Наверное, это и в самом деле хорошо - одеваться красиво, часто менять нарядные платья, а не носить одно и то же из года в год, замечая, как оно становится все меньше и меньше, и уже око не нарядное, а смешное… Есть вкусно и досыта, спасть на чистых прохладных простынях… А на улице тепло, зелень кругом, чистое небо над головой, и блеск широкой теплой реки…
А как же все это? Приткнувшиеся к ледяному припаю яранги, родная речь, вельботы, идущие из далекой морской сини…
Иван Андреевич встал, подошел к Тынэне и неловко погладил ее по волосам.
- Мы ждем твоего ответа, Танюша, - глухим от волнения голосом произнес он. - Ты меня знаешь давно, еще малюсенькой. Поверь, мы хотим тебе только хорошего.
Тынэна подняла голову, посмотрела во встревоженные, ожидающие глаза Елены Ивановны, в потеплевшие от невысказанной нежности и доброты глаза Ивана Андреевича и ощутила в горле твердый и острый комок. Она едва могла произнести:
- Нет, нет!
Она вырвалась из-под руки Ивана Андреевича и выбежала из домика.
- Танюша! - выбежал вслед Иван Андреевич. - Танюша, вернись!..
Тынэна бежала, не разбирая дороги. Лаяли собаки, редкие прохожие удивленно оглядывались на нее.
У покосившейся старой яранги она остановилась и опустилась у седой от соли и снега стены. Запыхавшиеся, подбежали Иван Андреевич и Елена Ивановна.
- Что с тобой, Танюша? Мы не хотели тебя обидеть, - виновато сказала Елена Ивановна.
- Я знаю, - всхлипнула Тынэна, - знаю. Только не надо меня удочерять… Не надо… Мне странно… Я вас очень, очень люблю. Но я не могу, не могу… Не хочу я становиться другой…
- Хорошо, - дрогнувшими губами произнес Иван Андреевич. - Пойдем, Лена. Пусть Тынэна побудет одна. Прости нас, девочка.
4
В ту весну, когда Тынэна перешла в шестой класс, Иван Андреевич и Елена Ивановна сколачивали ящики, мастерили чемоданы, обтягивали их нерпичьей кожей - готовились к возвращению на Большую землю.
Иван Андреевич ходил хмурый, словно уезжал в неволю, а Елена Ивановна без причины покрикивала на сына, швыряла вещи и больше походила на молоденькую девушку, чем на солидную учительницу ботаники.
Тынэна приходила к ним помогать, гладила выстиранное белье большим паровым утюгом, связывала и укладывала в ящики книги.
Со дня на день ждали парохода. Море уже очистилось ото льда, в тундровые сопки за зеленым листом уходили женщины.
Тынэна поднималась на высокий мыс.
Вдали виднелись дымки. Но они проплывали мимо, и глаза долго следили, пока вестники далекого корабля не таяли в голубой дали.
Вспоминались далекие, полузабытые слова мамы Юнэу о самых красивых кораблях… Но отчего так кажется, что прошедший мимо корабль гораздо красивее и желаннее того, который пришел? Почему все мечты и тайные желания уносятся с тем, ушедшим вдаль кораблем? Может быть, он точно такой же, как и этот, который повернул к берегу… Все отчетливее и темнее дым из его трубы. Вот уже показались над водной гладью белые надстройки, мачты, темный корпус, глубоко уходящий в воду, и в воздухе слышится густой, тягучий пароходный гудок…
Тынэна очнулась от грез, удивленно посмотрела на пароход и помчалась вниз по тропе, рискуя оступиться и сломать себе шею.
Она вбежала в учительский домик и крикнула:
- Пароход пришел! Собирайтесь!
Иван Андреевич и Елена Ивановна распаковывали вещи.
- Мы решили остаться, - с улыбкой объяснил Иван Андреевич. - Съездим только в отпуск, а к началу учебного года вернемся обратно.
- Правда? - с заблестевшими глазами спросила Тынэна.
- Правда, правда, - вздохнула Елена Ивановна. - Ничего не поделаешь - видно, такая судьба.
- Чего тут на судьбу валить? - возразил Иван Андреевич. - Просто мы привыкли тут.
- Словом, жди нас осенью, Тынэна-Танюша, - сказала Елена Ивановна.
Несколько дней разгружался пароход.
Берег покрылся штабелями ящиков, мешков, кучами угля, бочками, бревнами, досками и брусьями.
На полярную станцию привезли свиней. Большие деревянные клетки осторожно выгрузили на берег. Сначала грузчики-охотники не хотели браться за них: боялись больших желтых клыков, выпирающих из-под тупых носов-пятачков.
Председатель Кукы уговаривал земляков:
- Ну, кого испугались? Это культурные домашние животные. Не глядите, что они такие грязные, с дороги ведь. Слышите, хрюкают, совсем как наши моржи.
Но и сам Кукы с опаской подходил к ящикам, настороженно глядя на подвижные хрюкающие морды. За ним медленно ступали грузчики.
Ивана Андреевича с семьей провожали всем селением. Он улыбался, благодарил всех, а Елена Ивановна не переставала говорить:
- Ну что вы! Да мы ненадолго. К учебному году вернемся. Ой, как будто навсегда расстаемся!
Пароход уходил светлой летней ночью. Тынэна решила дожидаться ухода судна и не ложилась спать. Солнце закатывалось долго, косые его лучи насквозь пронизывали распахнутые летнему вечеру яранги, высвечивали каждую травинку на пологих холмах.
Прибой будто нашептывал свои мысли, а Тынэна думала о том, что уезжают самые близкие в ее жизни люди. С малых лет она не была обойдена людской лаской. Односельчане относились к ней внимательно, и когда ей случалось заходить в какую-нибудь ярангу, в каждой она была желанной гостьей. Но у Ивана Андреевича ей было как-то особенно хорошо. Она, по существу, и выросла у него дома. Может, надо было согласиться и стать его дочерью? Сейчас она была бы на пароходе, смотрела на берег и, наверное, плакала бы… Как выглядит с борта корабля родной Нымным? Конечно, не так, как с высоты полета. А в селе уже стали и забывать, как Тынэна летала на самолете. Первое время кто-нибудь, бывало, заговаривал об этом, но больше упоминали шамана Тототто. А когда старик умер, редко кому приходил на память полет Тынэны.
А она помнила. Иногда стоило только воскресить в памяти давний зимний день, добрую улыбку бородатого летчика, испуганное лицо шамана, как от худого настроения не оставалось и следа.
Солнце катилось по самому стыку воды и неба. Вот оно зашло за пароход, и от судна легла на воду причудливо изломанная зыбью тень.
Через несколько минут солнце начнет подниматься, и наступит новый день - двадцать второе июня сорок первого года. Ровно через десять часов после Нымныма новый день придет в Москву, на Красную площадь, и тени от серебристых елочек лягут на красную кирпичную стену.
Загрохотала якорная цепь. Первые минуты движение судна было неуловимо. Но через некоторое время стало заметно, что пароход все же плывет. Над трубой потянулось белое облачко, и до Тынэны донесся густой, сочный гудок.
Коснувшись поверхности воды, солнце стало подниматься вверх, перемещаясь к берегу, к высоким скалистым мысам Ирвытгыра.
Новый день пришел на землю. Тынэна медленно шла к интернату. Галька тихо поскрипывала под ногами, сонные собаки лениво поднимали головы ей вслед и широко зевали, высовывая из пастей длинные красные дрожащие языки.
Посреди пустынной, освещенной ярким утренним светом улицы Тынэна остановилась и как-то по-новому взглянула на родное селение. Ряды яранг, редкие деревянные дома, с южной стороны зеркальная гладь лагуны, с севера - море. Жилища раскинулись на неширокой галечной косе, окруженной холмами, переходящими вдали в горы. Небо часто затянуто облаками. Такие дни, как сегодняшний, редки даже в летнее тихое время.
Бывают в жизни человека такие мгновения, когда по-новому, по-особому встает перед ним давным-давно знакомое. Привычное с детства вдруг наполняется особым значением, и любовь переполняет сердце, захватывает дыхание, и нежность обращается даже, казалось бы, к самым невзрачным приметам родных мест. Ну что такого в этих ярангах, в воде мелководной лагуны, в холмах и горах, вставших на горизонте? И все-таки Тынэна в это утреннее мгновение еще раз укрепилась в мысли, что никакие другие прекрасные земли не будут ей так близки и дороги, как эта галечная коса на берегу Ледовитого океана.
В тишине длинного коридора интерната слышалось сонное дыхание спящих.
Тынэна осторожно ступала мягкими торбасами по плотно пригнанным доскам. И даже этот дом, немного покосившийся, несуразно длинный, тоже ей дороже красивейших зданий, потому что здесь оставлена частица души, именно здесь произошли незаметные открытия сокровищ собственного сердца.
Подруги крепко спали. Тынэна тихонько разделась и юркнула под стиранное-перестиранное, пахнущее мылом и морским ветром одеяло. Она долго лежала с открытыми глазами, глядя на пылинки, пляшущие в солнечном луче, пока не провалилась в глубокий, спокойный сон.
Ока долго не могла понять, о чем идет речь, когда подружки стали ее тормошить и будить:
- Вставай, Тынэна! Война!
Тынэна спросонья потирала кулаками глаза:
- В кино?
- Какое кино? Война! - повторили девочки. - Война с Германией. По радио пришла телеграмма на полярную станцию. Все идут на митинг на волейбольную площадку.
Выступал Кукы. Слушать его всегда было интересно, потому что каждый раз ему хотелось сказать, как большому начальнику, умно, со всякими значительными политическими словами, но случалось не раз, что под конец он так запутывался, что безнадежно взмахивал рукой и по-чукотски произносил:
- Наверное, я кончил.
Сегодня Кукы сказал простые и неожиданные для него слова:
- Мы помним наше прошлое и часто рассказываем детям легенды. О богатырях, о кровопролитиях, о том, как наши предки защищали свою землю от врагов, отбивали похищенные стада. Нынче мы думали, что из жизни навсегда исчезли постыдные для человека занятия - война и разрушение человеческих жилищ. Мы познали радость в достойном занятии - в умножении счастья для всех людей. И вот нас хотят вернуть в прошлое. Такого не может быть. Будем сражаться и работать.
Народ расходился с собрания медленно, без обычного оживления, люди тихо переговаривались между собой.
Из районного центра пришла маленькая шхуна. Колхозный вельбот ушел за пассажирами. Тынэна с любопытством всматривалась в лица новых людей: ведь кто-то из них - ее будущие учителя. Среди сидящих в вельботе она увидела знакомое лицо. Это была Елена Ивановна.
В своем старом домике, распаковывая вещи, Елена Ивановна рассказала, что Иван Андреевич уехал на фронт, а ее назначили директором школы и заведующей интернатом.
- Трудно мне будет, Танюша, - вздохнула она, - надеюсь на твою помощь.
Елена Ивановна села на ящик, с улыбкой оглядела Тынэну и сказала:
- Ну и выросла же ты! Прямо невеста стала!
Она порылась в ворохе наваленной одежды, достала какое-то платье и подала девушке:
- Померь-ка это.
Тынэна мигом скинула свое интернатское платьишко с надставленными рукавами и облачилась в настоящее, взрослое. Подошла к старенькому, тусклому зеркалу. Из тумана выглянула слегка смущенная девушка с бровями, похожими на раскинутые птичьи крылья. Под крыльями блестели большие, расширяющиеся к вискам глаза.
В зеркале была другая Тынэна.
- Нравится тебе это платье? - спросила Елена Ивановна.
- Очень! - воскликнула Тынэна.
- Можешь взять его себе.
- Такое красивое? - удивилась Тынэна.
- А почему бы тебе не носить красивые платья?
- А как же вы? - спросила Тынэна.
- Мне оно теперь ни к чему, - ответила Елена Ивановна. - Бери, Танюша, носи и ни о чем не думай.
Елена Ивановна смахнула слезинку и улыбнулась. Но эта улыбка уже не была прежней и скорее походила на солнце, которое лишь угадывалось за плотной завесой облаков.
Тынэна еще раз подошла к зеркалу. На этот раз она стояла перед мутным стеклом долго, тщательно разглядывая свое отражение.
5
Тынэна пошла в последний класс своей школы и в ту же осень начала занятия на курсах по ликвидации неграмотности.
Лагуна подернулась новым льдом, море нагромоздило на берег обломки торосов.
В морскую белую даль уходили тропы охотников.
На первый свой урок Тынэна шла берегом моря, чтобы успокоиться и набраться храбрости.
В классе собрались чуть ли не все охотники Нымныма. Тынэна удивилась: она надеялась увидеть только неграмотных стариков.
Тынэна поздоровалась, и класс дружно отозвался.
- Ты как настоящая учительница, - с гордостью сказал Кукы.
Тынэна разложила на учительском столе конспект своего первого урока, тетради, книги. Она невольно подражала своим учителям, а в голове вертелась мысль о том, как спросить сидящих в классе, почему на урок явились и те, кто не числился в списках ее учеников.
Тут на помощь опять же пришел Кукы:
- Мы собрались на твой урок, потому что хотим узнать новости с фронта. Ты бываешь на полярной станции, слушаешь радио. Скажи нам. Мы не так хорошо знаем русский язык, чтобы понимать разговор по радио. Очень быстро говорят, и притом трещит.
После короткого сообщения Тынэны о положении на фронте Кукы сделал знак своим товарищам. В классе после их ухода остались действительно только неграмотные.
Первые минуты Тынэна все еще робела. Она показывала буквы, писала на доске, ходила по рядам, смотрела, как старики своими заскорузлыми, похожими на корни деревьев руками выводят в тетрадях крючки и палочки, слышала их трудное дыхание и временами даже легкий стон.
Часов у Тынэны не было, подать звонок вечером некому, и она не знала, сколько прошло времени.
Старик Папо поднял руку и попросился сесть на пол.
- Трудно сидеть на подставке, - виновато объяснил он.
Потом и другие ученики пожелали переселиться на пол.
- Хорошо, садитесь на пол, - разрешила Тынэна.
Писать на полу невозможно, и она решила почитать старикам для отдыха. Раскрыла книжку поэм Пушкина и объяснила:
- Сейчас я вам прочитаю и переведу начало сказочной поэмы Пушкина "Руслан и Людмила".
- Хорошо, - от имени всех согласился старик Папо.
Тынэна старалась читать с выражением, как ее саму учили в школе.
Ученики в такт стихам кивали головами, и, когда Тынэна остановилась, чтобы начать переводить, кто-то заметил:
- Будто заклинание произносит.
- Она же сказала - сказка, - важно поправил старик Папо.
Кончив переводить, Тынэна попросила задавать вопросы. Первым поднял руку тот же Папо. Он спросил, где живет Пушкин.
- Он умер, - ответила Тынэна.
Папо искренне огорчился и сказал:
- А я думал: вот выучусь грамоте, напишу письмо твоему Пушкину. Я ведь тоже сказки пишу.
Сначала Тынэна не поняла, каким образом неграмотный старик может писать сказки, потом вспомнила, что Папо - искусный косторез. Ей доводилось видеть моржовые клыки, расписанные рукой старого мастера. На гладкой, хорошо отполированной поверхности клыка Папо рисовал картинки из легенд и сказок чукчей. Все изображения были связаны между собой, и сказку можно было "прочитать" по всему клыку. Длинные сказания, не помещающиеся на одном клыке, Папо переносил на другие, и таким образом получалось как бы несколько "томов".
- Пушкин писал не только сказки, - пояснила Тынэна и рассказала о жизни поэта все, что сама узнала на уроках литературы и из школьных учебников. Попутно она попыталась объяснить, что такое стихотворение, сравнив его с песней.
Над партой взметнулась сухонькая ручка. Старуха Кичау интересовалась, не Пушкин ли написал песню "Если завтра война".
За разговором о Пушкине и застала их в классе Елена Ивановна.
- Не кажется ли тебе, Таня, что ваш первый урок немного затянулся? - спросила она.
- А я не знаю, сколько времени, - смутилась Тынэна.
- Ваш урок длится уже третий час, - сообщила Елена Ивановна. - Ну, ничего. Для первого раза это не такая уж большая беда. Тем более, как я вижу, ученики у тебя на уроке не скучали. Не правда ли? - обратилась она к классу.
- Нам было очень интересно, - за всех солидно ответил Папо. - Хорошо она говорит, занятно. Мы совсем не устали. Немного отдохнули, посидели на полу.
Тынэна отпустила учеников, задав им на дом написать по полстраничке палочек и крючков.
Елена Ивановна позвала ее к себе домой.
Непроглядная тьма опустилась на селение. Маяк не горел. Плотно зашторены все окна в немногих деревянных домах селения. Только издали доносился глухой перестук движка электростанции, взвизгивали в темноте собаки да ветер шумел в прибрежных торосах и в невидимых над головой проводах.
Валерка уже спал. На тумбочке лежала его записка, нацарапанная неровными каракулями: "Я сплу". Мать повертела в руках записку и нежно улыбнулась.
Валерка целый день носился по селению, бегал с ребятишками на лед лагуны. По-русски говорил с чукотским акцентом.
Елена Ивановна поставила на плиту чайник, пошевелила кочергой в топке, подсыпала угля. Из самодельного платяного шкафа достала какую-то шкатулку.
- Конечно, это не дамские, но идут точно, - сказала она, протягивая Тынэне большие серебряные часы. - От Ивана Андреевича остались, забыл взять. Так торопился. Носи их на здоровье и смотри не затягивай уроки, - шутливо-строго добавила Елена Ивановна.
Тынэна положила часы на ладонь. Они громко тикали с чуть слышным звоном. По нижнему краю циферблата виднелись четкие буквы - Мозер.
- Спасибо, - тихо поблагодарила она за подарок.
- Не за что, - ответила Елена Ивановна. - Я рада, что именно в твои руки попали часы Ивана Андреевича.
Елена Ивановна закрыла лицо руками.
- Что с вами? - забеспокоилась Тынэна. - Случилось что-нибудь?
- От Вани ни одного письма… Как попрощался с нами - ни строчки…
- Письма же к нам идут долго, - принялась успокаивать Елену Ивановну Тынэна. - Вон газету свежую получили, так там еще портреты фашистские. Сама видела на полярной станции. Война, а в газетах про дружбу между Советским Союзом и Германией. А вы говорите - письмо от Ивана Андреевича!
Елена Ивановна вытерла слезы, через силу улыбнулась и виновато произнесла:
- Да я так…
Напились чаю, и Елена Ивановна постелила Тынэне на деревянном топчане.
Долго не спали.
Сначала лежали молча. Тынэна сквозь подушку слышала тиканье часов. На кровати беспокойно ворочалась Елена Ивановна. Наконец она тихо спросила:
- Тынэна, ты не спишь?
- Нет, что-то не спится, - ответила Тынэна. - Все вспоминаю сегодняшний урок. Так стыдно. Все получилось не так, как хотелось.
- Это всегда так кажется, - помолчав немного, сказала Елена Ивановна. - Когда я впервые вошла в класс, мне показалось, что обратно мне не выйти, - такой страх меня взял. То, что ты волновалась, это хорошо. А держалась ты в классе как настоящая учительница… Тебе самой-то понравилось учить?
- Очень! - вырвалось у Тынэны. - Только уж в следующий раз я постараюсь провести урок как следует.
Помолчали.
- Танюша, - послышался из темноты голос Елены Ивановны, - ты никогда не задумывалась о своем будущем?
- Может, и задумывалась, - после непродолжительной паузы ответила Тынэна, - но не так, чтобы все время только об этом и думать… Так, иногда…