КРАСНЫЙ СЛОН
Вниз по Тверской огромным кораблем плыл слон. Вел его клоун Дуров. А за слоном с самого Тверского бульвара, со сквериков и садиков малыми лодочками плыли детские колясочки с младенцами, катимые молодыми нянюшками и старыми бабушками, с визгом, свистом, кувырканием бежали мальчишки, степенно шли взрослые. Слон и клоун на улице. Шутка ли! Такое прежде только за деньги показывали, а теперь даром. Вот она, революция!
С появлением слона лица людей смягчались, глаза веселели, все улыбались.
Увидев клоуна Дурова с красным бантом во всю грудь и его знаменитого слона в неимоверно огромной алой попоне, с красным флагом в хоботе, Глаша засмеялась. А толстенный купчина вытащил из кармана красный платок и приветственно замахал. Уж если слон красным стал… Словом, "клоуну Дурову ура!".
Крик купца подхватили и студенты, и гимназистки, и охотнорядские приказчики. Дуров шел невозмутимо, гордо, в ярком блестящем костюме, словно властелин города из какой-то волшебной сказки. Он подвел слона к балкону Городской думы и тонкой тросточкой ударил по его ногам. Слон высоко поднял передние ноги.
Как завороженная глядела Глаша на это представление.
- Наденьте слону валеночки! - возопил блаженный Тимоня. - Не томите, не морозьте, какому царю молиться, ироды?!
Слон поднял хобот, покрывая трубным звуком голос нищего. И, словно на его зов, на балкон высыпали господа в шубах, с непокрытыми головами. Снежок присыпал их белым пеплом. Они держали в руках какие-то бумаги. И когда все притихли, люди, стоящие перед Думой, услышали:
- "Его императорское величество, государь Николай Второй, отрекся от престола в пользу брата своего Михаила!.."
- Ну, доцарствовался дурак! - вздохнул купчина рядом с Глашей. - Даже у слона терпение лопнуло!
- "Великий князь Михаил Александрович Романов отказался принять престол! Он предоставил решить этот вопрос будущему Учредительному собранию!.." - заорали во все глотки мальчишки-газетчики, появившиеся разом, словно из-под земли.
Толпа бросилась к мальчишкам, вырывая у них газеты. Мальчишки, словно стрелы, пронизывали толпу, и с их появлением на площади началось что-то невероятное. Некоторые люди стали убегать, а другие их догонять.
- Держи!
- Лови!
- Бей!
Это, словно по уговору, стали вылавливать разбегающихся кто куда стражников, жандармов, полицейских…
В этой охоте приняли участие и уличные мальчишки. И конечно, Андрейка. Ну и порезвился он со своими приятелями! Они угадывали жандармов, приставов, околоточных, нарядившихся в солдатские шинели, в чуйки лавочников, длиннополые шубы извозчиков, даже в монашеские рясы и женские одеяния. И торжествовали, когда пойманный держиморда молил: "Пощадите, православные. Не своей волей вас притеснял…"
Жандарм Львович оделся сестрой милосердия, да не успел второпях жандармские сапоги снять. И Андрейка угадал его по шпорам, за которые цеплялась женская юбка.
- Держи-лови Львовича! Вот он, тигра полосатая! - завопил Андрейка.
Сбежавшиеся на крик рабочие доставили переодетого Тигрыча в участок, где уже распоряжался Гриша Чайник, сменив власть околоточного.
А к Городской думе с веселым громом подкатили пушки. Артиллеристы все были с красными бантами. На гривах коней и сбруях развевались алые ленты.
- Первая батарея запасной артбригады прибыла на защиту революции! отрапортовал молодой солдат с озорными глазами, вытянувшись перед собравшимися на балконе Думы. - Орудия заряжены, боекомплект полный! Прошу распоряжения, где развернуть орудия?
- А разверни их, сынок, на Кремль. Там царские холопы затворились, приказал с балкона дедушка Кучков Иван Васильевич.
Вслед за артиллеристами, желая присягнуть новой революционной власти, к городской думе стали подходить войска московского гарнизона, запасные полки, школы прапорщиков, юнкерские училища, кадетские корпуса.
Приветствуя падение самодержавия, спешили к Думе гимназисты, лицеисты, кадеты. Все они шагали строем, под алыми знаменами, с красными бантами и ленточками на груди и фуражках, в полном составе во главе с учителями. Все они пели революционные песни:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.
Нам не надо златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог.
- А зачем им царский чертог?! У них свои есть! - усмехнулся Андрей Уралов, подкрутив усы.
- Все свободе радуются! Чего там? Весну каждая птичка приветствует, сказал дедушка Кучков. - А ну, братцы, ради светлого праздника расцелуемся!
Многие обнимались и целовались, даже бывшие враги. К Андрейке вдруг подлетел, оторвавшись от своих рядов, гимназист Вячик-мячик, с которым они то и дело дрались, и чмокнул в обе щеки. От такого благородного поступка у него даже слезы на глазах выступили.
- Свобода, равенство и братство! - сказал он. - Поклянемся, а?
"Чему тут клясться!" - не сразу сообразил Андрейка.
А к нему уже кадетик Котик подошел в шинельке нараспашку, нарядный, красногрудый, как снегирь. Прежде-то он презирал Андрейку, впрочем, как и всех бедно одетых ребят. А теперь в объятиях крепко стиснул.
- Отныне и навеки мы вместе за Русь свободную! - сказал.
Фабричные девчата у самых дверей Думы затеяли пляску, выкрикивая частушки.
Вдруг кто-то закричал:
- Смотрите! Смотрите! Свобода приехала!
По площади медленно двигался автомобиль, в котором, опираясь на древко красного знамени, стояла ослепительно красивая девушка с развевающимися золотистыми волосами.
Гудок автомобиля наигрывал мелодию. За рулем сидел человек с огромным красным бантом. Другой, во всем кожаном, поддерживал древко знамени.
- Виват!
- Гип-гип ура!
- Да здравствует свобода! - закричали студенты и гимназисты, подбрасывая фуражки.
Вызывая общий восторг, "свобода" объезжала самые людные улицы Москвы.
- Да это же та самая барышня Сакс-Воротынская, которая осмеяла меня, что я рыжий! - угадал Филька. - А сама, ишь, красной свободой вырядилась и раскатывает!
- А катает ее на автомобиле сам Михельсон! - узнал миллионщика, нацепившего огромный красный бант, Андрейка. - Ну и чудеса!
Вот сколько удивительного произошло в этот замечательный день.
КТО ЖЕ ФЕВРАЛЬСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ СДЕЛАЛ?
Так уж было заведено в семье Павловых - что бы ни случилось, а уж в бабушкин день именин все садились вокруг ее праздничного пирога с капустой.
На этот раз пирог был постноват, черноват - вместо белой муки ржаная с отрубями, - но все же он был и такой хорош: горяч и, главное, большой. Всем по кусищу хватило. Павловы ели да похваливали; мать и дочь Филоновы тоже хвалили, откусывая по небольшому кусочку из вежливости. Лукаша, избалованный хорошей едой, тоже ел, хотя и с отвращением.
Самое удивительное, на это торжество пришел сам Филонов. Аккуратный, подтянутый, что твой офицер! Он снял шинель, бережно двумя руками поднял с головы, не повредив прически-бабочки, серую папаху и украсил ею комод.
Когда повернулся к родственникам, лицо его приветливо улыбалось.
- Смотри-ка, словно гривенник, сияет! - хлопнул себя по коленке Павлов. - А я уж думал, не зашибли бы тебя там в суматохе? Знать, вовремя сбежал из царского поезда? А царя-то куда девали?
Лакей отмахнулся.
- Ладно, потом. Вы вот скажите, как это у вас в Москве получилось? Кто эту революцию сделал?
- Мальчишки! Продавцы газет! - выпалил Андрейка. - Как выбежали да как закричали: "Конец самодержавию!" - весь народ "ура!", и тут такое началось…
- Ври больше! - осадила Андрейку бабушка. - Революцию вызвал Тимоня босой. Как вскричал не своим голосом: "Куда девали царя, ироды? За кого молиться у Иверской?" Тут вышли на балкон думские господа и сказали: "Отрекся от престола его императорское величество…"
- Ой, что вы, бабушка! Там главным был красный слон, - вспыхнув от смущения, не выдержала Глаша. - Как поднялся он перед Думой с красным флагом да как затрубил, тут двери и отворились…
- И ничего подобного! - пробурчал, не отрываясь от пирога, Лукаша. Революцию сделали курсистки-медички. Они казаков напугали. Не то бы…
- Революцию в Москве сделал храбрый прапорщик Ушаков. Об этом заявил всем командующий военным округом полковник Грузинов на заседании думы! весело сказал Саша, подмигнув Лукаше.
- Да бросьте вы ерунду молоть! - вступил хозяин дома кузнец Павлов. Сам царь революцию сделал. Вот кто.
Все от любопытства и удивления жевать перестали и повернулись к старшему Павлову.
- Это в каком смысле? - спросил Филонов.
- А в таком. Заскучал царь. Война без толку идет. Народ бунтует. Министры - дураки. Генералы - изменники. Слез он с трона. "А ну вас", говорит. И послал всех подальше!
Собравшиеся рассмеялись.
- Похоже, да не очень, - улыбнулся Филонов. - Могу рассказать подробности. - Он поправил прическу-бабочку, откашлялся. - Так вот-с, начал Филонов, - все могло произойти иначе, если бы государь вместо Питера поехал в Москву к генералу Мрозовскому. Царя его царедворцы подвели. До самого момента, когда царский поезд, в котором и я находился, был задержан на станции Вишера и не пропущен в Царское Село, куда мы направлялись по вызову императрицы, государь ничего плохого не подозревал, от него все скрывали. Комендант царского поезда, генерал Воейков, никаких телеграмм о революции в Питере ни от Родзянко, ни от думских не докладывал, чтобы не волновать государя. Камергер двора, барон Фредерикс, тот тоже всяких волнений для государя избегал, следил, чтобы государь вовремя ел, пил и не простужался. Адмирал Нилов знал одно водку пить и анекдоты царю рассказывать, как, бывало, еще покойному батюшке Александру Третьему.
- Здоров адмирал. Двух царей перепил, - вставил Павлов.
- И вдруг на станции Вишера глубокой ночью остановка. Поезд задержан по приказу из Петрограда. Здесь уж генералу Воейкову пришлось царя будить и все докладывать.
"Что творится? - удивился его величество. - Кто может нам приказывать?"
"Подписал распоряжение поручик Греков", - отвечает Воейков.
"Это что, бунт? Нами командуют поручики? - вскинулся царь. И обратился к адмиралу Нилову: - Скажите, голубчик, что это в Петрограде?"
"Большие беспорядки! - вздохнул Нилов. - Молодые солдаты взбунтовались, и Родзянко гадит…"
"Так что же вы мне не докладывали?" - спросил царь у Воейкова.
А тот: "Не такие уж там беспорядки, чтобы в день-два не справиться, государь! Революционеры, студенты и хулиганы взбунтовали молодых солдат. Эти молодые солдаты окружили Думу. Власти проявили нерешительность. А Родзянко, поддавшись угрозам черни, вступил с ней в сделку за счет династии…"
"Как? И я ничего не знаю?!" - совсем разгневался государь.
"Ваше величество, вам надо во главе георгиевских кавалеров явиться в Царское Село, взяв верный вам гарнизон, двинуться в столицу, и Государственная дума станет на колени. А взбунтовавшиеся солдаты вспомнят о присяге и расправятся с зачинщиками бунта", - отвечал Воейков.
"Так давайте действовать!" - воскликнул царь.
В это время вошел генерал Цабель, начальник караула.
"Все это ложь, государь. Вас обманывают, - козырнул он. - Мы уже пленники революции! Железнодорожные рабочие испортили наш паровоз. Повсюду красные флаги. Демонстрации. Солдаты братаются с рабочими. Войска переходят на сторону бунтовщиков".
"А где же мои верные гвардейские полки? Семеновцы, павловцы, преображенцы?"
"Изменили… Даже гвардейский экипаж во главе с великим князем предал вас!"
"Да, да, да! Великие князья всегда не любили меня. Все кончено".
"Ничего не кончено, ваше величество. Мы прорвемся в Царское Село!" Воейков выбежал из царского вагона.
Прихватил конвой. Приказал отцепить паровоз поезда, где ехала царская свита, заменил им испорченный паровоз царского поезда, ругался, грозился, и поезд, наконец, тронулся.
"В Москву! В Москву! - торопил царь. - Москва отстоит своего царя!"
Дали мы обратный ход. Но на станции Бологое нас задержали. Снова поехали на станцию Дно. Вот так и катали нас в поезде туда-сюда. А придворные генералы ссорятся, грызутся…
На станции Дно встретились нам георгиевские кавалеры с генералом Ивановым, их тоже на колесах туда-сюда. Собрались генералы вокруг царя, что делать?
"Остается одно, - заявил Воейков, - обратиться за помощью к императору Вильгельму! Открыть фронт немцам. Пусть германские войска придут и усмирят взбунтовавшийся народ. В первую очередь в Петрограде!"
Адмирал Нилов воспротивился:
"Неудобно это, господа. Ведь если немцы заберут Россию, они ее нам уже не отдадут. Дудки-с!"
"Император Вильгельм благородный человек. И ваш родственник, настаивал Воейков. - Если вы обратитесь к нему как император к императору. И больше того, как кузен. Он не откажет…"
- Ворон ворону глаз не выклюет! - крякнул Павлов. - Экие подлецы! Ну и что же Миколашка? Расею продал?
- Государь отвечал: "Это можно было сделать раньше, когда все еще мне повиновались как главнокомандующему. А теперь ни Рузский, ни Брусилов не подчинятся", - сказал это царь и заплакал.
Генералы тоже прослезились, Нилов медведем заревел, и прислуга в плач. Конвоиры стали разбегаться. Вышел к ним царь, лицо бледное, шинелька внакидку, провел по лбу рукой и говорит:
"Не волнуйтесь, я подпишу отречение. Поеду в армию, попрощаюсь с солдатами, и пусть без меня делают с Россией что хотят. А я в Ливадию, в Крымское имение. Только бы уцелели мои жена и дети…" - И снова прослезился.
Конвойные тоже.
- Ишь, какие вы там все жалостливые, на царских хлебах вскормленные, - упрекнул Павлов. - Ну и что же?
- А дальше известно. Все в газетах описано. Явились из Думы господа Гучков, Шульгин, Пуришкевич и предъявили отречение. Царь подмахнул бумагу. И за себя, и за наследника. На том династия Романовых и отцарствовалась… Вот как было дело!
Бабушка перекрестилась.
- Триста лет царствовали, и вдруг… О господи, не ищи виноватых.
- Я все интриги, как положено царскому лакею, знал. И скажи я царю с глазу на глаз, что творится вокруг него, все бы не так вышло. Государь бы послал в Питер верных людей. А сам бы в Москву поехал. Да и наобещал бы, как в революцию пятого года. Ну манифест там и еще чего. А сам на Питер напустил бы казаков. И прибрал бы к рукам народ при помощи германцев.
- Так чего же ты, милый мой?! - выскочила Филониха. - Такая тебе козырная карта выпадала!
- Хорошо, что не козырнул. Цари своих спасителей не любят Придворные представили бы дело так, будто его сам бог просветил, а наушника в яму. Так бы мои косточки в каком-нибудь овраге и сгнили в безвестности…
- Ловко же ты сфилонил! - крякнул Павлов. - Значит, из-за тебя царь революцию зевнул и сдал царство?
- А говорят, царь не сразу сдался! - сказал Саша. - Подписав отречение, он решил обмануть народ. Как в 1905 году, когда забрал обратно манифест о свободе. У него был план: пробиться к верным войскам в Москву, отсюда и начать все. Мрозовский для него уже покои в Кремле готовил. Приказал царские ковры чистить.
- Верно! - сказал Филонов. - Государю удалось уехать со своей свитой и частью конвоя под предлогом попрощаться с войсками в Могилев. Оттуда он надеялся прийти с верными казаками в Москву… Да его Мрозовский подвел.
- Не Мрозовский его подвел! А московский народ, рабочие и солдаты, сказал Саша. - Как вышли они по призыву Михаила Константиновича всей массой на улицы Москвы, так и свершили революцию!
- Это кто же такой Михаил Константинович? - удивился Филонов.
- Так для конспирации называли мы его при царизме. Теперь можно сказать: Михаил Константинович - это Московский комитет нашей партии.
Андрейка даже пирог мимо рта пронес, услышав такое.
А Филонов знай свое:
- И наш брат лакей, если бы захотел, тоже мог!
- Хорош гусь! - кивнул Павлов на лакея. - Ловко от хозяина сбежал. Знать, пословицу вспомнил: "Близ царя, близ смерти".
- Меня государь сам отпустил, как и всю поездную прислугу. Памятки нам роздал. Мне вот портсигар с вензелем.
- Спер в суматохе!
- Никак нет! Вещица дареная.
- Видать, ты и без царя не пропадешь?
- Зачем же пропадать? Теперь, при свободе, каждый сам себе царем будет.
- Ну что ж, может, и так! - подтвердил Павлов. - При царе жили не померли, глядишь, и при свободе проживем. Будет что моим рукам ковать, будет что и зубам жевать!
И хозяева и гости снова принялись за пирог - первый пирог, испеченный при свободе…
Часть вторая
ЧУДЕСА СВОБОДЫ
Жизнь у замоскворецких мальчишек шла бойкая: что ни час происшествие, что ни день - событие. Митинги, собрания, демонстрации. Мальчишки гоняли по улицам с утра до ночи. И ни тебе городовых, ни жандармов; дворники и те присмирели - смотрят на их мальчишеские проказы снисходительно. Даже отец Андрейки при всей его суровости от шлепков и подзатыльников воздерживался. "Ладно уж, теперь свобода", - говорил, когда подзатыльник требовался.
Свобода! Это пьянящее слово "свобода" теперь у всех на устах: и у бедных и у богатых.
Прежде миллионщика Михельсона рабочие и не видывали. Через управляющих управлял. А теперь собственной персоной является на митинг с красной ленточкой в петлице и уговаривает получше работать ради свободы.
Лавочники, мясники, булочники, зеленщики, бывало, чуть очередь зашумит против повышения цен, кличут полицию, а теперь только руками разводят: "Свобода, граждане! Нам по любым ценам свободно торговать, а вам свободно покупать или не покупать!"
Да, менялись люди с приходом свободы.
Взять деда Кучку. Он теперь вовсе не дед Кучка, а Иван Васильевич Кучков, депутат Совета от московских пекарей. Оказывается, он еще в девятьсот пятом году против царя на московских баррикадах сражался старый революционер.
Или вот самый тихий из всех слесарей дядя Ваня Козлов - теперь сам начальство: выбран председателем заводского комитета как революционер-подпольщик.
А Гриша Чайник, первый заводила всякого беспорядка, теперь наблюдает порядок: расхаживает по Замоскворечью с красной повязкой на рукаве, с маузером на ремешке, семечки пощелкивает и кругом посматривает. Избран Гриша Чайник в народную милицию.
Бабушка и та перевернулась: берет в лабазе у Васьки Сизова мешок семечек и на людном перекрестке стаканчиками их продает. Хочет при свободе независимо на свой капитал жить. Только капитала у нее не прибавляется все знакомые берут семечки в долг, и бабушка едва концы с концами сводит.
А вот Филонов при свободе преуспел. Стал владельцем буфета при магазине офицерского общества на Воздвиженке. На основе свободных торгов с аукциона взял. Походил при старом режиме в лакеях. Хватит! Теперь у самого три официанта на обслуге.
Не отстала от мужа и Филониха, откупила-таки на свое имя тот самый дом, где Стеша с матерью в подвале ютятся.
Вот что значит свободушка! При царе мужниной рабой была, своего вида не имела, а теперь домовладелица!
И Глаша ее теперь уже не горничная, а компаньонка. Читает вслух романы, когда баронессе фон Таксис не спится. И веселый слесарь Петя Добрынин, встречая Глашу с таксами на прогулке, теперь шутит так: "Барышня, проданные глазки".
А Лукаша-то, Лукаша! Щеголяет в офицерской форме, с красным бантиком на груди и важно заявляет: