Минут через десять Саунаг, не торопясь, начал поворачивать влево, ложась на условленный курс. Судно шло полным ходом. Ветер крепчал - волны плескались о левый борт, качка стала ощутима. Невесть откуда налетела стая чаек. Чайки всегда прилетают невесть откуда. Когда время трал выбирать. Однако на сей раз, красавицы, вы поторопились. Не подоспело время, запаситесь терпением. Кто мечтает поживиться Большой рыбой, должен запастись терпением…
В первый момент он даже не понял, что происходит. Резанул в глаза свет солнца. Почему? Возможно ли такое? Взглянул на компас. Что-то слишком резко судно забирало влево. Ну, все ясно. Левый ваер трала зацепился за что-то. Или, что вероятней, - траловые доски… Не успел он додумать, как заметил такое, что смутило его еще больше: вода справа по борту текла в противоположном направлении! Как будто винт на задний ход переключили. Но мотор на пределе работал - полный вперед! Ну, дела! Ход потерян. Значит, все-таки зацепились.
Саунаг толкнул дверь кубрика и грохнул кулаком в стену: подъем! Жанис, Гравитис! Вставайте! Быстро! Слышите?
Судно шло по ветру. Чтобы его не сносило на трал, Саунаг взял еще левее. Сбросил обороты.
Внизу крика, должно быть, не услышали. Спят как убитые. Жанис обычно вскакивал, стоило только свистнуть. То, что Гравитис дрыхнет, это понятно. Подъем! Он дубасил по стене изо всех сил. Вроде отозвались. Похоже, Дайнис Круминьш. Буди их, крикнул Саунаг. И еще раз для верности крикнул погромче: Жанис, скорей, сели на мель!
Некогда ждать, пока они очухаются, выползут из кубрика. Саунаг привязал штурвал к сиденью и бросился на палубу. Включил лебедку. Ваера начали сматываться. Левый натянут, правый провисал. На барабан, однако, оба наматывались равномерно. Да где же эти обормоты, чего они мешкают? Саунаг готов был лопнуть с досады. Ну конечно, зацепились за что-то, обычное дело. Сейчас ваер высвободится. Не впервые. Натянется. Качнет судно. Все будет в ажуре. Но со дна души холодком потянуло - поднимался страх.
Обстановка менялась стремительно, некогда додумывать длинные мысли. До него вдруг дошло: что-то не так, не то происходит, что должно происходить, тут действует логика, понять которую он не в состоянии. Потому и все последующее оставалось загадкой. Теперь и мачта, оторвавшись от судна, могла взметнуться вверх. И волна могла расти не вверх, а вниз. И небо быть снизу, а море - сверху. Ему было знакомо это чувство. Еще с тех пор, когда трал выловил со дна морского обросшую водорослями мину. Или когда однажды в шторм отказал мотор и судно понесло на скалы.
Перед глазами мельтешили чайки: клювы разинуты, желтые лапы растопырены, тянутся вниз, будто ищут опоры. Казалось, судно и сам Саунаг магнитом притягивают чаек, птицам приходилось преодолевать сопротивление. Слева по борту плыл буй. Саунаг впился в него глазами. Буй подплывал все ближе. Черный буй среди синих волн.
Потом судно накренилось. Может, на левый, может, на правый борт. Он уже плохо соображал. Почувствовал, как из-под ног уплывает палуба, превращается в стену, а он пытается припасть к ней, вцепиться в нее руками, распластаться на ней. Потом Саунаг увидел судно над головой - так козявка видит башмак, грозящий ее раздавить. И затем оказался в воде. Прыгнул, упал, сорвался - не смог бы объяснить.
Вынырнув, Саунаг откашлялся, вобрал побольше воздуха. Но волна накрыла его, и он подумал: надо снять ботинки. И еще почему-то подумалось, что у старшей дочери сегодня день рождения. Должно быть, он слишком рьяно молотил руками и ногами, это мало походило на плавание, в ушах звон, ломило виски. Надо же именно сегодня такому случиться. Почему сегодня?
Немного придя в себя, Саунаг метрах в трех увидел металлический островок с крутыми скатами. С его точки зрения - полупловца, полуутопленника - островок казался довольно высоким, хотя волны временами перехлестывали поверх него. Только теперь наконец все пережитое и свершившееся отложилось в связное умозаключение: металлический островок был днищем его судна; судно перевернулось, остальные там, внутри. Доносился слабый стук - или померещилось? Нет, работал судовой двигатель. И выступавший из воды гребной винт вращался, словно барабан лебедки, левый ваер скользил поперек днища, поверх рулевого пера. Странно, подумал он, раз наматывается правый ваер, вроде бы должен наматываться и левый, они же друг с другом связаны. А если зацепился левый ваер, почему он тянет борт под воду?
Дождавшись очередной волны, Саунаг ухватился за киль. Волна покатилась обратно, удержаться не удалось, но следующей волной его подкинуло выше, и он взобрался на скользкое днище.
Ваер все еще накручивался. Наконец показались траловые доски. На них обрывки сети. Широкая, жестью обитая створка уперлась в перо руля. С хлопком оборвался ваер. Траловые доски снова шлепнулись в воду.
Долго ли удастся продержаться на днище? Возможно, что долго. Стук мотора, до сих пор покрывавший остальные шумы, заставлявший его самого дрожать и лязгать зубами, вдруг прекратился. И - тишина, гнетущая, как темень, которая наваливается, когда гаснут огни праздничного салюта. Однообразный плеск и шелест волн о стальное днище - эти звуки показались совершенно новыми, незнакомыми. Он прислушивался к ним с настороженным интересом. И потом различил глухой, металлический гул, но происхождение его понял не сразу. Под днищем судна кто-то стучал. Леденящий ужас захлестнул его, толкнув обратно в море с такой силой, что судорожно сведенные пальцы сами отпустили киль. Саунаг разглядел в воде свое отражение. Лицо казалось черным. Это выше сил человеческих, подумал он и глянул на руки. Руки тоже были черны.
6
Дайнис Круминьш спустился в кубрик с приятной мыслью, что ему повезло. Ощущение было такое, будто он смотрит на себя со стороны. Все происходящее с ним и вокруг него представлялось в ином измерении. И поскольку пережитое за последние три дня разительно отличалось от всего предыдущего, казалось, что события разворачиваются не в действительности, а он их видит в кино.
Тем не менее все происходило на самом деле. Это можно было почувствовать даже нюхом (из всех запахов он больше всего любил особый корабельный запах, потом - свежераспиленных досок и, наконец, запах бабушкиных настурций), даже на слух (барабанная дробь мотора, бас-гитара волн - жутко модерновый ритм), даже на ощупь (прохладная металлическая обшивка дрожит, словно трепетная конская морда). Сомнений быть не могло, он и впрямь находился на судне, плыл по морю. Пусть МСТБ-99, он же "Утренняя заря" (последнее Дайнису нравилось больше), не ахти какой великан, но уж ничуть не меньше "Снарка", на котором плавал Джек Лондон. А разве знаменитый "Джипси мот" Френсиса Чичестера поражал размерами? Тут важно другое: взойдя на корабль, Дайнис очутился в мире своей мечты. В мире Джека Лондона и Чичестера. Подобно тому, как Алиса, пройдя сквозь зеркало, очутилась в Стране Чудес, в Зазеркалье. Впрочем, это не совсем удачное сравнение. Сказками он увлекался до второго или третьего класса, что ему теперь Алисины чудеса? Мир полон куда более существенных чудес. Таинственные каменные истуканы острова Пасхи все глядят в одну сторону, на дальний горизонт или в космос. На Галапагосских островах обитают гигантские черепахи. Каждая размером со свинью. Панцирь у них с надувную лодку. Причалит пиратский корабль, загрузит трюмы сотней черепах - питание на полгода обеспечено. И сколько хочешь яиц, жарь хоть каждый день яичницу. Колоссально! А на Коморах можно попытаться изловить змея-дракона. На дне Тихого океана, где-то у берегов Южной Америки, тянется громадная трещина, которая, возможно, достигает центра земли. А огненные тарелки, что кружат в районе Бермудских островов, а до сих пор необъясненные два солнца в небе, о чем рассказывал Тур Хейердал…
С тех пор как Дайнис пяти лет от роду выучился читать, он буквально проглатывал книги. Когда в руках оказывалась книга, ему не нужны были игрушки, друзья. Примостившись в уголке, зажав ладонями уши, он мог сидеть часами, если даже вокруг стояли шум и гам.
Ненасытному чтению отчасти способствовал печальный факт: как раз в то время, когда Дайнис сдружился с книгами, у него умер отец. Они переехали в Свикере, где мать взялась заведовать интернатом. Под их новой квартирой находилась школьная библиотека.
В пятом классе задали написать сочинение - кем хочешь стать? Дайнис без раздумий написал: моряком. Сочинение не прошло незамеченным; его читали в классе, поместили в стенгазете, послали на конкурс "Любишь ли ты море?". Даже в телепередаче упомянули. В сочинении имеются недостатки, говорил выступавший член жюри, литературный критик. Юный автор чересчур восторгается экзотикой и слишком мало говорит о практических аспектах морской профессии, при всем при том отрадное впечатление производят свежесть восприятия, раскованность фантазии.
С группой отличников учебы Дайниса пригласили погостить в рыболовецкий колхоз. Им показали суда и снасти, затем повели в цеха, где обрабатывается рыба. Показали на глобусе места лова.
Дайнис никогда особенно не интересовался рыбацкой профессией. Но смотрел и слушал внимательно, не пропускал ни единого слова, - речь шла о "морских богатствах", об "экспедициях", о "фауне континентального шельфа". Палец бородатого капитана широкими кругами обводил районы, где приливы сменяются отливами, где на коралловые рифы с грохотом обрушиваются тайфуны, где из воды выпархивают летучие рыбы, где дрейфуют айсберги. Рыболовный промысел в наш век приобрел глобальный характер, рассказывал капитан, вскоре спутники Земли будут выслеживать косяки рыбы, а лов планировать электронно-вычислительная машина. Рыбакам останется лишь черпать рыбу из воды.
Весной, до или после Женского дня, мать на автобусной остановке встретила знакомого из рыболовецкого колхоза, и тот спросил, не хочет ли Дайнис в летние каникулы покататься на судах. Заодно бы заработал на зимнее пальто, добавила мать, из старого уже вырос. Что верно, то верно, за зиму он здорово вымахал, старое пальто едва налезало. А кроме того, парню в твоем возрасте не мешает пожить в мужской компании. К дисциплине привыкнешь. Маменькиных сынков и без того хватает. В-третьих, на корабле тебя, может, приучат к порядку, что тоже неплохо. Впрочем, не радуйся раньше времени, желающих у них хоть отбавляй.
Нет, ему в самом деле жутко повезло! С одного рейса и сразу в другой. Ну, насчет опоздания на автобус, это он, конечно, загнул. В Свикере преспокойно мог и с утра отправиться, заночевав у тети Изольды.
Дайнис замер посреди кубрика, прислушиваясь к мерному стуку мотора - чем не музыка? Вот он стоит как настоящий моряк. Скоро сюда спустятся остальные члены команды, и они вместе будут ждать, когда наступит время выбирать трал. А сейчас даже хорошо, что он в кубрике один. Можно помечтать. Кубрик есть кубрик. Чем этот отличается от кубрика подводной лодки? Тоже под водой. Вообразил, что ты в "Наутилусе", полным ходом идущем на Северный полюс, и, будь здесь иллюминатор, можно полюбоваться гигантским осьминогом. Или чем-нибудь еще более редкостным - грушеобразной рыбой-луной, морскими коньками или таинственными ночными сторожами с фонариком на щупальцах. А если иллюминатор вмонтировать в днище, можно любоваться затонувшими в древности судами, обросшими ракушками, опутанными водорослями.
Было слышно, как за тонкой металлической обшивкой плещутся волны. Под ногами поднимался и опускался пол. По окантованному столику каталась железная кружка.
Дайнису почему-то не давал покоя вопрос капитана - о чем поют киты? Странно, что он сам об этом не подумал. Никто, ни один человек в целом свете не знает, о чем поют киты. Возможно, они поют о чем-то очень важном. Например, о трех огромных рыбах, держащих мир на своих спинах. А может, о том, почему киты хранят верность морю, в то время как все прочие млекопитающие выбрались на сушу. Возможно, и киты пробовали жить на суше, потом опять вернулись в океан.
Надо изучить язык китов, решил он. Труднейшая, но увлекательная задача! Неужто нельзя овладеть китовым языком? В наше-то время, когда вычислительные машины разгадывают сложнейшие коды, когда человек прохаживается по Луне, примеряется к общению с далекими цивилизациями.
Здравствуй, Кит! Как тебя зовут? Меня зовут Дайнисом Круминьшем. Я хочу знать, о чем ты поешь.
Дайнис снял кеды, снял выцветшую школьную куртку, рукава ее кончались чуть пониже локтей, и взобрался на верхнюю койку. Качало, как в люльке. Света достаточно, чтобы читать. Так на чем он остановился? Вот здесь, где говорится, как общаются киты.
Поскольку место обитания китов - все океаны земного шара, и они кочуют от Гренландии до Патагонии, от Калифорнии до Мадагаскара, то более чем за тридцать миллионов лет существования киты научились превосходно общаться друг с другом. Подобно самолетам в межконтинентальных рейсах или космическим кораблям в просторах Вселенной, они постоянно выходят друг с другом на связь, посылая свои позывные, обмениваясь информацией. Есть основания полагать, что по различным подводным и надводным звуковым каналам киты узнают гораздо больше, чем ученые мужи, - люди по сей день теряются в догадках, каким образом киты используют океан для общения на дальних расстояниях… Все правильно, вчера он дочитал до этого места…
…Описать ее внешность трудно: как всякое чудо, ее ни с чем невозможно сравнить. То, что человек привык считать большим в природе - ну, например, слон, доисторический динозавр, рядом с нею, самым крупным из живых существ за всю историю Земли, - показались бы попросту букашками. Своими прекрасными обтекаемыми формами она напоминала творение рук человеческих - некое подобие тридцатиметровой стальной подводной лодки. Но сходство было условным: как можно бесчувственный стальной корпус сравнивать с гибким, живым, изящным телом? Ее никто не взвешивал, но когда ее мать подняли из воды на олфиш-бейской китобойне и взвесили, в ней оказалось 100 тонн. Дочь была ничуть не меньше. Иногда, разыгравшись, ударами мощного хвоста она поднимала вокруг себя настоящую бурю. В случае необходимости развивала скорость до сорока километров в час. А всплывая на поверхность, с глухим шумом выбрасывала над собой на высоту пятнадцати метров целое облако влажного воздуха. Мать она потеряла вскоре после рождения и первые годы росла под присмотром "няни", той самой, что когда-то помогла принять ее при родах, - у китов это дело обычное. Однажды осенью, на обратном пути из Арктики в тропики, их выследили китобои и почти все стадо перебили. Скорей всего такая участь ожидала и ее, не появись вовремя сторожевой вертолет. Охотникам, конечно же, было известно, что бить голубых китов запрещается, и они прекратили преследование.
Юность она провела почти в полном одиночестве. Все реже на морях и океанах звучали голоса китов. На планктоновых пастбищах иной раз она прибивалась к стаду финвалов, кашалотов, но различия в образе жизни, в повадках заставляли ее выбирать свои пути.
И вот теперь, в продолжение долгих месяцев, днем и ночью, она исторгала характерный клич голубых китов. Однажды близ пустынных мексиканских берегов, когда свирепствовал тайфун, она нырнула глубже, чем обычно, достигнув слоев наилучшей слышимости, и там уловила слабый ответный сигнал. Уже не хватало воздуха, но она не покидала глубину, опасаясь, что, пока всплывет и снова нырнет, ответный зов смолкнет. Но при следующем погружении она еще отчетливей услышала далекий зов. И ее огромное сердце, как ни странно, не убавило вдвое число ударов, что случалось всегда при погружении, продолжая биться часто-часто. И она поняла: хотя ответ донесся чуть ли не с другого края океана, одиночеству пришел конец.
Год спустя в укромной тихой бухте Мексиканского залива у нее родился детеныш. В длину тот был раза в четыре меньше матери, но ужасно тощий, без привычного слоя подкожного жира. Новорожденного нежно опекали мать и две "няньки". Своими плавниками, будто на руках, мать приподнимала малыша над водой, тискала его и подталкивала, обучая дышать и плавать, управлять хвостом, удерживать равновесие. У малыша был превосходный аппетит, и мать кормила его вдосталь. Из материнских сосков струей текло сметанообразное молоко. За день китенок выпивал его с тысячу литров, он рос на глазах, быстро прибавляя в весе. Молока было много, часть проливалась в воду, иной раз китенку казалось, что он плавает в молоке. Вся бухта пропахла китовым молоком, запах его слегка отдавал мускусом.
Детеныш достиг половины размеров матери, и семья смогла вернуться к размеренному ритму жизни с постоянными кочевками и сменой пастбищ. Когда в Северное полушарие приходило лето, они отправлялись в Арктику, где обилие планктона позволяло быстро откладывать подкожный жир. Осенью, с наступлением холодов, возвращались в тропики. Киты по природе беспечны и веселы, любят резвиться, плавать по ветру, вместо паруса подняв хвосты, любят перекатываться на волнах, выпрыгивать из воды - кто выше.
Малыш плавал так же быстро, как взрослые киты, ловко нырял, подавал и принимал сигналы. Обычно он держался вблизи матери. На ночь устраивался так, чтобы чувствовать ласковый материнский бок. Иногда на китенка находила охота поозорничать, и он затевал игры, кувыркался, плескался, попискивал. Мать была терпелива, никогда на него не сердилась. Нежная, заботливая, она кружила вокруг детеныша, благодушно снося его шалости. Если ж тот начинал проказничать сверх меры, китиха опрокидывалась на спину и своими плавниками крепко держала шалуна, покуда тот не утихомирится.
Однажды синим, ясным днем, когда ветер нагнал холодного воздуха и видимость стала отличной, их заметили с небольшого быстроходного, хорошо вооруженного судна. Считалось, в этих водах оно в ограниченных количествах промышляет кашалотов, из мозга которых добывают спермацет, дорогостоящий продукт для парфюмерной промышленности. На самом же деле это было браконьерское судно, занимавшееся в запретном районе ловом ценных пород рыб. При виде голубых китов браконьеры меньше всего были настроены любоваться чудом природы. Для них киты - это горы мяса, груды жира, современная техника и химия без труда способны их превратить в деликатесы. Браконьеры радостно потирали руки, прищелкивали языками. Сомнений быть не могло: перед ними голубые киты, о чем говорили высокие, совершенно отвесные фонтаны. Вот, что называется, подфартило! Зарядить гарпунную пушку!
Китенок не сразу заметил судно. И поведение родителей потому показалось странным. Без видимой причины заволновались, всполошились. Уйдя на глубину, изменили направление. Потом, высунув головы из воды, стали озираться. Знаками велели китенку держаться рядом.
Затем он услышал странный шум. Как будто под водой торопливо постукивало сердце. Он тоже высунул голову и увидел, что к ним стремительно приближается крутогорбый странный кит. Ничего подобного китенок в жизни не видел, от удивления даже позабыл на время двигать плавниками. Почему родители стараются его увести? Так хотелось остаться. Почему у чужака нет хвоста? Почему тот совсем не двигал головой, да и голова какая-то сплющенная? А может, то, что впереди, не голова вовсе, может, голова помещалась где-то в другом месте?
Сгорая от любопытства, китенок косил глаза на чужого. А глаза были величиной с апельсин и блестели от радостного возбуждения.