- Единственное, что нас беспокоит, - это то, что жители Малого Диомида нелегально приезжают и подолгу живут здесь. А пребывание на острове становится все более опасным. Даже достопочтенному Адаму Майне время от времени приходится покидать Иналик, - продолжал Хью Дуглас.
Вертостат начальника Американской администрации строительства Интерконтинентального моста взял курс на Ном.
Макет-мост, перекинутый через знаменитую речку, у устья которой почти два столетия назад разразилась золотая лихорадка, совершенно переменил облик старого городка. Все остальное, даже внушительные здания федеральной почты и полиции, нового отеля, принадлежащего местному жителю Саймону Галягыргыну, по сравнению с великолепным инженерным сооружением, выглядело старомодным.
Иван Теин почувствовал в сердце укол зависти. Еще совсем недавно такой же мост, казавшийся даже лучшим, чем этот, потому что стоял в родном Уэлене, украшал галечную косу, соединяя берега старого ручья.
- Как вы думаете, успеем до фестиваля восстановить мост-макет в Уэлене? - улучив минуту, тихо спросил Теин Метелицу.
- Должны успеть!
С высоты полета все же было заметно, что Ном внешне изменился. То и дело в поле зрения попадали новые здания. На окраине, за жилым массивом, носящим название "Айс вью", выросли поблескивающие на солнце огромные здания теплиц. В Арктике при избытке дешевой и обильной энергии считалось наиболее разумным и выгодным производить в автоматических теплицах все виды овощей и фруктов от самых обычных до тропических.
За последними домами, к югу от центра города высилась старая, ржавая драга.
- Мы хотели ее убрать, - сказал Хью Дуглас, - но местные жители воспротивились; туристы из южных штатов любят фотографироваться на ее фоне.
Старый салун "Моржовый бивень" гостеприимно распахнул двери. Гости вошли внутрь, физически преодолевая напор громкой резкой музыки.
В полутемном зале было еще пустовато. За дальним столиком сидели Перси Мылрок и советский художник Яков Цирценс, о чем-то оживленно беседуя. Прервав разговор, они оба с нескрываемым удивлением уставились на вошедших: уж никак не ожидалось, что сюда могут заглянуть председатель уэленского сельского Совета и начальник Советской администрации строительства Интерконтинентального моста.
Взглянув на Перси, Иван Теин вдруг вспомнил помятый тюбик желтой краски, найденный на месте взорванного макета-моста в Уэлене… Конечно, это могло быть и чистой случайностью. Там вполне могла оказаться, скажем, расческа самого Теина; он не мог их напастись и терял повсюду.
- Вы даже представить не можете, какой это интересный и самобытный художник! - восторженно воскликнул Яков Цирценс, представляя Перси.
- А мы с ним давно знакомы, - сказал Иван Теин.
Но Перси не смотрел на него. Взгляд его был обращен на Френсис, которая вошла вместе со всеми в салун и уже уселась за соседний столик, куда расторопный бармен ставил чашки с кофе и высокие стаканы с "Китовым тоником". Перси был хорошо одет, выглядел преуспевающим, и в выражении его глаз больше не было отрешенности и дикости, как во время его работы на плато острова Малый Диомид.
- Здравствуй, Френсис, - хрипло сказал он, подсаживаясь за столик.
- Здравствуй, Перси, - ответила Френсис.
- Как живешь?
- Хорошо.
- Дома давно была?
- Только вчера вылетела из Кинг-Айленда.
- Ты хорошо выглядишь, Френсис.
- Спасибо, Перси…
- Я рад тебя видеть такой.
- И ты хорошо выглядишь, Перси…
Иван Теин слушал этот диалог с замиранием сердца, чувствуя за каждым произнесенным словом огромную силу невысказанных чувств, затаенных страстей. Ему показалось, что еще чуть-чуть, и этот отрывистый разговор взорвется, разразится камнепадом взаимных обвинений, обид, упреков.
- Такого рода салуны двухсотлетней давности сохранились только в Номе и в городе-музее Даусоне на реке Юкон, - рассказывал Хью Дуглас. - А теперь прошу перейти в другой салун, современный, возведенный преуспевающим жителем Нома, эскимосским бизнесменом Саймоном Галягыргыном.
Теин заметил, как быстро и с каким облегчением Френсис поднялась со своего места и чуть ли не первой ринулась к выходу.
- Кстати, художественное оформление того салуна принадлежит художнику Перси Мылроку, - добавил Хью Дуглас и сделал знак Перси следовать за собой.
Новый салун примыкал к отелю и внешним видом напоминал эскимосский иглу, но только огромных размеров.
Внутри он был разделен на две части. Так же горел очаг-костер, обложенный камнями, но дым умело отводился особым колпаком-дымоходом, представляющим собой выкованный из листовой меди конус, украшенный чеканкой в стиле старых рисунков на моржовом бивне.
Вдоль стен салуна-иглу стояли деревянные кадки, вместилища, сплетенные из древесной коры, сшитые из толстой моржовой кожи. За костром-очагом, где в настоящем иглу помещались лежанки из окаменевшего снега, покрытые шкурами, стояли низкие столики, ножками утопающие в мягких коврах. Вместо сидений - старые китовые позвонки. Девушки-официантки были одеты в стилизованные цветастые камлейки.
Время как раз приближалось к позднему обеду, и поэтому на столиках лежали длинные деревянные блюда, наполненные мелко нарезанным вареным моржовым мясом.
Видно, Хью Дуглас решил поразить гостей в самый желудок: после дегустации моржового мяса были поданы лахтачьи ласты, застывшие в прозрачном желе, словно в прозрачном речном льду на первом морозе.
И на этот раз Перси оказался недалеко от Френсис. Однако она вдруг почувствовала, что и Иван Теин старается быть поблизости. Чувствуя его защиту, Френсис осмелела, и ей стало немного веселее. Перси заметил это, угадал поведение Ивана Теина и отошел далеко за костер, откуда слушал разглагольствования Саймона Галягыргына.
- Вся утварь создана по подлинным образцам, хранившимся в музеях Аляски и южных штатов. Но самое замечательное - это меню. Мы попросили ученых, специалистов по питанию северного человека, исследовать меню на калорийность и питательность. И вот что получилось: оказывается, вот этот обед, который вам сегодня предлагается, содержит все необходимое для человеческого организма…
- По-моему, - Метелица нагнулся к Теину, - все это я пробовал в вашем доме.
Теин молча кивнул.
- Витаминов столько, что практически не нужны никакие фрукты и овощи. Если бы не привычки приезжих, можно было бы полностью обходиться тем, что дает здешняя природа.
Подавалась также китовая кожа с полоской белого жира - мантак, сушеное до черноты мясо морского зверя, нежные, жареные на углях нерпичьи ребрышки. На десерт - прошлогодняя, истекающая соком, только что оттаявшая морошка.
После обеда неутомимый Хью Дуглас повез гостей на мыс Принца Уэльского. Пилоты вели большой вертостат над заливом Нортон, следуя береговой линии, чтобы видно было железную дорогу и полотно шоссе по обе стороны рельсового пути. Частично дорога возвышалась над тундрой на высоких опорах: считалось, что это лучшее инженерное решение в высоких широтах с преобладанием низких температур и вечной мерзлоты. Строительство, по всей видимости, велось очень интенсивно, и, несмотря на то, что давно уже научились оберегать природный ландшафт, кое-где заметно было, что строители повредили нежный моховой покров. И все же это, конечно, не шло ни в какое сравнение с тем варварским обращением с природой, которое существовало в прошлом веке.
В северной части залива Нортон дорога уходила от моря в глубь тундры, в долины невысоких гор полуострова Сьюард, чтобы потом выйти прямо на мыс Принца Уэльского, пересекая едва заметную нынче старую посадочную площадку для реактивных и винтовых самолетов.
Френсис и Иван Теин сидели рядом в креслах.
Девушка была благодарна ему, и так хотелось сказать об этом… Но как? Она лишь несколько раз ласково посмотрела на Теина. А сам Иван Теин в свою очередь чувствовал в душе беспокойство и удивлялся растущей нежности.
Может быть, он все-таки не прав, будучи таким суровым к чувству молодых? Кто может судить любовь, кроме тех, кто сам вовлечен в это чувство, кроме тех, кто любит? Да, нет ничего прекраснее любви, этого ослепительного утра, солнечного вечного утра жизни, кажущегося неповторимым, единственным. Это такое удивительное озарение, такая музыка души, которую вот уже тысячелетия сотни поэтов на сотнях языков и наречий пытаются выразить словом…
Когда вертостат опустился на как бы обрубленное полотно дороги и гости и хозяева вышли, то, прежде чем они подошли к краю незавершенной дороги, их остановила охрана. Пришлось помощникам начальника Американской администрации вмешаться и назвать поименно каждого, чтобы они получили доступ к той части дороги, которая как бы уже нависала над водами Берингова пролива. Видимо, Хью Дуглас привез сюда советских гостей специально для того, чтобы продемонстрировать, как здесь поставлена охрана строящихся объектов.
День клонился к концу, и поднявшийся вертостат взял курс прямо на пролив, на "Рокуэлл Кент".
- Я предлагаю вам отдохнуть на лайнере, - предложил Хью Дуглас. - Каждому из вас приготовлена первоклассная каюта. Сегодня вечером в музыкальном салоне будет, играть знаменитый японский скрипач. Желающие могут потанцевать, посмотреть кинофильмы прошлого века.
Метелица посоветовал своим помощникам принять предложение.
- А мы с Иваном Теином полетим в бухту Провидения.
Прежде чем взойти на вертостат, Иван Теин подошел к Френсис и тепло попрощался с ней.
- Я надеюсь увидеть вас на фестивале в Уэлене.
- Я обязательно приеду, - сказала Френсис.
На этот раз она не отвела взгляда, твердо и долго смотрела в глаза отцу Петра-Амаи.
Полет от "Рокуэлла Кента" до бухты Провидения занял около получаса.
Солнце стояло низко за горами, и вся видимая часть северного угла Тихого океана была в тени. Высокие берега фиордового выступа Чукотского полуострова нависали над спокойными в эту пору водами Берингова пролива. Медленно и плавно приближался мыс Столетия, обозначалась Пловерская коса, а левее, удлиненная собственной тенью далеко в море простиралась старая Унээнкская коса. Возле нее резвились моржовые стада, направляющиеся на лежбища острова Аракамчечен. На высоком мысу сиял огнями охотничий пост Янракыннот.
Показался Эстихетский перешеек, отделяющий пресноводное озеро от моря. На памяти Ивана Теина эту косу не раз укрепляли: она стала размываться морскими волнами, и соленые воды грозили прорваться в озеро.
Вертостат пролетел над озером и мягко опустился на площадку Провиденского аэропорта. Жилые дома города начинались сразу за зданием аэропорта и уходили в живописные распадки, в долины между сопок. Высокие горы с нетающими снежницами и ледниками живописно окаймляли город и бухту, вокруг которой шла главная улица. Она начиналась от парадных дверей аэропорта, точнее от площади, и шла мимо высоких домов, поднявшихся на набережной, сама превращалась в набережную, облицованную мрамором, добытым неподалеку, в бухте Секлюк.
Гостиница находилась в глубине бухты, где дома отступали от моря, как бы становясь под защиту окрестных гор.
Дальше, на северном берегу бухты располагалась портовая часть города. Там высоко над морем, в старом пятиэтажном доме в конце прошлого века жил Евгений Таю, занимая квартиру на третьем этаже.
День был трудный, насыщенный событиями. Чувствуя усталость, Иван Теин решил отложить на следующий день посещение порта. Спустившись в буфет выпить вечернюю чашку чаю, он встретил там Метелицу Начальник был один и стоял перед широким окном, любуясь видом бухты, где в строгом порядке стояли корабли - огромные грузовые ледокольные атомоходы, предназначенные для плавания в проливе Лонга и в Чаунской губе. Эти чудовищной мощи корабли обеспечивали круглогодичную навигацию по Северному морскому пути. От так называемых проводок караванов давно отказались; ледовые грузовые атомоходы сами несли грузы в своих вместительных трюмах и на контейнерных палубах.
Между большими кораблями, как белые чайки, сновали легкие парусные суда, принадлежащие местным жителям.
- Красиво здесь! - вздохнул Метелица. - Любуюсь, а из головы не выходит разговор с мистером Дугласом. Сам Хью Дуглас неплохой человек, прекрасный инженер и организатор большого масштаба… Но, когда на него начинают давить сверху, он начинает выискивать у нас недостатки. Если не находит их в делах сегодняшних, обращается к истории. Как-то Петр-Амая рассказывал мне о существовании в прошлом веке радиостанции "Голос Америки", которая как раз этим и занималась: разгребанием всяческой грязи и дерьма. Я понимаю патологию некоторых людей, которые любят такое занятие, но решительно отказываю в праве считать нормальными людьми тех, кто копается в дерьме с увеличительным стеклом… Мы начали сотрудничество ради будущего. То, что было в прошлом, то в прошлом и осталось. Не будем его вспоминать, если оно было худое, и давайте использовать то, что было хорошим.
Иван Теин отхлебнул остывшего чаю и сказал:
- Я иногда задумываюсь: почему люди избегают простого и очевидного, в частности простых решений? Вот возьмем алкоголизм, от которого страдали народы прошлого века и от которого чуть не погибли народы Севера. А ведь было простое и верное решение - не пить, не производить спиртные напитки. Но вокруг этого наворачивали черт знает что: вот, мол, были в истории попытки введения сухого закона, однако из этого ничего хорошего не вышло. При этом начисто забывали то обстоятельство, что попытки эти имели место в классовых обществах, в условиях капитализма. То же самое с курением. И, наконец, войны. Не воевать - и все! Казалось, чего проще. Чтобы не травить себя водкой, надо отказаться от производства спиртных напитков; чтобы не курить, - уничтожить производство табачных изделий; чтобы не воевать, не надо производить оружие, а то, что есть, - уничтожить. Кстати, именно американцы придумали лишенную всяческой человеческой логики доктрину: чем больше, мол, оружия и чем оно разрушительнее, тем сдержаннее будут те, от которых зависит решение начать войну. А к простой мысли - всеобщему и полному разоружению - шли не одно десятилетие со всякими отступлениями, оговорками…
Расстались поздно, пожелав друг другу спокойной ночи.
В эту ночь Иван Теин спал неожиданно хорошо. Может быть, оттого, что не надо утром садиться за рукопись, и это путешествие было отдыхом, отвлечением не только от работы над своей книгой, мучительными мыслями, но и кратким отрешением от сельсоветских дел.
С утра в гостиницу заехал Петр Анкатагин, председатель горсовета Провидения. Хотя ему уже было за сорок, однако Ивану Теину он показался юношей. Петр происходил из села Ново-Чаплино, расположенного в двадцати километрах от города, и предки его имели родичей среди жителей острова Святого Лаврентия.
За совместным завтраком Петр Анкатагин предложил целую программу, на выполнение которой потребовался бы не один день. Чего там только не было! И рыбалка в проливе Сенявина, купание там же в бассейне, питаемом горячими источниками, посещение новых корпусов Кожевенного комбината.
- Мы там так автоматизировали производство, что управляются всего двадцать пять человек! - с оттенком хвастовства сообщил Петр Анкатагин. - Единственное производство, где все еще преобладает ручной труд, - это шитье национальной одежды и обуви по специальным заказам… Потом можно будет поехать в порт, осмотреть новые механизмы, посетить атомный ледокол "Матлю", который только что вернулся из Мурманска… А вечером мы бы проехали в Ново-Чаплино. Как раз к тому времени охотники вернутся с моря, и мы сможем показать новые эскимосские танцы. Мы ведь тоже готовимся приехать на фестиваль в Уэлен.
- Пожалуй, концерт мы отложим до Уэлена, - сказал Иван Теин. - А вот Кожевенный комбинат и один дом в портовой части города мне бы хотелось посмотреть.
У Метелицы были свои дела, связанные с производством деталей для моста на Главном заводе, располагавшемся на берегу бухты Всадник. Он условился встретиться с Иваном Теином во второй половине дня, с тем чтобы вместе улететь в Уэлен.
Машина Петра Анкатагина представляла собой лимузин-вездеход с водородным двигателем и гербом города Провидения на дверцах. Внутри - обивка из тисненой, искусственно состаренной моржовой кожи.
Комбинат отнесли на довольно значительное расстояние от города, и, рассказывая об истории предприятия, Петр Анкатагин сообщил, что когда-то примитивные цеха помещались на главной улице города, закрывая прекрасный вид на бухту.
- Все рабочие завода - выходцы из Ново-Чаплина и окрестных сел, - рассказывал Анкатагин. - Рабочие получили образование здесь же, а инженеры в разных городах страны. Завод приносит большую прибыль и рабочим, и городу, и государству.
Закончив осмотр завода, Иван Теин и Петр Анкатагин снова уселись в лимузин и по набережной Семена Дежнева направились к порту.
- Лет двадцать назад мы закончили снос старых пятиэтажных домов, построенных здесь в семидесятых, восьмидесятых годах прошлого столетия и даже несколько позже, - рассказывал председатель горсовета. - Полностью очистили от старых зданий набережную и поставили вот эти двадцатиэтажные дома… Но вот там сохранилось еще несколько старых построек и дом, в котором жил Евгений Таю.
От небольшой площадки перед зданием Управления морского порта вверх, к улице Чукотской шла широкая мраморная лестница. По ней Петр Анкатагин и Иван Теин поднялись вверх. Мемориальная доска была собственно не доской, а специально обработанной кожей от байдары. Она была заключена между двумя прозрачными пластинами, за которыми блестела надпись: "Нутку 1972–1995 гивик ганымытвален ынкъам гэмигчирэтлин тэкэлиныльын Таю".
- Дом этот давно нежилой. Там помещается склад морского порта, хранятся разные точные приборы.
Спускаясь обратно на набережную, Иван Теин остановился и спросил Петра Анкатагина:
- А вы кто по специальности?
- Музыкант, - почему-то смущенно ответил Анкатагин. - Флейтист. Тут нас четверо музыкантов. Квартет. Элюч из Сиреников, Уви из Нунлиграна, я да начальник порта Сергей Умкатагин.
- И часто играете?
- Раз в неделю репетируем, а концерты раз или два в месяц. Хотелось бы почаще.
А когда вертостат поднимался над озером Эстихет, Иван Теин с удивлением подумал, что в советских учреждениях Чукотки многовато людей искусства.
Глава девятая
Приезжая с Иналика, Адам Майна только ночевал у себя, а все остальное время проводил в других домах, где его рассказы о жизни на острове Малый Диомид выслушивались с огромным интересом. Спрашивали обо всем, даже о том, что хорошо сами знали. Интересовались погодой, словно за это время климат в Беринговом проливе как-то существенно мог измениться. По-прежнему ли летнее солнце садится за остров Ратманова, гнездятся ли тупики и кайры на тех же местах, слышен ли грохот прибоя и шелест льдин?
Иногда Адам Майна выходил из себя: