Одна песня еще долго-долго жила во мне. Девчонки ушли с парнями, а она тихо звенела в ушах. Я не могла уснуть. Вышла из палатки.
...В нашу гавань заходили корабли...
Уютна и прекрасна наша гавань...
Аэродром лежал в рассветном тумане, пропахший сонной травой, сладкой горечью отработанного керосина, и самолеты стояли на линейках матовыми рыбами.
Последние огни выцветали на рулежных дорожках. Бесшумно кружились зеленые крылья локатора. Хотелось жить на этой тихой земле и, покидая ее, обязательно возвращаться.
Я чувствую, Алевтина не верит мне, и начинаю злиться. Ну как ей объяснить, что Фаридка на самом деле не может быть сегодня в резерве? Из-за переживаний и горя справок не дают.
- То есть как она не смогла прийти в резерв? - тянет Алевтина. - Заболела она или что?
- Понимаете, Алевтина Андреевна... У Фариды очень большое несчастье... Она просила освободить ее от резерва...
Под стеклами очков озадаченно мигают выцветшие глаза, морщинки одна за другой торопливо сбегаются к высохшему переносью.
- Не нравится мне все это. Загадками говорите, Соболь. Наша служба не любит неопределенности. Вы уж постарайтесь объяснить все по-человечески. Что за причина неявки Абдрашитовой на работу?
Утром Фаридка еще затемно собралась куда-то. Хлопнула дверью, потом вернулась и сказала Майке:
- Я в резерв не пойду.
- И потом, Соболь, вашу "тройку" только что разбирали у командира. Надеюсь, помните? А тут снова фокусы... Так в чем же дело?
Заливисто рвет тишину телефон. Я приподнимаю и опускаю трубку. Алевтина резким движением снимает очки.
- Так делать нельзя! Когда звонят на службу, необходимо четко и правильно отвечать. Аэрофлот - организация...
Я тереблю настольный календарь. С листка на меня уставилась точеная типографская единица. Сегодня же первое марта... Первый день весны...
- Значит, вы не можете мне ответить на вопрос? Так. А я не могу освободить Абдрашитову от резерва. Безобразие какое-то! Вот скоро восьмое. Праздник. Полслужбы "заболеет". Некому летать станет. Идите, Соболь. И чтобы Абдрашитова была в резерве.
- Она не может. - Я в упор смотрю на Алевтину. - Она... Если бы вы когда-нибудь кого-нибудь любили, то поняли бы... Фарида потеряла человека... Вы...
Алевтина медленно поворачивается и идет к окну. Форменная куртка сморщилась на ее спине. Аккуратная штопка пересекает чулок.
- Идите... Абдрашитову заменит Пушкина...
Майка ждет меня у крыльца службы. В руке она держит снежок.
- Ну что?
- Пошли. Все в порядке.
Я рассказываю Майке о своем разговоре с Алевтиной.
Майка долго молчит, потом говорит:
- А может, Алевтина Андреевна и не такая уж совсем? Она ведь старенькая... Мне ее жалко.
- Ты всех, Майка, жалеешь. Ты еще ребенок.
- Нет, Ритуся, я не ребенок.
Я смотрю на Майку. Она ниже меня ростом, снежинки запутались в ее желтых кудряшках, выбившихся из-под шапки.
- Почему ты на меня так смотришь?
- Просто, Майка...
Майка качает головой и говорит серьезно-серьезно:
- Все мы смотрим друг на друга просто. Оттого все и получается...
- Что с тобой, Майка? Философствуешь...
- Ничего. Обидно только... Живем все вместе, а друг о друге не знаем... Ты подожди, Рита, а то я заплачу...
Майка бросает снежок. Он мягко разбивается об асфальт.
- Ты не будешь смеяться, Рита?
- Над чем?
- Ну вот, если я расскажу тебе... Вчера после командира я ходила по городу. Одна. Думала, думала... Потом с Кириллом встречалась...
Майка съежилась и спрятала лицо в воротник пальто. На нас оглядывались прохожие.
- Пойдем скорее в профилакторий, Майка. Там...
В комнате я села рядом с Майкой и обняла ее. Она доверчиво положила голову на мое плечо.
- Рассказывай, Майка. Я не буду смеяться.
- Ты знаешь, Рита, когда я училась в десятом, один мальчик у нас дружил с девочкой из девятого "Б". Они любили друг друга. А потом их исключили из школы. Ведь неправильно, а? За любовь и исключили... А вчера я ту девочку видела с тем десятиклассником. У них сын. Носик маленький-маленький. Глазки голубенькие... И у меня будет... ребенок.
- Что?!
...Посадка в Свердловске. Бледное лицо Майки. Ее растерянный голос: "Тошнит весь рейс. Не могу. И голова кружится".
- Ты что говоришь, Майка?
- Ты только никому... Не надо. Об этом и Кирилл не знает. - Верхняя Майкина губа дрожит, она закусывает ее. - Если бы Кирилл... хоть немножко любил... А он... пьяный... В бильярд на деньги играет... И не химик он... В химчистке работал... Я его в Аэрофлот зову... Ведь мальчишек набирают... Я боюсь, Ритонька...
И Майка заплакала. Встала и ушла из комнаты. За окном прогрохотал реактивный.
У Майки будет ребенок. У Майки? От этого долговязого гитариста? Разбился Аркадий... Ссора с Фаридкой... Встреча с Филипповым... Не много ли за несколько дней?..
Я налила из графина теплую, застоявшуюся воду.
Дверь широко распахнулась, и на пороге появилась сияющая Ленка Пушкина.
- Приветик, "стирвадеса"! Резервируемся, значитца!
Ленка говорила словами прошлогоднего паромщика, и я, вспомнив его, улыбнулась.
- Понимаешь, Рита, - Ленка с шумом задвинула под кровать заляпанный наклейками чемодан, - мне этот резерв нужен был, как комару огнетушитель. Алевтина раскопала меня. А я уже было погулять собралась. Компашка, главное, отличная. Что это у вас с Фаридой приключилось? С Аркашкой, наверное, своим мотанула куда-нибудь? Ты чего, не выспалась?
- Голова у меня болит.
- Голова? Ерунда. Пойдем кофейку выпьем. Все равно до трех часов рейсов не будет.
Я отказываюсь, и Ленка, покрутившись у зеркала, исчезла из комнаты.
В эту ночь я плохо спала. Мешал близкий аэродром, голос дикторши, объявляющей рейсы. Потом, часа в четыре, нас разбудили - из резерва требовался "третий" номер лететь в Ленинград грузовым самолетом. Ленка Пушкина с радостью завозилась.
- В Санкт-Петербург? Желаю!
- Рита, Рита! Да проснись ты!
- Что, на вылет?!
Неяркое утро вливалось в окно. Рыжая всклокоченная Майка наклонилась надо мной. Клава сидела в застегнутой на все пуговицы красной кофте напротив.
- Здравствуй, Клава! Ты вернулась из Москвы? Когда?
- Здравствуй! В шесть утра. Где Фаридка? - Клавдия как-то подозрительно посмотрела на меня, потом на Майку.
- А-а, - протянула я, - ты же еще ничего не знаешь... Аркадий Фаридкин потерялся. Говорят, разбился. Я вчера еле-еле уговорила Алевтину отпустить Фаридку из резерва.
- Напрасно старалась, девушка.
Крылья ее хищного, с горбинкой носа вздрогнули.
- Напрасно, говорю, старалась. Тебе это не кажется, Майя Федоровна?
- Да-да, - как-то отрешенно кивнула головой Майка.
- Что еще случилось?
- Да ничего особенного вроде. Я прилетела рано и приехала в зимовье на такси. Дверь была открыта...
- При чем тут дверь, Клава?
- А при том, что у нас сегодня ночевал парень...
- Надо ехать домой... Я сейчас звонила на службу, - сказала Майка. - Нас отпустили из резерва. Алевтина еще сообщила, что нашу "тройку" отстранили от полетов на полторы недели. Приказ. Будем сидеть на земле.
- За что это вас?
- Потом я тебе, Клава, все расскажу.
В такси Клавдия шепотом спросила меня:
- Что делать будем с Фаридкой?
- Не знаю. Надо поговорить с ней. Она же....
- Ну, это ты брось! - отмахнулась Клавдия. - Не будем ханжами. В общем-то, ведь ничего страшного не случилось.
- Как ничего страшного?! - взорвало меня. - Да Фаридка, как последняя... - Я замолчала, испугавшись слова, которое едва не сорвалось у меня с языка. - Да за это...
- Перестань, Рита. С кем чего не бывает. Зря я вам рассказала. Не раздувай.
Город летит навстречу машине в легкой снеговой дымке. Таксист, молодой парень, с удовольствием разглядывает нас. В зеркальце я вижу его любопытный глаз.
- Что с тобой стало, Клавдия? Я не понимаю тебя. Ты ведь оправдываешь самое подлое.
- А я тебе, Ритка, говорю: не будь ханжой. Что ты, не современный человек? Ну, дура Фаридка, а больше-то что? Дуракам закон не писан. К тому же ведь не девочка она, а женщина. И свободная. Нам ли ее судить? Конечно, если по моральному кодексу строителей...
- Перестань!
Майка, до этого молчавшая на переднем сиденье, испуганно обернулась.
- Мне кажется, что Рита права.
- Ну, тебя-то, цыпленок, это дело и вовсе не касается! - грубо обрезала Клавдия. - Туда же, в мораль!..
У Майки сморщился носик.
- А вот если Аркадий сейчас один где-нибудь... - Майка не договорила и отвернулась.
- Все это ерунда! - резко повторила Клавдия. - Говорить больше не хочется.
"Волга", скрипнув тормозами, присела возле наших ворот. Шофер щелкнул переключателем счетчика.
Мы стояли у порога. Мы смотрели на Фаридку, а она улыбалась на оттоманке в стареньком моем халатике и натягивала капрон.
Я спросила:
- Ты не знаешь, Аркадий... что с ним?
- Не знаю, Ритонька. Ничего пока не изменилось. Как вы отрезервировались? Да вы что стоите, будто не родные? Пойдемте завтракать в исполкомовскую столовую...
- Ой, Фаридка, Фаридка, что ты наделала! - горько-горько сказала Майка.
- Что наделала? - Черные глаза Фаридки вспыхнули только ей присущей бессовестной сумасшедшинкой. - Ну, договаривайте. Успела доложить, инструкторша! - Фаридка криво усмехнулась. Огладила ногу и, отстегнув, заново закрепила чулок. - Учить меня будете? Воспитывать? А я на вас, знаете, умных... чихала. И... пошли вы!..
Со стены в зимовье исчезла наша фотография.
Нас снимали в кино. Местная кинохроника. Это было года полтора назад, и шуму это событие в службе наделало много.
Как сейчас помню, приехали в порт двое. Один высокий, худой, весь какой-то дерганый, в очках, говорил он пискливым голосом, а второй с бородой, волосы на голове пострижены "под-горшок" и примаслены. Они попали на разбор. Когда он кончился, высокий попросил внимания и представился:
- Мы, девушки, из кинохроники. Будем снимать у вас сюжет для журнала. Сами понимаете, что дело это серьезное... Вот. Хотим слетать с вами, так сказать, посмотреть на вас и на земле и на небе. Моя фамилия - Лысенко. Я оператор. А вот это Леонид Гурин. Режиссер.
Режиссер гулко прокашлялся и пригладил свой "под-горшок".
- М-м, старик, - сказал он, - все правильно. Теперь дело за кандидатурами. Вот начальство нам, наверное, порекомендует, кого из девушек снимать.
Алевтина почему-то покраснела, заводила глазками, потом буркнула:
- Надо подумать.
В общем, снимать решили нашу "тройку": Фаридку, Майку и меня.
Нам откровенно завидовали, тогда мы были на хорошем счету. И к началу съемок, по требованию "старика", нам сшили новые костюмы. Больше всех была довольна Фаридка. Прямо извелась вся, так хотела понравиться бородатому. С ним она вела всякие умные разговоры: киношники стали гостями у нас в зимовье.
- Ленечка, а когда мы увидим себя на экране? Говорят, Софи Лорен разошлась? Я давно мечтаю о фильмах...
Ленечка оказался стеснительным и очень смущался, когда Фаридка брала его под руку.
- Видите ли, Фарида, - говорил он, - искусство кино - дело очень сложное. Необходимо увидеть в вас очень многое. Внутреннее, что ли, богатство...
Одним словом, потеха началась. Мы раз по двадцать подходили к самолету. Раз по тридцать "выплывали" в салон с подносами. Оператор кричал:
- Старик! Не вижу фактуры!
Фаридка "давала фактуру". Кончилось это тем, что Майка, споткнувшись, уронила поднос и разбила фужеры.
Потом мы ходили раз пять смотреть на себя. А когда это все надоело, Фаридка призналась:
- Нет, Ленька не тот человек... Ходу не дает... Мне бы на "Мосфильм" попасть...
От съемок у нас осталась память: оператор подарил нам фотографии. Одну из них мы повесили на стенку в зимовье. На переднем плане - смеющаяся Фаридка, чуть поодаль - мы с Майкой и пассажиры.
Фотографию наверняка убрала Фаридка.
А Алевтина сдержала обещание. Мы сидим "на земле". В службе висит приказ о нашем отстранении от полетов.
Я заполняю графики рейсов, отвечаю на телефонные звонки. Майка дежурит по перрону с синей повязкой на руке. Фаридка - в бытовом цехе. Домой мы стараемся приходить попозднее и сразу же ложимся спать.
В зимовье все разделились: Клавдия подчеркнуто выделяет свою привязанность к Фаридке, мы с Майкой разговариваем тоже не часто. Иногда Майка прибегает в службу погреться, сидит возле меня и застенчиво шмыгает покрасневшим носиком. Мороз начисто уничтожает ее веснушки.
Сегодня мы решили с Майкой перебрать оставшуюся картошку. У нас в комнатке имеется неглубокое, тесное подполье. В нем сумрачно и сильно пахнет сырой землей, проросшей картофельной зеленью, плесенью.
Мы сидим на корточках друг против друга. Гремит ведро, когда в него падают картофелины.
- Рита, - вдруг говорит Майка. - Ты прости меня, но я давно уже хотела тебе задать один вопрос. Можно? Помнишь у командира отряда?.. Ну, мне тогда показалось, что ты... и Филиппов знаете друг друга... Правда?.. Только не сердись...
Я чувствую, что начинаю краснеть, и прислоняюсь спиной к стенке: так свет не ложится на лицо. Сквозь стеганый ватничек прокрадывается к телу погребной холод.
Надо что-то ответить Майке, но я не знаю, что. А обманывать ее, я это понимаю, нельзя.
- Иногда, Майка, - я изо всех сил тяну время, - иногда в жизни происходит такое... ну, как бы это тебе объяснить...
- Да-да, Рита. Не надо. Тебе трудно. Ты извини меня... Я тебе всегда только хорошего хочу. Ты, по-моему, лучше нас... Ты... добрая.
- Добрая? Лучше вас? Чем же, Маечка?
В сумраке подполья вспыхивают, попав в линию света, Майкины волосы. Она поднимает голову кверху, задумываясь.
- А дядя Костя? А спасала Фаридку?..
- А чуть не ударила ее?
- Тебе больно за Фаридку... было. Ведь ты бы так не сделала? Правда? Как она? И я бы не смогла... Ну, конечно. У каждого свое... отношение к жизни. Вот я... Я-то что раньше видела? Школа, уроки, записочки разные... А тут сразу столько людей... Разных-разных. Какому из них поверить? Может, самолеты во всем виноваты? "ТУ-104" и другие?
- А при чем тут самолеты, Майка?
Кто-то сильно постучал в дверь.
- Я открою, Майка.
Потянуло улицей, и в комнату, согнувшись, стараясь не задеть притолоку, ввалился Кирилл.
- Ты откуда это?
- Здравствуй, Рита. Майка не приходила?
- Пока нет, - громко вырвалось у меня: мне почему-то очень жаль стало прерванного разговора. - А ты что, не встречал ее сегодня?
Кирилл, обойдя подполье, не снимая мохнатой шапки, тяжело опустился на оттоманку. Я догадалась, что он пьян, но не сильно.
- В том-то и дело, что встречал. А после она ушла... Куда-то. Картошку варить собралась или к посевной готовишься? - Кирилл боднул ногой в сторону подполья.
Кирилл чем-то похож на актера из музкомедии: там в кордебалете такие - с усиками, гладкими проборами, длинноногие, в клетчатых узких брюках.
- Картошку. А Майка правильно сделала, что ушла.
- Почему это?
- Сам знаешь, Кирилл. Все гуляешь?
- Все гуляю, Ритонька. Но ты не бойся. Я тебя не выдам ни расстояниям, ни годам, ни даже собственным обидам... Стихи народные...
- Ты бы хоть шапку снял.
- Пардон, пардон!
- Кирилл, ты зачем Майку обижаешь? Что она тебе плохого сделала? И хоть расскажи, пожалуйста, чем ты занимаешься?
- Я, Ритуля, никто. Человек без прошлого. Как сказали в одном кинофильме, ем мясо, пью вино, играю в кости, люблю женщину. Ты не знаешь, где она?
- Кирилл, тебе сколько лет?
- Без четверти сто!
- Понятно. Взрослый, наверное, а?
- Ну что ты, Ритонька. Не притесняй меня. Я исправлюсь. Перевоспитаюсь. Сегодня подал заявление в советскую печать - ищу работу, дайте мне хоть что-нибудь... Майка предлагает в стюарды. Хи-хи!.. Кирилл Сушков - стюардесса... Рита, а это правда, что Майка забеременела, а? Я что-то, по моим расчетам, не верю...
- Что?!
Майку как будто кто-то выкинул из подполья. Я вздрогнула.
- Что ты сказал?
За стенкой, у тети Паны, глухо закашлялась лаем Мирка, а радио с полуслова плеснуло: "...раз бывает восемнадцать лет..."
Кирилл оцепенел. Майка пронзительно, в упор смотрит ему в глаза. В его узкое небритое лицо.
- Значит, Маечка, я должен стать папой? Я тунеядец, подонок, люмпен-пролетарий... Ты знаешь, я пойду к вам, в стюардессы. Мы станем с тобой, как Сокол и Чайка. Серьезно, Рыжик. Прощайте, подонки, прощайте, родня, Гренада...
- Уходи! - ломающимся голосом кричит Майка. - Уходи!
Кирилл пятится к двери, а тоненькая Майка наступает на него. Только бы она не заревела сейчас.
- Закрывай дверь!.. - И когда дверь захлопывается за Кириллом, голос Майкин тускнеет, теряет силу. - А то так холодно...
В службе ЧП. Бортпроводница Пушкина, прилетевшая из Ленинграда, не довезла на базу "мелочь" - шестикилограммовую посылку. В накладной квитанции она была помечена грифом "цветные металлы".
Ленку таскают по разным начальникам. Алевтину назойливо теребят звонки, и она, по-моему, тоже скоро расплачется.
- Да я просто и не обратила внимания, Алевтина Андреевна, - всхлипывает Ленка, - и не подумала даже, что там может быть это...
Алевтина и слушает и не слушает, все валится у нее из рук, она нервничает, невпопад спрашивает неизвестно кого:
- Что же делать? Что же делать?
В посылке, возможно, было и золото. Во всяком случае, такой слушок пустили по службе девчонки. А при разгрузке самолета, которым прилетела Ленка Пушкина, посылки не оказалось. Рейс ушел дальше на Хабаровск, на Владивосток, и где приземлятся теперь "цветные металлы" - никто не знает. Да и приземлятся ли?
Давно уже, еще в самом начале своей работы стюардессой, я тоже, как и Ленка, летала "третьим номером". "Третий" по инструкции отвечает на борту за сохранность груза, взятого самолетом в порту отправления, за багаж пассажиров. Хлопотное это, ответственное дело. Попробуй только недосчитаться какого-нибудь ящика или чемодана. Акты, вычеты из зарплаты.
"ТУ" несут над землей в своих загерметизированных трюмах-багажниках все что угодно: коровье масло и резиновые шланги, запчасти и киноаппаратуру, человеческую кровь и пушнину, морских свинок и плацентарную сыворотку, геологические пробы и матрицы, радиоактивные изотопы и стиральные машины.
"Третий" все это получает на аэропортовских складах, оформляет в отделах перевозок документы и сдает грузы агентам строго по счету и весу. Все должно быть в порядке - до звукового письма, до килограмма какой-нибудь пряжи.
А тут не довезли посылку!