Исследовав остатки песца, она коротко сказала:
- Пригодится.
Росомаха стояла на дальнем торосе, на морской стороне, и продолжала следить за людьми.
По морскому торосистому льду было идти гораздо труднее, чем по тундровому снегу. То и дело преследователи проваливались в мягкий, подтаявший снег, под которым хлюпала вода. Быстро намокли торбаса, набухли влагой.
Тутриль несколько раз останавливался и стрелял в зверя, но росомаха стояла далеко, а прерывистое дыхание не позволяло хорошо прицелиться.
Пока перебирались через гряду торосов, потеряли зверя из виду, и Айнана устало сказала:
- Ну ее, росомаху! Обойдусь без шапки и воротника!
Тутриль поднял на нее разгоряченное, блестевшее от пота лицо и удивленно произнес:
- Как же так? Да мы ее запросто догоним! Вон ее следы. Пойдем по ним. Она от нас далеко не уйдет.
Тутриль это сказал так, что у Айнаны не осталось никаких сомнений: он будет преследовать зверя до конца.
Она уныло поплелась за Тутрилем. Улучив минутку, напилась досыта снежной воды, припав разгоряченными губами к лужице.
- Зря ты это делаешь, - сказал Тутриль. - Так будет труднее идти.
Он оказался прав. Уже через несколько минут Айнана почувствовала, что задыхается. Вода булькала и переливалась в пустом желудке, и она с раздражением слышала ее шум.
Тутриль шел не останавливаясь, изредка отрывая взгляд от следа и обозревая возвышающиеся торосы.
- Росомаха дойдет до воды и повернет обратно, - со знанием дела сказал Тутриль.
- Тогда, может быть, не будем торопиться? - предложила Айнана. - Раз она все равно повернет?
- А может, она другим путем будет возвращаться? - возразил Тутриль. - Главное - не упустить след.
Айнана поняла, что спорить с охваченным азартом Тутрилем нет смысла, и, стиснув зубы, собрав силы, побежала следом за ним, карабкаясь через торосы, хлюпая мокрыми торбасами по сырому подтаявшему снегу.
Она мысленно ругала росомаху и кляла себя за то, что не решается прекратить погоню: это значило бы уронить себя в глазах Тутриля.
Айнана задыхалась, ловила широко открытым ртом воздух. Сердце колотилось под самым подбородком, словно желало выскочить наружу, на вольный воздух.
Тутриль несся легко, будто для него не существовало неровностей морского льда. Айнане порой казалось, что он перелетает через торосы и ропаки.
Перебираясь через высокий, сглаженный солнечными лучами край тороса, Айнана поскользнулась и упала к его подножию, оцарапав лицо острыми кристаллами фирнового снега.
Она очнулась, почувствовав, как что-то сладкое и холодное льется ей в рот. Она открыла глаза и увидела близко над собой глаза Тутриля - широко раскрытые, встревоженные, полные ласки: он поил ее чаем из термоса.
- Что с тобой? Тебе плохо?
- Нет, теперь мне хорошо, - прошептала Айнана и снова закрыла глаза.
Понемногу сознание прояснилось, возвратились силы, и через несколько минут, к великой радости Тутриля, Айнана уже могла поднять голову, сесть и внятно говорить.
- Ну, где росомаха? - со слабой улыбкой спросила она.
- Ушла, - сокрушенно вздохнул Тутриль. - Так мне хотелось тебе сделать подарок. Чтобы ты помнила меня…
- Я и так буду вас помнить, - сказала Айнана. - Всю жизнь…
Она сняла оленьи рукавицы и теплыми ладонями потерла щеки Тутриля.
- Всегда буду вас помнить, - шептала она. - Наверное, так и должно было случиться в моей жизни… Ведь правда? Пусть что угодно думают и говорят другие, а я знаю: больше такого счастья у меня никогда не будет. У человека в жизни, наверное, должна быть такая вершина: поднялся на нее и все увидел. Потом уже ничего не страшно… Я точно знаю - такого больше не будет. Так бывает только один раз.
23
Токо медленно строгал на верстаке заготовку для полоза. Тонкая стружка с легким шелестом падала к его ногам и словно оживала, шевелясь под усиливающимся ветром. Солнце уже давно перешло береговую черту и висело над морскими льдами, медленно, словно нехотя, снижаясь над горизонтом. По часам приближалась полночь, но ни Айнаны, ни Тутриля еще не было. Тревожиться, в общем-то, нечего - Айнана в тундре не растеряется, да еще в такую погоду… И Тутриль не мальчишка. Когда хорошо вдвоем, спешить некуда.
Токо вздохнул и перестал строгать.
Он взял бинокль и принялся обозревать горизонт. Сильно подтаяла тундра. Однако, глядя на морскую сторону, не скажешь, что уже весна, если не приглядишься и не заметишь посиневший и отяжелевший снег, пропитанный талой водой.
Нехороший этот ветерок. Он дует с юга и может превратиться в неистовый весенний ураган, который отрывает береговой припай и открывает свободную воду.
В яранге возилась Эйвээмнэу, давая знать мужу, что не ложится спать и ждет. Она гремела посудой, почему-то ходила за водой к береговой снежнице, усердно выбивала постели на снегу.
Токо еще раз глянул на солнце, осмотрел в бинокль окрестности и, убрав инструмент, вошел в ярангу.
На часах было уже около одиннадцати.
- Не вернулись? - сказала Эйвээмнэу.
- Не успели, - ответил Токо. - Дорога плохая, снег мокрый, идти трудно.
- На собаках бы поехали…
Токо посмотрел на жену и терпеливо объяснил:
- Полозья менять надо на нарте, деревянные на железные…
Будто она не знает, почему Айнана не поехала на собаках. Лишь бы поговорить.
Токо медленно разделся и улегся в постель, высунув, по обыкновению, голову в чоттагин. Он курил и думал, что именно чоттагина ему и не хватает, когда он живет в домике. Как хорошо перед сном выкурить последнюю трубку на студеном свежем воздухе, освежить усталую голову и заснуть просветленным и отдохнувшим.
Порыв ветра рванул моржовую покрышку яранги, и Токо лицом ощутил снежинки.
- Пурга! - испуганно произнес он.
Торопливо одевшись, Токо выскочил наружу. Ветер нес густую, казалось, непроницаемую стену тяжелого мокрого снега. Он больно хлестал по лицу, пригибал к земле. Токо торопливо снимал с вешал песцовые и нерпичьи шкурки. Побросав все это в чоттагин, он кинулся убирать распяленную на снегу лахтачью кожу. Его чуть не унесло ветром вместе с кожей, которая, как парус, тянула в море.
Токо уже подумывал выпустить из рук гремящую кожу, как вдруг почувствовал облегчение и увидел рядом Эйвээмнэу.
Вдвоем все, что могло быть унесено ветром, они убрали в чоттагин, втащили собак и тщательно закрыли дверь. Прислушиваясь к шуму ветра, он обозрел кожаную покрышку и, заметив почти невидимые дырочки, заделал их специальными тонкими палочками.
Забравшись в полог, он высунул голову в чоттагин и закурил.
- Как там Тутриль и Айнана? - тревожно спросила Эйвээмнэу.
- Сидят в избушке, радуются…
- Чему радоваться в такую непогодь?
- Что одни остались.
Токо отвечал жене, а в сердце заползала тревога: а если они не успели добраться до избушки? Весенняя пурга коварная, она налетает неожиданно и может застигнуть вдали от жилища. Правда, можно схорониться в снежной норе. Но это день-два: без пищи и питья трудновато.
Токо ворочался, кряхтел, чувствовал, что и жена не спит, однако не показывает виду.
Токо мысленно проходил путь, по которому пошли Айнана и Тутриль. Сначала вдоль берега моря. Потом надо пересечь лагуну и снова выйти на берег, где была положена выброшенная осенними штормами приманка - протухшая туша лахтака. Недалеко оттуда, в четырех часах хода, - охотничья избушка. От избушки ближе к Нутэну, чем к одинокой яранге. А вдруг они решили пойти в село? Сидят там в домике и чай пьют, а тут волнуйся за них…
Кряхтя, Токо осторожно выполз из полога.
- Ты куда? - насторожилась Эйвээмнэу.
- Спи, спи, - успокоил ее старик. - Рацию надо включить.
- Ты что? - Эйвээмнэу пристально поглядела на старика. - На ночь-то зачем тебе радио?
- Может, они к Нутэну пошли, - раздраженно ответил Токо. - А потом, ты знаешь, в пургу полагается держать радио включенным - мало ли что…
Токо поставил радио у изголовья, так, чтобы можно было легко дотянуться до телефонной трубки, вполз обратно в полог и неожиданно для себя быстро и крепко заснул.
24
В тот же день, перед вечером, в Нутэн пришел вертолет.
Никто не ожидал гостей, приезда районного начальства не намечалось, и поэтому на вертолетную площадку отправился, таща за собой пустую нарту, только начальник сельской почты Ранау.
Выждав, пока лопасти остановятся, он поближе подтащил нарту к дверце, чтобы сподручней было грузить мешки с почтой, и был страшно удавлен, увидев перед собой молодую женщину со смущенной и растерянной улыбкой.
- Здравствуйте! - приветливо произнесла женщина и спрыгнула на снег.
- Етти! - ответил Ранау.
Женщина поздоровалась и заметила:
- А я знаю, что такое - етти!
Из вертолетного чрева появился летчик и объяснил Ранау:
- Елена Петровна, жена Тутриля…
Ранау снова уставился на женщину, потом вдруг круто повернулся и побежал, размахивая руками и крича:
- Онно! Кымынэ! К вам гость!
Летчик крикнул вслед почтарю:
- Эй, Ранау! А почту кто получит? Нам ведь обратно улетать, погода портится.
Ранау остановился, вернулся и виновато сказал Елене Петровне:
- Хотел обрадовать стариков. Но ничего, все равно я первым принесу им новость…
- Почему стариков? А где Тутриль?
- Тутриль в яранге, - ответил Ранау.
- В какой яранге?
- Фольклор собирает, - с трудом выговорив слово, сообщил Ранау. - Да вы не беспокойтесь, это совсем близко отсюда. На вездеходе часа полтора.
Летчики вместе с почтой вынесли чемоданчик Елены Петровны и положили на нарту.
Лена попрощалась с летчиками, поблагодарила их.
Ранау впрягся в нарту и оттащил ее от вертолета, который уже раскручивал лопасти.
Искоса поглядывая на спутницу, Ранау отмечал про себя, что Тутриль выбрал себе хорошую, можно даже с уверенностью сказать - красивую жену.
Лена шла рядом с Ранау, жадными глазами вглядываясь в утонувшие в снегу домики. Подальше стояло несколько двухэтажных зданий.
Ветер, неожиданно холодный, заставлял отворачивать лицо, и Ранау заметил:
- Однако пурга будет…
- Пурга? - отозвалась Лена. - Вот интересно! Я много читала и слышала про чукотскую пургу… А тут летела - везде отличная погода. Вы представляете - от Москвы до Нутэна я летела всего четырнадцать часов! Говорят, что это рекорд.
- Почему рекорд? - заметил Ранау. - Нынче быстро стали летать. По почте заметно. Иногда мы "Правду" получаем на следующий день, а бывало, месяцами не видели свежих газет.
Возле домика, стоящего на отшибе, Ранау остановился и сказал:
- Тут живут Онно.
Он постучал в дверь и торжественно сказал выглянувшей Кымынэ:
- Вот твоя невестка приехала. Жена Тутриля.
Кымынэ не могла поверить глазам. Но это была она, правда немного не такая, как на фотографии, но точно она - Лена Тутриль.
- Кыкэ! - тихо воскликнула по-чукотски Кымынэ и добавила по-русски: - Ой! Да что вы стоите, заходите!
Лена видела, как растерялась Кымынэ, и, стараясь не смущать ее, весело сказала:
- Да вы не беспокойтесь!
- Как же так? - причитала Кымынэ, вводя за руку Лену в домик. - Ни Тутриля нет, нет и Онно…
- Я уже знаю, Тутриль в яранге работает, - сказала Лена. - Да вы не беспокойтесь!
- Сейчас чайник поставлю… Наверное, вы устали? Мой русский язык плохой…
- Ничего не надо. - Лена сняла пальто, села на стул, с любопытством оглядывая просто обставленную комнату. На полу она заметила лоскутки шерсти, острый ножик, нитки и иголки.
Заметив ее взгляд, Кымынэ собрала свое шитье и виновато произнесла:
- Не успела прибраться…
Кымынэ суетилась, бралась то за одно, то за другое. Кое-как ей все же удалось собрать на стол, помочь Лене умыться. Перед чаепитием невестка открыла чемодан и достала большую красивую коробку с конфетами.
- Это вам.
- Ой, большое спасибо, - засмущалась Кымынэ.
Она налила чай, уселась напротив и принялась разглядывать Лену.
Мимо дома прогрохотал вездеход, и Кымынэ вскочила со стула, бросив гостье:
- Подождите!
Вездеход умчался к гаражу, поднимая снежную пургу за собой. Кымынэ вернулась в дом и взялась за телефон.
- О, у вас даже телефон есть! - с удивлением заметила Лена.
- Есть, - почему-то тихо ответила Кымынэ и набрала номер гаража.
Услышав голос Конопа, Кымынэ торопливо заговорила по-чукотски:
- Алло! Слушай, что случилось! Нет, никакого несчастья нет, наоборот даже: приехала жена Тутриля… Она самая. Сидит у меня и чай пьет. Но нет ни Тутриля, ни Онно. Не знаю, как быть. Пришли, пожалуйста, Долину Андреевну, пусть поможет…
- Интересно, а в Ленинград можно позвонить отсюда? - спросила Лена.
- Наверное, можно… В четыре можно вызвать ярангу и поговорить с Тутрилем, - сказала Кымынэ.
- Правда? - обрадованно спросила Лена.
- А что тут такого - каждый день разговариваем.
Лена попросила налить еще и сказала:
- А мне тут нравится…
Кымынэ опять засмущалась:
- Да у нас ничего такого… Мебель хорошую не везут… А вообще, снабжение хорошее. Раз по ошибке завезли автомобиль "москвич". Предлагали Онно, как лучшему охотнику и ветерану, но мы подумали и отказались - куда поедешь на нем…
Припорошенные снегом, в комнату вошли Коноп и Долина Андреевна.
- Вот какая жена у Тутриля! - удовлетворенно заметил Коноп и получил толчок в бок от Долины Андреевны. - Приветствуем на родине вашего мужа, так сказать… Вот пурга началась, а многие охотники не вернулись…
- Это опасно? - встревоженно спросила Лена.
- Ерунда! - махнул рукой Коноп. - Ничего страшного, унесет в море - и дело с концом!
_ Что ты говоришь, Коноп! - Долина Андреевна поторопилась успокоить гостью. - Это он шутит…
- Да вы садитесь, - пригласила всех за стол Кымынэ. - А ты, Коноп, сбегал бы в магазин, попросил бы ради такого случая бутылку шампанского…
- Да у меня есть! - обрадованно сказала Лена. - Бутылка сухого вина. Давайте откроем!
- Давайте! - с готовностью отозвался Коноп. - Где она?
Лена достала бутылку из чемодана и подала Конопу. Тот поглядел на этикетку и заметил:
- Двенадцать градусов всего…
Долина Андреевна, всегда такая самоуверенная и громкоголосая, на этот раз держалась как-то странно тихо и робко. Коноп не узнавал ее и потихоньку радовался тому, что она не делает замечаний и не учит всех, как и что надо делать.
Зазвонил телефон. Кымынэ взяла трубку, послушала и с сияющим лицом сообщила:
- Гавриил Никандрович звонил. Возвращаются охотники. Видели Онно уже под скалами. Двух нерп тащит, поэтому медленно движется.
Лева старалась держаться непринужденно, но это не получалось у нее. Может быть, потому, что чувствовала настороженное к себе отношение. Пока один лишь Коноп был ясен и понятен. Он разговаривал с Леной безо всякой хитрости, расспрашивал ее о Ленинграде, шутил и пил вино.
- Мы ведь с Тутрилем в одном классе учились. За одной партой сидели. Скажу честно, особенной учености он не проявлял. Иногда списывал у меня…
- Коноп!
Коноп даже не обернулся на возглас Долины Андреевны и продолжал как ни в чем не бывало:
- Списывал. Задачи по арифметике ему трудно давались… А я у него русский списывал. Взаимопомощь у нас с детства была налажена, как у настоящих друзей..
Кымынэ взяла старенький жестяной ковшик, зачерпнула из ведра воды со льдинкой, пригладила руками волосы и виновато сказала:
- Выйду встречать охотника.
- А можно мне? - спросила Лена.
Секунду поколебавшись, Кымынэ ответила:
- Конечно, можно… Вы ведь член нашей семьи…
Охотник подтащил убитых нерп к самому порогу, молча, исподлобья глянул на Лену, и что-то мелькнуло в его лице. Лена понимала, что она сейчас должна стоять тихо и ничего не говорить. Тутриль часто вспоминал этот обряд, и теперь он совершался на ее глазах.
Кымынэ подождала, пока Онно снял с себя упряжь, потом облила водой нерпичьи морды, а остаток вместе со звеневшей льдинкой подала мужу. Охотник медленно, со вкусом выпил воды, а льдинку сильным взмахом выплеснул в сторону скрытого пургой моря.
- Ну, а теперь здравствуй, - сказал Онно Лене, будто знал, что она приедет, и ждал ее.
Нерп втащили в домик и положили на разостланную клеенку оттаивать.
Онно выбил снег из одежды и вошел в комнату.
- Какомэй, сколько гостей! - удивился он.
- Иди садись за стол, - позвал его Коноп, - я тут оставил тебе немного вина. Сухое называется, но пить можно… На материке все умные люди перешли на него.
- С чего бы это? - спросил Онно.
- Вот Лена говорит, беседовать под это вино хорошо, и пользу организму приносит.
Онно отпил вина из стакана, поморщился:
- Ничего. На квас похоже.
Разговор за столом почему-то не клеился. Необычно молчаливая Долина Андреевна вдруг заторопилась домой, но в это время пришел Гавриил Никандрович. Он тепло поздоровался с Леной и сказал:
- Я только что звонил в ярангу…
- Ну и что? Тутриль вернулся?
- Не вернулись они, - ответил Гавриил Никандрович. - В дальнюю охотничью избушку ушли. Видно, там будут пережидать пургу.
Он оглядел комнату и позвал Онно в кухню:
- Куда же вы ее положите?
- На диван, куда же еще?
- В одной комнате с вами?
- Не на кухню же.
- Не знаю, не знаю… Понравится ли ей?
- Уж если она вышла замуж за моего сына, нравится или не нравится ей у нас, пусть терпит, сама выбирала! - сердито ответил Онно.
Он, как и Кымынэ, тоже чувствовал неловкость, стесненность, и это его раздражало. Черт знает, как надо держать себя при тангитанской невестке? Куда проще было бы, если бы женой сына была чукчанка.
- Может, поместить в дом приезжих? - осторожно предложил Гавриил Никандрович.
- Да ты что? От живых родственников? Нет, так дело не пойдет! - сердито ответил Онно.
Когда мужчины вернулись в комнату, Долина Андреевна по-прежнему молчала и сердито посматривала на Конопа, который, несмотря на слабость вина, был очень оживлен и красен.
- Товарищ Коноп, - неожиданно томным и слабым голосом попросила она, - не проводите ли меня домой?
Коноп на полуслове оборвал разговор с Леной, удивленно поглядел на свою тайную подругу и послушно встал, произнеся со вздохом:
- Ну что же, пошли…
После их ухода Кымынэ засуетилась, готовясь к разделке добычи.
- Давайте я вам помогу, - предложила Лена.
- Да что вы, - махнула рукой Кымынэ, - запачкаетесь…
- Ну и что? - весело ответила Лена. - Мне так хочется все попробовать - и нерпу разделать тоже… Мне Тутриль много рассказывал, и сейчас у меня такое чувство, будто я вернулась домой после долгого отсутствия, будто я уже тут давным-давно жила…
Онно внимательно и настороженно слушал эти слова, и на душе у него становилось легче.
Женщины ушли на кухню.
- Завтра, если пурга не усилится, можно послать Конопа к дальней избушке, - сказал Гавриил Никандрович.
- Не надо, - строго произнес Онно. - Завтра Тутриль сам придет. Он мне обещал.