Тынэна с Еленой Ивановной составляли новое расписание. Окно учительской выходило на море, и Тынэна то и дело поднимала голову, чтобы посмотреть на горизонт. От напряжения глаза уставали, и порой ей казалось, что она видит белое пятнышко паруса, но уже в следующую секунду, кроме ровного, спокойного стыка моря и неба, ничего нельзя было заметить.
Елена Ивановна искоса поглядывала на девушку, хмурилась и вдруг спросила:
- Ты кого-нибудь ждешь, Танюша?
- Нет, никого, - тихо ответила Тынэна, вздрогнув от неожиданного вопроса.
Весь день горизонт оставался пустынным и чистым. С неба ушли облака, и море проглядывалось от мыса до мыса - чистое, родное, словно умывшееся после бури.
Наступил вечер, а Тынэна все бродила по берегу моря и делала вид, что собирает морские водоросли. Она бездумно жевала сладковато-соленые стебли, подбирала пустые раковины.
Вернулась Тынэна в свою комнатушку поздно, когда уже невозможно стало различать дорогу.
Она быстро разделась и забралась под одеяло. Закрыв глаза, она вдруг увидела себя со стороны, как она мечется по берегу, ходит молчаливая, погруженная в себя, невпопад отвечает на вопросы, и ей стало стыдно…
Она почувствовала это сквозь сон. Открыла глаза и посмотрела на дверь. Она была отчего-то уверена, что он стоит за дверью и вот-вот раздастся стук. Тынэна спустила ноги на холодный пол и подошла к запертой двери. Послышался тихий стук.
Тынэна распахнула дверь. За дверью стоял Виктор, мокрый и смущенный.
- Виктор! - вскрикнула Тынэна и кинулась ему на грудь. Что-то огромное, тяжелое, что давило на нее все эти дни, вдруг ушло. Она не почувствовала холодной сырости клеенчатого плаща, скользкой прохлады резиновых сапог, которых касались ее голые ноги.
Виктор неумело гладил ее по волосам и с волнением, как бы с трудом произносил отрывистые слова:
- Еду на фронт. Добился все-таки… Но не мог уехать, не попрощавшись с тобой. Я тебя очень люблю, Танюша, с того самого дня, как впервые тебя увидел. Милая моя, хорошая, красивая… Ты будешь меня ждать? Я тебе буду писать часто-часто. А ты не обращай внимания на орфографические ошибки - с русским языком у меня всегда было неважно…
Тынэна отняла лицо от груди Виктора, потянула его в комнату и захлопнула дверь. Помогла снять задубевший от соленой морской воды плащ и спросила:
- Чаю хочешь?
- Ничего мне не надо, - ответил Виктор. - Хочу только посмотреть на тебя.
Они сели рядом на кровать, а Виктор продолжал:
- Я как увидел тебя в бинокль, что ты прибежала на берег, и решил, что и ты тоже…
- Люблю, очень люблю тебя, мой хороший, милый, - прошептала Тынэна. - Вот до сегодняшнего дня, вот до этого часа не знала, что это так.
- Утром мы уйдем в бухту Провидения и до конца войны, наверно, уже не увидимся, - сказал Виктор. - Ты будешь меня ждать?
- Кого же мне еще ждать, как не тебя? - ответила Тынэна. - Я и так тебя всю жизнь ждала. Верила, что ты обязательно придешь ко мне на своем самом красивом корабле.
- Ну уж и самый красивый корабль! - улыбнулся Виктор. - Протекает, как решето. По всем мореходным правилам плавать на нем во льдах запрещается.
…В окно медленно проступал осенний рассвет. Тынэна не спала. Она лежала с открытыми глазами и не сводила глаз со спящего Виктора. Жесткие черные волосы упали на лоб, и губы его вздрагивали во сне.
Тынэна боялась потревожить его. Она шептала про себя все нежные слова, какие приходили на память, мысленно целовала его и обнимала.
Виктор вздрогнул и широко открыл глаза:
- Который час?
- Пять утра, - ответила Тынэна.
- Мне пора…
- Я провожу, - Тынэна быстро оделась.
Они шли рядом по тихой, еще не проснувшейся улице Нымныма. На полярной станции тарахтел движок - радиостанция Нымныма принимала военные сводки.
"Вымпел" покачивался на спокойной воде, красивый и гордый корабль, который плавал по Ледовитому океану, хоть это ему не полагалось.
Виктор свистнул, и со шхуны спустили шлюпку.
Почему-то на прощание не нашлось никаких слов, и Виктор с Тынэной стояли, крепко прижавшись друг к другу, пока шлюпка не ткнулась носом о прибрежную гальку. Виктор взял ладонями лицо Тынэны, приблизил к своему и коснулся щекой ее щеки. И так они стояли с закрытыми глазами, словно стараясь надолго запомнить биение собственных сердец.
Виктор с трудом оторвался от Тынэны и прыгнул в шлюпку.
Застучал судовой двигатель. Из выхлопной трубы показались облачка голубого дыма, забурлила вода за кормой, и гидрографическое судно "Вымпел" взяло курс на Берингов пролив.
На корабле подняли паруса, и судно, подгоняемое двойной тягой - мотором и ветром, - быстро стало уходить за дальний мыс.
До восхода Тынэна простояла на берегу.
7
За окнами неистовствовала пурга. Ветер грохотал по крышам уже четвертый день. В школе отменили занятия до наступления затишья, и Тынэна в вынужденном безделье коротала время за чтением.
Можно было бы пойти к Елене Ивановне, но последнее время отношения у них разладились, - с тех пор как директор школы заметила беременность Тынэны. Сначала она никак не могла в это поверить и все допытывалась, правду ли говорит Тынэна.
- Вот его письма, - показала Тынэна. - Два из бухты Провидения, одно из Владивостока и еще одно с дороги. Пока писем больше нет, но верю, что они будут.
Елена Ивановна повертела в руках треугольные конверты и со вздохом произнесла:
- Как ты легкомысленно поступила, Танюша!
- Я его люблю, - отозвалась Тынэна.
- А если он не вернется?
- Вернется. Он мне обещал, и он любит меня! - с необычной для нее горячностью воскликнула Тынэна.
- Трудно тебе будет, девочка, - с сочувствием произнесла Елена Ивановна.
- Ему еще труднее там, на войне, - возразила Тынэна.
Она не скрывала своей беременности, и скоро во всем селении уже знали, что у Тынэны будет ребенок. Иные с любопытством посматривали вслед, когда она шла по улице, а большинство и вовсе не обратило на это внимания: рождение человека - дело, конечно, хорошее, но не такое уж выдающееся, чтобы об этом много рассуждать.
В последнем письме Виктора был номер полевой почты. Тынэна сразу же написала ответ:
"Милый и хороший мой Виктор! Спасибо тебе за фотокарточку. Правда, она очень маленькая, но все же ты там такой, какой есть. Хочу тебе сообщить радостную новость: у нас будет ребенок. Я уже решила: если будет мальчик, назову его Виктором, а если девочка, то выбирай имя сам. Море у нашего берега давно замерзло, и "Вымпел" больше не приходил. У нас идут занятия. Пишу на доске перед первоклассниками и вспоминаю тебя - доска-то покрашена краской, которую ты привез. Зима. Теперь письма в наш Нымным будут идти долго - два, а то и три месяца. Но я все равно буду тебе часто писать и ждать твоих писем. В нашем селении теперь мы двое ждем писем с фронта - я и Елена Ивановна. Она говорит, что мы с тобой поступили легкомысленно: надо было подождать, когда кончится война. Разве надо отворачиваться от любви? Она к нам пришла такой, какая она есть для нас. Ни у кого такой любви нет и не будет. Она такая только у нас, и какая она - мы знаем только вдвоем с тобой. Вот я читаю книги, сравниваю нашу любовь с книжной и радуюсь, что у них все не так, как у нас. Слишком много слов и мало чувств. Как будто любовь состоит только в том, чтобы говорить о ней. Конечно, я чувствую, что Елена Ивановна хочет пожурить меня: молодая, мол, еще почти школьница. Но вслух сказать не решается. Наверное, жалеет меня. Думает: девочка и так несчастна, зачем же мне еще ее растравлять? А я очень счастлива и ничего не боюсь. Я такая стала смелая от любви, что вполне могла бы пойти на фронт вместе с тобой.
Ну и расписалась же я! Мы мало друг друга видели, мало сказали слов, поэтому хочу выговориться в письмах.
Больших новостей в селении нет. Приехал новый учитель истории. Фронтовик, контуженный. Часами лежит с обвязанной головой и смотрит на стену. Осенью, когда была утиная охота и на косе началась стрельба, он чуть не сошел с ума: ему вдруг показалось, что немцы подошли к Нымныму. Едва-едва его успокоила. Он живет в соседней комнате.
Милый мой и любимый! Я тебя прошу: береги себя! Теперь мы тебя вдвоем ждем. Целую нежно, долго и крепко.
Твоя Таня Тынэна".
Уже четвертый месяц от Виктора не было писем. В редко выдававшиеся зимой погожие дни Тынэна не сводила глаз с дороги, идущей на юг, ожидая появления собачьей упряжки. Почта обычно приходила с оказией и очень нерегулярно. Иногда прилетал самолет, но и он не всегда привозил письма. Единственным источником новостей было радио, и Тынэна повадилась, как в детстве, бегать в радиорубку полярной станции.
Она садилась на самодельный, покрытый оленьими шкурами диван и слушала по разным доступным приемнику станциям сообщения Совинформбюро.
А писем от Виктора все не было. Она уже знала наизусть каждое слово старых его писем и даже взялась как-то и проверила их с точки зрения орфографии.
"Милый мой, далекий и молчаливый, - написала она тут же ему письмо. - Напрасно ты говорил, что у тебя плохо с русским языком. Я внимательно прочитала и проверила все твои письма и нашла в них всего лишь несколько совсем пустячных ошибок. И вот уже давно нет от тебя писем, но ведь мы так далеко друг от друга. А должно быть, и те, кто живет на материке, теперь тоже не часто могут порадоваться письмам с фронта от своих близких. Но сейчас ждать мне гораздо легче, чем вначале. Нас стало двое, и он все громче и настойчивее напоминает о себе. А на улице опять пурга. Окно мое совсем замело, дневного света в комнате почти не бывает. Электричества тоже не стало. Все время жгу лампу. Мы научились делать ламповые стекла из стеклянных консервных банок. Надо только осторожно отбить дно, нарастить банку жестяной трубой - и стекло готово. Оно нисколько не хуже настоящего, только часто лопается, и поэтому надо иметь запас. Но ребята наделали мне таких стекол.
Продукты в нашем селении есть. Остался еще довоенный запас. Я берегу три банки сгущенного молока, и, кроме того, у меня есть целый килограмм сахара. По карточкам мне полагается каждый месяц три пачки махорки. Я их отдаю охотникам. Мои земляки стараются помогать фронту, чем могут. Пушнину отдают та заготовительный пункт без денег - в фонд обороны. Передали все облигации. Женщины шьют рукавицы и теплые меховые жилеты для бойцов. Я купила несколько пыжиков и уже сшила тебе жилет. Как настанет хорошая погода, сразу же вышлю. И рукавицы приготовила. Сделала отдельный палец, чтоб тебе удобней было стрелять.
Еще раз прошу тебя: береги себя, но бей фашистов беспощадно.
Целую тебя нежно, долго и ласково.
Твоя Таня Тынэна".
Случается, пурга кончается неожиданно.
Утром даже сквозь занесенное окно пробился робкий синий рассвет.
Тынэна быстро поднялась, растопила печку, приготовила завтрак. Заклеила в самодельный конверт письма, упаковала меховой жилет, рукавицы и с этой ношей отправилась в школу на уроки.
Деревянные дома занесло почти по самую крышу. От пекарни снаружи осталась только дымящаяся труба. Возле школы хромой хранитель огня откапывал окна и двери. А вот у круглых яранг снегу не за что было зацепиться, и ветер только намел вокруг сугробы. Древние жилища, веками приспособленные к пурге и снежным заносам, остались в снежных лунках, лишь двери кое-где позанесло.
Люди отбрасывали снег широкими лопатами из китовых костей. В недвижном воздухе каждый звук разносился далеко-далеко.
- Таня! - еще издали услышала Тынэна голос Елены Ивановны. - Хорошие вести с фронта, - сообщила она на ходу. - Немцев бьют повсюду. - И, внимательно оглядев располневшую фигуру Тынэны, спросила: - Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - ответила Тынэна и вдруг заметила, что Елена Ивановна как-то необычно смотрит на нее и даже губы у нее вздрагивают.
- Что с вами, Елена Ивановна? Плохую новость получили?
- Да нет, - отрицательно покачала головой Елена Ивановна. - Высоко держи голову, девочка. Просто мне неловко перед тобой: я была несправедлива к тебе. А впереди еще много испытаний.
Они вместе вошли в директорский кабинет. За эти вьюжные дни выдуло все тепло, и, хотя в печке весело гудел огонь, в комнате было холодно, на стенах блестели заиндевевшие шляпки гвоздей.
С этого дня отношение Елены Ивановны к Тынэне резко переменилось, словно вернулось прошлое. Она даже предложила Тынэне оставить работу до родов, пояснив, что так полагается по закону.
- Да так я помру от тоски, - отказалась Тынэна. - Когда мне станет уж совсем невмоготу, я сама скажу.
- Хорошо, - согласилась Елена Ивановна. - Только не таскай ничего тяжелого, береги себя.
Суровая зима тянулась долго. Неистовая пурга сменялась жестоким холодом, который будто стекал с окрестных гор. Охотники часто возвращались с пустыми руками и жаловались, что в море все разводья и полыньи затянуло льдом.
В ясные дни до слуха жителей Нымныма доносился гул моторов: то эскадрильи самолетов шли из Америки на фронт. Самолеты летели группами, сотрясая стылый, воздух грохотом моторов. Люди подолгу стояли, запрокинув головы, провожая взглядом самолеты от горизонта до горизонта.
В Длинные Дни, когда солнце подолгу катилось по дальним хребтам, словно не решаясь опуститься за покрытые розовыми снегами дальние горы, когда на южных скатах крыш народились первые ледяные сосульки, в нымнымской больнице раздался крик младенца, и Тынэна стала матерью.
Роды принимала Полина Андреевна.
Тынэна лежала, закрытая одеялом до подбородка, и с удивлением смотрела на маленькое сморщенное существо с широко раскрытым беззубым ртом.
- Это такой мой ребенок? - с недоумением спросила она Полину Андреевну.
- А то чей же? - проворчала Полина Андреевна. - Да ты приглядись-ка внимательней - точная твоя копия.
Но, как ни старалась Тынэна, первые сутки она не только не находила в сыне сходства с собой, но и ничего такого, что могло бы напомнить об отце.
Тынэна все пристальней вглядывалась в сморщенное красное личико. И только нежность и жалость в груди, которые росли и росли, подавляли все остальное, и хотелось от чего-то защитить этот новорожденный и слабый комочек жизни, такой беспомощный и жалкий.
По обычаю, на следующий день в больницу потянулись люди поздравить Тынэну с рождением сына. Каждый, входя, показывал мизинец и поздравлял с прибытием гостя. А как известно, гости не приезжают с пустыми руками, и поэтому каждого Тынэна оделяла подарком от имени новорожденного. Все подарки были одинаковые - щепотка махорки. В ту зиму с табаком в селении было так худо, что принимались курить даже спитой чай, и оттого догадливость гостя заслуживала всяческих похвал. Председатель Кукы с удовлетворением заметил:
- С табачной стороны гость прибыл.
А сам табачный гость предпочитал молоко. Он был жаден и ненасытен. Время у него распределялось так: сон и еда. Середины не было. С каждым днем он становился более определенным, обретал что-то свое, и Тынэна с радостью стала находить в нем черты Виктора.
Даже суровая и неразговорчивая Полина Андреевна заметила:
- Настоящий капитан!
Елена Ивановна часто навещала Тынэну, приносила письма: установилась хорошая весенняя погода, оживилась дорога между Нымнымом и районным центром. Письма были написаны еще осенью, почти полгода назад, но для Тынэны это не имело никакого значения. Виктор описывал дорогу, рассказывал о своих товарищах по части, сообщил, что написал про нее своим родителям и обещал после войны приехать вместе с женой к ним в Пинакуль.
Пока Тынэна читала письма, Елена Ивановна сидела рядом и повлажневшими глазами смотрела на нее. Иногда отворачивалась и уголком носового платка утирала невольно навернувшиеся слезы. Тынэна заметила, что последнее время Елена Ивановна как-то сдала, часто поплакивала, хотя Иван Андреевич писал регулярно и даже не был ни разу ранен.
8
От берега ушел ледовой припай. В школе закончились занятия, и Тынэна снова зачастила на берег. Она брала с собой оленью шкуру, расстилала ее на гальке и усаживала сына.
Когда Тынэна выписалась из больницы, к ней пришел председатель Кукы и сказал, что новорожденного надо зарегистрировать в книге актов гражданского состояния.
Тынэна посоветовалась с Еленой Ивановной, и они порешили назвать мальчика именем отца - Виктор.
В крохотной комнатке председателя Кукы было тесно. На стене висел портрет писателя Гоголя. Кукы часто поглядывал на классика и приглаживал волосы на его манер.
На столе уже лежали приготовленные бумаги и чистый бланк свидетельства, похожий на облигацию.
- День и год рождения? - важно спросил председатель.
Тынэна назвала.
- Родители?
- Отец - Виктор Айван, а мать, значит, я, - ответила Тынэна.
- Брак зарегистрирован?
Тынэна вопросительно посмотрела на Елену Ивановну.
- Товарищ Кукы, - официальным тоном обратилась к председателю Елена Ивановна, - брак формально не зарегистрирован, но они любят друг друга. И потом время сейчас такое… Они просто не успели. Вот кончится война, и они зарегистрируются. Разве в этом дело?
Кукы отодвинул бумаги и краем глаза взглянул на портрет Гоголя.
- Конечно, дело не в этом, но закон я нарушать не могу. Давайте сделаем так: зарегистрируем мальчика под материнской фамилией, а вернется отец и брак будет оформлен - все переделаем по-новому. Согласны?
- Что ж, - вздохнула Елена Ивановна, - придется с этим согласиться.
- Как так? - растерянно спросила Тынэна. - У него будет моя фамилия?
- Да, - ответил Кукы. - Что в ней плохого?
- Но он мальчик, - возразила Тынэна. - Как он будет носить женское имя? Это все равно если бы русскому мальчику по имени Иван дали фамилию Мария. Иван Мария. Нет, я не согласна.
Кукы, озадаченный таким соображением, снова посмотрел на Гоголя, поправил прическу.
- Это верно, - пробормотал он. - Иван Мария… Не годится так…
Он посмотрел в окно, потом на лежащий перед ним паспорт Тынэны, и глаза его вдруг оживились.
- Это очень просто! - воскликнул он. - Мы вместо Тынэна поставим - Тынэн. Мужское имя - Тынэн! И будет у нас новый гражданин Советского Союза, будущий защитник Родины Виктор Тынэн.
- Виктор Викторович Тынэн, - поправила Тынэна.
- Хорошо, пусть будет так, - согласился Кукы и принялся выписывать свидетельство о рождении.
Стоял погожий солнечный день. И было по-настоящему тепло, если б с моря не тянуло холодом.
Виктор частенько сползал с оленьей шкуры на холодную гальку, и Тынэне то и дело приходилось водворять его обратно.