2
Сергея удивила спокойная уравновешенность Ступакова. Анатолий Андреевич не выглядел усталым, измученным. Похоронив жену, сразу же явился в главк. Сидел в кресле монументальный, с обычным твердым взглядом, с нестареющим лицом, аккуратно подстриженный - словно бы ничего и не случилось в его жизни. Потому и не хотелось думать о нем как о несчастном, одиноком старике.
- Доложите обо всем, - сказал он Алтунину ровным голосом. - О чем собираетесь говорить на коллегии?
- Пора переводить главк на хозрасчет, - выпалил Алтунин. Он сейчас не знал, как вести себя с начальником, только что похоронившим жену.
Ступаков согласно кивнул головой.
- Назрело. Еще?
- Объединение Скатерщикова перевести на обслуживание Восточной зоны...
Анатолий Андреевич оживился.
- Что-то новенькое. Что вы имеете в виду? Восточная зона... Хм... Откуда она взялась?..
Сергей воспрянул духом.
- Она была и есть. И ей принадлежит будущее, так я полагаю. Хочу поставить вопрос о создании в восточных районах страны мощного машиностроительного комплекса, обслуживающего потребности преимущественно этих районов: Сибирь, Дальний Восток, Казахстан, Средняя Азия... Ну, для начала хотя бы два производственных объединения. Одно из них - "Самородок". Пусть делает машины в "северном" исполнении...
- А второе?
- Второе нужно еще создать. Есть у нас, как вы знаете, "лишние" заводы. Сперва полагал разумным перевести их на изготовление запасных частей.
- Недурная идея.
- Но потом, поразмыслив и посовещавшись с экономистами, решил так: а почему бы эти заводы не свести в объединение?
- Они не сводимы.
- Верно. Придется менять профиль, положив в основу, скажем, изготовление машин и оборудования для лесной промышленности. Создать как бы "ядро" будущего комплекса...
Он развивал и развивал свою идею, увлекшись, забыл, что перед ним человек, только что похоронивший жену. Мысли текли звонко, как вода в сибирском ручье. К ним не мог оставаться равнодушным Анатолий Андреевич. Тут была и его поэзия - Алтунин не сомневался в том. Разве сам Ступаков не строил планы, один обширнее другого, когда речь заходила о Сибири? Сибирь он любил, болел ею. И не он ли первый заговорил еще несколько лет назад о необходимости развивать производство на основе природных богатств, формировать промышленные узлы в районе сырья? Но тогда его увлеченность как-то не захватила Сергея. Он смог оценить ее только сейчас, когда сам стал одержим идеей зонирования.
По непроницаемому лицу начальника главка трудно было понять, во всем ли согласен он с Алтуниным.
Ступаков молчал. Замолчал и Сергей.
- Продолжайте, - подал голос Ступаков. - Хорошо ли вы аргументировали свое предложение!..
"А ведь Аксинью Петровну похоронили..." - почему-то подумал Сергей и опять внутренне сжался. Ему казалось: сейчас никакая, даже самая блестящая идея не в состоянии восхитить Анатолия Андреевича. Что идея, если умер самый близкий человек, жена, с которой прошел через годы, и вот остался один. Один на всем белом свете!..
- Я все аргументировал, - сказал Сергей глухо. - Тут вот в докладной. Очень подробно.
Холодновато посмотрев на него, Ступаков распорядился:
- Посоветуйтесь со Скатерщиковым - его вызвали на коллегию. Взвесьте вдвоем все "за" и "против". И только после того докладывайте коллегии. В вашей идее есть что-то заманчивое. Но мне тоже нужно разобраться.
Он умолк, и Сергей догадался: разговор окончен. Когда тихо выходил из кабинета начальника главка, Анатолий Андреевич даже не повернул головы в его сторону. Сидел неподвижный и внешне невозмутимый. Не привык и не хотел выглядеть сникшим, надломленным. В свое личное горе не желал пускать никого. Это было не наигранное, а присущее ему. В нем всегда угадывалась некая надчеловечность. Алтунин никогда не смог бы представить себя таким. Ему сейчас хотелось плакать, но был уверен, что Ступаков не понял бы этих слез, они удивили бы его: "Зачем плакать? По кому? По мне или по умершей? По мне плакать рано, а умершая плохо знала тебя, и ты плохо знал ее. Все, что случилось, уже случилось, и оно касается только нас двоих. Двоих пожилых людей. Людей иного поколения, которое не очень-то ценило слезы... Смерть - печальная неизбежность. Иногда избавительная. Для Аксиньи Петровны, безусловно, избавительная: отмучилась. Для нее так лучше..."
И все-таки Алтунин внутренне был потрясен. "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать..." Раньше не понимал истинного смысла этих строчек, а сейчас вдруг осознал. Мыслить и страдать - это и есть жизнь. Без душевных страданий жизни просто не бывает.
Скатерщиков сам зашел к нему. Солидно пыхтящий, неторопливый, уверенный в своей нужности.
- Вот прибыл. К старику лезть как-то неловко. Такое горе.
- Он только что советовал мне поговорить с тобой перед коллегией.
Скатерщиков удивленно поднял глаза. Медленно положил раздутый портфель на столик.
- Поговорить? О чем?
Сергей взял его руку, крепко сжал.
- Во-первых, поздравляю, как говорят, с высокой правительственной наградой: ты ее заслужил. Надеюсь, заслужишь еще и еще.
Скатерщиков не просветлел. Опасливо высвободил руку.
- А во-вторых?
- Долгий разговор. Сядем рядком, поговорим ладком. Чай сейчас принесут.
Скатерщиков был мнительным. Ему всегда казалось, будто от Алтунина исходит нечто, могущее разрушить то уравновешенное спокойствие, которое сам Петр ценил превыше всего. Он, как и в прежние годы, продолжал считать Сергея человеком особого коварства. Интеллектуального, что ли. Потому-то и сейчас сразу проникся тревогой. О чем собирается говорить с ним Алтунин перед коллегией? Опять какой-нибудь прожект?..
Сергей стал расспрашивать о положении дел в объединении. Не думает ли Скатерщиков расширить его?
Нет, ничего подобного Петр не думал. Он считал организацию объединения совершенной - такую завершенность придал ей еще сам Алтунин. Дела идут прекрасно. Спрос на продукцию повышается.
Сергей согласно кивал головой. И это больше всего беспокоило Петра.
- А вот и чай! - воскликнул Сергей, когда секретарша внесла стаканы на подносе.
Скатерщиков сделал глоток и отставил стакан в сторону.
- Ну, как жена, как детки? - спросил Алтунин. Этот безобидный вопрос, вполне уместный при их давних близких отношениях, вывел Скатерщикова из себя.
- Что ты еще задумал?! Выкладывай сразу. Не ходи вокруг да около. Но знай заранее: я не согласен!
- С чем не согласен?
- Со всеми твоими выдумками.
- Ты еще не знаешь, о чем я собираюсь толковать. И, кроме того, с начальством в таком тоне разговаривать не полагается. Ты не у себя в тайге, а в кабинете заместителя начальника главка.
Скатерщиков чуть ссутулился.
- Ладно. Исправлюсь. После таких замечаний мне следовало бы перейти на "вы", но не буду.
- Как хочешь. А выслушать меня придется. Не впадая в кошачий стресс. Буду говорить о вещах полезных и главку, и министерству, и вашему объединению.
- Через хозрасчет все равно не перешагнешь. Барьер для прожектеров.
- Оскорбления потом. Сейчас не время. Да тебе и трепетать особенно не стоит. Все в порядке товарищеского обсуждения.
- Так и думаю. - Скатерщиков иронически скривился, скрестил руки на груди, демонстрируя покорность.
- Что, если вашему производственному объединению специализироваться на выпуске хладостойких машин? - без околичностей начал Алтунин.
Скатерщиков убрал руки с груди, крепко положил их на стол. Глаза стали круглыми.
- Это еще зачем?
- Я пришел к выводу, что от темпов развития хозяйства восточных районов во многом зависит дальнейшее поступательное движение всей экономики страны. Согласен? Да, да, процесс усиления роли восточных районов в экономике идет беспрестанно. Это факт.
- Ну и что же?
- А то, что углубляется своеобразное разделение труда между Западной и Восточной экономическими зонами. Этому нужно всячески содействовать, помогать.
- А разве я мешаю?
Он явно фиглярничал, прикидывался, что не понимает, чего от него хотят. Алтунину пришлось конкретизировать свою мысль:
- Ваше объединение должно работать на Восточную зону. Пойми: от такой малости, как ваши драглайны, экскаваторы и другие машины, в конечном итоге может зависеть достижение высоких уровней развития всего промышленного производства, решение проблемы энергоснабжения народного хозяйства в целом!
За последние годы Петр погрузнел, от лба к затылку потянулась лысинка - узкая и ровная, как взлетная полоса на аэродроме. Но глаза по-прежнему светились молодым синим огнем. Оказавшись во главе крупного производственного объединения, он обрел твердую уверенность в своей непоколебимости и даже почувствовал превосходство над Алтуниным, который променял кукушку на ястреба. У Скатерщикова появился новый девиз: прямой напорется, кривой пройдет. Употреблял его, правда, в шутку, но придерживался строго. Управляя огромным хозяйством, невольно приходится изворачиваться, маскируя своей гибкостью несовершенство экономических отношений с другими предприятиями. Алтунин с его всегдашней прямолинейностью неизбежно оказывается в сложных, почти трагических ситуациях. Нет в нем этой гибкости, нет. А деловому человеку она, ох, как требуется! Алтунину все перевернуть бы вверх дном, переворошить. А зачем? Ради чего?..
Раз Сергей в шутку спросил его:
- А если тебе главк дадут? Пойдешь? Не век же сидеть на объединении?
Скатерщиков почесал нос, усмехнулся.
- На кой ляд мне твой главк? С одной стороны, вроде бы хорошо: никакой материальной ответственности. Как министр без портфеля. Случаем, не знаешь, что это такое?
- Не знаю.
- Без портфеля - значит без денег. А я, Сергей Павлович, привык материально отвечать. Техническая политика и стратегия не по мне. Очень уж все это неуловимо, нематериально.
А теперь вот Скатерщиков вдруг почувствовал, что это "неуловимое и нематериальное" может принести ему массу беспокойств, ворох неприятностей.
- Мы должны думать об освоении Сибири, и притом твое объединение только выиграет, - продолжал Алтунин, пытаясь убедить Петра.
- Все понял, - угрюмо отозвался Скатерщиков. - Ты поздно спохватился. Поди, слыхал, что за годы Советской власти в освоение Сибири свыше двухсот миллиардов вбухано. И все мало! А ты решил единым махом, за счет моего объединения... Не выйдет! Лядов и Ступаков - люди разумные, не позволят тебе этого.
Он подпер кулаком щеку и с горькими нотками в голосе спросил:
- Когда уж тебе, Сергей Павлович, надоест впутывать меня в свои прожекты? Ведь как думалось: полез человек вверх - пусть себе занимается стратегией - авось меня оставит в покое. Ну что ты ко мне прилип? Возьми другое производственное объединение. Пусть оно хоть для Северного полюса, хоть для Сахары изготовляет машины! Видите ли, какому-то начальнику рудника не нравятся наши драглайны. Их рудник на хозрасчете и терпит убытки. А почему я из-за них должен терпеть убытки? Это же другое министерство!.. Понимаю, понимаю: общая задача и так далее. А урон терпеть будем прежде всего мы, и нас за это по головке не поглядят. Кто надумал выпускать эти чертовы драглайны? Ты! А я теперь отдувайся?
Он все более входил в раж, вынул блокнот, ручку. Почти кричал:
- Подсчитай, подсчитай, великий стратег, во сколько обойдется нашему объединению перестройка производства на алтунинский лад! Прикинь затраты по министерству в целом и сопоставь их с убытками министерства горнорудной промышленности из-за того, что остановилось десятка два наших драглайнов. Ты забываешь, Сергей Павлович, основную стратегию: у нас в стране существует единый машиностроительный комплекс. На том стоим-с. А тебе вздумалось создать несколько комплексов, разрушить то, что создавалось годами. Хочешь выделить Восточную зону в особую, а подсчитать не удосужился, во сколько это обойдется!
- Я убежден, - возразил Алтунин, - что в перспективе себестоимость продукции машиностроения Сибири будет ниже аналогичных производств в центральных районах.
- Ты убежден, а я не убежден. Это беспредметный спор. Я категорически против зонирования машиностроения. С Лядовым говорил на эту тему?
- Нет, не говорил.
Скатерщиков обрадовался, смахнул ладонью пот с лица.
- А ты посоветуйся, посоветуйся с ним, прежде чем вылезать на коллегию. Нет, Лядов не позволит морочить людям головы. Не позволит. Он подлинный экономист. Не тебе чета.
И, совершенно успокоившись, перешел на покровительственный тон:
- Много лет назад прочитал я в сборнике итальянских новелл про двух чудаков, которые поменялись душами: поэт и коммерсант. Так вот, помню: тогда очень хотелось поменяться с тобой душами, чтоб понять, что ты за человек. А теперь, представь себе, душами с тобой меняться ни за какие коврижки не согласился бы. Я тебя понял, и ты стал мне неинтересен.
- Что же ты понял?
- А то, что ты не умеешь нормально жить и работать. И другим не даешь. Ты отравлен своими же прожектами, болен гигантоманией и частенько забываешь, что осуществлять-то твои химеры приходится не столько тебе, сколько другим. Теперь вот надумал снова впрячь Скатерщикова в свою тележку: вези, коняга, - получишь горсть овса, а Сергей Алтунин в министры пробьется. Небось и сейчас все на тебя дивятся: нет и сорока, а он уже заместитель начальника главка. Молодец! Генератор идей!.. И Ступаков, вероятно, нахваливает, не понимая, что рано или поздно ты его спихнешь с должности и усядешься на согретое местечко. Нет, нет! Знаю: ни о чем подобном ты не мечтаешь! Ты честный, благородный. Но все произойдет как бы само собой. В силу внутренней логики событий... У тебя ведь всегда получается в силу внутренней логики. И тестя со свету сжил тоже в силу внутренней логики...
- Хочешь разозлить?
- Хочу, чтобы ты наконец оставил меня в покое и не втягивал в свои авантюры.
- Не кричи. Неприлично.
- С тобой нельзя иначе.
- Знаешь ведь: криком меня не проймешь. Кричи не кричи, а все твои соображения мелки, копеечны. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше для тебя. Я долго искал, как это называется, и, кажется, нашел: крупномасштабное мещанство новой формации.
- Ну и пусть. Все мещане, обыватели, один Алтунин шагает вровень с веком.
- Значит, не хочешь, чтобы ваше производственное объединение стало ядром своеобразной машиностроительной галактики восточного комплекса?
- Не хочу! Мы будем драться против этой сумасшедшей идеи! Всех экономистов на ноги поставлю.
- Ставь хоть на голову. А решению министерства придется подчиниться. Не сомневаюсь: Лядов не в пример тебе мыслит широко и поддержит меня. Зря только сопротивляешься.
Да, Скатерщиков не понял главного. Вернее, не захотел понять. Во имя собственного спокойствия. Но в разговоре с ним Алтунин окончательно убедился, какие возможны возражения на коллегии. Главное из них: машиностроительная промышленность СССР представляет сейчас единый комплекс, отдельные территориальные звенья которого успешно обслуживают общесоюзные потребности; создание локальных комплексов - шаг назад.
А что? Козырь увесистый. Не оказаться бы Алтунину в гордом одиночестве.
Все может быть. Но он никогда не жил разумом Скатерщикова. Всегда пытался разобраться в каждом деле сам. Только достаточно ли хорошо разобрался в данном случае? В полную ли меру? Ступаков, мудрый Ступаков не ухватился за его идею, дал уклончивый ответ. Почему? Не вник? Не до того?.. А что скажет Лядов?
Сергей знал: заместитель министра очень занят. И все же он должен был поговорить с ним предварительно, до коллегии. На коллегии Алтунин будет ограничен жестким регламентом, и его идея может остаться недостаточно обоснованной. Ей снисходительно улыбнутся и пойдут дальше.
Эх, иметь бы в своем распоряжении хотя бы несколько месяцев, чтоб с головой уйти в изучение проблем развития восточных районов СССР! Но такого времени у него не было. Почему бы ироничному Гривцову не объявиться раньше? Объявился в самый критический момент. Вот и вышагивай, Алтунин, по кабинету, вытанцовывай навеянную им идею.
А что, если истина все-таки на стороне Петеньки?..
Иногда Алтунин не понимал самого себя. Сейчас был именно такой случай. Другие люди, такие, как Скатерщиков, страдают по причинам сугубо материальным. То их долго не продвигают по службе, то квартира покажется тесной, то с награждением выйдет задержка. Жизнь есть жизнь, и личная заинтересованность занимает в ней не последнее место.
Петр не претендовал на большее, чем ему доложено. Он хотел иметь именно то, что положено. Нe больше, но и не меньше! Прежде всего ему нужны "нормальные условия для существования семьи, - тогда работается продуктивнее". И награды требуются не сами по себе. Они нужны для того, чтобы все знали: дела в объединении "Самородок" процветают, генеральному директору за успехи даже орден дали. Значит, нужно и впредь так держать! Порядок есть порядок. Скатерщиков во всем и всегда требовал от всех строгой официальности.
Так понимал его Алтунин, не удивляясь пристрастию Петра к материальной стороне бытия. Не зло подшучивал над ним: "Если каждый возомнит себя аскетом, кому достанутся легковые машины, цветные телевизоры, ковры, удобные квартиры с прекрасной мебелью? Не для спекулянтов же все это создается, а для тружеников, имеющих сбережения".
- Тут, брат, такое дело, - подыгрывал ему Скатерщиков, - мы с тобой, к примеру, могли бы жить и в бараке, пить чай из жестяного чайника. Но какой в том прок? Сами ведь на всех собраниях трубим о необходимости повышения благосостояния трудящихся. И другое прими в расчет: рядом с тобой живут твои дети, жена, у которой есть призвание создавать уют. Зачем лишать ее этого удовольствия?..
Он мог прочитать целую лекцию о пользе благосостояния. И все было правильно. В душе Сергей с ним соглашался. Но самого-то Алтунина внешняя сторона быта как-то мало занимала. Он словно бы существовал в безвещном пространстве. Не знал, какой марки телевизор стоит в его квартире, какой волшебник подвесил там сияющую люстру. Все это делала Кира.
Иногда ей удавалось вовлечь его в свой "шопинг" (так она называла походы в магазины). Однако и при этом он оставался равнодушным к приобретенным вещам, что очень сердило Киру.
И никакие продвижения по службе, никакие награды не занимали его ум. Все его награды лежали неподвижно в ящике письменного стола, и в любой день он готов был вернуться на свой завод, в свой цех, к своему гидропрессу или даже к паровому молоту. Ему казалось, что он все еще находится в самом начале пути. В этом смысле он жил как бы вне возраста, хотя само время чувствовал очень остро.
Мучения и страдания приносили ему идеи, которые возникали неизвестно откуда. Какое-нибудь случайное событие, малозначащее по существу, например, визит Гривцова, вдруг порождало целый поток идей. Он заражался, заболевал ими, старался их реализовать, не думая о последствиях для себя лично, не опасаясь, что наживет кучу недоброжелателей.
Были идеи и только идеи. Он жил ими и для них.