18
Областной центр, как все города, подчиненные ритму жизни шахт и заводов, просыпался рано.
Алексея разбудил не шум троллейбусов, не голоса гудков, а солнце - оно плавило окна.
Алексей подошел к окну: на востоке, там, где центральная улица упиралась в ворота металлургического завода, из-за корпусов поднимался огромный солнечный диск.
Торопливо одевшись, Алексей вышел из гостиницы. Ему не терпелось осмотреть свой студенческий город. Больше десяти лет минуло после того мимолетного наезда, когда, круто изменив маршрут служебной командировки на завод, где строили "Скол", он приехал сюда, пытаясь что-нибудь разузнать о Варе. Вместо города на гребне кряжа громоздились завалы бетона, кирпича, трудно было даже найти улицы. Люди жили в землянках, подвалах.
Теперь город протянулся разноцветной каменной лентой от шахт к заводу.
На центральной, широкой, как бульвар, улице все было застроено. Красивые многоэтажные здания, ни одного похожего на другое.
Алексей знал город серым и черным, приземистым и грязноватым, теперь в нем преобладали светлые тона. Прозрачная зелень обрамляла проспекты и улицы. Ветерок играл шапками молодых деревьев. По асфальтированной улице торопливо пробегали переполненные металлургами, химиками, шахтерами троллейбусы. К Индустриальному институту - огромному параллелепипеду из стекла и бетона - направлялись шумные группы студентов в форменных горных тужурках с блестящими вензелями на густом бархате погон.
Незаметно для самого себя Алексей оказался в этом говорливом потоке. И ни о чем не думая, пошел по той дороге, по которой ходил изо дня в день пять лет. Казалось, время отвело свою стрелку на годы назад, за рубежи войны, и вот сейчас самым главным вновь стало - не опоздать на лекцию... Только у ступеней института Алексей остановился. Он стоял, любуясь новым корпусом, символически светлым и устремленным ввысь.
Долго еще бродил потом Алексей по городу, то взбиравшемуся на бугры, то стремительно сбегавшему озорной гурьбой домишек в балку. Он прошел к пруду за парком. Над берегом его плыл зеленый шум почковавшихся кленов, ясеней, бересклетов.
Здесь в карнавальную майскую ночь Алексей сидел с Варей. Тогда на другом берегу пруда, в парке, звучал вальс, взлетали фейерверки, шумела толпа. Гигантское колесо, усеянное лампочками, неутомимо вертелось в воздухе. Казалось, что веселые, счастливые люди взбираются по нему на небо...
Они сидели молча, лишь порою взглядывая друг на друга. Пахло горькими смолами молодой зелени, душной прелью вспаханной земли. От коксовых печей набегал сладковатый дымок, казалось, что там в раскаленных камерах тоже что-то расцветает. Весь мир был тогда в цветении для них.
Алексей медленно обошел пруд, не хотелось уходить отсюда. Он старался продлить эту встречу с прошлым. Время проверяет чувства. Сколько бы ни было у человека и жизни ярких встреч, но всегда будут для него особенно ярки и дороги те, что выпали на годы юности. Неповторимы они своей искренностью, свежестью чувств.
Бывает так - разойдутся люди на долгие трудные годы, но когда-нибудь вспомнят они свои юношеские встречи, и пахнет на них ветром мечтаний. По-иному забьется сердце, легче вздохнется.
Если в такую минуту станут влажными глаза - не стоит стыдиться своей восторженности. Будь благословенна та живая струя, что тепло и нежно разлилась в душе твоей при воспоминаниях о годах юности.
В памяти возникали все подробности давнего вечера, и Варя, как всегда полусерьезно, полунасмешливо, смотрела на него, откидывая взмахом головы пружинистую прядку с обветренного лба.
В город Алексей возвращался другой дорогой. Там, где были свалки, каменоломни, пролегли улицы, стояли корпуса заводов.
В десять часов он вошел в кабинет секретаря обкома.
- Товарищ Заярный? Хорошо, что приехали! Садитесь, - внимательно посмотрев на Алексея, сказал Ручьев и нажал кнопку звонка.
Вошел помощник секретаря. Ручьев набросал что-то на листке бумаги и передал его помощнику.
- Попросите всех этих товарищей из угольного отдела прийти сейчас же.
В ожидании приглашенных секретарь прошелся по кабинету, потом достал из стола фото какой-то новой машины и начал рассказывать о ней Алексею.
Входя в кабинет, работники угольного отдела усаживались за столом, протянувшимся вдоль всего кабинета.
- Скоро вашу машину привезут? - обратился секретарь обкома к Алексею. - Скорей бы надо. Боюсь, Громадин задержит, - взглянув на заведующего угольным сектором Древалева, продолжал Ручьев. - Это он не знает, что из его области машина уплывает, а то сейчас же забил бы тревогу...
- Думаю, что не задержит, - заметил Алексей. - За два года, пока монтировали ее и испытывали, ни разу не поинтересовался.
- Напрасно так думаете! Он мне о вашей машине сам рассказывал... Времени, наверное, не хватило, чтобы посмотреть самому. У нас на партийной работе порою сутки очень короткие. Одни сельские дела триста дней в году просят, а кроме них, хватает разного, как говорят колхозники, по завязку. Что нужно, Алексей Прокофьевич, для нормальных испытаний "Скола"?
Дверь легонько приоткрыли.
- Матвей Данилыч, - сказал Ручьев тому, кто открыл дверь, - вовремя пришел.
Это был угловатый, могучего сложения пожилой человек с высеченным из воли и спокойствия лицом.
- Атаман угольных куреней нашей области товарищ Несветай, - познакомил Ручьев Алексея с вошедшим. - Изобретатель "Скола" Заярный, - в свою очередь представил он Алексея Несветаю. - Мы вот заглазно со "Сколом" знакомимся. Ну, скажи по-шахтерски: у тебя на эту машину надежды большие?
- Принцип скалывать уголь - новый. Посмотрим в работе, - усаживаясь в кресло у стола Ручьева, с явной холодностью ответил Несветай.
- Ты сам с ним знакомился? - продолжал расспрашивать Ручьев.
- Мне докладывали.
- Чужими глазами на новое смотрел! - укоризненно воскликнул Ручьев.
- Механизаторы докладывали. Там народ знающий.
- Сонные души у тебя в отделе механизации, - с досадой произнес Ручьев. Специалисты строчить докладные. Только и читаешь: "по нашим сигналам" да "наши сигналы не приняты". Стрелочники какие-то, а не инженеры. Механизацию нужно людям со взлетом доверять... Влюбленным в машины. Ненавидящим дубинушку. У нас ее в угольной промышленности еще хватает.
- В отдел мы подобрали народ опытный, - пытался оправдаться Матвей Данилыч.
- По части составления актов... - сказал кто-то из обкомовцев.
- Мастера! - продолжал Ручьев, - ничего не скажешь. "Двадцать восьмую" оборудовали автоматами. Институт три миллиона ухлопал на это дело. Моторы без мотористов, насосы без дежурных, вентиляцией тоже приборы командуют. По шахте идешь, как фантастическую повесть читаешь... А сейчас работают на "Двадцать восьмой" автоматы?
- Все демонтировали. Ремонтируют, - отметил Несветай. - Механизаторы здесь ни при чем. Оранжерейную автоматику установили. Во время морозов отказала. Пришлось везде ставить людей.
- Это потому, что к зиме готовились после первого снега, - доказывал Ручьев. - А товарищи из отдела механизации наблюдали, что выйдет. Анекдоты сочиняли о том, как автоматы за кожухами побежали. А мы об этом только весной узнали... Теперь придется "заслуженных деятелей" автоматизации выявлять.
- По механизации наша область все же впереди других, - вставил Несветай. - А автоматику водоотлива и вентиляции на "Двадцать восьмой" наладим...
- Все же впереди! - рассмеялся Ручьев, поднявшись из-за стола. Он подошел к окну, приоткрыл форточку. - Какая это механизация, если до сих пор крепим вручную! Конвейеры перетаскиваем вручную! На крутых пластах уголь вынимаем вручную... Поток должен быть: машина с машиной во взаимодействии. И чтобы управлять всем этим комплексом механизмов можно было на дистанции. А мы до сих пор за рукоятки их дергаем, как извозчики вожжами лошадь понукают...
Алексей удивленно слушал Ручьева: раздумья секретаря перекликались с раздумьями Верхотурова.
- Я на химкомбинате был, - прохаживаясь вдоль стола, говорил Ручьев, - вот там молодцы! Там настоящие механизаторы. Они варягов от техники не зовут. Сами проектируют автоматы, сами заказывают или готовят у себя в мастерских. Идешь по цеху - безлюдье. Один оператор.
- Кустарничать будем - механизация влетит в копеечку, - сказал Несветай.
- А ты о людях думай, потом уж копейки подсчитывай. Сколько у тебя на одних простоях теряют? - Ручьев сел за стол. - Были бы механизмы, этого не случалось бы... Вы хоть на одной шахте дистанционное управление наладьте.
- Химикам проще, - сказал заведующий угольным сектором Древалев, - там сама технология поток определяет. Там сама продукция сигнализирует: реакция закончилась и - сигнал.
- Угольщики должны поток начинать, - уверенно сказал Ручьев, - вы металлургам и химикам сырье даете. Оно должно однородным быть. Этого без потока не добьешься. От угольщиков весь поток индустрии зависит. И дело здесь уже не в технологии. А в психологии. Свыклись люди с ручной работой.
- Ну, это не так! - горячо возразил Матвей Данилыч Несветай.
- Ты хочешь сказать - не все свыклись... Верно. Шахтеры за механизацию, а у твоих механизаторов еще много разных причин, и объективных и субъективных. Только и знают писать объяснения о невозможности в горных условиях применить то одно, то другое новшество. А потом пришивать выводы: "Пока наиболее выгодные результаты дают ручные операции". За всем этим одно: свыклись! Свыклись с ручной работой, с ручным управлением механизмами. Ваша машина нам вот как нужна, - обращаясь к Алексею, сказал Ручьев. - Познакомьте нас с ней пока хотя бы по чертежам.
Ручьев сосредоточенно слушал объяснения Алексея о принципах конструкции машины.
"Какая уже по счету попытка механизировать труд на шахтах с крутым падением пластов! И все без результатов, - думал он. - А печальная история с этой академической машиной, за которую получили звание лауреатов восемь человек... Дело, конечно, не в лауреатстве. Можно и за неудачное дерзание награждать. Неудачи бывают разные. Но ведь те восемь просто авантюристы от техники".
Секретарь снова почувствовал себя раздраженно-неловко, как всегда при встрече с шахтерами той шахты, где испытывали машину этих ловкачей.
Алексей, увлеченный объяснениями, не замечал раздраженности Ручьева, но инструкторы ловили каждый взгляд секретаря обкома. Это чувствовал хорошо Ручьев, и это еще больше нервировало его: смотрят, как бы не промахнуться. Быстро привыкают к этой повадке. Может быть, потому, что становятся штатными, "аппаратчиками".
"А ведь хорошая машина, кажется", - подумал Ручьев и взглянул на Древалева. Тот сидел, что-то записывая в блокнот. "Наверное, уже решение пишет".
Секретарь знал страсть Древалева к решениям.
Алексей делился всем, даже своими сомнениями: ему казалось, что скалывающие резцы будут быстро срабатываться, не выдержат долгого сопротивления углей.
- Не беда, - ободрил его Ручьев, - попросим наших металлургов специальную сталь прокатать. Сопротивление углей дело не страшное... Не было бы другого сопротивления. Знаете, какое самое страшное? Человеческое. Косность! Это превзойдет все металлы и минералы... И думаю, что с таким сопротивлением вам придется встретиться. Есть еще люди, шарахающиеся от техники. До войны мне пришлось одну нелепую историю наблюдать в Савурском районе. Там две шахты - больше предприятий нет. В лавах работали саночники. Знаете эту дикую специальность - тащит человек лямкой на четвереньках короб с углем по лаве. Бурлак под землей. Решили установить конвейер. Саночники - протест: оставьте санки. Что за черт? Людей от дикого труда освобождают, а они протестуют. Собрали их, стали выяснять, в чем дело. Оказывается, каждый саночник сельским хозяйством занят. Работа в шахте для него - дело подсобное, сезонное. Таскает он санки, пока не поставит дом, не купит корову. А заработки на санках хорошие. Один из них выступил на собрании и говорит: "Я на санках четыре тысячи в месяц выгоню, а на машине дадут ставку, да и заговей". Внедрить машину - это не меньше, чем изобрести ее.
Ручьев что-то пометил в блокноте и стал расспрашивать, какую зарплату будут получать машинисты "Скола".
- Это дело не последнее, - подчеркивал он. - Хороший забойщик две с половиной - три тысячи рублей зарабатывает. Вот такую зарплату и машинистам установим... Вы на меня не обижайтесь, что я к вам на шахту не приехал, - пожимая руку Алексею, говорил Ручьев. - Как только прибудет "Скол", обязательно побываю. А сейчас время посевное, некогда. Но вы поддерживайте со мной связь... Мне стыдно приезжать на шахты, где до сих пор ручная добыча. Придешь в "нарядную" - кажется, что каждый забойщик на тебя с укором смотрит, когда, мол, вы, товарищи руководители, займетесь по-настоящему механизацией на крутопадающих пластах? За подготовкой испытаний сам проследи, - обращаясь уже к Матвею Данилычу, наказывал Ручьев. - Черкасов почему-то к этому делу с холодком отнесся.
- Не отказался же он испытывать машину, - возразил Матвей Данилыч.
- Черкасов конь выезженный, - улыбнулся Ручьев, - отказываться не отказывался, а молча отстранился...
Из обкома Алексей проехал прямо в гостиницу. В вестибюле его окликнул низенький, розовощекий горный инженер в большой фуражке, налезавшей на уши. "Федя Белевцев! Друг дорогой! Милый, восторженный товарищ студенческих лет!.." Они обнялись и расцеловались. Вот это встреча!
- Я тебя, Леша, первого с нашего курса встречаю, - тараторил Белевцев. - Ты в гостинице? В сто пятом? Почти по соседству! А я приехал вчера, хожу как по незнакомому городу. "И некому здесь шляпой поклониться". Только одного встретил - профессора Кемарского. Помнишь его?
Они медленно поднимались по лестнице на третий этаж. Белевцев, возбужденный встречей, спешил все выложить о себе:
- Я в Снежном, маркшейдером в тресте. Женился. Двое ребят. Ходил за книжками для них. И ни черта не нашел - хоть домой не приезжай... Ну, а ты женат? Наверное, на Варе!
- Нет, не женат, - грустно ответил Алексей.
- А Варя, Варя где? Ты ее видел?
- Разыскиваю, не могу найти...
- Получше искать нужно - найдешь... Постой, постой! Моя Клавдия ведь с ней дружила. Э, теперь мы найдем твою Варюшу! Сегодня позвоню на шахту, мы Клавдию на розыски пустим. Клава найдет! Моя Клава даже утерянные пласты находит... Ты не смейся. Она у меня помощником. Тут, брат, такое было раз с "пережимом". Ну, потеряли пласт, и баста! Хоть закрывай шахту. Профессора Оглоблина пригласили для консультации, а найти не можем. Вернулась Клавдия из отпуска, неделю поработала - нашла.
Встреча со старым товарищем ободрила Алексея.
На другой день выяснилось, что Клава видела Варю последний раз в мае 1941 года.
Никого из ее родственников Алексей не сумел разыскать в областном городе.
Затерялась капля в океане...
Часть вторая
1
Прибыл с "Капитальной" "Скол". В мастерскую, специально оборудованную для монтажа "Скола", часто заходили шахтеры взглянуть на необычную машину. У других угольных комбайнов бары в виде рамы с бесконечными цепями, зубками, а у этого стальные спирали - шнеки с клеваками. Начинались расспросы: как будет действовать, на какую глубину зарубать пласт, сколько добудет за смену?
Микола Петрович со всей своей бригадой занимался на курсах машинистов "Скола", изучал устройство его, способы управления. Нередко занятия проходили в мастерской. Не было среди слушателей более пытливого, нежели пожилой бригадир. Он подолгу рассматривал какую-либо деталь, допытывался, нельзя ли упростить ее, сделать более выносливой, устойчивой.
Алексей делился со своими слушателями не только инженерными решениями, но и поисками, новыми замыслами.
В скромной шахтной мастерской нередко возникали споры о будущем техники, об эволюции шахтерского труда.
- Мне бы дожить до такого дня, - размечтавшись, говорил Шаруда, - когда в лаве все будут делать машины... Будет так, что люди ими из штрека командовать станут.
Настроение его поднималось с каждым днем. Упорядочили подачу порожняка на участок, где работала бригада Шаруды. Халатных машинистов компрессоров и равнодушных движенцев заменили людьми с "горняцкой душой", как сказал Звенигора. День за днем ритмичнее становилась работа, почти всегда удавалось в одну смену давать добычу двух, простои почти совсем исчезли. И во второй смене стало вдосталь порожняка, увеличилась выдача угля на-гора. Односменка получила признание у всех, от сдержанных, расчетливых плановиков шахты до подземных рабочих. Уголь теперь не задерживался в магазинах участков.
- Твоя взяла, Петрович... Накрепко, - подошел как-то перед сменой к Шаруде Матвей Саньков, тот, что шумно спорил о том, на каком участке испытывать "Скол". - Тебе и машину испытывать. Крепок еще старый конь. За тобой не угонишься. Теперь кати на курорт, погрейся, а потом и за новое дело.
Но не об отдыхе помышлял Микола Петрович.
Какой-то Тихон Косульников с "Дуванной" стал добывать 1200 тонн в месяц отбойным молотком. Пятьдесят тонн в смену. В полтора раза больше, чем он в лучший день!
Что же там за богатырь объявился?!
Каждый день перед сменой Микола Петрович внимательно просматривал газеты - нет ли чего нового о работе Косульникова. Все ограничивалось короткими заметками - вырубил столько-то. А как работает?
- Тут разное может, Коля, быть, - рассуждал начальник участка Бутов, - может, уголь в пласте мягче стал... Может, какое приспособление сделали. Вон я на "Кипучей" работал, там был участок такой, что беги прямо от угля. Чуть тронь его - водопадом льется. Завалит весь магазин, крепи сшибет. Не знаешь, как в лаву забраться. Тебе про это раздумывать не стоит. Скоро на машину перейдешь...
- Нет, там что-то новое придумал тот Косульников - каждый день просто так пятьдесят тонн не возьмешь!..
Микола Петрович поделился новостью с Ганной Федоровной. Ганна Федоровна тоже стала следить за успехами Косульникова.
- Опять ничего про Косульникова? - спрашивал обычно, возвратившись домой, Микола Петрович. - Смотри ты, сказали раз и молчок. Это же пятьдесят тонн на выход, - подсчитывал вслух Микола Петрович. - А мои хлопцы пока дают только тридцать - тридцать пять... Как же он дает пятьдесят тонн?
Цифра рекорда - 50 тонн - разожгла и профессиональное любопытство Бутова. Как-то в "нарядной" он спросил Шаруду:
- Где он работает, твой Косульников?.. Знаешь, Микола, давай съездим на "Дуванную". Посмотрим на нового шахтерского богатыря. Для такого дела Звенигора на командировку не поскупится.
Через несколько дней Бутов, Шаруда, Пастухов и Санжура покатили на "Дуванную" к Косульникову.
Ехали Таганрогским шляхом, пролегшим через крупные города и поселки. Было ясное утро. Во всем - в липких почках деревьев, сочных стрелках травы, в нежном холодке воздуха, в ясности просторов - ощущалось весеннее ликование.
Ехали молча, подремывая...
Только когда машина выбралась на крутой двугорбый юр, похожий на спину верблюда, Бутов, разглаживая свои жесткие усы, заметил:
- Савур-Могила. Я бы на этой горе памятник поставил и на нем всю историю Донбасса описал, когда и кого мы били, за что, а внизу подпись сделал бы: "Чтоб другим неповадно было".
- Море! - изумленно воскликнул Мариан, когда стали спускаться с Савур-Могилы. - Смотрите. Вон там море!