застегнуты, не так сидят, не то сказали, не так держат вилку, все им кажется, что о них плохо подумают, а потом будут над ними смеяться. Правда, может быть, иногда эта скованность зависит не только от самих гостей и их стеснительности, но также и от хозяев, от обстановки в доме, от отношений между хозяевами и гостями, от их искренности, сердечности, доброты.
Не знаю, на чей счет отнести, но вот Идрис всего лишь второй раз в гостях у Эсманбета, а чувствует себя вольготно, словно в доме родного дяди. Сегодня он без Сурхая, но зато с ним приехали два его друга. Все трое - охотники. Они привезли с собой все необходимое охотничье снаряжение и ружья - автоматы нового образца. Привез охотников все тот же шофер Сансизбай, но только не на своем "газике", а на грузовой машине. Машина новенькая, кутаисского завода, покрашена в оранжевый цвет.
В доме Эсманбета вот уже целую неделю царит великое оживление. Получена телеграмма от сына, что он едет домой. Сначала ему необходимо, правда, заехать в Махачкалу, но задержка на несколько дней ничего не значит. Дочери Эсманбета заняты уборкой дома, а жена прибирает на столе после обильного застолья хозяина и гостей.
- Но все же, как думаешь, приедет Сурхай к субботе? - спрашивает Эсманбет у Идриса.
- Непременно приедет, обещал. И мы тоже останемся на свадьбу, если, конечно, не будем в тягость.
Насчет тягости для приличия добавил Идрис.
- Какой разговор, друг Идрис! Если вы уедете, не останетесь на свадьбу, обидите меня. Гости начнут прибывать со всех сторон. Друзей у меня много, а сын один. Мой Батый. Приглашения я уже разослал.
- Соседа не забыл?
- Мухарбия? Как можно! На радостях люди не должны вспоминать дурное. По обычаю, даже мирятся в таких случаях.
- Я слышал, крепко его разделали.
- Да, почти месяц пролежал в постели.
- На суде я был…
- Троих, что ли, арестовали?
- Арестовали, арестовали, но дело еще не закончилось.
- Так, значит, не грозит им тюрьма? Долго тянется. Как думаешь, Идрис, их посадят?
- Говорят, условно дадут. Одни из них - сын влиятельного человека… Разве отец допустит, чтобы сынка посадили в тюрьму? Припишут обыкновенное хулиганство.
- Не надо было им затевать драку.
- Мухарбий цепкий, как схватит, так и не выпустит. И ты, Эсманбет, говорят, страдал от него, а?
- Пустое говорят.
- Как же! Из-за него тебе вкатили строгача.
- Допустим, не только из-за него… А хорошо иметь везде друзей и защитников. У меня вот брат - секретарь райкома. Ты его знаешь.
- Анварбека? Как же не знать! Вместе охотились на Аграханском заливе, даже в одной лодке. Уток тогда мы с ним настреляли - страсть! Заплываем за камыши, а их - туча. Он хороший охотник. Постой, постой, но брат, наверно, тогда сидел на бюро, как же он допустил, чтобы тебе дали выговор?
- Он сам же и предложил…
- Да… Анварбек тоже придет на свадьбу?
- Придет. А с ним, сам знаешь, придут и все остальные, много начальства соберется на свадьбе. На войне, Идрис, меня ранило осколком. Сыну тогда было меньше года. Когда я истекал кровью, думал, что, видно, не дожить, не гулять мне на свадьбе сына. И вот дожил… Большое это счастье, Идрис!
- Я еще пока не отец, не знаю. Но, наверно, хорошо иметь взрослого сына-красавца.
- Ну как бы тебе сказать, Идрис? Словно молодость возвращается.
- Невесту небось выбрали самую красивую? - Идрис попыхивал сигаретой, а друзья его после обеда пили крепкий ароматный чай.
- Вы ее увидите. Таких красивых девушек во время нашей молодости, пожалуй, и не было.
- Твоя правда, хозяин, - ковыряя спичкой в передних редких зубах, заметил гость постарше. - Нынче девушки пошли - загляденье. Я живу в столице, напротив университета, по утрам и вечерам столько вижу их, разных и красивых…
- Видать, глаз не отрываешь?
- Не отрывал бы, старуха моя ругается. Ха-ха-ха!
- Особенно когда они в этих коротеньких платьицах. Ведь не только колени видно…
- Вот расписывает. Хи-хи-хи! Знать, не прочь поухаживать.
- Вот тебе и Абдулла. Ха-ха-ха!
- Ничего, доживете до моего возраста, посмотрим, будете ли смеяться. Эй ты, Идрис, что же ты не показываешь нашему хозяину подарок Сурхая?
- Совсем забыл, прости, Эсманбет, совсем запамятовал. Здесь нас так хорошо приняли, что просто вылетело из головы. То-то я все думаю, что-то такое забыл… - Идрис кинулся вниз и принес блестящий кожаный чехол с ручкой.
- Ну-ка, ну-ка, что мой друг дарит мне? - Эсманбет достал из чехла ружье.
- Автомат. Их на базу поступило всего четыре штуки. Три мы взяли себе, а одно тебе прихватили. Сурхай заплатил.
- Спасибо ему. Еще в масле, новенькое! А патронов к нему достаточно захватили?
- Хватит.
- Ну что же, Сансизбай, готовь машину. Сейчас мы поедем в степь, проверим ружье.
- Вот это дело!
- Может, попадет что-нибудь: птица, заяц или сайгак.
- Об этом чтобы разговора не было! - нахмурился Эсманбет. - Поняли?
- Хорошо. Не будем их трогать. Но на птицу-то мы можем поохотиться? Куда махнем?
- В Кизлярский залив.
- Ну что вы… - возразил Эсманбет. - Зачем так далеко? Надо к вечеру вернуться сюда. К тому же, пока почищу ружье, пройдет время. Я знаю его, неплохая игрушка, но возни с ним много.
- Ты прав. Мы свои уже пристреляли. Бьет хорошо. На кабана ходили.
- Ну и как?
- Три пули - один кабан.
- Здорово!
- Так куда же поедем? - спросил Сансизбай.
- К озерам в солончаки, - решил за всех Эсманбет.
- А там что?
- Посмотрим. Эй, жена, приготовь-ка нам в дорогу ни мало ни много и что не жалко. Горячего не забудь. Сансизбай, возьми положи все в машину. И ружье мое старое… - Обернувшись к гостям, Эсманбет добавил: - Свое вернее…
- Куда же ты, муж мой? Сын ведь может приехать!
- Он приедет завтра, а мы к вечеру вернемся.
Сели в машину и поехали. Эсманбета хотели посадить в кабину, но он уступил место Абдулле.
- Хоть на один день, а он старте меня. А я люблю обозревать степь из кузова. Тем более что там есть мягкие сиденья. Хорошая машина, трогай, Сансизбай.
День был жаркий, улицы пустовали. Люди спасались от жары в домах, в тенистых двориках и садах. По дороге Идрис заговорил о тех пятидесяти сайгаках, о которых в прошлый раз был у Эсманбета уговор с Сурхаем.
- Об этом не может быть и речи, - сухо ответил Эсманбет. - Обстоятельства изменились. Я послал Сурхаю письмо и все объяснил…
А уговор состоял в том, что Эсманбет должен был поставить управляющему ресторанов и столовых пятьдесят туш сайгаков без шкур. За это Эсманбет получал две тысячи рублей, да еще шкуры стоили денег. А мясо Сурхай реализовал бы через свои рестораны и столовые. Мясо это получалось неучтенным, и вся прибыль от него шла Сурхаю и тем, кто вместе с ним проворачивал эту операцию. Он и раньше так делал не один раз… Сайгачье мясо и на самом деле вкусное, ароматное, мягкое, как у ягненка. Те, кому подают на шампуре горячий сочный шашлык с луком и помидорами, или шашлык по-карски, или, скажем, тава-кебаб на сковороде, и не догадываются, чье мясо они едят. Но премного они благодарны директору ресторана и повару за нежные шашлыки. Говорят, даже и повара иногда не догадываются, какое мясо идет на шашлык, и принимают сайгака за баранину.
Машина тем временем миновала поселок и мчалась теперь по голой степи.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мухарбий сидел на веранде, открытой на улицу. Невдалеке в сторонке блестит и ошеломляет новой цинковой крышей белый дом Эсманбета. Видны были бы и окна и балконы этого дома с развешанными на них для проветривания коврами, подушками и одеялами, но между домами Эсманбета и Мухарбия растут деревья: тутовник, акации, тополя. Они-то и мешают видеть соседу соседа. Да и нет Мухарбию никакого дела до соседского дома. Он занят своим делом, он мастерит маленькому Ногайчику игрушку, а мальчик лежит на овечьей шкуре и, подперев голову ручонками, смотрит, что делает ему папа. Мастерит же Мухарбий пехлевана-акробата, который, будучи подвешен на ниточку между двумя палочками, скоро начнет выплясывать. Ниточка будет пропущена через руки деревянного плоского человечка, а палочки посередине скреплены меньшей палочкой-перекладиной. Нажмешь на нижние концы палочек, нитка вверху натянется, человечек вздрогнет и подпрыгнет.
- Уж очень ты долго, папа.
- Сейчас закончу. А ты сходи и принеси краски, что я тебе вчера купил.
- Ты его покрасишь?
- Конечно. Чтобы он был похож на настоящего пехлевана. Ведь у пехлевана должна быть нарядная одежда.
Малыш побежал за красками. В это время к дому соседа подкатила черная "Волга" с шашечками. Самого дома не было видно Мухарбию, но улица перед домом вся на виду и слышно каждое слово.
"Волга" остановилась у ворот Эсманбета. Тотчас раздался крик старшей дочери:
- Мама, мама! Брат приехал, Батый приехал!