Гэматагин присел на корточки. Затягиваясь, он молча смотрел на Чекмарева и Каморного. К Чекмареву он испытывал доверие и теплые чувства. Василий Михайлович вот уже год, как появился в Марково, и не было человека, который о нем сказал бы хоть одно плохое слово. Чекмарев каждому готов помочь и делом и советом. А больше всего его ценили за то, что он никогда никого не обвешивал, не обсчитывал.
Но вот к Каморному чукча относился настороженно. Он давно объявился в здешних местах, назвался золотоискателем, много бродил по рекам и долинам, ковырялся в земле. Вечно хмурый, от людей держался как-то в стороне. Гэматагин колебался - рассказать или нет о том, что он подслушал у дверей Мартинсона? Чекмарев положил конец его сомнениям:
- Так о чем же говорили Мартинсон и Аренкау?
Гэматагин вынул изо рта трубку. Раз Чекмарев просит его говорить, значит, можно, и чукча подробно, не упуская ни одной детали, рассказал все, что подслушал.
- Сволочи! - ударил Каморный кулаком по столу, когда Гэматагин умолк. Лицо Давида исказилось гневом. - Хуже гнуса эти торговцы и богатеи. Кровососы! По десять шкур готовы содрать с человека.
- А ты не шуми, в компанию к Агафоподу не напрашивайся, - рассмеялся Чекмарев. - Дело серьезное. Тут не шуметь надо, а думать и решать.
- Чего там думать! - вскипел Каморный, и взгляд его небольших глаз стал жестким. - За шиворот всех их и в Анадырь, пока река льдом не покрылась. А покроется - прорубь продолблю.
- Прежде чем ты руку на них поднимешь, - строго сказал Чекмарев, - сам воды нахлебаешься!
- Что же делать? - Каморный поднялся из-за стола. Ростом он был мал, но это как-то скрадывалось его горячностью, широкими жестами. - Сидеть, терпеть?
Гэматагин с изумлением смотрел на Каморного. Никогда он не видел его таким разговорчивым. Чекмарев отсыпал Гэматагину табака:
- Что у Мартинсона еще узнаешь, говори мне. А сейчас иди.
Гэматагин согласно закивал. Он был рад услужить Чекмареву, помочь ему. Чукча ушел. Каморный вопросительно смотрел на Чекмарева. Тот захлопнул конторскую книгу, в которой вел переучет товаров:
- На сегодня хватит. Если продуктов не подвезут, то нынче зима голодная будет.
- У Малкова да у иностранцев склады от товаров ломятся, - напомнил Каморный. - Они о своей выгоде не забывают. И Аренкау с ними.
- Зато Гэматагин с нами, - отпарировал Чекмарев. - Гэматагиных больше, чем Аренкау.
- У Аренкау власть, а у Гэматагина, - Каморный показал кукиш, - вот что у Гэматагина, да и у нас! Дышать уже трудно. Жрать скоро будет нечего! Забились мы, как клопы в щели, и сидим, чего-то выжидаем.
- Не закатывай истерику, ты не барышня! - терпеливо и ровно говорил Чекмарев. - Позови-ка лучше Дьячкова, Борисова, Кабана да Наливая. Потолкуем.
- Вернее, потолчем воду в ступе, - не удержался Каморный, но послушно отправился выполнять наказ Чекмарева.
Чекмарев опустился на скамейку и, откинувшись спиной к стене, закрыл глаза. Нет, не так он представлял свою деятельность тут, в Анадырском крае, не так. Невольно вспомнилось, когда он, балтийский моряк, участвовал в октябрьских боях в Петрограде, учился в школе партийных агитаторов, затем с мандатом, на котором стояла подпись Владимира Ильича, во главе большого отряда моряков и солдат ездил в Сибирь добывать хлеб для пролетариата Москвы и Петрограда, устанавливал и защищал советскую власть в Северном Казахстане… Затем партия послала его на Дальний Восток… Во Владивостоке встречи с Костей Сухановым, Никифоровым, Губельманом.
По лицу Чекмарева скользнула улыбка, когда он вспомнил, как вместе со своим другом, балтийским матросом коммунистом Иваном Шошиным, они получили задание подпольного комитета разъяснить американским морякам на крейсере "Бруклин" смысл происходящих в России событий, раскрыть им глаза, что их используют как жандармов. Познакомиться с американцами было нетрудно. Они скоро сошлись с ними и часто за кружкой пива в кабаке "Зеленый попугай" беседовали. Их внимательно слушали, задавали вопросы, спорили и оберегали от офицеров, от чужого глаза и уха. А потом товарищи побывали и в кубриках крейсера. На "Бруклине" случилось непредвиденное: матросы запросились домой, в Штаты, а на орудийных башнях появились надписи: "Русские наши братья!", "Назад, в Штаты!", "Да здравствует Ленин!"
Крейсер был спешно отведен от владивостокских пирсов за Русский остров. Среди команды произведены аресты, и крейсер стал плавучей тюрьмой.
Американская морская полиция прослышала о Шошине и Чекмареве и искала их. Но они уже были далеко. Партия послала их в Петропавловск-на-Камчатке, а оттуда, под видом золотоискателей, они прибыли в Ново-Мариинск. Контрреволюционный переворот разлучил Василия Михайловича с Шошиным, прервалась связь с областным партийным комитетом. Вот он сейчас в Марково. Действовать приходится осторожно, с оглядкой, не спеша. Обстановка сложная. Власть у богатеев. Такие, не задумываясь, голову снесут ради своей выгоды. Эх, был бы рядом Шошин! Поговорили бы, посоветовались бы! Где он? Затерялся его след среди бескрайних просторов северной земли. Но нельзя сидеть сложа руки. Он - коммунист и будет поступать и действовать так, как ему подсказывает его совесть.
На сердце стало светлее и спокойнее, увереннее, точно он снова услышал Владимира Ильича. Отправляя его в Сибирь за хлебом, Владимир Ильич говорил, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно быть места унынию, расхлябанности, а значит, и растерянности.
Чекмарев решительно поднялся. Надо собирать силы, готовить их и ждать нужного момента. В Марково есть люди, на которых можно положиться. Их немного, но они пойдут за ним до конца.
У дверей послышались голоса, и в склад стали входить местные бедняки. Маленький чуванец Глеб Борисов, всегда спокойный, уравновешенный бедняк-охотник, люто ненавидящий купцов за обман; Афанасий Кабан, пришедший на Чукотку в поисках счастливой доли, а нашедший лишь горе: он схоронил в этой суровой земле жену и дочь; украинец Микола Наливай, вечно тоскующий о Днепре, рано постаревший; охотник Федор Дьячков, пользующийся большим уважением жителей; другой охотник Ефим Шарыпов, совсем замученный горькой долей. Сейчас он выглядел очень плохо.
- Парфентьева нет, - сообщил вошедший последним Каморный. - Кажется, на рыбалку подался.
Василий Михайлович кивнул, но где-то в душе шевельнулось легкое недовольство. Опять Парфентьев уехал из Марково, не предупредив. Ведь договорились всегда сообщать о себе, где будешь, на какое время уедешь. Что-то в Парфентьеве беспокоило Чекмарева. Такой же чуванец, бедняк, жизнью не согретый, а душу открытой перед товарищами не держит, все время в себе что-то таит. "Может, побаивается богатеев?" - думал Чекмарев. Он хотел как-то оправдать Парфентьева. "Надо будет с ним чаще встречаться, помочь понять, кто виноват в его трудной жизни".
- Садитесь, - пригласил Чекмарев товарищей и обвел всех каким-то светлым, ликующим взглядом. Им все еще владело чувство, возникшее при воспоминании о Ленине. В этом воспоминании была особенная сила, которая сейчас помогала Василию Михайловичу находить необходимые слова, убеждать слушателей. Чекмарев рассказал о сговоре Мартинсона и Аренкау, о том, что им сейчас следует делать. Он смотрел по очереди на каждого и вспоминал, как он к ним находил дорогу, сколько беседовал, объяснял, разъяснял, и не напрасно.
- Мы не можем сорвать сговор Мартинсона с Аренкау, - говорил Чекмарев. - Охотники нам не поверят, что их обирают. Они скажут: "Хорошо, мы не будем брать товаров в долг у Аренкау. Давайте вы нам товары". А их у нас нет. Значит, надо действовать иначе.
- Как? - спросил густым басом Наливай.
- Готовиться к тому дню, когда мы будем здесь хозяевами, - сказал Чекмарев, и все почувствовали, поняли, что это не просто слова, а глубокое убеждение, грядущая неизбежность. Чекмарев продолжал: - Вчера Черепахин из Ново-Мариинска приехал. Заходил сюда. Проговорился, что Красная Армия уже Урал перевалила. Новомариинцы по беспроволочному телеграфу узнали…
- Урал-то далеко, - вздохнул Каморный. - Пока сюда дойдет Красная Армия…
- Подпиленное дерево на землю разом всем стволом падает, - сказал Кабан. - Хребет Колчаку надломит Красная Армия - и все!
- Правильно, Афанасий, - одобрительно проговорил Чекмарев. - Вот мы и должны быть готовыми к этому дню.
- Говори, что делать? - Кабан сидел, положив на колени сжатые в кулаки руки. - Нету мочи ждать!
- Ты и наливай собирались переехать в Усть-Белую?
- Ну, собирались, - кивнул головой Кабан. - Да раздумали. Что тут, что там, - один черт с голоду подыхать!
- Подыхать нам еще рано, - улыбнулся Чекмарев. - Надо свести счеты с Черепахиным, Мартинсоном, Малковым, да и с Аренкау заодно…
- Чего ты тянешь, - прервал его Камерный, - говори.
- Кабану и Наливаю надо переехать в Усть-Белую, - настойчиво сказал Чекмарев и, заметив удивление на лицах товарищей, пояснил: - В Усть-Белой хозяйничает Малков, а рыбалки Грушецкого и Сооне совсем перегородили Анадырь. Много нынче рыбы красной сюда пришло?
- Голод будет, - произнес Федор Дьячков. - Рыбы мало взяли.
- Кабана и Наливая хорошо в Белой знают, - продолжал Чекмарев. - Они там свои люди. Посмотрят, кто чем дышит, кто с нами пойдет, нашу сторону поддержит.
- Таких нет, - категорически заявил Шарыпов.
- Ты с больной головы на здоровую не вали, - одернул его Кабан, и все засмеялись удачному замечанию Афанасия, вспомнив, как накануне Шарыпов напоил попа и напился сам.
- Разве мало бедняков в Усть-Белой? - спросил Чекмарев. - И все они с нами будут. Только надо с ними поговорить.
- Еду, - решительно сказал Кабан. Наливай молча кивнул головой. Василий Михайлович был благодарен Кабану за его поддержку.
- Вы будете ближе к Ново-Мариинску. Значит, и новости раньше нас знать будете. Поэтому надо договориться, как их нам передавать.
- А с чего там дело начинать? - спросил Кабан.
- Давайте посоветуемся, - Чекмарев раскрыл коробку с табаком. - Закуривайте! Разговор долгий…
После того как от Чекмарева ушли Кабан и другие товарищи, под вечер прибежал Гэматагин и сообщил, что Аренкау ушел в тундру, увозя от Мартинсона товары на десяти нартах. "Американец не теряет времени, - подумал Чекмарев. - Ничего, мистер Мартинсон. Мы все запомним. Придется вам держать за все ответ!"
Если бы Василия Михайловича в этот момент спросили, почему он так думает и решает, он бы с удивлением ответил:
- А как же иначе?
Чекмарев считал себя ответственным за все, что происходило в Марково. Его сюда прислала партия, и он должен защищать бедный люд от гнусных проделок купцов.
Заперев склад, Василий Михайлович направился домой. На пути его встретил запыхавшийся Ефим Шарыпов. Лицо блестело от пота. Ефим был без тужурки.
- Куда бежишь, что случилось? - Чекмарев подозрительно смотрел на Шарыпова. Не пьян ли? Нет, чуванец был трезв. С трудом переводя дыхание, тот выговорил:
- Беда, Михайлович… Баба помирает… Родит…
- Да ей же еще рано, - Чекмарев, как и все жители села, был в курсе всех семейных дел каждого марковца. - Седьмой месяц только пошел…
- Дура баба, - Шарыпов стер ладонью с лица крупные капли пота. - Пока я у тебя сидел, она бочку с кетой соленой ворочала из старого сарая в новый. Ну и жилу надорвала… Орет баба… Боюсь, помрет… Бабы говорят, надо на ее живот доску ложить и ногами становиться, чтобы ребенок вышел. Боюсь…
- Не смей, - почти крикнул Чекмарев. - Жди меня. Я сейчас Черепахина приведу.
- Не пойдет он, - покачал головой Шарыпов.
- Пойдет, - Чекмарев толкнул в спину Ефима. - Беги к своей да смотри, чтобы ее не трогали!
Чекмарев побежал к дому Черепахина. Стремительно вошел в квартиру, забыв снять шапку. В доме было тепло. Пахло свежесваренным кофе и хорошим табаком. На овальном столе большим желто-матовым шаром светилась лампа. Скатерть пестрела яркой расцветкой карт. Черепахин раскладывал пасьянс. За ним наблюдала Микаэла, крупная белокурая американка с розовым лицом, и ее новый муж Джоу, похожий на мексиканца. Рядом с женой он выглядел щуплым и маленьким.
- Чем могу служить? - Черепахин не скрывал своего недовольства, хотя накануне по-приятельски беседовал с Чекмаревым, но приходил он, чтобы убедиться в отсутствии товаров на складе.
- Требуется медицинская помощь, - торопливо проговорил Чекмарев.
- То есть? - не переставая раскладывать карты, спросил Черепахин. - Вы порезались или голова болит? Могу порошочки…
- У жены Ефима Шарыпова начались преждевременные роды. И, кажется, очень тяжелые, - перебил его Чекмарев.
- Ну и что? Чем я могу помочь? - пожал плечами Черепахин, потер переносицу и сделал глоток кофе из чашки, посмаковал его:
- Вы же фельдшер! - воскликнул Чекмарев.
- Был, был, дорогой Василий Михайлович, - улыбнулся Черепахин и, откинувшись, полюбовался пасьянсом. - Кажется, получилось удачно. Как вы думаете, дорогая Микаэла?
- О да, конечно, - американка игриво смотрела на Чекмарева своими голубыми глазами, потянулась, заложив руки за голову и выставив грудь. Она давно заигрывала с Чекмаревым.
- Господин Черепахин! - повысил голос Чекмарев. - Женщина нуждается в помощи!
- Послушайте, - Черепахин повернулся к Чекмареву всем корпусом и с нескрываемым неудовольствием продолжал: - Какое мне дело до какой-то там чуванки. Рожает - пусть рожает, на то она и женщина. - На его пухлом лице появилась циничная ухмылка.
- К тому же у меня гости! - Черепахин погладил бородку и вздохнул. - Дети без боли на свет не появляются. Так-то.
Микаэла, плохо понимавшая по-русски, напряженно вслушивалась в разговор Черепахина и Чекмарева, переводя с одного на другого голубые глаза, полные любопытства. Она понимала, что происходило что-то значительное, но не могла понять, в чем дело. Американка встала и, оказавшись ростом выше Чекмарева, подошла к нему, спросила, чем он взволнован. Чекмарев коротко объяснил, и Микаэла, коснувшись его широкого плеча, похвалила:
- О, вы заботливый, мистер Чекмарев. Я бы хотела, чтобы и обо мне так заботились, только не по подобной причине. Ха-ха-ха! - Она смеялась, прищурив глаза, но не сводя взгляда с Чекмарева.
- Гости подождут, - не обращая внимания на американку, сказал, едва сдерживая ярость, Чекмарев. - Никто, кроме вас, не может оказать Шарыповой помощь.
- Да поймите, несносный вы человек, - хлопнул Черепахин рукой по картам. - Я давно уже перестал практиковать и… и… не могу, не хочу наконец! Понятно вам?
- Подлец! - коротко, точно ударив хлыстом, произнес Чекмарев, едва сдерживая себя, чтобы не вытащить силой Черепахина из-за стола и не прогнать через все селение. Чуть не сбив с ног Микаэлу, он выбежал от Черепахина. Его трясло от негодования. Быстро темнело. Заметно похолодало. Он остановился и беспомощно оглянулся - что же делать, чем помочь жене Шарыпова? Над Марково стояла тишина. Где-то хлопнула дверь, заскулила и тут же умолкла собака. Темно-синие, почти черные, лохматые тучи, похожие на небрежные мазки, гигантской кистью неподвижно висели в небе, и на его фоне крест на церкви казался черным, зловещим. Все застыло, как бы прислушиваясь к чему-то опасному. В душе Чекмарева шевельнулась тревога, беспокойство.
- Что за черт! Неужели нервы? Все из-за этого гада.
Он обругал Черепахина и подумал: "Сволочь, а не человек. Рядом умирает женщина, мать, а он пасьянс раскладывает". У Василия Михайловича никак не укладывалось в голове поведение Черепахина. Ведь медик! Учили его святому делу - помогать, облегчать страдания людей, а он все забыл, бросил и в коммерцию пустился.
Чекмарев вспомнил рассказы марковцев о Черепахине, о том, что он вместо лекарств с Ново-Мариинска на казенных нартах и катерах товары возил и обменивал их на пушнину и, однако, это не мешало ему по-прежнему из казны получать жалованье как фельдшеру.
- Ну, подожди! - Чекмарев сжал кулаки. - Полный расчет получишь!
Василий Михайлович решительным шагом направился к дому Шарыпова. Оттуда донеслись крики, причитания. Чекмарев прибавил шаг. Из темноты, точно пьяный, качаясь и всхлипывая, вышел Ефим. Чекмарев схватил его за руку:
- Что с женой? Куда ты?
- Нет моей Матрены… нет… Новая изба ей гробом стала. - Шарыпов затрясся от рыданий.
Чекмарев обнял Шарыпова за плечи крепко, бережно, по-братски… Он знал, как Ефим любил жену, и не находил слов утешения. Да и нужны ли они.
2
Беспокойное чувство, с которым Свенсон покидал Ном, постепенно проходило. Стайн оказался хорошим попутчиком. Он ничем не подчеркивал, что стал начальником Свенсона, держался на равной ноге, не прочь был выпить одну-другую рюмку брэнди, перекинуться в карты, поболтать. Но больше всего он любил слушать рассказы Олафа о Чукотке. Было ли это восхищение искренним или расчетливым - Свенсон не задумывался. Стайн уже хорошо представлял себе не только обстановку, в которой ему предстояло работать, но и людей, что было особенно важно. Свенсон оказался неплохим психологом. Он так точно обрисовал чукчей и купцов, что при встрече с ними Стайн мог бы безошибочно узнать, кто из них Бирич, кто Тренев, кто Бесекерский, кто "Северная Семирамида", как назвал Олаф жену молодого Бирича Елену Дмитриевну. В то же время Свенсон очень мало узнал о Стайне, который умело избегал разговоров о себе. Подумав об этом, Олаф сказал себе: "Чем меньше знаю о нем, тем меньше беспокойства", но при воспоминании о грузе Стайна в трюмах шхуны тревога овладевала им. Сумеет ли Стайн незаметно забрать и увезти в тундру оружие? Трудно, очень трудно что-нибудь делать тайно на Чукотке. Там каждый шаг любого человека на виду у всех.
Свенсон решил по прибытии в Ново-Мариинск как можно быстрее расстаться со Стайном. При необходимости это послужит некоторым алиби. Свенсон не мог не отдать должное Стайну за то, что он абсолютно не вмешивается в корабельные дела, ведет себя на шхуне как примерный пассажир, позволяя только одну вольность - часто заходить в рубку. Был хмурый осенний день. С серого, в грязноватых тучах неба сеял холодный бус. Но Свенсон чувствовал себя отлично. Он стоял у иллюминатора, покуривая трубку. В каюте, отделанной красным деревом, сладковато пахло хорошим табаком.
Стайн полулежал на диване, листал записную книжку и что-то тихо напевал. Свенсон смотрел сквозь толстое стекло иллюминатора на серо-синеватую воду Берингова моря. Мысли текли неторопливые, спокойные. Олаф мечтал стать единственным скупщиком пушнины на Чукотке. Серьезного конкурента у него там нет, но мелкие коммерсанты и спекулянты, вместе взятые, выменивают у туземцев все же больше меха, чем он. Устранить их очень трудно, но это осуществимо и особенно в такое время, как сейчас. В России хаос, скоро совсем прекратится завоз товаров на Чукотку из России. Он станет единственным их поставщиком товаров, поставит в зависимость, а потом и разорит всех этих малковых, биричей, микаэл. В этом ему поможет Стайн. Видя себя в мечтах уже полновластным хозяином Чукотки, Олаф Свенсон открыл сервант, достал бутылку коньяку и две рюмки.
- Надеюсь, Сэм, что от рюмки мартини вы не откажетесь?
Стайн оторвался от своей книжки, заложив страницу, и поднялся с дивана. Следя, как темная, золотистая влага поднимается в хрустале, Сэм спросил:
- А не хотелось бы вам побывать на берегах Охотского моря? Ну, скажем, в том же Охотске?
Олаф, не отвечая, поднял свою рюмку и неторопливо выпил коньяк.
- Хороший. Как на ваш вкус, Сэм?